Шуршали голуби на крыше.

Часть третья. Повороты судьбы
Глава третья. Отец
На следующий день вечером к Зине пожаловал гость. Он приехал на рейсовом автобусе и, порасспросив о чем-то ребятишек, направился прямо к её дому.
Полкан рвался с цепи и не давал войти во двор пожилому человеку с огромным чемоданом в руках. Он стоял за калиткой и почему-то плакал.
– Хозяйка! Хозяйка!
Голос у незнакомца был жалобный. Зина набросила куртку и выскочила во двор.
Боже мой! Что за вид был у этого человека? Он чем-то напоминал французов из учебника истории, отступавших из Москвы в 1812 году. Голова была замотана шарфом, а наверх одета была фетровая шляпа. Вот как. Кудринцы уже оделись в полушубки, потому что морозец стоял крепкий, хоть и по календарю было только начало ноября. А этот господин прибыл в шляпе. Ну и ну? Откуда же он такой взялся? Да и плащ на нем был явно не по сезону. А на ногах почти летние туфли, с трудом обутые на шерстяной толстый носок. Человек все равно дрожал от холода. Ну, как такому не посочувствовать?
– Вы к кому?
– К Зине Колосовой. – Я – Зина Колосова.
– Я понял, я тебя сразу же узнал.
– Узнали? Разве мы с вами встречались прежде? – Встречались. Вот…
Незнакомец протянул Зине конверт, на котором она написала свой адрес и отправила в места, где она родилась, вместе с запросом.
– А как оно у Вас оказалось?
– Попридержи собаку, я тебе все расскажу. Я с твоей родины и приехал по этому адресу. Я – твой родственник. А чтоб ты поверила, вот тебе мой паспорт. Я – Колосов Алексей Владимирович.
Зина ахнула, бросилась к пожилому мужчине, широко открыла калитку и взяла чемодан, который был неподъемным.
– Проходите, проходите в дом.
Мужчина зашел, увидел в рамке фотографии родителей Зины.
– Деточки мои дорогие! Не чаял я, что получу известие о вас. Простите отца, простите! И ты, Зиночка, прости меня, старого! Не поверил я, что они тебя вырастят. А они – вырастили! Да какую дивчину славную на ноги поставили!
Зиночка смотрела на этого человека, который представился её родственником, немного испуганно и ничего не понимала. Он что? Он её дедушка? Не каждый день к ней являлись родственники, да ещё из далекой её родины, да ещё и со слезами на глазах.
Гость смотрел на Зину тепло. И глаза его были родными. Такие глаза Зина видела в зеркале, когда смотрелась в него внимательно. И темный вьющийся волос ей был знаком. И даже голос его был знаком. Перед ней стоял человек, которого она видела первый раз в жизни. Но он точно был её родственником. В это Зина поверила сразу же.
Зина обратила внимание на то, что мужчина, которому на вид было чуть больше пятидесяти лет, был довольно легко одет. Видно, что прибыл он из далеких краев. Из теплых краев.
– Да Вы проходите, Вы отогрейтесь вначале, а потом уже будем разговаривать. У меня тепло. Грейтесь. Да и я сейчас на стол соберу, покормлю с дороги Вас, чаем напою.
Когда приезжий немного успокоился, Зина заговорила с ним об обыденных вещах. – Что-то Вы не по погоде одеты.
– Так откуда я мог знать, что в ваших краях такие ранние морозы и снега? Хорошо, что мне на вокзале посоветовали не автобусом к тебе ехать, а полететь на кукурузнике. Добрался я до аэропорта, сорок минут всего летели, не успел замерзнуть окончательно. А из аэропорта добрые люди подвезли до самого автовокзала, а там, от него я на рейсовый автобус сел. На пограничном посту мои документы проверили и пропустили.
– Вы сказали, что Вы – мой родственник. Вы – мой дедушка?
– Не торопись, я тебе всё объясню. Дай мне дух перевести. Батько я тебе и им я батько! – Ничего не понимаю.
Зина шагнула назад и села на скамейку у порога, потому что ноги подкосились! Мир рухнул в одно мгновение, и тут же стал собираться в новую картинку.
– Я тебе все расскажу.
