Из книги «Памир – пристанище избранных», повесть «Там было близко до звёзд»

Из маршрутов на площади восьмого листа
ФАНСКИЕ ГОРЫ
Летом лагерь стоял в Фанских горах, на слиянии Кула и Сарытага, с юго-востока впадающих в озеро Искандеркуль. Искандеркуль – озеро Александра. Названия на карте хранят память о тех далеких временах, когда пехота и кавалерия Александра Македонского по пути боевого похода в Индию, вторглись в Согдиану. Разрушали и сжигали города и кишлаки, опустошали поля и сады. Есть красивое предание, что на дне бирюзового озера Искандеркуль, пасется огненный Рахш – конь Рустама из «Шахнаме», а в летние ночи выходит из воды погулять на тучных пастбищах в устьях рек, впадающих в озеро. Существует легенда и о том, как великий полководец, чтобы наказать непокорных согдийцев, за их героическое сопротивление, велел запрудить Искандердарью. Воды реки затопили кишлаки и заставили их жителей прекратить сопротивление. Так возникло озеро…
Добрая половина съемочного листа занимала территорию Центрального Таджикистана, который зовется Кухистаном – Страной Гор. Гиссарский хребет с гигантскими дислокациями горных пород еще Птолемей упоминал в своих трудах под названием Комедские горы.
Заповедные места Средней Азии – их надо увидеть своими глазами. Серые и красные скалы, голубые и желтые реки, пронзительно-синее небо, белые ледники и снежники, звонкие и солнечные ручьи, бегущие по ледникам, буйное и зеленое разнотравье альпийских лугов, наивные и гостеприимные люди. Рекомендую!
Рядом с горняцким поселком Зеравшан – где серый мутный Ягноб принимает прозрачно зеленую Искандердарью, рождается Фан-Дарья. Главная дорога уходит вниз, по Фан-Дарье – вместе с рекой «игнорируя» Зеравшанский хребет, а наш путь – налево, вверх по Искандердарье – в Фанские горы.
Выветривание за миллионы лет потрудилось в горах, превратив скалы над Искандердарьей в причудливые крепостные стены и сказочные замки. Горы многоцветные, в них преобладают желтые, оранжевые, синеватые и сиреневые тона, а потому ущелье Искандердарьи иногда называют ущельем цветных скал. В одном из боковых ущелий реки – за кишлаком Макшеват, на высоте двух тысяч восемьсот метров пещеры, в которых и по сей день, находят кости и черепа. Не останки ли это воинов, преградивших путь грекомакедонцам? Не были ли эти пещеры последними крепостями защитников?..
Фаны – теплые горы, летом над снежными вершинами почти всегда сияет солнце, ночью свитер или спальный мешок нужен только при ночевках под перевалами или у ледников. Горы вызывают дикий восторг, особенно если эти горы Фанские. Необузданные желания и молодой азарт будоражат кровь, заставляют совершать бесшабашные поступки. Дни и сезоны при этом пролетают как птицы, оставляя за собой следы воспоминаний.
…Потом были вертолетные маршруты по северной экспозиции Зеравшанского хребта. Работали по схеме: утром высаживались в верхних точках маршрутов, «скатывались» вниз, отрабатывая намеченные квадраты. Там вертушка и подбирала нас. Часто высаживались по-штурмовому, без приземления машины.
Идрисов! Прилетел Идрисов! Как некое волшебное таинство произносилась эта фамилия руководством отряда. Еще молодой тогда, но уже достаточно опытный и в большей степени благоразумный летчик, Александр Борисович только, только был назначен в летном отряде инструктором и прилетел в правом кресле в новой должности. Подтянут, вежлив, в меру требователен, смолистые волосы без намека на появившуюся с возрастом седину. Что касается благоразумия, были среди вертолетчиков и баламуты, но сейчас речь не об этом.
В Ми-8 я садился впервые, поэтому волновали все значительные и незначительные моменты процесса, максимально старался почувствовать и зафиксировать все прелести предстоящего полета. Сразу бросилось в глаза непринужденное общение пилотов с геологами. Потом мозолила торчащая спина начальника отряда в проеме летной кабины, на выбросах Большой уже считался членом экипажа, выполнял функции штурмана, за что Экспедиция традиционно приплачивала к зарплате. Удивила необъятность салона и сам полет поражает, когда проходит едва над поверхностью земли, когда горы проплывают где-то вверху. И многое другое, к чему с годами незаметно привык до такой степени, что удается даже и подремать во время продолжительного полета на точку…
Маршрут по Аргу во второй половине августа также был отмечен рядом приключений.
