ТИХИЙ УГОЛОК МОЕЙ ДУШИ

VID_20251208_070441_834.mp4

Не дай, Господь, сойти с ума От новостей, происходящих, И на глаза не дай бельма, Как для добра у вечно спящих. Не дай, Господь, сойти с ума От беспредела, что творится. Кому родная мать война- У них лоснятся лица. Не дай, Господь, сойти с ума, Друзей, когда в гробах я вижу, От лиц родных, что как стена бела. Войну душой всей ненавижу. Не дай, Господь, сойти с ума, Узнав о сколько не вернутся. Что может их забыть страна, И что медали продаются... Не дай, Господь, сойти с ума, Дай выстоять достойно. Дай в душах, чтоб прошла зима, И в мире было всё спокойно. ©Георгий, 28.11.2025 г

Мне понадобилось семьдесят лет, чтобы по-настоящему понять: самая большая боль — это не пустой дом. Настоящая боль — жить среди людей, которые тебя больше не замечают. Меня зовут Мария. В этом году мне исполнилось семьдесят. Круглое, красивое число. И всё же оно не принесло радости. Даже торт невестки был безвкусным. А может, я просто потеряла аппетит — и к сладкому, и к вниманию. Долго я думала, что старость — это одиночество: тихий дом, телефон, который никогда не звонит, пустые выходные. Я считала это самой большой болью. Теперь знаю: страшнее пустоты — дом, полный людей, в котором ты стала невидимой. Мой муж умер десять лет назад. Мы прожили вместе сорок лет. Он был простой и надёжный человек. Умел починить дверь, развести огонь, найти то короткое, честное слово, от которого я чувствовала себя в безопасности. Его смерть выбила почву из-под ног. Я осталась с детьми — Карло и Лаурой. Я отдала им всё. Не из долга, а потому что не умела любить иначе. Не было у меня громких титулов или дальних поездок, но я всегда была рядом: при температуре, с уроками, при ночных кошмарах. Я верила, что любовь вернётся. Но визиты постепенно сходили на нет. — Мама, у нас сейчас нет времени. — И в выходные тоже. И я ждала. Однажды Карло сказал: — Переезжай к нам, мама. Будет больше общения. Я собрала вещи. Отдала одеяло соседке, подарила старую кофеварку, продала пианино — и переехала в просторный, светлый дом. Сначала всё было хорошо. Внук обнимал меня, Лаура приносила кофе. Потом что-то изменилось. — Мама, убавь телевизор! — Лучше останься в своей комнате, гости придут. — Ты снова положила свои вещи в наше бельё? И эти фразы поселились в стенах: — Мы рады, что ты здесь, но не злоупотребляй этим. — Мама, это больше не твой дом. Я старалась помочь — готовила, стирала, сидела с внуком. Но чувствовала себя как тень. Или, что ещё хуже, как тяжесть. Однажды вечером я услышала, как Лаура говорит по телефону: — Моя свекровь — как статуя в углу. Она есть… но будто её нет. Так проще. В ту ночь я не спала. Смотрела в потолок и понимала: семья вокруг, а одиночество глубже, чем когда-либо. Через месяц я ушла. Сказала, что подруга предложила комнату в деревне. — Это пойдёт тебе на пользу, мама, — ответил Карло, не скрывая облегчения. Теперь я живу в маленькой квартире на окраине Гранады. Варю кофе, читаю, пишу письма, которые никогда не отправлю. Никто не перебивает. Никто не осуждает. Семьдесят. Я больше ничего не жду. Хочу лишь чувствовать себя человеком. Не тяжестью. Не тенью. Я поняла: настоящее одиночество — это не тишина в доме. Это когда те, кого ты любишь, рядом, но никто не смотрит тебе в глаза. Когда терпят, но не слышат. Когда ты есть, но остаёшься невидимой. Старость не живёт в морщинах. Старость — это любовь, которую ты когда-то дала… и которую больше никто не просит.

