Антонина Ивановна в хоре этом самодеятельном – первая запевала. Голос у нее смолоду звонкий, как колокольчик. Красивый голос. За певучесть ее муж и полюбил в свое время. Да за легкий, незлобивый характер. Покричит, пошумит, если что не по ней, и тут же улыбнется. Не копила обиды в душе, никогда не поминала их после, когда время пройдет. Редкое по нашим-то временам качество. Тополь соседский рухнул на домик Антонины во время грозы. Хорошо – совсем не завалил. Не убил. Так, только шифер поломал в нескольких местах, да стекло в кухонном окне побил. Антонина Ивановна за голову схватилась: вот беда-то! Недаром говорят люди: без хозяина дом – сирота. Куда бежать? Кого просить? Сосед подрядился работать где-то на севере. Приедет с вахты только через месяц. Жена его девчонка молодая совсем, живот-то уж на глаза лезет, вот-вот родить должна. Чего с нее спросишь? Антонина Ивановна, как гроза-то ушла, сыну названивать стала. Сын с невесткой приехали тут же. Долго ходили, осматривали завалившийся тополь, чего-то между собой совещались. Невестка все рукой махала, резко так, словно топором ветки тополя этого проклятущего рубила. Антонина Ивановна как-то успокоилась, когда сын приехал. Уж сын-то все порешает. Быстро накрыла на стол. Окрошки холодной налила, салат из помидоров да огурцов накрошила. Сын задумчиво болтал ложкой в тарелке и молчал. Невестка за стол и не села, отговорилась тем, что сытая. Присела на диван и губы сжала в тонкую сердитую ниточку. От этого недоброго молчания сердце у Антонины Ивановны забилось быстро и неровно. - Тут, такое дело, мать. Работы много. Шифер менять надо, стекло вставлять, тополь пилить и вывозить. Словом, не на час работы. Он помолчал и отложил ложку, так и не попробовав окрошки, прокашлялся, будто в горле у него пук волос застрял, да и бухнул: - Но стараться для дяди я не буду. - Для какого дяди? – оторопела мать. - Ну, это я так, образно. Сын покрутил мощной пятерней около виска, словно рисуя в воздухе этот самый образ неведомо откуда взявшегося дяди, на которого он никак не хотел работать. - Конечно, - не выдержала и вмешалась невестка, - мы будем горбатиться, а вы - бац! и завещаете все Ленке… Ленка – родная внучка Антонины Ивановны, после смерти матери жила с отцом. Единственная дочь Антонины Ивановны сгорела от рака за три месяца. И сорок лет не отпраздновала. Надо отдать должное зятю: не женился , хотя уже год прошел. Другие-то сразу утешения искать начинают, а зять – ни-ни. Дочку воспитывает, только и знает дом да работу. Ленка маленькая еще, десять лет всего. А вот осталась сиротой, без материнской ласки. Дочка Ленку поздно родила, все никак у них не получалось родить. Зато как радовались ребенку, дышать боялись, пылинки сдували. Антонина Ивановна внучку любит без памяти, жалеет ее и зятя жалеет. Помогает, чем может. Маленькой внучка была, сама себя Ленкой называла, не Леной, не Леночкой, а Ленкой. Так и повелось. А лицом – вылитая мать. Голос сына отвлек Антонину Ивановну от грустных мыслей. - Да, мать, пиши на меня завещание. Я должен знать, что я здесь хозяин, тогда и помогать буду. А так что ж? - Да я вроде еще не собираюсь помирать. Антонина Ивановна хотела обратить тяжелый разговор в шутку, но не получилось. С деликатностью танка сын повел разговор в нужном направлении. - Все под Богом ходим, сегодня живы, а завтра… Ты, мать, не сомневайся, мы тебя не обидим, но так мне будет спокойней. Антонина Ивановна помолчала. Собралась духом. - Не по-людски это будет, сынок! – тихо сказала она. - Не могу я сироту ни с чем оставить. Она ж мне внучка родная, а тебе родная племянница. Женится завтра отец ее – кому она нужна будет? Мачехе? Кто о ней позаботится? - Я ж так и знала! – невестка от возмущения аж подпрыгнула на диване, и он обиженно заскрипел всеми своими пружинами. Но Антонину Ивановну не так-то легко было сбить с толку. - Ты не