Год две тысячи двадцатый получается, прямо скажем, не очень. Сами понимаете. Лето выдалось какое-то тревожно-неопределённое. Кругом на нашем голубом шарике всякие неприятно-сомнительные события. Я очень хорошо понимаю великого русского поэта Александра Александровича Блока, который говорил насчёт революции и прочего: «Мне хочется спать, когда события». Меня тоже этим летом две тысячи двадцатого всё время неуклонно тянуло спать. Хотя, конечно, я далеко не Блок. Кругом все полоумно висят в своих смартфонах, тревожно шарят по интернету, этому, извините, очку глобализма, виртуозно мерцая бледными пальчиками, как Святослав Рихтер с Денисом Мацуевым вместе взятые. Раньше были в почёте космонавты и космонавтика. Теперь – инфонавты и инфонавтика. Все летают по информационной вселенной. Каждый в своём персональном телефоне. Я в телефонах не сижу, у меня от них духовная отрыжка. Я дремлю. Под какие-нибудь хорошие песенки, например на «Детском радио». И вот как-то этим летом дремлю на даче под песенку «Ёжик резиновый шёл и насвистывал дырочкой в правом боку». Симпатичный такой ёжик, дырочкой свистит. У меня аналогичный ёжик был в детстве. Одна из любимых резиновых игрушек советской эпохи. Розовый, почему-то с зелёными глазками и синим носом. Звали – Паша. Супруги Никитины отпели про Пашу. Запищала Наташа Королёва про маленькую страну. Хорошо. Вот бы мне туда, «где всегда весна». Это Таити, наверное. И когда после песни про Таити запела Рина Зелёная – Тортилла о том, что триста лет тому назад она была как Буратино, на веранду вбежала жена. – Там!.. Там!.. «Господи, опять событие», – подумал я и сказал: – Что «там»? – Пошли! И мы пошли. Хотите верьте, хотите нет, но около крыльца обнаружился ёжик, юный, как Буратино, симпатичный, как все на свете ёжики. Вообще, все ёжики фатально симпатичны. Но у этого явно было что-то не так. – Он ранен! – воскликнула жена, и глаза её подёрнулись вселенской скорбью. Пронзительной болью за всех на свете ежей, собак, кошек и выхухолей. И я не иронизирую. – Где ранен? – спросил я. – Вот, смотри. Я посмотрел. В боку, в правом – клянусь! – у него была дырочка. Розовая. – Это собаки, – сказала жена. – Заживёт. – Это Рекс, он всех дерёт. – Заживёт. – Нет, – решительно сказала жена и стала набирать что-то в своём инфоочке. – Само точно не заживёт. – Куда ты звонишь? – В ветеринарку, не мешай… – Да заживёт же, – продолжал долдонить я. – Не мешай… Алло!.. Алло!.. Да… Скажите, пожалуйста, у вас есть кто-нибудь, кто умеет правильно штопать ёжиков? Что?.. Я говорю – ежей штопать… А? Ну да, зашивать… Что значит – «приезжайте, посмотрим»? Мне нужно срочно заштопать ёжика… Ну да, зашить… Ветеринар Попадайло? Агафон Петрович? Он сейчас на дежурстве? Отлично. Мы с ёжиком едем к Попадайло! – Ну ты и Айболит, – пробурчал я. – Ты скоро начнёшь раненых мух с комарами в ветеринарку возить. У него и так всё заживёт. Как на собаке. Или как на мне. Дай ему пожрать, увидишь, какой он раненый. – Во-первых, ёж – не муха. Во-вторых, принеси куриное крылышко. В-третьих, раненые тоже едят. Им это нужно для поддержания подорванных сил. Я принёс крылышко. Безнадёжно раненный ёжик жадно сожрал крылышко минуты за полторы, чавкая мясом и хрустя костями не хуже Карабаса. – Бедный, он так изголодался, – всхлипнула жена одними ресницами. Как это они умеют? Пришёл восьмилетний сын с вечным «Майнкрафтом» в планшете. – Чего это вы тут? – Смотри, раненый ёжик, – ответила жена. – Курицу только что сожрал, – наябедничал я, как булгаковский кот Бегемот. Сын склонился над ёжиком. – Бедный! У него сквозь рану видно весь организм. «Мальчики идут в мам», – безнадёжно подумал я. Жена издала затяжной всхлип, и две огромных скорбных жемчужины скатились из её прекрасных голубых, как безотказно-щедрое русское небо, глаз. Жена села в такси и уехала в ветеринарку. Через два часа она вернулась с заштопанным, то есть зашитым, ёжиком.