После 50 лет брака я однажды внимательно посмотрел на свою жену и сказал: "50 лет назад у нас был маленький дом, старенькая машина, мы спали на диване и смотрели маленький черно-белый телевизор, но зато каждую ночь я ложился в одну кровать с красивой 19- летней девушкой. Сейчас у меня огромный, дорогой дом, много дорогих машин, огромная кровать в роскошной спальне, телевизор с широким экраном. Но я сплю в одной кровати с 69- летней женщиной. Я начинаю сомневаться в справедливости брака". Моя жена очень мудрая женщина.Она не обиделась и не ругалась. Она просто предложила мне найти себе 19-летнюю девушку, а она уже позаботится о том, чтобы я снова жил в маленьком домике, спал на продавленном диване и смотрел черно-белый телевизор. Ну, разве женщины не великолепны? Они, правда, знают, как решить проблемы своих мужей! Роберт Де Ниро

ШТУРМОВИКИ 🪖 Нам не дают медали «За Отвагу», И не дожил никто до «Мужика», У нас всего хватает «по бумагам» - Машин, аптечек, птичек и БК. По телевизору везде - свои герои, Программы, фильмы, песни, интервью. А мы тут потихоньку пишем кровью Историю обычную свою. Вместо имён у нас лишь позывные, Вместо кроватей - жёсткая доска, Вернулись с передка - едва живые, И отдыхать - до нового броска. Не все из наших доживут до завтра, Не всех получится забрать и схоронить, А здесь, поверьте, классные ребята, И все они хотят ещё пожить. России безымянные герои, Идут на штурм посёлков и домов. Не все осознают, какой ценою Даётся каждый метр у штурмов. И каждый день, с задачи возвращаясь, Выходим с тяжким грузом на душе. Вчера опять с друзьями попрощались, Привыкли все тут к этому уже. У нас здесь грязь - обычная картина, Но совесть тут у каждого чиста, Друг другу прикрываем честно спины, Здесь дружба, жизнь и истина проста. До нас не доезжают репортёры, И нам до звёзд экрана далеко, Мы держимся - спасибо волонтёрам, Хотя порой бывает нелегко. Здесь каждый вам о многом рассказал бы, Но чаще - просто курим и молчим, Не думаем о том, что будет завтра, И крепко спим под залпами в ночи. Мы по-другому ценим, что имеем, И знаем цену жизни и словам, Но знайте, ни о чем мы не жалеем, В нас вера и любовь всегда жива. Мы просто делаем свою работу - За метром метр берут штурмовики, Ведь «край» на картах «двигает» пехота - Обычные простые мужики.

Ну, где вы встречали стареющих женщин? Ну, кто вам сказал - бабий кончился век? Мы девочки все, с колыбели до пенсии, Счастья хотим, только счастья! Навек! Ну, разве беда, что морщиночек кружевом Жизнь непростая глаза обвела И седина чьи-то косы завьюжила - Вместо бантов белоснежных она! Возможно, румянец сегодня не ярок, Зато как и прежде искрятся глаза, А сердце поёт... - ну, какая там старость! Не верьте тому, кто вам это сказал! Мы прежние Светы, Алёнки, Наташи... У многих лежат под подушкой стихи... Куда же вы смотрите, принцы вы наши - Где аплодисменты, конфеты, духи?... Ведь старость - когда закрываются двери Любви и желаний, последних надежд,... А мы-то вас любим, а мы-то вам верим И все еще ждем - значит, старости нет! У юности - свежесть, у зрелости - мудрость. Одна и другая встречают рассвет, И каждый пусть выберет, что ему нужно, Но знает и помнит, что старости нет!