– Нет. Давайте я Вас с дороги накормлю, чаем напою, а потом Вы мне все расскажите. По порядку. Да разувайтесь, ноги промочили насквозь. Вот Вам носки теплые. Я сейчас вернусь.
Зина побежала к соседке Прасковье Терентьевне, без стука вошла в дом.
– Баба Паша, дайте мне тапочки большие мужские, да и валенки мужские достаньте из кладовки, они мне нужны. И телогрейку.
– Батюшки, а это зачем? Почему тебе мужская обувь понадобилась и одежда?
– Ко мне гость из дальних краев приехал. Давайте быстрее, он по снегу в легкой осенней обуви шел, ноги насквозь мокрые.
– Да возьми, не жалко. А что за гость?
– Потом объясню. Говорит, что отец мой.
Алексей Владимирович снял плащ и шляпу, разулся, одел теплые носки и потерянно сидел на диване, привыкая к тишине деревенского дома.
И хоть Зина и накрыла на стол, но приезжему было не до угощения. Высокий и плечистый, крепкий и сильный мужчина так волновался, что не знал, куда деть руки. Он то клал их на колени, то скрещивал на груди, то потирал друг о друга, то безвольно опускал их вниз.
А бедная Зина все смотрела ему в глаза и все ждала ответ на самые главные вопросы: кто она, откуда. И есть ли на свете родные ей люди? И если этот мужчина её отец, то кто тогда ей родители? Люди, которые были её семьей?
До глубокой ночи горел свет в домике Зиночки, и до глубокой ночи отец рассказывал дочери печальную историю своей жизни: как он женился в молодости первый раз, но жена была хворая и родила малюток, которые так и остались маленькими на всю жизнь. Когда приехал в деревню цирк лилипутов, то эти приезжие сманили деток с собой в Ленинград. Оля с Алешей уехали и стали артистами. Домой они писали радостные письма, и души родительские радовались за них. Однако мать их дожила до сорока лет и померла. Хворая она была. Совсем одиноко стало Алексею Владимировичу, и он решил жениться в другой раз. Женился он на женщине, у которой было трое детей, а муж был в местах заключения. Она родила ему доченьку здоровую и пригожую, а тут муж её по амнистии пришел из тюрьмы. И началось. Ушла она к нему и детей забрала, а дочь-малютку оставила с ним. Так её муж потребовал. Алексей Владимирович решил, что раз дитё матери не нужно, то ему тоже не нужно, и решил сдать девочку в детдом. А тут как раз дети старшие к нему в гости приехали. Узнали все, переночевали одну ночку, а утром и говорят, что сами девочку в детдом отвезут.
– Я им сам и помог до станции добраться. Нес тебя в одеяльце, а оно мокрое было от слез моих. Я бы не отдавал тебя, но мне работать нужно, тебя не с кем было оставить, вот я и придумал. Да ещё назло хотел твоей матери сделать. А дети мои уехали, как в воду канули. Мать твоя ко мне вернулась через полгода, потому что непутевый её муж опять за решеткой оказался. Как мы тебя искали! И по детским домам, и через «Красный крест», и письма в газету писали. Дети мои в Ленинград не вернулись, мы во всесоюзный розыск подавали, а все бесполезно было. К ворожейке даже ходили, она нам, кстати, сказала, что ты жива, и обязательно найдешься! Мы стали ждать. Годы прошли, а о тебе нет никакой весточки. Мы тебе каждый год день рождения справляли. Вот тебе два года, вот три, вот десять, двадцать.
А тут секретарь наш из Сельского Совета бежит и в окна стучит нам и письмом машет твоим. Мы во двор выскочили, стали письмо читать, а руки у меня дрожат, ничего понять не могу. Мамка твоя голосить начала, а я еле вытерпел. И все, и стал я к тебе собираться. Сразу деньги взял и поехал на станцию билет покупать. А мне его не продают, говорят, что пограничная зона, нужен пропуск. Стал я хлопотать насчет пропуска, а мне говорят, что вызов нужен. Ну, прямо, заколдованный круг. Ребенок нашелся через столько лет, а мне к нему не прорваться. Напишу я тебе, а ты вдруг видеть меня не захочешь, ведь отрекся я от тебя, и не пришлешь мне вызов! На работе хожу, как в воду опущеный. Я механиком в гараже работаю. А уже весь хутор наш Григорьевский узнал, что дети мои нашлись. Правда, старших в живых уж нет, а младшенькая живет в медвежьих краях, а я туда ехать собрался. Мне уже родня и гостинцы для тебя всякие нести стала, а я все не придумаю, как до тебя добраться. Тут председатель колхоза предложил мне выход, выписал командировочное удостоверение. Вроде как я за передовым опытом в ваши края еду, поподробнее познакомиться с выращиванием сои. У нас её тоже стали сеять.