Утро не задалось сразу. Лошади стояли навьюченные, поначалу стояли спокойно. Неожиданно взбесился Каурый, возможно, укушенный каким-нибудь мелким обитателем, он стал носиться с вьюками кругами по лагерю, высоко подбрасывая задние ноги. Удалось отловить его, когда жеребец снес две палатки. Лёха врезал кулаком по его морде, после чего он неожиданно успокоился, покорно почувствовав силу.
Маршрутную компанию составил Вовка Шукуров – полукровка из горного поселка Такоб, его отец таджик, мать – украинка. Неудивительно, что он одинаково хорошо владел русским, украинским, таджикским языками. Вовик большой любитель поесть, при этом не пил, не курил, и потому в отряд прибыл с кличкой – Йог. После Душанбинского ГРТ закончил три курса геолфака в Университете и бросил учебу, с аргументом, что не хочет сильно загружать мозги. У него была проблема с чувством юмора, при этом он спокойно относился ко всем приколам, а кулак его, пожалуй, равнялся двум моим. «Закипал», если уж очень долго доставали.
Прошли кишлак Сарытаг, который находится в паре километров выше лагеря и перешли одноименную реку через подвесной мост. В кишлаке отсутствовало электричество, и это во времена, когда по стране широкой поступью шагала эпоха развитого социализма и на горных трассах, нередко встречались щиты с призывом: «Хамма бапеш барои ба партия ба коммунизму!» (Полный вперед, к победе коммунистического труда!) Типичное ретро былых социалистических лет. Между глиняными кибитками таждикские пацаны резвились на ишаках.
В кишлаке за нами увязался жеребенок, гармонично вписавшись в караван. Эдакий игривый резвун со «звездочкой» на лбу. Попытки отогнать мальца ни к чему не приводили, – принимая наши манипуляции по отпугиванию за веселую игру, он время, от времени пропадая, снова появлялся за спиной. Безнадежно махнув рукой, на нештатного участника маршрута, решили, что вернем его на обратном пути.
Справа от тропы взгляд зацепился за гюрзу, уютно обвившую тонкий стволик дикой яблоньки. Снизу торчал тупой – словно обрубок туловища – хвост. Однако высоковато живет для гюрзы. Йог вознамерился изловить змею и уже приладился схватить ее за хвост. На всякий случай пресекаю его действия, оставляя все, как есть, в природе. Затаилась. Так и осталась на стволе, изображая символический знак Советской классической медицины…
Поднялись довольно высоко – до снежников рукой подать. При взгляде назад открывается великолепная панорама вниз по Аргу и далее, на Гиссарский хребет. Гора Сарытаг, похожая на гигантского кентавра, обняв долину, охраняет покой над полевым лагерем. Вздыбившись, распрямила могучее тело, демонстрируя в плане геологические границы горных пород, которые без труда дешифрируются визуально.
Тропа по реке то просторная, петляет по террасовым лугам с березовыми рощами, то узкая до такой степени, что вьючные сумы по бокам лошадей издают треск, цепляясь за скалы в многочисленных прижимах реки. День клонился к закату, до запланированного места стоянки, топать оставалось часа три-четыре, когда случилась непредвиденная задержка. С правого борта в Арг впадает, бурный ручей, глубоко прорезавший русло в современной морене, валами заполняющей узкую долину. На карнизе речного обрыва сидели молодые люди с удрученными лицами. Назвавшись горными туристами, сообщили, что двое ребят, тренируясь с веревками на стене, переломали кости. С утра на турбазу Искандеркуля отправили гонцов, вызывать вертолет. Но беда заключалась в том, что расположились туристы в узком каньоне, и там, – в теснинах, вертолету попросту не сесть.
До их стоянки километра три моренных нагромождений – ничего хорошего нам, кроме лишней головной боли это ни сулило. Тем не менее, мы развьючились и двинулись в ущелье, кляня скалолазов «незлым тихим словом».
Парни поломали ребра. Один совсем плох, постоянно терял сознание, у него по совокупности и бедро было раздроблено. Усадить на лошадь пострадавшего не представлялось возможным, и вытаскивать к Аргу его пришлось на импровизированных носилках. Второму езда на лошади ничего, кроме боли, не доставляла, но он держался молодцом. Пришлось еще, и проводить воспитательную работу среди их коллег, они начали соображать и действовать только под наши команды.
К реке добрались к трем часам ночи, при свете фонарей, вымотавшись до полного измождения. Распаковали спальные мешки, уложили бедняг, и сами вповалку попадали, укрывшись палаткой. Сон сразу отнял реальность.
Утром лучше всякого будильника на нас обрушился шум двигателя Ми-8, дополняемый свистящим шелестом винтов. Санрейс прилетел на удивление быстро. Вертушка, выстрелив ракетой с правого кресла, замкнула круг и уверенно – с ходу зашла на посадку. На борт подняли пострадавших, взяли сопровождающего. Летуны были злые, работы в горах вертолетам всегда хватало и без того, чтобы снимать «клиентов» праздношатающейся толпы. Крыли матом, не затрудняясь в выборе выражений. Ну, а коль группа была заявлена, вертолетчикам оставалось только материться. Отмечу, что, и геологи тоже их не особо жаловали. Но в беде помогали всегда.