«Так тяжко на сердце, и хочется плакать…» Так тяжко на сердце, и хочется плакать. И надо бы душу готовить к зиме. Такая повсюду разруха и слякоть. Так быстро темнеет в стране… Мы больше пощады у неба не просим. Пророческий глас утопили в вине. Такая настала промозглая осень! Так быстро темнеет в стране… Кривые усмешки, прямые угрозы, а сердце родное – увы! – не в броне… На скользкой дороге такие заносы… Так быстро темнеет в стране… На пастбищах жизни все пусто и гибло. Не велено думать о завтрашнем дне… Как быстро и память, и совесть отшибло! Как быстро темнеет в стране… Ограблен трудяга. Застрелен невинный. Кто вовремя сподличал, – тот на коне. Такие заборы, что неба не видно! Как быстро стемнело в стране… Такой телевизор пустой и веселый! На кой нам учиться в сплошной кутерьме… Потушат огни деревенские школы… Так страшно темнеет в стране… Мы верили: будет и легче, и лучше, и новое счастье придет по весне… Но вновь собираются черные тучи. Как быстро стемнело в стране… Господь свои брови седые нахмурил. Так трудно живется народу во тьме. Затишье. Быть может, оно перед бурей? Возможно, к войне – не по нашей вине… Николай Добронравов

"ОДИН Я ВЕРНУЛСЯ ИЗ БОЯ" Присядь что ли , светлая память, На комья разбитой земли. Братишки , и вы рядом с нами На всех перекур разделить. Пусть ваши уставшие души Побудут немного со мной. Мы раньше любили послушать Дуэт ветерка с тишиной Какие роскошные звёзды В засаленном небе войны А в этих руинах громоздких Так тошно без вас , пацаны! Удушливым бременем боли В груди поселилась тоска. Один я вернулся из боя Душа не вернётся никак. Я снова и снова штурмую Тот полуразрушенный дом. В клубах обжигающей хмури Наощупь почти что , с трудом. Откуда взялась злая "птица"? Как чёрт её сбросил на нас. И ваши чумазые лица В последний прижизненный раз Буквально в минуте от взрыва Весёлые наши глаза Грядущим с надеждою жили Его с настоящим связав. Не очень силён я в молитвах Но , изредка ставя свечу, Когда выбираюсь из битвы Всё "Отче Наш ..." тихо шепчу. И верю , целуя Распятье, Что где-то в бездонной дали Мои почти кровные братья, Вы вечный покой обрели. Жаль только себя не обманешь В словах утешающих мозг. Водя безграничную память В крестах погребальных средь звёзд. Теперь я воюю с собою На мир не надеюсь пока. Один я вернулся из боя Душа не вернётся никак. Анатолий Вашурин

