ПРОТОКОЛ ВСКРЫТИЯ: ЧТО УВИДЕЛ ПАТОЛОГОАНАТОМ В СЕРДЦЕ ПОСЛЕДНЕГО АРХИЕПИСКОПА

Место действия: Югославия, 1960-е годы. Мрачная тюремная больница где-то в горах Боснии.
Эпоха: Титоизм. Жесткий, атеистический, параноидальный коммунистический режим. Вера в Бога — государственное преступление. Церковь — главный враг.
В одной из тюрем строгого режима, после долгих лет издевательств, голода и побоев, умирал старик. Это не был обычный заключенный. Это был последний непокорившийся.
Митрополит Черногорский и Приморский Арсений (Брадваревич). «Гранитный Архиепископ», как его звали в народе. Человек титанической воли и несокрушимой веры.
Он был арестован, подвергнут показательному суду за «контрреволюционную деятельность» (то есть за то, что он был епископом) и приговорен к медленному уничтожению.
Власти праздновали победу. Последний символ старого мира был сломлен.
Когда он умер, в тюрьму срочно вызвали лучшего патологоанатома из столицы. Ему была поставлена четкая государственная задача: провести вскрытие и составить официальное заключение. Заключение, которое должно было навсегда развеять любые «религиозные спекуляции».
Оно должно было гласить: «Заключенный Брадваревич умер от естественных причин, вызванных старческой немощью и циррозом печени». Это был последний гвоздь в гроб Церкви.
Скальпель атеизма должен был окончательно препарировать и развенчать «миф о святости».
В холодной, залитой кафелем прозекторской собрались трое:
сам врач-патологоанатом (убежденный коммунист и материалист), его ассистент и молчаливый человек в штатском из UDBA, службы госбезопасности.
Вскрытие началось.
Врач работал профессионально и цинично.
«Так... Легкие — признаки застарелого туберкулеза, множественные рубцы. Печень — тяжелейший цирроз, как мы и ожидали. Желудок — язвенное поражение, крайняя степень истощения...»
Каждый надрез, каждое слово подтверждало официальную версию. Старик просто сгнил заживо от болезней. Человек в штатском одобрительно кивал. Всё шло по плану.
Осталось последнее. Сердце.
Врач сделал привычный надрез и извлек его. И замер.
Скальпель выпал из его ослабевших пальцев и со звоном ударился о металлический стол. Ассистент побледнел. Человек из UDBA подался вперед.
На фоне разрушенных, больных, истлевших органов, на ладони врача лежало сердце абсолютно здорового, молодого мужчины.
Оно было не серым и дряблым, как у всех стариков. Оно было ярко-розовым, упругим, сильным. Без единого рубца. Без единого признака ишемии или инфаркта. Сердце олимпийского чемпиона в груди измученного узника.
Это было невозможно. Это было абсурдно. Это противоречило всему, чему врача учили в институте, всему, что он знал о человеческой физиологии. Он перевернул его... и увидел, что оно абсолютно идеально.
«Это... аномалия», — прохрипел он, пытаясь сохранить лицо. — «Редчайший случай...»
Человек в штатском молча смотрел, и в его глазах появился холодный, животный страх.
А потом произошло то, что превратило эту аномалию в ужас и откровение.
На холодном стальном столе, под ярким светом операционной лампы, в мертвой тишине морга, в присутствии трех атеистов...
сердце святителя Арсения, отделенное от тела, на глазах у них, совершило одно, отчетливое, мощное сокращение.
ТУ-ДУМ.
Это был не предсмертный спазм мышцы. Это был удар.
Полновесный, уверенный, живой удар сердца, которое уже не было связано ни с мозгом, ни с телом.
Тишина, наступившая после, была оглушительной. Она длилась, казалось, вечность. Врач смотрел на свои дрожащие руки. Агент госбезопасности смотрел на сердце, не в силах отвести взгляд.
Это был абсолютный крах их мира. Живое доказательство того, чего не может быть, лежало перед ними на столе и пульсировало теплом, которое они почти ощущали кожей.
Это был ответ. Без слов. Ответ мертвого святого всей их системе. Всему их материализму.
Никто не знает, что они говорили потом. Протокол вскрытия был сфальсифицирован. Тело тайно захоронили в безымянной могиле. С врача, ассистента и агента взяли подписку о неразглашении под страхом смерти.
Но тайну невозможно удержать. Спустя десятилетия, уже после падения режима, старый, седой врач, мучимый кошмарами всю свою жизнь, на смертном одре исповедовал эту историю молодому священнику.
Эта история — не о том, что запоминают на день. Это история, которая въедается в подкорку.
Она уникальна, потому что чудо здесь — не помощь людям, а улика против безбожия.
Бог не стал спорить с коммунистами. Он просто оставил им на столе одно неопровержимое вещественное доказательство. Сердце. Живое сердце своего мертвого воина.
После такого уже нельзя просто сказать "я верю" или "я не верю". После такого можно только молчать. И думать.
© Сергий Вестник