...Смысл жизни...

БЕСКРОВНОЕ МУЧЕНИЧЕСТВО, ИЛИ ЗАЧЕМ МЫ ПОСТИМСЯ Священник Сергий Бегиян Зачем мы постимся? Этот вопрос нам, христианам, многократно задает мир. И многократно мы задаем его сами себе. Зачем мы постимся, если мы не меняемся? Входим в пост и выходим из него одни и те же? Зачем нам поститься, если наша жизнь не натягивается, как тетива, чтобы стрелой изрыгнуть из себя молитву Богу? История говорит нам, что в древней Церкви не было такого количества постов. Некоторые ухватываются за этот тезис, как за спасательный круг, и проповедуют глобальное послабление поста, его пластичность и приспособляемость к разным эпохам. Дескать, раньше носили платье, а теперь – джинсы. Но и то, и другое – одежда. Что ж, это сущая правда, что в древней Церкви не было такого количества постов… В ней, кроме этого, не знали интернета, скайпа, телевидения, рекламы. Грехи и пороки были те же, что и сейчас, только не принято было их демонстрировать с каждой кровли и относиться к ним как к норме жизни. Современный школьник 6–7-го класса знает грехов больше, чем взрослый человек I века. Праведный Филарет Милостивый не позволял своим внучкам гулять на улице, чтобы сохранить их в целомудрии, а мы «улицу» привели к себе в дом. Преподобный Паисий Святогорец говорил, что юноши и девушки сейчас подобны полю пшеницы, по которому прошло стадо свиней: сплошь все вытоптано, только отдельные колоски торчат в разных местах. Так и целомудрие сохранено в молодых людях: хорошо, если хоть отдельные пары входят в брак в телесной чистоте. Подумать только: еще 50 лет назад все было иначе! Одна бабушка на моем приходе рассказывает, что уже была молодой девушкой, а все еще не знала подробностей интимной жизни. Как-то сосед в шутку поцеловал ее, и она пришла домой в слезах и объявила маме, что у нее будет ребенок, так как сосед чмокнул ее в щеку. Сейчас все по-другому. Конечно, можно сказать, что мы пытаемся оградить своих детей от всеобщего растления. Ну да, пытаемся. Но насколько это вообще возможно сделать, отдавая ребенка в обычную школу? И насколько мы сами избежали этого растления, воспитываясь в атеистических семьях в безбожное время? В протухшей колбасе, возможно, есть и нормальные куски, но выкидывают ее всю целиком. Преподобная Мария Египетская, поселившись в пустыни, 17 лет страдала от развратных образов и чувств, которые запечатлелись в ее душе во время блудной жизни. И только великими пустынными скорбями она смогла выжечь их из себя. Да, мы не были на таком дне, как она, но ведь мы и не прошли через пустыню. Возьмите чистый лист и нарисуйте на нем что-нибудь карандашом. А потом сотрите ластиком. Ну что, стал он таким, каким был? Не совсем. Да, на нем ничего нет. Но нельзя сказать, что он первозданно белый. Так и наша окаянная душа. Иное дело – не грешить, не растлевать свою душу, и иное – согрешить и покаяться. Да, грех прощен. Но опыт грехопадения останется с нами навсегда. Отцы говорят, что это не так плохо: этот опыт может предохранить нас от новых падений. Но этот же опыт может и мешать, поэтому отцы запрещают во время покаянного подвига в подробностях останавливаться памятью на прошедших согрешениях. Не знаю, как вы, но я бы предпочел некоторых опытов не знать вовсе. Остаться чистым листом, хотя бы в чем-то. Поэтому я думаю, что увеличение количества постных дней – закономерность. Чем больше изобилует всеобщий разврат, тем больше Церковь старается предохранить нас от него, наложив на нас некоторую узду. Но все это лирика. Суть поста – добровольные страдания. Как-то мы сейчас об этом особо не говорим, где-то акцентируем внимание на телесном воздержании, где-то – на духовном, но суть именно в мучении. В мученичестве, если угодно. Мы добровольно, ради Христа, отдаем себя на казнь. Это вовсе не западное самобичевание с душком тайной гордыни и эмоционального нагнетания в себе «страстей» Христовых. Тут другое. Тут грехи жгут, и нет возможности терпеть. Совесть снедает меня, и, давая ей свободу, я себя утесняю. Грехи жгут… Как редко это состояние касается человека, давно воцерковившегося! Где ты, блаженное неофитство, когда со слезами падал перед каждой иконой? К сожалению, у нас вырабатывается привычка – к благодати, к храму, к молитве. И эта привычка выстраивается в стену холодности, пробить которую все тяжелее с каждым годом. Только отдельные слова проникают сквозь нее. Великий пост – время, когда актуализируется каждое слово молитвы, и самое бесчувственное сердце способно растаять как воск, нужно лишь уметь подобрать к нему соответствующий ключ. Пост – это мучение. Если не верите – откройте Постную триодь. «Поприще добродетелей отверзеся, хотящии страдальчествовати – внидите, препоясавшеся добрым поста подвигом» (Стихира на Хвалитех утрени Прощеного воскресенья), – поет Церковь накануне поста. «Подвиг добродетелей открылся, желающие пострадать – войдите».