Во времена СССР я женился на девушке с 3 детьми В те годы — в восьмидесятые — наш провинциальный городок жил неторопливо, без суеты. А для меня, тридцатилетнего одинокого мужика, всё сводилось к дороге между заводом и койкой в общежитии. После института так и осел: работа, немного шахмат, телевизор и редкие встречи с товарищами. Иногда глянешь в окно, увидишь детей во дворе, и нахлынет — вспоминаешь, как мечтал о семье. Но быстро гонишь прочь — какая семья в четырёх стенах общаги? Всё поменялось в один дождливый октябрьский вечер. Я зашёл в магазин за хлебом. Сколько раз уже ходил — всё одно и то же. Только на этот раз за прилавком стояла она — Наталья. Раньше как-то не замечал, а тут взгляд задержался. Уставшие, но тёплые глаза, в глубине которых пряталась светлая искра. — Батон или чёрный? — спросила она, чуть заметно улыбаясь. — Батон… — пробормотал я, как растерянный школьник. — Только из пекарни, свежий, — ловко завернула и подала мне. Когда наши пальцы соприкоснулись, что-то будто щёлкнуло. Я шарил по карманам в поисках мелочи и одновременно украдкой изучал её. Простая, в халате, лет под тридцать с хвостиком. Усталая, но с каким-то светом внутри. Через несколько дней я увидел её на остановке. Наталья тащила сумки, а рядом крутились трое ребятишек. Старший — парень лет четырнадцати — серьёзно сжимал тяжёлый пакет, девочка держала за руку малыша. — Давайте помогу, — предложил я, беря сумку. — Не надо, спасибо… — начала она, но я уже загружал вещи в автобус. — Мам, а это кто? — без обиняков поинтересовался младший. — Потише, Саша, — одёрнула его сестра. В дороге выяснилось, что живут они недалеко от моего завода, в старой пятиэтажке. Старшего зовут Коля, дочку — Маша, а младшего — Саша. Муж Натальи погиб несколько лет назад, и с тех пор она одна тащит всю семью. — Живём, не жалуемся, — сказала она с усталой улыбкой. В ту ночь я долго не мог заснуть. В голове крутились её глаза, голос Сашки, и где-то внутри просыпалось забытое чувство — словно что-то важное ждёт меня впереди. С тех пор я зачастил в гастроном. Брал то молоко, то пряники, то просто так заглядывал. Коллеги на заводе начали шутить. — Ты, Андрюха, чего? Три раза на дню в магазин — это любовь, — ухмылялся Петрович, мой начальник. — Да продукты свежие ищу, — отмахивался я, краснея. — Или продавщицу? — подмигивал он. В какой-то вечер я решился подойти к Наталье после смены. — Позвольте донести сумки, — сказал я стараясь звучать спокойно. — Не стоит… как-то неловко… — А вот на потолке спать — действительно неудобно, — пошутил я, забирая пакеты. По пути она рассказывала о детях. Коля подрабатывает после школы, Маша — отличница, а Саша недавно научился завязывать шнурки. — Вы очень добрый. Но не стоит нас жалеть, — вдруг произнесла Наталья. — Я и не жалею. Хочу быть рядом. Позже я пришёл к ним — кран починить. Саша крутился рядом, интересовался инструментами. — А ты и самолёт сможешь починить? — Неси, посмотрим, — улыбнулся я. Маша просила помочь с математикой. Сели решать вместе. За чаем говорили о жизни. Только Коля был насторожен, сторонился. Потом я услышал разговор: — Мам, он тебе нужен? А если уйдёт? — Он не такой. — Все они одинаковые! Я стоял в коридоре, сжав кулаки. Хотел уйти. Но вспомнил, как Маша светилась от пятёрки, как Саша смеялся, когда мы чинили его самолёт, и понял — нет, не могу уйти. Сплетни на работе ползли, но мне уже было всё равно. Я знал, ради чего живу… — Слышь, Андрюха, — говорил мой друг Витёк, — ты это… подумай хорошенько. Зачем тебе эти проблемы? Найди нормальную девушку, без детей. — Ты в своём уме, Андрюха? Жениться на продавщице с тремя детьми?! — возмущался Витька, сосед по общаге. — Отвали, — буркнул я, продолжая ковыряться в будильнике. — Да не в этом дело… просто трое детей — это… — Заткнись, Вить. Один из вечеров я проводил с Сашкой, помогая ему с аппликацией для школы. Мальчишка старательно вырезал детали, высунув от усердия язык. — Дядя Андрей, ты к нам навсегда придёшь? — вдруг спросил он. — В каком смысле? — растерялся я. — Ну… жить. Как папа. Я застыл с ножницами в руке. Скрипнула доска в коридоре — Наталья стояла в проёме и прижимала руку к губам. Через секунду она развернулась и выбежала на кухню. Она плакала, спрятав лицо в полотенце. — Наташ, ты чего? — я осторожно