обижайся, сынок, но я завещание на вас двоих напишу: на тебя, и на Ленку. Сын побагровел, что являлось верным признаком сильнейшего раздражения. - Ты, мать, хорошо подумай, прежде, чем отцовское наследство на ветер пускать. Ты взвесь хорошо, от кого тебе помощь будет: от родного сына или от пацанки сопливой. - А что ж, сынок, я у тебя помощи без завещания не заслужила? Или ты не сын мне? Или не я тебя рожала? Ночей не спала? Куска не доедала? Или я не мать тебе? Голос Антонины Ивановны зазвенел от сдерживаемого гнева. Когда надо, она умела сказать хлестко, словно припечатывала., горячая кровь казачьих предков просыпалась и брала свое. - Отец, царство ему небесное, дом вам построил. Пока жив был, деньги давал без конца. Думал, вы его внуками порадуете. Где ж они? Дети ваши, внуки мои? Нету! Антонина Ивановна повернулась к невестке и ожгла ее презрительным взглядом: - Негодящая ты баба, Валька, беспутная, внуков моих нерожденных по больницам извела. Фигуру все соблюдала! А вот теперь на старости-то лет сидите вдвоем в четырех стенах, как сычи. И все вам мало! Все вам мало! Кому копите-то? А только Ленку я вам в обиду не дам. Одна у меня внучка, разъединая! Невестка, не выдержав обвинений, выбежала из комнаты, хлопнув дверью так, что жалобно звякнули стаканы в буфете. Сын, насупившись, не поднимал глаз от тарелки с окрошкой. Только желваки на багровом лице ходуном ходили. Антонина Ивановна помолчала. - Зря я на Вальку-то насыпалась. Ну и родила б она такого, как ты, сынок. Не много от тебя радости-то теперь. Вся радость там осталась. В детстве. Помнишь-то, как щеки мне гладил и плакал, когда я от воспаления легких помирать собралась? Сколько тебе тогда было? - Лет семь или восемь, - буркнул сын. - Руки целовал. Только не умирай, мамочка! А теперь в гроб готов загнать. За наследство. Где ж я тебя упустила, сынок? Да ты ешь, окрошку, ешь. А только знаешь, о чем я сейчас думаю, сынок? Лучше бы меня этим тополем убило. Только бы не слышать мне этих слов от тебя. Как же я теперь жить-то стану с этими словами твоими? Я же до самой смертушки своей не смогу забыть, как ты заботу свою сыновью за деньги мне продавал. Э-э-х, сынок! В комнате наступила тишина. Тревожная, мучительная. Антонина Ивановна, пригорюнившись, смотрела в окно. Сын так и не поднял головы, продолжая сверлить взглядом злосчастную окрошку. И вдруг тишину отчуждения между матерью и сыном нарушил тихий голос матери: Ой, у вишневому саду, Там соловейко щебетав... Она пела ее так, как когда-то пела, укладывая спать набегавшегося за день сына. Вполголоса, радуясь, что выпала за тяжелый, полный трудов день минутка отдыха. Можно отдохнуть, ни о чем не думая. Просто улыбаться, смотреть в сонные глаза засыпающего сынишки и радоваться своему великому материнскому счастью. Вот и сейчас, не умея сердиться долго, запела Антонина Ивановна свою любимую песню, словно говоря сыну: «Забудем плохое, сынок! Ведь мы ж родные люди, родная кровь. Вспомни, как любил ты эту песню, как подпевал мне. Зачем же нам ссориться?» - Вот так, значит! Такой твой ответ? Да, удачное ты время для песен выбрала. Ты бы, мать, еще сплясала на радостях. Я к тебе с серьезным разговором, а ты издеваться вздумала? Права Валентина , когда говорит, что у тебя с головой проблемы. Врачам тебя надо показать. Врачам! Грохнула отброшенная сыном табуретка, хлопнула дверь. Сначала в доме, потом – в машине. Взревел мотор. Уехали. Ошеломленная жестокими словами сына, Антонина Ивановна схватилось за горло. Дышать стало нечем, в глазах потемнело, голову словно обручем железным сдавило. Чувствуя, что сейчас упадет, она тяжело облокотилась на стол, опрокидывая тарелки и чашки. Нетронутая сыном окрошка растеклась по столу. Теряя точку опоры, Антонина Ивановна тяжело рухнула на пол. Там и нашли соседки к вечеру следующего дня ее уже успевшее застыть тело. Автор: Нина Роженко.