Двигатель набирал обороты. Боря Мурин махнул слегка рукой, задвинул фонарь и приподнял машину. Лихо, градусов под двадцать задрав хвост и пригнув в прощальном реверансе лобастую голову вертолета, увел его вниз по долине.
Ну, а мы, попив чайку, стали укладывать снаряжение и готовить обвязку.
– Да, так можно в горы ходить – произнес вдруг кто-то из «благодарной» публики.
– Это вы здесь ходите, а мы работаем. Козлы вы горные, а не горные туристы! И шутки у вас козлиные! – неожиданно взорвался Йог.
Мы с интересом наблюдали. Вовка с неподдельной злостью добавил еще пару нелитературных выражений по поводу того, что:
– Лезете везде, как тараканы, а потом рождаемость в стране падает…
– Ну, нах!.. – одобрительно поставил лаконичную точку Лёха.
Когда вьючили лошадей, оказалось, что Каурый в темноте сбил подкову. Пришлось снова распаковывать его, что бы нормально подковать. Отодрали напрочь подкову, подрезали «ногти» и снова «нацепили» ее. Вьючное средство «босым» вести категорически нельзя, щебенка на тропе не редко выглядит как лезвие бритвы. С порезами на копытах лошадь не работник, раны болезненные и подолгу заживают.
После ночной эпопеи, лошади идут устало, часто утыкаясь разгоряченными губами в спину, оставляя белую пену на штормовках. Крутой подъем кажется нескончаемым. От меняющейся походки вьючная поклажа неравномерно раскачивается. Мыльный лошадиный пот, устраняя всяческую конкуренцию, забивает все запахи в долине. Оглядываясь, стараюсь не смотреть в грустные и все понимающие глаза.
Зарядил мелкий дождичек. Каменистым тропам в таджикских горах он не помеха. Становится звонче и переходит в монотонную ритмичность поцокивание подков и триконей по мокрым камням. Под эту монотонность голова начинает тупеть, пропадают всякие мысли.
Поднялись. Осмотревшись, выбрали площадку и стали развязываться. Без восторга обнаружили, что топор остался на месте последней ночевки. Слишком отвлеклись на Йога.
Интересно «дождется» нас или нет? Дрова пришлось рубить ледорубом. Уныние быстро проходит, поскольку рядом стоит большая сухая арча с мощным – винтом, закрученным стволом. По мере надобности крошили от нее щепу. Ледорубом неплохо получалось, особенно у Лёхи.
Ствол арчи, как правило, морщинистый, жилистый, покрытый шершавой, потрескавшейся корой, почти не виден за густой хвоей. Но если доведется встретить высохшее, не выдержавшее превратностей жизни дерево, то здесь-то и видна его особенная, мужественная красота. Ствол перекручен, перекорежен, покрыт мозолями и наростами, однако необычайно крепок. Даже умершее, засохшее дерево, иссеченное ветрами, дождями, морозами и жарой, стоит, не шатаясь, скелет его словно бы по инерции сопротивляется жизненным невзгодам. Арча – последнее дерево, которое может еще поспорить с высотой, но, в конце концов, и она уступает место камню.
Разбили одноместную «Памирку». Экипаж палатки может составить не более трех человек, как раз вплотную умещается три спальных мешка. Рекомендуется спать на боку, тогда появляется незначительное оперативное пространство для мобильности. К такой спячке, не сразу, но привыкаешь. В продолжение, коридором натянули тент. Под спальные мешки расстелили кошму. Пенка только-только начинала входить в моду и считалась дефицитом. Если у съемщиков появлялся кусок, то делились на всех – разрезая под размер полевой сумки. Только для того, чтобы в маршрутах зады не морозить на камнях, неудивительно, что и зовутся они с той поры поджопниками.
Ну, а когда заползаешь в «Памирку», создается впечатление, что объем пространства вокруг стягивается до одного кубометра. Восточный романтичый зиндан…
Интуитивно чувствуем, что в природе, что-то изменилось. Небо и горы потемнели, стали чужими, даже враждебными. К вечеру над Казноком разразилась гроза. Сверкало и гремело. Резко упала температура воздуха. Ночью сильный шквальный ветер с перевала рвал палатку, крылья ее, частыми выстрелами хлопали в долину. Промолотил ливень с градом.
Ворочаемся. Не спим. Среди ночи захотелось пить, выпростав руку из ватного спальника, пытаюсь дотянуться до котелка под тентом. Но чая нет, сунув палец, упираюсь в лед. Ветер с треском шумит в ветвях арчовых зарослей, рядом, позвякивая недоуздками, вздыхают на привязи кони. Скорее назад в теплый мешок!