По командировочному удостоверению мне пропуск выписали, по нему я билет купил и шесть дней через всю страну ехал. Насмотрелся чудес всяких! Байкалом любовался все время, пока поезд мимо него шел. От окна не отходил. Даже сбегал на стоянке и водички хлебнул, чтобы вкус понять. Мне мама твоя говорила в дорогу, чтобы я не ждал, что в тебе кровь заговорит, и ты бросишься мне на шею. Это только в кино так бывает. Мы пока чужие люди. Ты нас совсем не знаешь. Только вот увидел тебя, а слезы сами подступили. А я уже не помню, когда и плакал. Наверное, и плакал последний раз, когда тебя в одеяльце нес на станцию. Тебе брат с сестрой что рассказывали о родителях? Почему ты в письме написала, что твои родители умерли, а сама указала имена и отчества Ольги и Алексея?
Теперь настала очередь Зинаиды рассказывать этому чужому человеку всю свою жизнь. – Значит, они назвались твоими родителями, а жили в разных комнатах. Ольга с тобой, а Алеша в маленькой комнатушке у порога, а ты ни о чем не догадывалась? Говоришь, они любили друг друга, заботились вместе о тебе. Мои дети – святые люди! Мы поговорили наспех, ты меня накормила, а теперь давай чемодан разбирать. Ты меня зови по имени отчеству, а потом разберемся.
Алексей Владимирович вдруг улыбнулся так радушно, что Зина невольно улыбнулась в ответ. Улыбки у них были похожими.
Огромный чемодан поставили на две табуретки, открыли его и первое, что Зина увидела – был семейный альбом.
– Твоя мать – умная женщина, знала, что тебе нужно. Давай смотреть вместе.
Зина листала семейный альбом, и у неё появлялось прошлое. То самое прошлое, которое есть у каждого человека, но не каждый его знает. Некоторым оно не интересно, и они живут «Иванами не помнящими родства». От некоторых оно укрыто, спрятано за семью замками, и хранит свои тайны крепко.
Обычные люди обычно помнят родителей своих, дядюшек и тетушек, да дедушек и бабушек, а про историю рода их спрашивать бесполезно, потому что события вековой давности мало кого интересуют. Исчезают индивидуальные черты тех, кто нес свою жизнь, а значит и жизнь потомков через испытания и преграды. Новые поколения называют их предками. За этим холодным словом стоит что-то туманное и бесформенное. А ведь стоит рядом поставить слово «наши», и сразу оно преображается. Наши предки – родные нам люди! Зина знакомилась со своими предками. Она рассматривала фотографии с пристальным вниманием, а Алексей Владимирович давал ей пояснения.
– На этой фотографии моя бабушка, твоя прабабушка в преклонных годах. Ты на неё похожа и я на неё похож. У неё дед цыганом был по преданию. Вот у нас и появляются в роду черноглазые, темнокожие, кудрявые ребятишки. Привет от бабушки Агриппины. Посмотри, фотография подписана её рукой.
Зина прочла на обороте: «Износили меня горе и неволя, знать такая моя уродилась доля». – Я её ясно помню. Она долгожительницей была, девяносто шесть лет прожила. Сказочница была, книжки нам вслух читала, когда-то учительницей в сельской школе работала. Ты учила на уроках истории о хождении в народ членов организации «Народная воля»? Вот в эту организацию она по преданию и входила. Пошла в народ, в народе и осталась. Вышла замуж за кузнеца, детей нарожала. Боевая была женщина, ничего не боялась!