положил руку ей на плечо. — Прости… Сашка ещё маленький. Не соображает, что говорит… — А если он не ошибается? — я развернул её лицом к себе. Она вскинула глаза, полные слёз. — Ты серьёзно? — Более чем. В этот момент на кухню ворвался Коля: — Мам, ты чего? Он обидел тебя? — он глянул на меня в упор. — Нет, Коля, всё в порядке, — сквозь слёзы улыбнулась Наталья. — Врёшь! Он тут зачем? Убирайся отсюда! — выкрикнул он. — Пусть говорит, — я посмотрел прямо ему в глаза. — Говори всё, что думаешь. — Ты чего сюда приперся? Денег у нас нет, квартира тесная… Чего тебе от нас надо? — Тебя. И Машу. И Сашку. И маму вашу. Мне вы все нужны. Я никуда не уйду, даже не надейся. Коля несколько секунд смотрел на меня, потом вдруг развернулся и захлопнул дверь в своей комнате. Оттуда доносились сдерживаемые всхлипы. — Иди к нему, — тихо сказала Наталья. — Ты должен. Я нашёл Колю на балконе. Он сидел, обхватив колени, и смотрел в темноту. — Можно с тобой? — спросил я, присаживаясь рядом. — Чего тебе? — Я тоже без отца рос. Мать старалась, но всё равно было трудно. — И что с того? — Просто знаю, каково это — жить без мужской поддержки. Когда не у кого спросить, как тормоза на велике починить или как за себя постоять. — Я драться умею, — буркнул он. — Уверен. Ты молодец, Коль. Настоящий мужик. Но иногда мужик — это не только кулаками махать, а ещё и принимать помощь, когда она нужна. Ради семьи. Он молчал. Потом, едва слышно: — Ты правда не уйдёшь? — Правда. — Поклянись. — Клянусь. Как на духу. — Только не ври, — впервые он чуть улыбнулся. — Андрей Николаевич, вы серьёзно жениться собрались? На Наталье? — прищурилась тётя Валя, когда я выбирал кольцо в универмаге. — Серьёзно, — ответил я, разглядывая простенькое колечко с камешком. Предложение я решил делать просто, без лишнего пафоса. Купил букет полевых цветов — Наталья как-то говорила, что любит их больше роз. Вечером зашёл к ним. Сашка первым повис у меня на шее: — А цветы кому? — Маме. И ещё кое-что есть. Наталья вышла из кухни и застыла, увидев букет. — Наташ… — голос дрожал, хотя я не хотел этого. — Может, нам уже стоит официально стать семьёй? А то всё прихожу, как гость… Маша ахнула. Коля поднял глаза от книги. А Наталья… разрыдалась. — Мам, ты чего? — испугался Сашка. — Плохой подарок? — Самый лучший, сыночек, — улыбнулась она сквозь слёзы. Свадьбу сыграли скромную — в заводской столовой. Наталья была в белом платье, которое сшила сама. Я — в новеньком костюме. Коля не отходил от матери весь день, серьёзный, взрослый. Маша с подружками украсили зал, а Сашка бегал, всех предупреждая: — Это мой второй папа! Теперь навсегда! Через месяц завод выделил мне квартиру — двухкомнатную, в новом доме. Петрович лично помог. — Ну что, молодожён, — хлопнул он по плечу. — Заселяйся. Только ремонт сам, понял? — Конечно, — усмехнулся я. — Своими руками. И мы сделали. Коля шпаклевал, Маша выбирала обои, Сашка подавал отвёртки. Наталья готовила еду, и мы ели прямо на полу. Это было самое счастливое время в моей жизни. Наталья уволилась из гастронома — я уговорил её отдохнуть. Коля поступил в техникум и помогал мне с проектами. Маша занялась танцами. А Сашка просто светился от счастья. Конечно, не всё было идеально. Бывали споры, напряжённые моменты. Как-то Коля вернулся домой пьяный — с друзьями впервые перебрал. Я не стал кричать, просто сел напротив: — Ну и как? — Гадко, — признался он. — И башка трещит. — Хорошо, что гадко. Значит, мозги есть. С тех пор он больше не пил. Прошло пять лет. Мы сидели с Натальей на балконе нашей новой трёшки. Я стал главным инженером. Она положила голову мне на плечо: — Часто думаю… что бы мы делали, если бы не ты? — А я всё думаю, как бы я жил, если бы не вы, — ответил я, поцеловав её в висок. Внутри грохотал Сашка — очередной конструктор не задался. Маша играла на пианино. А Коля появился на пороге балкона — высокий, уверенный. — Пап, ты же обещал научить меня водить? — Помню, сын. Пошли. И мы пошли. В путь. В семью. В жизнь, которую строили вместе — каждый день, по кирпичику. А недавно Коля привёл девушку: — Познакомьтесь, это Лена. У неё нет отца, и она боится, что никто не примет девушку с «прицепом». Я посмотрел на него. Он понял самое важное. Потому что семья — это не про кровь. Это про выбор. И про любовь