Дому снилось небо.

Бескрайнее, бездонное, лазоревое небо, словно созданное из миллионов лепестков полевых васильков. А потом, во сне, оно и в самом деле превращалось в бесконечное поле нежных дымчато-голубых васильков, по которому тоненькая, едва заметная стёжка убегала вдаль, маня за собой…
Дом просыпался. Дом вздыхал. Дому не сиделось на месте.
– Июньская лихорадка… – заслышав эти вздохи, перешёптывались домашние и понимающе переглядывались друг с другом.
Да, это была она – июньская лихорадка. Вот уже третий год подряд Дом мучился от неё. Первыми её признаки замечали обитающие на чердаке летучие мыши. Обычно они целыми днями преспокойно спали, уютно закутавшись в кожистые крылья, но с наступлением июньской лихорадки их покою приходил конец. Во-первых, в углах чердака начинали закручиваться маленькие пылевые вихри. Во-вторых, под крышей становилось ощутимо жарче – не спасал даже толстый слой мха, которым густо поросла крыша.
Мыши возмущённо пищали и спешили найти себе другое укрытие.
– Как не стыдно, шерри́, – напоследок возмущалась пожилая, но очень элегантная летучая мышь по имени Мадам. – Из-за вас я совершенно не высыпа́ться.
Несколько лет назад Мадам принесло течением реки Былинки. Уже немолодая летучая мышь была ранена и крайне истощена. Местные летучие мыши радушно приняли её в свою компанию. Её любили, хотя за спиной иногда и добродушно посмеивались над необычным говором и приятными, но довольно вычурными манерами. Мадам рассказала, как где-то очень далеко отсюда её из рогатки подбил сорванец-мальчишка и она безжизненным комочком упала в реку. А потом её вынесло на зелёный берег, где ахающие и охающие русалки привели мышку в чувство и с рук на руки передали Неспящему Духу, который и принёс её в Дом.
Её рассказу верили – Былинка часто помогала тем, кто уже находился за гранью, но ещё не отошёл от неё слишком далеко. Так, за последние пару лет в Доме появились филин Иван, волчица Майя и лис Эрик.
Дом слушал справедливые возмущения Мадам и лишь вздыхал в ответ. Ему-то и вовсе не спалось.
Он вспоминал, как точно также и Домовой, три года назад, в полыхающем оранжевыми и жёлтыми красками октябре, растревоженный прощальными криками гусиных и журавлиных караванов, измучившись бессонницей, собрал узелок и отправился куда глаза глядят. С тех пор от него не было даже самой крохотной весточки.
Дом тогда даже заболел от расстройства: рассохлись окна, начала протекать крыша, безостановочно – чем ни смазывай – скрипела дверь. Половину октября и весь ноябрь Осень варила для него горячие терпкие бузинные и клюквенно-брусничные отвары, с добавлением мёда диких пчёл, за который Пчелиной Королеве взамен пришлось отдать весь запас сладкой июльской росы.
Дом понимал, что доставляет домочадцам лишние заботы, но ничего не мог с собой поделать. Он больше всех переживал уход Домового, с которым был очень дружен. Дождливая осень и морозная зима, весна с её холодными ночами и размокшими тропинками не вызывали в нём желания попутешествовать, но в июне, с его жаркими днями и по-настоящему тёплыми ночами, Дом одолевала жажда странствий. Ему хотелось в путь. Посмотреть мир. Найти и вернуть друга. Он хотел уйти, но понимал, что не может этого сделать.
Каждый утешал его по-своему.
Июнь, надев берет и передник, как настоящий художник, собственноручно готовил самые яркие краски и заново перекрашивал все украшающие Дом деревянные орнаменты.
Лето, несмотря на множество неотложных дел, каждый день, с утра пораньше затевала стряпню, чтобы порадовать Дом вкусными ароматами свежей выпечки. Леший и Неспящий Дух ещё затемно приносили самые духовитые дрова и складывали их у крыльца в витиеватые поленницы.
Лесные нимфы несли к Дому охапки ромашек и полевого горошка и, сидя на поляне, целыми днями плели душистые венки, которыми украшали двери и окна Дома.