А эту фотографию в сторону не откладывай, не откладывай. На ней – мама твоя, Лариса Павловна. Она фельдшером на хуторе работает. И на пенсию вышла, а все работает. Подмены ей нет. Золотая женщина! Всю жизнь кается, что оставила тебя на мои руки. У неё три сына: один экономическую академию окончил, на одни пятерки в школе учился, средний военное училище закончил – офицер, служит в Казахстане, а младший – маленько неудачный. Мы его на ноги ставили, ставили, а он все опрокидывался. Бросил учебу, работать не хотел. Так веришь, нашлась дивчина и взяла его в руки. Уже двоих детей ему народила. Он теперь занят с утра до вечера. Некогда ему баклуши бить. Братьев твоих зовут Гена, Шура, Юра.
А на этой фотографии я с ребятишками, твоими родителями названными. Видишь, они как наряжены – Ольга цыганочкой, а Алеша – казаком. Им здесь по десять и одиннадцать лет, а они пятилетними детьми смотрятся.
Главные фотографии мы с тобой посмотрели, а теперь давай подарки принимай!
От братьев Зина получила золотое колечко, цепочку и серьги с красными камешками. От матери белоснежный пушистый свитер из козьего пуха, такие же рукавички и шарф. От неведомой крестной – диковинные бусы. От родного дяди огромный цыганский платок, от маминых сестер – красивые заколки для волос.
Родственники прислали расшитые полотенца и скатерти, красивые покрывала и даже небольшой шерстяной прикроватный коврик. Отдельно в маленьком пакетике лежал сверточек, а в нем – крохотная распашонка. Оказывается, Зиночку в ней из родильного дома забирали. Берегли её, ради памяти, а теперь отец привез её в подарок. Особым подарком был и кулончик-оберег от матери.
И крестильный крестик медный к ней вернулся тоже.
– Владей всем и помни, что у тебя полно родни! А то я как прочел в письме, что ты одна на свете осталась, так и кольнуло меня что-то. Нельзя человеку одному быть! И прости меня, что я тебе, как снег на голову свалился. Мы думали тебе телеграмму дать, но слов придумать не могли. Вот и решили, что лучше ехать без всякого предупреждения. Мне завтра с утречка на вашу почту сходить нужно и телеграмму дать, что доехал и с тобой увиделся благополучно.
Зина объяснила отцу, что он находится на почте, и что утра ждать не нужно, а можно прямо сейчас послать телеграмму. Что и было сделано без промедления.
Зина постелила постель Алексею Владимировичу в комнате отца. Она так и сказала. – Я постелила Вам, Алексей Владимирович, в комнате отца.
– Никогда и подумать не мог, что Алеша в твоей жизни мое место займет. Он правильно все сделал. А ты мне на ночь дай ваши фотографии. Я посмотрю и узнаю, как ты росла, как они жили-поживали без меня. А к мысли, что я твой отец, за несколько часов не привыкнешь.
Зиночка достала из шкафа свой семейный альбом и отдала Алексею Владимировичу. Она выключила свет и улеглась, но уснуть не могла долго. Вот оно как все было! Вот какую тайну от неё скрывали! Вот почему «Свидетельство о рождении» ей не показывали! Значит, мама ей не мама, а папа не папа. #опусы Мама – сестра Оля, папа – брат Алеша. И где-то живут неведомые братья Гена, Шура и Юра и полный хутор всяких родственников. Покрывало тайны было сдернуто, а легче почему-то не стало.
В маленькой комнатке у входа всю ночь горел свет, всю ночь Алексей Владимирович рассматривал фотографии своих детей и с некоторыми из них он разговаривал. Он просил у них прощения.
Утром Зина спала необычно долго. Проснувшись, она торопливо оделась, вышла на кухню и удивленно замерла.
Все домашние дела были сделаны: печка топилась, в ведрах стояла принесенная из колодца вода, на плите чуть дымилась легким парком сковорода с жареной картошкой, хлеб был нарезан. Алексея Владимировича нигде не было. Зина хотела уже выйти во двор, но он вошел в дом, поёживаясь от холода с ведерком парного козьего молока.
– Коза у вас, дети, строптивая! Как вы только справлялись с ней? Но у меня не забалуешь! Где у тебя цедок? Молоко в глиняные кринки цедишь? Правильно делаешь! В них молоко долго не киснет и сметану собирать удобно!