– Заштопали! Десять дней уколов! Потом едем снимать швы – и ёж здоров! – сияла жена. Я с тревогой посмотрел в небо, голубое, как в песне кота Базилио и лисы Алисы. – Всего-то три тысячи, – с фальшиво-виноватым кокетством сказал жена. – Ведь наложили же. Что такое три тысячи по сравнению с жизнью живого существа? – А снять? – Столько же. – Плюс такси четыре раза. – Говорила тебе – учись водить. А что, железный аргумент. Не научился – при моих минус много в смысле зрения, но это не считается. Вози штопать подкидных дырявых ежей за бабки. Ежа посадили в коробку из-под пылесоса, насыпали ему туда травы, поставили мисочку молока, положили яблоко. Почему-то ежи в литературе, кинематографе и мультипликации всегда сопровождаются яблоками. Хотя наш штопаный питомец к яблоку так и не притронулся. Мы положили ему ещё одно крылышко, которое представитель семейства ежовых сожрал меньше чем за минуту. Жена и сын ушли в свою инфонавтику. Через пару минут жена воскликнула: – Нет! – Что «нет»? – Он стухнет в коробке. – Как это «стухнет»? – Ежу нужна почва. – Тоже мне почвенник Достоевский. – У нас есть кирпичи? – проигнорировала жена моё вялое сопротивление. – За сараем. – Мужчины, идём строить дом для ежа. – Ура! – закричал сын. – Кстати, как мы его назовём? – спросила жена. – Паша, – быстро ответил я. – Отлично! Павел – это красиво. В переводе с латинского – «малыш, маленький». Жемчужина из жениного левого глаза. – Мальчик мой… – А если «он» – на самом деле «она»? – Это непринципиально в современном мире. «Он», «она» – какая разница? – Ничего себе… А поправки к Конституции? Традиционные ценности и так далее? – Будет Павлой. Потом мы через день коллективно пытались определить, Павел он или Павла, и не определили, как булгаковский персонаж Стёпа Лиходеев, который не определил, в брюках он или нет. Мы с сыном кряхтя натаскали кирпичей и соорудили нечто вроде замка, метр на метр. Сын даже надстроил дополнительные башенки, как на всех дачах «новых русских». Красиво. Высота – где-то полметра, чтобы Павел не перелез через стенку. Ёж, несмотря на наложенные швы, стал молнией метаться по замку. Потом ему дали ещё одно крылышко, он его жадно сожрал и успокоился. – Три раза в день у Павла должна быть прогулка, – отчеканила жена. – Сопровождать его будем по очереди. Не знаю, как сейчас, а во времена моей счастливой юности было такое выражение «ёжиков пасти». Что значит – «балду пинать». В смысле – бездельничать. Был у меня приятель Сашка Слизняков – человек до того ленивый, что ему было лень есть и спать. Помню совсем пикантный случай. Сашка ленился делать всё, даже ковырять в носу. Однажды он не ковырял в носу несколько дней. Потом почувствовал, что в носу у него нечто вроде колючей проволоки и дышать затруднительно. Сашка запустил палец в нос и – обрезался. Потом ходил, вернее – лежал с пластырем на указательном пальце. Всё это чистая правда. Так вот, позвонишь, бывало, Сашке: – Что делаешь? – Ёжиков пасу. А ты? – Я тоже. Пойдём пасти вместе? – На Байконур? – Куда же ещё? У меня три рубля есть. – Пошли. Банку не забудь. И мы шли с банками «пасти ёжиков на Байконур». Это было наше устойчивое выражение. «Байконур» – пивная. Там ставишь банку, нажимаешь кнопку «пуск» – и льётся пиво. Пиво пить Сашка не ленился. Одним словом, мы летом 2020 года по очереди – жена, сын и я – пасли ёжика Павла. Три раза в день. Раз в день – укол. В ежиную ляжку. Я в перчатках держу Павла, жена колет, сын руководит. После укола – компенсация в виде крылышка. Или ножки. На четвёртый день смотрю – ёжик Павел делает подкоп в углу. – Гляди, – говорю, – копает, бандит. – Копает, мальчик мой дорогой, – отвечает растроганно жена. – Или девочка… Свободу любит. – Как Монте-Кристо, – говорю. – Дантес, который Эдмон. «Эдмон» – это, кстати, то ли «счастливый», то ли «богатый». Забыл. Из староанглийского или как там его… Пропасли мы нашего маленького счастливого ёжика Эдмона-Павла в очередной раз, сделали ему укол в серую ляжку, компенсировали это курятиной, пошли и сами обедать – тоже, заметьте, курятиной. После обеда прилегли отдохнуть. Я задремал. Привиделись мне замок Иф, аббат Фариа, что-то щемящее из детства, когда жадно читал Дюма: велосипед «Орлёнок», девочка Даша из соседнего подъезда, чёрный хлеб из школьной столовки, посыпанный солью и намазанный чесноком, йодная «сеточка» на локте. Вдруг крик сына: – Мама! Папа! Ёжик сдрызнул!

Прибегаем к ежиному замку Иф, глядим – аккуратный подкоп под кирпичами. И нет Павла-Эдмона. Жена, конечно, вся насквозь влажная от слёз. Обыскали участок, каждый уголок, нету ёжика. Жена: – Мы не сняли с него швы! – Сами снимутся. – А уколы? Я промолчал. Для собственной безопасности и сохранения столь хрупкой и счастливой семейной жизни. Неуместно подумал: «Колоть ёжика – это, в общем-то, семантическая тавтология…» Филологи неисправимы. Через пару дней жена успокоилась. Павел, конечно, к нам так и не вернулся. Думаю, швы снялись у него как-нибудь сами собой. Уверен, что наш Павел счастлив. И ещё уверен, что однажды, через много лет, если, конечно, все мы будем живы, когда меня спросят, чем мне запомнился две тысячи двадцатый год, я вспомню не о событиях якобы планетарного масштаба, а о маленьком счастливом ёжике Монте-Кристо «с дырочкой в правом боку». Потому что в этом нашем странном мире всё держится, извините за философию, не на «событиях», а на том, что добрые люди всё ещё штопают раненых ёжиков. Владимир ЕЛИСТРАТОВ http://moya-semya.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=15421:2020-10-11-10-38-33&catid=82:2011-04-10-10-06-39&Itemid=132 #РаненыйЁж #Вылечили #Удрал #Рассказ #ВладимирЕлистратов