Предыдущая публикация
Милия Яковлевна ЯКОБСОН:
- Родилась я в 1925 году в Риге. Отец был начальником финансового отдела железнодорожного управления Латвии, мать – бухгалтер того же отдела. Мне было 15 лет, когда в июне 1941 года нас вывезли. Сначала отвезли в Канский район, село Хорлова, откуда осенью 1941 года забрали всех мужчин и увезли их в лагерь Решеты, где все умерли от голода. Отца вместе с остальными умершими закопали в общей яме, выжил лишь один из них и позже рассказал нам о тех ужасах, что пришлось им пережить.
О начале войны мы узнали по пути в Красноярск, когда на одной из станций сообщили об этом по радио. Так как наш эшелон ехал по ночам, а днем стоял на резервных путях, в дороге мы были целый месяц.
В первые годы мы выменяли на продукты все, что было с собой – белье, платки, блузки. В деревне мама сшила из атласной подкладки пальто платье и получила за него картошку, репу и молоко. По дороге в бригаду у мамы износились туфли, и она обмотала ноги мешковиной. Местный старик увидел, пожалел и дал ей валенки, в которых она ходила зимой.
Летом 1942 года нас отправили на Север. Помню, как 30 км до Канска шли пешком, дети, старушки, вещи - на телегах. Пару дней в ожидании парохода, который должен был тащить баржи с людьми, мы провели под открытым небом, под дождем. Там познакомились с прочими, привезенными с других колхозов.
Первое наше место жительства - Виви. Там я научилась плести сети и морды, сажать невод и ловить рыбу. Наша бригада состояла только из детей и подростков. Так как на Большом Пороге и Онеке не было заведующего складом, в 1944 году нас увезли туда. У озера Онека мы прожили до 1947 года.
Рыбу ловили сетями (и зимой подо льдом), от проруби до проруби протягивая сети. Сиг, налим, хариус, таймень, ленок – вот рыба, которая помогла нам выжить. Даже детишки ловили рыбу – бродили и свои маечки как сети использовали, попадала мелочь, но съедобная. Этих рыбешек мы раскладывали на железной печке и таких сухих, хрустящих ели со всеми костями. Чем не чипсы?
Ездили на оленях и собаках. Даже в Туре не было ни одной машины. Приходилось мне ездить и «учугом» - верхом на оленях. А на санях мы преодолевали путь от Туры до Большого Порога в январе при 50-градусном морозе. Как местные говорили: «Ничего, терпимо!» Помню, ночью в 1943 году, на Тунгуске замерз почтальон, который ехал на оленьей упряжке в Туру с почтой. Мы тогда зарылись в снег, как посоветовали нам приехавшие с экспедиции.
Но была не только тяжелая работа, были и другие дни, когда привозили кинофильмы (многие довоенные и даже трофейные – немецкие и английские). В клубе были танцы (местные музыканты и радиола), но я не была на этих вечерах, уставала и часто чувствовала голод, потому что 800-граммовый кусок хлеба приходилось делить на три раза на троих человек.
На фактории я нашла «красный уголок», где было много книг. Зимой, когда работы не было, читала и училась русскому языку. Поэтому, спустя годы, мне не трудно было работать в Туре контролером в сберкассе, счетоводом в школе, кассиром в банке, преподавать рукоделие старшеклассникам в начальной школе.
О том, что это была система или программа – высылать в Сибирь людей без суда из Литвы, Латвии, Эстонии, Украины, Поволжья, мы узнали гораздо позднее. Тоска по родине, по дому нас замучила. Каждый год летом караван привозил новых поселенцев. Когда на горизонте появлялся теплоход, с гудком тянувший баржи, закрывались магазины, школы, конторы, и все тянулись к берегу своими глазами увидеть, кто приехал. Помогали разгружать баржи, узнавали новости с Большой Земли.
Из-за неисправности радиостанции о том, что война закончилась, мы узнали лишь 11 мая. Бывшие фронтовики плакали от радости, и мы были взволнованы и уверены, что наша ссылка кончится, но увы… Прошло еще 11 лет!
По окончании войны ликвидировали рыбзаводы, закончилась наша работа на складе. Бондарку закрыли, бочки больше не были нужны. Люди разъехались, кто в Туру, кто в Туруханск или дальше в Красноярск. Переселенцы же были на учете без права выезда.