– Зачем Вы? Я бы сама! Как Вы с ней справились? Она без подкормки не дается доить. – Справился. Она стала капризничать, а я ей слово сказал, она и притихла. Я борову
твоему вынес корм, курочкам тоже пшеницы насыпал. Я им печку устрою закрытую. Будешь иногда протапливать прямо с улицы, они долго нестись будут. Кирпич я у тебя видел во дворе. Правда, им клумбы обложены, но их можно и досками обгородить. Разрешишь?
– Да, пожалуйста!
– Ничего, что я хозяйничаю? Я тебя не обижаю? Я ведь всего на несколько дней приехал, я думал тебя домой забрать, но раз ты в институте учишься, тебя пока увозить нельзя.
– А откуда Вы знаете, что я учусь?
– Так, меня соседки твои проинформировали. Я с ними сегодня утром познакомился. Прасковья Терентьевна мне рассказала, что тайну твою она давно знает. Ей Оля сама все рассказала. Соседка твоя моим детям помогала тебя сберечь. А когда с проверкой участковый приезжал, он оказался её родственником. Она его уговорила оставить все как есть, поэтому он так бегло твои документы посмотрел. А какая женщина! Кремень! Никому ни слова не сказала, нигде не обмолвилась невзначай. Редкое качество для женщины. А потом подошла Мария Ивановна. Теперь её дома не найти, она всю деревню обходит, и новость горячую всем рассказывает. Давай, садись завтракать! У меня дети картошечку жареную очень любили. Угодил я тебе, или нет?
– Угодили!
С приездом отца у Зины началась удивительная жизнь. Всю работу по дому Алексей Владимирович взял на себя. Он прекрасно варил и стряпал, он мыл посуду, он наводил порядок в доме, он топил печку, он даже постирал и погладил белье. Каждый день он ходил в магазин за продуктами и просил у продавца что-нибудь вкусненькое, чтобы ребенка побаловать. Во дворе он просто пластался. Подремонтировал заборы, утеплил курятник, прочистил дорожки, наколол дров на всю зиму и сложил их в сарае. Потом ему не понравилось, что у Зины прямо дома отделение связи. Он посоветовался с ней и утеплил флигель во дворе, отремонтировал в нем печку. Флигель выгородил так, что в него можно было зайти прямо с улицы, никак не побеспокоив хозяйку. На флигеле появилась вывеска «Почта» и часы работы почтового отделения. Внутри было обустроено рабочее место для Зиночки, был поставлен спаренный телефон. Сортировочному столу могли позавидовать и на центральных почтовых отделениях. Зина признала, что теперь ей стало удобнее работать. Дом стал только её домом.
Коза слушалась Алексея Владимировича, Полкан признал в нем хозяина, приблудный кот спустился с чердака и днем заходил в дом и сидел на руках у Алексея Владимировича, от которого он получил тепло и заботу и даже имя – Мурза. Кот на заботу ответил добром.
Однажды Зина показала отцу заветную шкатулку, в которой хранились золотые украшения Ольги Алексеевны. Отец долго любовался кулонами и кольцами. Один перстенек он нечаянно выронил, и тот укатился неизвестно куда. Владимир Алексеевич и диван отодвигал, и в подполье с фонарем лазил, но нигде колечка не нашел. Он так расстроился, что Зине пришлось его утешать.
– Куда оно денется. Найдется. Дальше пола все равно не укатилось. Где-нибудь в укромном уголке смотрит на нас и смеется.
– Да это же память какая! Это колечко я подарил девочке своей на шестнадцатилетие. А она его носила и берегла. Значит, вспоминала меня в душе своей. Это же память какая и для меня, и для тебя! А я его уронил. А вдруг оно в подполье упало, а там вряд ли его найти можно. Неладное я сотворил! Одно дело – убыток, а другое дело – память. И не только моя, но и твоя тоже.
Отец горевал так искренне, что Зина не нашла слов утешения и притихла. В доме наступила тишина, а в этой тишине стало ясно слышно какое-то позвякивание. Оно доносилось из кухни. Зина выглянула на кухню и рассмеялась. По чисто вымытому полу Мурза гонял золотое колечко, которое тоненько, едва слышно звенело.
– Ах ты, разбойник! Посмотрите, чем он тут занят!