На рассвете выглядываем наружу, ветер «плюет» в лицо мелкой ледяной крошкой. Палатка похожа на снежный домик, снег облепил веревки-растяжки, присыпал поляну, зелень травы едва проглядывает из-под него. Кони, сбившись, понуро стоят под мохнатой арчой. Небо пасмурное и безотрадное. Вершины и ближайшие склоны гор припудрились свежим снежком. Обновленный мир! Посеребренные верхушки гор стремительно пронзают тяжелые облака, которые, кружась на месте, сталкиваются, сходятся лбами, подобно баранам. Но тучи вдруг разбегаются и открывают пронзительную синеву небес. Бездонную и глубокую. Нужно держать «крылья» распахнутыми, чтобы ощутить это небо, этот ветер, и ежели смог ощутить, значит, ты в полете, в полете, похожем на удивительное падение вверх. И понимаешь – нет у бездны власти над тобой, не утонуть в ней.
Наступающий день вытеснил из памяти ночную грозу. Все выше взбирается по небосводу солнце, заметно повеяло дневным теплом. Арчовый лес наполнился легким шумом, – это с мягких лап ветвей сползал первый снег. Робкий и несмелый. Температура воздуха в высоких горах близка к нулю. Хотя и август, но для этих высот короткое лето заканчивается.
Рабочая неделя проходит нормально. Штатно! Маршруты тяжелые, с частыми и большими превышениями. И на таких суровых высотах! Наивысший восторг души! На точках записи иногда приходилось вести при отрицательной температуре. Настоящая мужская работа. Но ведь получалось! Хотя и были молоды. Вернее, потому что были молоды.
Если измерить путь до перевала по топооснове, то до него не больше нескольких сотен метров, но больших усилий стоит подъем по сухому крутопадающему кулуару, чтобы добраться до перевала, находящемуся где-то над головой, «в одном стуке сердца» от тебя. Маршрут ясен и однозначен, но надо быть собранным и осторожным, камень из-под ноги может угодить в того, кто находится ниже, кто идет за тобой. Нередко приходится преодолевать «живую» осыпь, которая, извиваясь, подобно гигантскому змею, ползет вниз под ногами, явно задавшись целью лишить тебя опоры и утащить на конус, в свои владения.
В первый день к «памирке» вернулись без «ног». Вымотались основательно! Пока Лёха застегивал палатку, меня уже одолевал сон, организм не хотел терять ни секунды возможности для отдыха. Сознание сместилось из реальности за грань восприятия, в веренице сновидений, меняясь, поплыли тёплые зелёные сады из детства…
Река Арг течет в глубокой каменной долине. Через узкие боковые ущелья можно видеть снежные горы, исполинами возвышающиеся на горизонте. Арг в верховьях называется Казноком, истоки выводят к перевалам Двойной и Казнок Восточный. Перед перевалом Казнок – выше травы (Выражение – «переход от травы до травы» означает, пройти перевал) – в голых и каменистых скалах есть ровная и круглая площадка. По преданию в давние времена здесь собирались мудрые старики из Фанских кишлаков для обсуждения общих дел.
Фанские горы занимают площадь, немногим большую, чем площадь Москвы. Маленький кусочек территории, а, сколько здесь прекрасного! Добрый десяток пиков вознесенных к небу на высоту свыше пяти тысяч метров, множество других – меньших по своим абсолютным отметкам, лед и снег на вершинах, не тающий среди азиатского зноя, глубокие провалы долин, горные арчовые леса и, конечно же, озера удивительной синевы. Подножия склонов в ущельях Фанских гор изобилуют масштабными каменными осыпями, которые словно гигантские песочные часы ведут отчет времени жизни в горах. Пока активно живут горы, геологические «песочные часы» идут исправно, наполняя конуса выноса в бортах долин. Год за годом, век за веком тикают «часики», исправно тикают, без помех.
С перевалов открывается прекрасная захватывающая панорама. Вокруг столько гор, что кажется – все Фаны перед вами. С запада возвышается величественная Чимтарга. На востоке – над хаосом вершин царит купол Большой Ганзы. Неподалеку от названных вершин держит позиции пик Сахарная Голова, прозванный так туристами за свою шлемовидную форму, каменной перемычкой стыкуется западным гребнем через седловину перевала Москва с вершиной Красная Москва. К северу горная цепь переходит в пик Скальная Стена, которая бастионным барьером нависает над ледником Двойной, и словно – не прощаясь, уходящая в долину. С севера – под крутопадающими стенками перевалов – чаша ледника с зияющими трещинами на склонах. Самое трудное на таком маршруте, как ни странно – не подъем на перевал, а спуск. Здесь нужна величайшая осторожность, приходится, как можно тщательнее вбивать ногу в снег, что бы она в отриконенном ботинке вставала прочнее.