Но все-таки нам разрешили поехать в Туру. Сестра (ей было девять лет) пошла в школу, мама получила работу в районо бухгалтером, а я устроилась на работу в пошивочный цех. Сначала шила фуфайки, ватные брюки, одеяла и халаты для больницы. Позже организовала рукодельный уголок – нас было три вышивальщицы. Это было ново, поэтому заказов хватало – всем хотелось вышитые шторы, скатерти и наволочки.
Конечно, после войны жизнь наша изменилась: нам стали платить зарплату, получали карточки, а на них – продукты.
Помню, когда жили на Связевском переулке (три семьи в одной комнате), перед окном посеяли цветы и укроп, салат – какая была радость, когда все выросло! Сделали букетики, и сестренка пошла продавать в столовую и конторы райкома. Мы всегда старались как-то заработать: мама вязала, я вышивала. Когда вышла замуж, рисовала коврики детские, используя сюжеты сказок, а потом меняла на молоко, чтобы кормить сына, молоко тогда возили из Нидыма. Конечно, консервы были, ими и кормили
в детском саду. Так вот, в 1953 году из-за такого питания за десять дней шестеро детей умерли, в том числе и моя дочка. Было ей 1,5 годика, похоронена на Туринском кладбище.
В Туре в 1948-50 годах можно было купить картошку в опорном пункте, где пробовали выращивать овощи в условиях Севера. Ведро картошки стоило 100 рублей! А у летчиков, которые прилетали из Красноярска, мы покупали лук - одна луковица стоила 10 рублей. Если моя зарплата составляла 50 рублей, то нетрудно подсчитать, сколько луковиц можно было купить на эти деньги. Поэтому неудивительно, что у нас всех были фурункулы и зубы выпадали один за другим. А в Онёке все болели цингой, хотя и пили чай из хвои кедра, лиственниц, годами пили брусничный чай, потому что плиточный чай, как и табак, выменивали эвенкам на кусок мяса или белок.
В 1951 году я вышла замуж за украинца, который был выслан на Север после пяти лет заключения без суда. Часто я помогала ему в работе в музее – сшила одежду для эвенков – кукол, которые сидели в чуме у костра. Чучело белого оленя в музее – это работа моего мужа. Очень рада, что музей сохранил эти экспонаты до сегодняшнего дня.
Одно время в клубе мы организовали кукольный театр «Репка», пришлось делать кукол – деда, бабку, Жучку, кошку, мышку и большую репу. Был большой успех!
Лишь в 1956 году мы получили справку о том, что сняты с учета переселения и можем выехать. Маму уговаривали остаться работать бухгалтером, обещали лучшую квартиру, зарплату больше, но увы… родина звала, ведь мы шли к этому 15 лет и каждую весну надеялись обрести свободу.
Фотоаппарат муж купил в Красноярске лишь в 1954 году, поэтому раньше нашу жизнь приходилось отображать посредством рисования, но на фактории не было карандашей и бумаги. Поэтому только спустя годы, уже в Туре, смогла многое нарисовать по памяти. Признаюсь вам, все это было давно, но в памяти - как будто вчера, все перед глазами. Мы, будучи детьми, по-своему воспринимали факт проживания в диких условиях, в бедности, в холоде. Но чувство голода не уменьшало степени восхищения северным сиянием, красотой природы тайги. Красоты природы Эвенкии сопровождают меня всю жизнь так же, как и мою сестру, которой было всего три года, когда нас выслали, а вернулась на родину она в 18 лет. Конечно, ребенок воспринимает все иначе, она не помнила дом, и ее не мучила тоска по Риге. А о Севере она может говорить часами! У нас была идея поехать, посмотреть на Туру, на те дома, где жили… Но их уже нет! Время все изменило, стерло все следы.
Я живу с сыном (родился в 1954 году в Туре) в Латвии, в возвращенном нам домике отца. Сын – художник, издает книги, за последние двадцать лет я тоже издала более двадцати детских книжек со своими рисунками. Хочу отметить, что очень помог мне художник В.И.Мешков, в 1955 году приехавший в Туру. Он устроил меня на работу в редакцию газеты «Новая жизнь», где я рисовала заголовки в газете. После возвращения на родину бывшие спецпереселенцы начали встречаться только в 1988 году. До этого мы скрывали свое «черное прошлое» и то, что были «врагами народа». Организовались клубы репрессированных, где проводились встречи и вечера воспоминаний. В Латвии существует организация «Дети Сибири», которая снимала мои рисунки и фотографии, а также записала воспоминания.
От души желаю сохранить любовь к родному краю, к родной природе, сберечь на всю жизнь чувство дома, и никакие дворцы и замки не заменят родной порог!
Следующая публикация
Комментарии 4