Кольцо у кота отняли, он сердито мяукнул, но быстро утешился, обнаружив в своей миске свежую крутую сметану.
Все признали Владимира Алексеевича, только Зина продолжала обращаться к нему на Вы и звала его по имени отчеству, а он её не торопил.
Отец Зиночки каждый день ходил на кладбище и проводил там часы в полном одиночестве. Он сидел неподвижно и скорбно на скамейке возле дорогих могилок и мысленно просил прощения у своих детей. Он был перед ними виноват, потому что не поверил в то, что все вместе они смогут вырастить Зину. А Оля с Алешей справились одни. Было ли их самозванство грехом? Могли ли они открыться всем в том, что они брат и сестра Зиночки? Нет, не могли! Документов на опеку Зиночки у них не было. Ребенка могли отнять. А кто посмеет отнять ребенка у отца и матери? Он, настоящий отец Зиночки, взрослый мужик, водку пил да слезы лил, а они, его дети, маленькие взрослые люди, не отдали сестру в детский дом и вырастили её.
Алексей Владимирович сказал дочери, что искал её. Да, искал, но в промежутках между запоями. Только когда к нему вернулась Лариса Павловна и её дети, он избавился от пагубной привычки и дал слово, что в рот спиртного не возьмет. И не брал уже пятнадцать лет, и даже в новогоднем застолье пил вместо шампанского напиток. Ну её совсем, эту поганую отраву!
Зиночка все освободившееся время проводила за учебниками. Но даже в учебе отец ей стал помогать. Вечером он устраивал ей небольшие экзамены. Брал учебник в руки и задавал ей вопросы по изученному материалу, а когда Зина отвечала на них толково и обстоятельно, он искренне радовался тому, что она выросла такой умницей. И с гордостью говорил, что в роду Колосовых сроду все женщины умницами были.
Зина предлагала Алексею Владимировичу съездить в райцентр и купить там себе теплую одежду в дорогу, но он отказался.
– Доеду я, доченька, в стареньких валенках. Мне их Терентьевна разрешила взять. Шапку я себе у неё же раздобыл. Под плащ я себе безрукавку выстежил ватную. Теперь ваши морозы меня не возьмут! Денежки я лучше на тебя потрачу.
И потратил, настоял на том, чтобы купить Зине шубу, которая уже полгода висела в сельском магазине. Деревенским жителям она была ни к чему, да и не по карману.
– Ты в институт на зимнюю сессию поедешь, вот и оденешься по городскому, в шубу. Я тебе её не для красоты покупаю, я тебе её покупаю для своего душевного спокойствия. Уеду, и буду знать, что ребенок мой в тепле. Через три дня мне уезжать, я не знаю, что я матери твоей скажу. Я обещал тебя домой привезти, но вижу, что ты уже не ребенок, за руку не возьмешь, с собой не уведешь. Опоздали мы на годы. А ты обещай после зимней сессии отпуск взять и приехать к нам. Посмотришь на родные места, с родней познакомишься, а если сама захочешь к нам переехать, осчастливишь нас с матерью, мы тебе перевод устроим в Воронеж. У нас точно такой же институт есть в области и точно такой же факультет. Обещай, что приедешь! А если не сможешь приехать, дай нам с матерью вызов, мы сами к тебе весной приедем. Теперь, когда мы тебя нашли, мы ни за что тебя не потеряем. А может быть, ты на очное отделение переведешься? Мы обеспечим тебя всем. Только учись, старайся! Теперь у тебя есть на кого опереться в этой жизни!
Зиночка говорила мало. Она молчала иногда целыми днями. Ей было очень трудно привыкнуть к мысли, что вся её прежняя жизнь была наполнена такими трагическими событиями и обманом. Мама ей не мама, папа – не папа, а приехал какой-то человек, о котором она никогда не слышала, которого никогда не видела в жизни и говорит, что он её отец. По документам. Прасковья Терентьевна принесла «Свидетельство о рождении», которое, оказывается, мама хранила у неё, чтобы оно случайно в руки Зиночки не попало. В нем в строке «отец» значилось, что отцом Колосовой Зинаиды Алексеевны является Колосов Алексей Владимирович, а не Алексей Алексеевич. Вот так-то! А мамой какая-то неведомая женщина – Мережковская Лариса Павловна.