Когда маршрут заканчивался, немного потеплело. Показалось даже, что подрос приблудный жеребенок. Сняли тент, начали паковать вьючные сумы.
Уходя с маршрутной стоянки, лучше не оглядываться, брошенный взгляд назад фиксирует остатки костра, в котором остались вчерашние мгновения жизни. Не самые плохие! Но они прогорели, щемит душа, и дорога снова уводит тебя вперед, отправляет к новому костру, новому свету иных впечатлений и чувств…
ВОДЫ МУКСУ И СУРХОБА. НАШ НОВЫЙ ДОМ В ГОРАХ
Для облета листа на неделю был заказан вертолет. Прилетел экипаж Дериглазова с базировкой в аэропорту Джиргиталя. Вертолетчики – это особые люди в Таджикистане. О подготовке памирского вертолетчика говорили, что это ручная работа. У командиров вертолетного звена таджикского авиаотряда не было каких-то особых отличительных знаков кроме штатных регалий, хотя таких, кто имел право садиться по подбору площадки на высоте больше четырех тысяч метров, – было немного в стране, а может и в мире.
На высотных выбросах, при минимальной ограниченности площадок, машина зависала, обычно отделялся бортмеханик и руководил приземлением. Вертолет примерялся к площадке задней и боковой стойками, а вторая стойка, которой не хватало несколько сантиметров до точки опоры, зависала. На эти сантиметры, механик и «подвигал» машину. Ювелирная работа. На моей памяти не мало таких посадок, особенно по Алайскому хребту.
Надо отметить, что инструкции для такого рода посадок были написаны в Таджикистане кровью! После трагедии произошедшей в 1973 году с экипажем Зубарева, производившего посадку по волевой прихоти высокопоставленного чиновника на хребет, практически с пятитысячной отметкой. Остался жив борттехник, он четко выполнил свои действия, отделившись вместе с главным геологом МГРЭ Турлычкиным Виктором Михайловичем, для того чтобы сунуть башмаки под колеса, руководил посадкой на крошечном пятачке. Машина на несколько секунд почувствовала опору, командир убрал обороты, но тут вывалился камень из-под бокового колеса. Вертолет «увлек» за собой экипаж с блестящими пилотами, в правом кресле (на вторых ролях) находился командир Барашков Валерий Николаевич, в левом – член Правительства Зубарев, и правительственную делегацию во главе с предсовмина Эргашевым. Всего восемь человек. Вертолет падая по склону вспыхнул, не оставляя надежды на спасение.
Обгоревший командир умер несколько позже, свое черное дело судьбы довершила летная нейлоновая рубашка, сгоревшая на Зубареве вместе с кожей… А покидавший кабину борттехник слышал в спину последние слова командира: «И какого! хрена мы здесь сели!»
– Полеты на Памире – это управляемое падение! – так высказывались сами пилоты.
Мурин, Идрисов, Шаталов, Петренко, Вязовой, Батыров, Дериглазов, Иванов – вот фамилии командиров, с которыми мне довелось работать за годы жизни, проведенные в Таджикистане. Для меня большой честью было летать с ними.
Большой неповоротливый и добродушный Игорь Иванов – один из самых знаменитых вертолетчиков, в августе 1977-го года совершил посадку на высоте около 6000 метров на фирновое плато, под пиком Коммунизма, чтобы снять умирающего академика Рема Хохлова.
С Ми-8 было снято все, что бы облегчить вес: задние створки от рампы, двери, трап, сиденье второго пилота, запасная бочка для топлива. Машина с ревущими винтами в полуметре зависла над плато, погрузили пострадавшего и сразу вниз. Посадка на 5850 метров, была зарегистрирована в полетных документах и в книге рекордов Гиннеса и до сих пор остается единственной на такой высоте. Мало кто знает, что эта посадка у легендарного пилота стала повторением своего же опыта. Одиннадцатью годами ранее Иванов приземлялся на Ми-4 на высоте 5900 метров под пиком Карла Маркса. На «раздетой» машине он подсел на полку стены пика для того, чтобы помочь попавшим в беду альпинистам, но об этом, думаю, подробнее расскажет Фоменко.
Вертолетчики – любители потравить разные истории. После очередной командировки на север, Валера Вязовой рассказывал, как на переправе через одну из тюменских рек попросил порулить паромом и завел его не туда, куда надо. Средство переправы вовремя не вытащили, паром на зиму там и вмерз. Так вертолетчик подвел паромщика.
Валера с усмешкой добавил, что на воде и на земле у него мало что получается.