Каждый день появлялся Полдень с солнцем в золотых кудрявых волосах и играл на резной свирели восхитительные мелодии, созывая к Дому стада небесных облачных барашков, дарующих приятную полутень и хорошее настроение.
Вечерами светлячки зажигали возле Дома свои самые красивые фонарики, Леший раскуривал ароматную трубку, а Лето, сидя на крыльце, пела Дому уютные колыбельные, наполненные теплом и светом, под которые дриады кружились в волшебном бесконечном плавном хороводе.
Вся поляна становилась похожа на одну большую добрую сказку.
А в положенное время приходила Полночь в мягко шуршащем бархатном платье и касалась прохладной, пахнущей дождями и звёздами ладонью каждого окна, каждого бревнышка, успокаивая своими прикосновениями июньскую лихорадку…
И тогда Дом засыпал. Но под утро, когда магия Полночи теряла свою силу, ему снова снилось бескрайнее небо и зовущая за собой тропа в полном трепещущих на ветру васильков поле…
Дом просыпался в плохом настроении и, несмотря на усилия домашних, весь день ворчал и бранился. Иногда он начинал ни с того, ни с сего хлопать ставнями.
– Уйду… Вот возьму и уйду, – тихонько бормотал Дом.
– Ну чего тебе не хватает? – придерживая тяжёлые оконные створки, чтобы не слетели с петель, с искренним недоумением спрашивал Неспящий Дух. В это время он всегда караулил поблизости, чтобы попытаться предотвратить побег Дома, очень довольный тем, что так удачно пригождается его способность не спать. Не спать было для него проще простого, труднее было придумывать причины, по которым он весь июнь постоянно находился возле Дома. Сегодня, например, он вместе с молоденьким лесовичком, по виду ещё не очень-то отличающимся от сосновой шишки, мастерил скворечник.
– Чего смурной такой? – спросил Неспящий, искоса поглядывая на Дом. Несмотря на то, что Июнь всего неделю назад заново перекрасил наличники, а Лето начисто вымыла все до единого окна, они выглядели мутными и несвежими. – Печь плохо топится? – предположил Дух, зная, что это не так – только утром они все до отвала наелись пышных румяных пирожков с орехово-яблочной начинкой. В ответ Дом лишь вздохнул.
– Неубрано внутри, что ли? – с наивной напористостью продолжил допрос Неспящий, прекрасно зная, что такого и быть не может, но Дом лишь недовольно засопел и выпустил из трубы маленькое сердитое облачко чёрного дыма.
– Ладно, погоди, – Неспящий отложил скворечник и по приставленной к торцу Дома лесенке, путаясь в длинной рубахе, забрался на чердак – там мысли Дома были слышны лучше всего.
– Ну, говори, слушаю, – он сел на тёплый деревянный пол и обхватил тонкими руками острые выпирающие коленки. Он уже знал, что услышит. Дом всё ещё тосковал по другу.
– Вернётся он, – уверенно сказал Неспящий. – Сам подумай – Домовой и без Дома! Непорядок!
Дом протяжно вздохнул и внизу в буфете задребезжала посуда. Упала и покатилась со стола ваза со свежими пионами.
– Разбилась, – расстроился Неспящий. – Не догонишь ты его! – вдруг загорячился он и от его всегдашней меланхоличности не осталось и следа. – Ты же не знаешь, куда он пошёл. А представь себе – он вернётся, а тебя нет! А мы-то все куда денемся, если ты уйдёшь? Нет уж, мечты мечтами, а дела делами, – нравоучительно повторил Дух свою любимую поговорку. – И да… Где, по-твоему, Старый Аист с Аистихой птенцов высиживать будут?
Дом жалобно скрипнул в ответ.
– Успеешь вернуться? А вдруг не успеешь?
За окном мелькнула тень и на чердак через маленькое слуховое окно влетел филин. Аккуратно сложив крылья, он в упор уставился на Неспящего огромными жёлтыми глазами.
– Чего тебе, Ваня? – удивился тот.
– Это… – филин ещё больше округлил и без того круглые глаза. – Там того…
– Чего – того? – ещё более удивлённо переспросил Неспящий.
– Того, – повторил филин и с тихим изумлением угукнул. – Домовой вернулся.