А где они были, когда она росла? Когда у неё резались зубки? Когда болел животик? Когда она училась ходить и говорить? Когда пошла в первый класс и никак не могла научиться читать? Когда боялась спать одна? Когда взрослела? Когда выбирала дорогу в жизни? Когда задавала свои самые главные вопросы: что такое добро и зло в этом мире? Не было их рядом. А теперь явился этот человек и хочет, чтобы она называла его отцом? Вряд ли он этого дождется! Памяти своих названных родителей она не предаст. Пусть он спасибо скажет, что она приняла его, как гостя, в своем доме.
Вся деревня на его стороне, все упрекали Зину в том, что она отца родного не признает. Конечно, он всем улыбается, со всеми приветлив, всех называет добрыми людьми, даже в мастерскую ходит и помогает с ремонтом техники.
Матвей Ивановимч с ним за руку здоровается, соседки только о нем и говорят. Бабушке Фленушке он отремонтировал крыльцо, а заодно и поговорил с ней о своих детях. Со всеми пожилыми людьми он вступает в беседу и особенно любит слушать рассказы про своих деток. А рассказчики стараются. Ладно бы только про маму и папу рассказывали, так они и про все проделки Зиночкины рассказали ему.
Как она в детстве в трехлетнем возрасте прогнала гусыню с гнезда, и сама важно уселась на её место высиживать гусят. Благо, что скорлупа у гусиных яиц прочная, и кладка уцелела, а гусята благополучно вывелись в свой срок.
Как она поймала кошку и накрасила ей рот маминой губной помадой, а потом принесла её показать родителям, посадила бедную Мурку на стул и сказала, показывая на неё: «Касавица!» Как она летом уснула в курятнике, а родители искали её везде и чуть не сошли с ума.
Как, споткнувшись о камень, очень к месту сказала громко неприличное слово и очень удивилась тому, что его нельзя говорить. Дедушке соседу можно, а ей нельзя.
Как она в десятилетнем возрасте на резиновой лодке соседей отправилась в кругосветное путешествие, но доплыла только до соседнего острова и там, возле него на перекате села на мель и вернулась домой с продырявленной лодкой, а мама с папой её даже не отругали, хотя, по хорошему, нужно было дать ремня за такую проделку. И про переправу через овраг рассказали, и про спасенного петуха. Рассказали они и про то, как Зина любила своих родителей, как берегла их, как теряла и тосковала за ними. Как тоскует по сегодняшний день.
Матвей Иванович пытался уговорить Зину.
– Пожалей ты его, назови отцом хоть раз. Ведь он этого ждет!
– Нет, я бы рада, но не могу! Не могу, и все тут! Язык не поворачивается! Мне он нравится, видно, что человек хороший. Может быть когда-нибудь, но только не сейчас. Знаю, что он этого ждет…
– Да посмотри, как он смотрит на тебя!
– В детдом меня отдать хотел, отрекся от меня, вот какой хороший. Пил и запивался, вот какой хороший! Чужих детей вырастил, как своих, а своих забыл. Вот какой хороший!
– Ты не даешь ему право на ошибку. Да, он совершил тяжкий грех, но он покаялся, он изменился. Прости его!
– Бог простит!
– Твердокаменная ты какая! А если и ты ошибешься в жизни, ты ищешь прощения у своей совести и у людей? Ищешь? Ждешь? Тяжело тебе бывает? Вспомни себя в трудные минуты жизни и пойми его, отца своего! И прости! Знай, что в этой ситуации мы на его стороне!
– Быстро же вы все моих родителей забыли.
– Мы – забыли? Да они – часть нашей жизни! Мы их не забудем никогда! Он тоже их никогда не забудет, хотя они перед отцом виноваты. Можно было о себе дать знать, хоть бы через несколько лет.
– А как? Письмо написать? Съездить? Как? Не трогайте их, они правильно все сделали! Не оскверняйте память о них!
– Никто не оскверняет! Они – святые люди! Мы их все любили и продолжаем любить и вспоминать только добрым словом. Ты воюешь с ветряными мельницами. Алексей Владимирович тебе не враг, он к тебе с любовью относится, он к тебе с открытой душой, а ты ждешь не дождешься, когда он уедет. Неправильно это, нехорошо!