А уж как в воздухе любили почудить. У Жени Петренко особым шиком пользовался такой номер: он «проползал» на бреющем над каким-нибудь высотным плато, а потом неожиданно для пассажиров, выводил машину над каньоном. Под брюхом вертушки оказывалась километровая высота. Земля мгновенно исчезала где-то далеко внизу. Что то обрывалось и в животе… Что и говорить номер не для слабонервных. Однажды в полете Женя, сойдя с курса, резко бросил машину в разворот – увидел снежного барса на скале. Командир решил поиграть с экзотическим зверем. Развернулся, выровнял машину и повел ее на кошку. Ирбис моментально среагировал и позаботился о маскировке. Но мы успели увидеть, как он, грациозными прыжками уходя от шума винтов, исчез в расщелине.
Когда по разным причинам на полянах или в портах, вертолетчики останавливали стремительный бег лопастей, экипаж и пассажиры покидали машину, а механики, как обычно, вскрывали и откидывали на обе стороны «скорлупу» обшивки двигателей у машин и принимались за свою работу. На это не обращали внимания, пока Денис не произнес фразу:
– Как я не люблю, когда они там копаются!..
Фраза впоследствии произносилась всякий раз, когда механики поднимались к винтам. И, разумеется, поднимала настроение!
Как-то вечером Аванесовна за ужином накормила экипаж винтокрылой машины жареной медвежатиной. Это было еще при съемке восьмого листа, в Каратаге, когда отрабатывали Туполанг. На следующее утро, прилетев в расположение лагеря, Нур Батыров первым делом спросил:
– А есть ли еще вкусное мясо, которым нас угощали вчера?
Физиономия у Гулямыча, при этом была выжидающая и хитрая, хитрая, как у доброго пройдохи… Однако, баба Маша при любом удобном случае угощала гостей, поэтому как должное – накормила экипаж и после этой просьбы, разумеется.
В памяти есть и ещё трагические страницы вертолетной геологии Таджикистана.
В августе 1985 году в долине Оби-Хингоу, с малой высоты, упал и сгорел вертолет с экипажем Малахова Евгения Валентиновича и нашими геофизиками на борту из ЮГФЭ. Вместе с экипажем погибла группа Аэрогаммаспектрометрической партии из трех человек. В бригаду входили Брыжжин Женя, он сидел на гаммаспектрометрическом канале, Саша Махно – отвечал за магнитный канал и Кадыр Гапиров осуществлял общее руководство отрядом.
Здоровые, молодые ребята, и самая страшная подробность из той катастрофы – у всех троих были детишки, которым не исполнилось и по году. После этой страшной трагедии Орлов Евгений Сергеевич не подавал заявки двадцать третьего августа на вертолет. В этот поминальный день полетов в партии не было уже никогда. Орлов, как начальник партии переживал и казнил себя больше чем кто-либо, хотя трудно было бы по-человечески объяснить – за что! Он так и не смог оправиться после трагедии… и в восемьдесят шестом году партию передали Саше Улицкому, он с горечью и рассказал мне подробности этой печальной истории, добавив еще одну деталь о том, что жены ребят так и не вышли замуж больше. Ни одна! А Орлов, после того как перебрался во время смуты в Иваново, вскоре скоропостижно скончался от инсульта
Судьба в тот день сыграла бескомпромиссную шутку со вторым пилотом памирцем Мухтаром Шамсовым – он подменил товарища в том роковом рейсе, по его настойчивой просьбе и ушел в свой последний полет «спасая» товарища…
В то злополучное утро произошло сразу три землетрясения: на Камчатке, где-то в Латинской Америке и пятибалльное в горах Памира. Комиссия, как причину катастрофы, определила отскочивший в лопасти камень. Сбоку и сверху. С неогеновых золотонесущих, конгломератовых скал. Лопасть мгновенно согнуло и машину бросило на каменную стенку.
В 2004 году на месте гибели экипажа и геофизиков была установлена памятная доска.
По злой иронии судьбы Оби-Хингоу означает Светлая Река.
…Саня Дериглазов эффектно приземлился у лагеря, при этом, воздушным потоком винтов, легко снес наш туалет. Туалет стоял над обрывом, куда и свалился, когда над ним на бреющем прошел вертолет. Там и сложился как карточный домик. Позже его вытащили и заново построили. Но уже без актировки…
Лист облетывали планомерно, хребет за хребтом, фиксируя на километровке дороги, тропы, проходы ну и так далее. Заправлялись в Джиргитале, иногда в Гарме. Во время заправок в Гарме отдыхали под яблонями порта, которые в изобилии росли у взлетной кромки. Иногда лежали у борта, под «усталыми» лопастями машины, теребя во рту былинки сухой травы, лениво наблюдая за суетящейся обслугой летного персонала.