– Да что Вы лезете в мою жизнь? Что лезете? Лезут и лезут! Зина сделай так, Зина сделай вот так, Зина не делай этого, не делай того! Я – свободный человек! Что хочу, то и делаю!
– Милая маленькая девочка! Да человек ведь не один живет на свете! Даже когда он доброжелательно относится к миру, он может нечаянно причинить боль. Нечаянно! Представь, ты идешь в толпе и невольно задел человека, потому что тебе некуда было посторониться. А задел за больное место! Нечаянно! Мы живем все вместе. Ты отца простить не можешь, а мы все приуныли, мы все ждем от тебя доброго поступка, мы все за вас переживаем!
– И что? Я для всеобщей радости должна его простить? Пусть внутри у меня все горит, а я должна притвориться и сказать одеревеневшим языком, что я простила его? Сказать то, что искренне не чувствую? Не могу! Поймите меня! Не могу!
– Ты меня не слышишь!
– Нет, это вы все меня не слышите! Куда бы от вас всех деться? Где найти тихий уголок? – От себя не убежишь! А тише нашего места тебе не найти!
– А хотелось бы! Да поймите вы все, что ему легче, чем мне! Алексей Владимирович всегда знал о моем существовании. Он всю жизнь мечтал встретить меня, он надеялся, он считал мне года, он думал обо мне. А я о нем ничего не знала, я о нем никогда не слышала. А тут явился: «Батько я тебе!»
– Так что в этом плохого?
– А что хорошего? Что жизнь моя полна какой-то неразберихи, что вокруг меня что-то происходило, а я, наивная девочка, ничего не знала и ни о чем не догадывалась. Я жила в мире, где все было на своих местах. А теперь у меня все перевернулось. Дайте мне время, я привыкну. Вам всем хочется мелодрамы, вам хочется, чтобы я умилилась тому, что отец мой кровный приехал, разрыдалась и бросилась ему на шею, и все ему простила. Он, видите ли, плакал, когда нес меня на вокзал, чтобы дети отвезли меня в детский дом. Плакал? Да! Но ведь нес, чтобы отречься! Мне трудно его понять!
Зина все ждала, что перед отъездом Алексей Владимирович начнет тяжелый разговор, и будет выяснять отношения. Он не начал. Осторожно позвал её с собой поехать только однажды, а когда услышал решительный отказ, к этому разговору больше не возвращался и не настаивал на переезде.
Настойчиво приглашал весной приехать в отпуск. Тихо попросил написать отдельное письмо Ларисе Павловне и не укорять её в том, что случилось, потому что большая часть вины лежала на нем. Попросил подарить несколько фотографий Оли и Алеши и самой Зиночки. От подарков в дорогу отказывался, но Зина настояла.
В чемодан были уложены лесные орехи, соленая красная рыба, которую Зина осенью выменяла на картошку у заезжих продавцов, сушеная голубика, соленые грузди. В подарок Ларисе Павловне был куплен отрез на платье, братьям – меховые рукавицы, отцу в дорогу – красивая меховая шапка. А соседки постарались, и собрали такую продуктовую сумку, что Алексей Владимирович взмолился, и половину припасов оставил у Зины на столе.
Матвей Иванович приехал, чтобы отвезти Алексея Владимировича в аэропорт затемно. Зиночка оделась, вышла проводить отца до машины. Он погрузил чемодан, неловко обнял свою взрослую дочь, торопливо сел в машину.
– Как доеду, дам телеграмму. Буду письма писать, звонить, если будет связь, телефон я записал. Деньги буду посылать каждый месяц, чтобы ты не экономила, хорошо питалась. И не отказывайся, возражений не принимаю. Спасибо, что не прогнала и дала надежду на прощение. Если ответов не будет, не обижусь, если напишешь – обрадуешь.
Отец погладил её по голове, как маленькую девочку.
Машина тронулась, а Зиночке вдруг так захотелось побежать следом за ней и сказать этому человеку какие-то особенные, важные слова, которые так и не были сказаны…
Продолжение следует… #ШуршалиГолуби_опусы
Валентина Телухова
#опусыИрассказы