Летали шесть дней – шесть незабываемых дней над Памиром. Изумительные и яркие впечатления от полетов над хребтом Танымас с ледником Федченко – самым могучим глетчером в мире, протяженностью семьдесят семь километров. Над уникальным уголком природы прошлись экскурсионным полетом, по нашей просьбе – он оставался за восточной рамкой площади – за краем планшета, что нисколько не умаляло его достоинства.
Огромный камень у края поворачивающегося ледника несколько раз облетаем, накреняясь, и видим на скале, похожий на спину кита, серебристый полуцилиндр.
– Станция! – кричит Дериглазов, показывая на черную спину камня внизу – Вон! Гидромета!
Снова заходим на круг. Вертолет идет вниз по леднику, едва не задевая его, плавно и стремительно, как будто плывет по нему. А ледник тает, буреет, темнеет, выдавливает из себя гигантские камни, груды камней, сереет, грязнеет, исчерченный сетью трещин. Сползает вниз, на север.
Яркие впечатления остались и от рабочих полетов над хребтом Академии Наук с высотным полюсом страны и множеством других вершин. Вертушка прошла над долиной Муксу, повернула на юг и согласно рельефу, пошла с набором высоты над ледником Фортамбек. Внизу мелькнула поляна Сулоева, сверху кажущаяся зеленым пятачком среди черноты скал, белизны снегов и грязно-серой чешуи ледников. Командир кричал что-то мимо ларингов и показывал вниз, сквозь фонарь кабины.
Затем машина пошла вверх. Через несколько мгновений проходим над знаменитым памирским фирновым плато, альтиметр показывает 6050 метров. В ушах звенит, в салоне холодно, а вертолет с ревом делает еще один вираж над плато и ледопадом Трамплинным. Сбоку возникает силуэт пика Коммунизма, сама вершина в облаках, к сожалению, но все равно – зрелище совершенно неземное, ни с чем не сравнимое! Втиснувшись в проем двери пилотской кабины, смотрим через лобовое стекло. Скалы наползают, заполняют собой все пространство за стеклами. Вертолет, как лодка на волне, проплывает низко-низко над хребтом, едва не касаясь камней колесами.
По Фортамбеку уходим на Джиргиталь. Внизу, ледник, чернея, неожиданно кончается завалом, и дальше по сотням ручьев, рукавов вода идет в широком галечном русле реки, золотится в каньоне на контровом свете. Шапак, Муксу, Сурхоб. Посадка.
Облет территории листа давал понять, что на этом объекте в лошадях нет острой необходимости. Автомобильные дороги позволят забираться на десятки километров при помощи колес. Ну, а там где нет дорог, там и с вьюками не пройти. Для выбросов один транспорт – вертолет. От такого вывода жутко расстраиваюсь, потому, что сам собирался на конебазу, выбирать помощников для работы, и вот такой облом! Хотелось взглянуть на место трагедии в районе конебазы, случившейся в 1969 году, когда оползень накрыл близлежащий кишлак, заживо похоронив триста человек. Погиб и директор базы, геолог, прикипевший душою к лошадям, выйдя на пенсию и посвятив им остаток своей жизни.
После утренней связи Большой сказал, что на рации была жена, сильно приболел Максюха и велел мне ехать домой. На следующий день я улетел на «Аннушке» с Ляхшской площадки.
На душе было тяжело, тревога клещами рвала душу, да тут еще вылет задерживался, поскольку я был единственным пассажиром, пилоты ждали еще одного-двух человек, чтобы не лететь совсем уж пустыми. Наконец-то, после томительного двухчасового ожидания, в салоне шумно разместилось многодетное семейство – семь человек сразу. Летчики весело и непринужденно – не зря слетали – защелкали переключателями, запустили двигатель. самолёт вырулил на пыльную поверхность морены, на которой располагалась полоса, после короткого разбега, легко оторвался от нее.
Когда прилетел домой, ребенок уже оклемался. Танюха, бедняжка, намаялась в одиночку. У ребенка были непонятные судороги вкупе с высокой температурой. Обошлось.
Пока я ездил на побывку, произошла занятная история на очередном вертолетном выбросе. Вернее не, столько занятная, сколько тревожная. События подаю со слов Большого, Олега, и восторженной матерщины Дениса. Сколько раз, давясь ненормативной лексикой, Деня будет вспоминать этот полет, невозможно подсчитать.
Дмитрий Шаталов загрузил три группы на борт. Девять человек с полевым снаряжением и продуктами. Вес в машине был довольно приличный для запланированных высотных посадок, но по мере выхода групп проблема взлета снималась, если бы не произошло следующее. Только «восьмерка» пошла по Муксу, с набором высоты по рельефу, на борт поступило санзадание. В верховьях ледника Гармо разбилась связка альпинистов.
Уходя из каньона могучей реки правым траверзом, вертолет нырнул через седловину хребта Петра Первого в долину ледника Гандо, а затем – Оби-Хингоу. Минут через тридцать с народом и полевым скарбом приземлился на уступ высотою в двести пятьдесят метров над слиянием ледника Вавилова с основным телом глетчера Гармо. Отметка площадки подбора порядка 4300 метров. Загрузили один труп и трех пострадавших, один из них потом умрет в полете, не долетев до Джиргиталя. На борт поднялись и двое сопровождающих.
Вертолет загружен до предела, – сможет ли взлететь? Ударил из выхлопных труб пепельно-голубой горячий дым, глухо заработал двигатель, потом, набирая обороты, завыл винт. Оторвавшись от ригеля, вертолет безуспешно молотил воздух лопастями не в силах обрести воздушную подушку. Штормовой ветер с верховьев Вавилова сдвинул машину ближе к обрыву. Дима подсел и, не обращая внимания на протесты, выкинул из салона сопровождающих. Сделал новую попытку. И снова неудача. Правое колесо находилось уже в полуметре от обледеневшего обрыва. Со стороны выхода в машине как обычно, располагалась штатная, запасная топливная цистерна.
– Открыть рампу! Бочку на выброс! Потом залетим и заберем, – приказал командир.
Мужики помогли летунам выгрузить цистерну. Командир понимал, что, подняв машину еще раз, посадить ее, будет уже сложно. Дмитрий Иванович шел ва-банк. Винты ревели на максимальной мощности. Машина более чем на пол корпуса сместилась над пропастью. Командир виражем, в сторону «правака», свалил вертолет в долину, вдоль стены. Выровнял. Машина проваливалась более ста метров. И все-таки в этом безнадежном падении, он вышел на полетный режим. Вертушка, тяжело стрекоча, «поползла» над ледяными торосами Гармо, едва не цепляя их колесами.
При посадке в Джиргитале, у многих наших было не все в порядке со штанами… Экипаж сразу направился за водкой, а наши мужички быстренько разбили палатки на территории порта и тоже поспешили по маршруту вертолетчиков. Вечер провели вместе с экипажем. В силу сопричастности, геологов без лишних слов приняли в молчаливый круг. Командир раздражен был до предела, поскольку из-за трупов рисковал жизнью девяти человек. Если, не считать экипажа. Тела альпинистов и двоих, еще живых, перегрузили в «Аннушку» и отправили в Душанбе. А наших ребят благополучно «развезли» на следующий день. Хочется еще раз сделать акцент, с какими воздушными асами посчастливилось работать в горах. Знаю точно, что кроме Шаталова подобные взлеты осуществлялись Ивановым, Петренко, Вязовым – все взлеты безаварийные.
Поздней осенью случилась громкая эпопея, пришлось вызволять ГАЗ-66 из снежного плена. Мужики в конце сентября выехали в маршрут на автомобиле в верховья Оби-Хингоу, на территорию Сангворского заповедника. Во время работы долину неожиданно накрыл фронтальный циклон. За три дня горы утонули в снегу. По окончании «контрольного срока» группе выслали вертушку, машину пришлось оставить в верхнем кишлаке Рога. На зиму бросать автомобиль было бы слишком дорогим удовольствием для Экспедиции – полгода простоя. Поэтому через пару недель, когда снеговой покров осел, мы вылетели с Большим, Олегом, Валерой Волковым, и водителем Каюмом выручать машину.
Вертолет вел Шаталов. По долине Оби-Хингоу лететь довольно долго, публика потихоньку дремала. Вдруг Каюм заметался по салону со стеклянными глазами, тыча руками на пилотов с воплем:
– Один уснул, и второй руль бросил – газету читает!
И на самом деле «правак» спал, а Дмитрий Иванович, включив автопилот, листал газету. Каюму объяснили, что Ми-8 машина умная, на ГАЗ-66 не похожая…
Высадились в Рогах. Экипаж попили чайку, и борт ушел в Гарм, чтобы забрать нас вечером.
Снега лежало сантиметров сорок, толкаемый нами ГАЗ-66 мог двигаться только по целине. На перевалы колею приходилось копать и буквально на плечах выносить машину. Когда Дмитрий Иванович прилетел за нами, по курсу находился еще один снежный перевал. Останавливаться в этой ситуации и всё бросать, не имело смысла. Большой прыгнул в вертолёт, и улетел в город, оформлять заявку на Ми-8. На следующий день. А мы к ночи дотолкали машину на перевал. На этом снежный покров и закончился.
Ночевка была в кишлаке у таджиков, вечеровали под свет керосиновой лампы. И в здешних местах не было электричества. Практически первобытная обстановка. Нас угощали пловом с мясом архара и ароматнейшим медом. Утром прилетел Женя Петренко на красном вертолёте, с бортовым номером 24404 и забрал нас в Душанбе. А освобожденная машина покатила своим ходом до дома.