КОГДА ЗАЗВОНЯТ КОЛОКОЛА
Пояс армянской невесты
ГЛАВА 8
Наступил миллениум. В стране засверкал праздничными неоновыми огнями двухтысячный год. Страна бурлит. Везде происходят какие-то изменения. Но никакие новшества не доходят до провинции. Городок постарел, как и его население. Почти вся молодёжь разлетелась по стране в поисках заработка. Редкие автомобили, принадлежащие воинской части, расположенной на его окраине, громыхают по старинной с выбоинами брусчатке. Всё так же стоит разрушенная и разграбленная в сорок третьем году церковь, вокруг которой в восемнадцатом веке и образовался посёлок Катово.
Будучи директором школы, Софья Игнатьевна много сил положила на поиски меценатов для её восстановления. Но безуспешно. Наконец, обещал помочь ей один из бывших учеников, уехавший учиться в Москву и через несколько лет вернувшийся в родной город не специалистом, а «парнем в бордовом пиджаке», как она называла юношей с цепями на шеях и перстнями на пальцах. Но с наступлением нового тысячелетия его обещания остались только обещаниями.
Незадолго до её выхода на пенсию в школе появился новый преподаватель истории, Виталий Сергеевич Матвеев. Он помог ей в расширении экспозиций музея истории города. Музей, который находился в бывшем здании правления посёлка, давно организовала Софья Игнатьевна со своими учителями и учениками. Но новый преподаватель истории начал активную деятельность по воссозданию событий периода Великой Отечественной войны.
Иногда он захаживал к Софье Игнатьевне и записывал её рассказы о событиях, которые происходили во время немецкой оккупации. После этих воспоминаний она долго приходила в себя. Ей был симпатичен этот мужчина. Нравилась его воспитанность. Вызывало уважение и то, с каким интересом он собирал сведения об Отечественной войне, о горожанах, переживших оккупацию.
Много лет Софья Игнатьевна приглядывалась к людям. Она искала человека, которому могла бы передать свою тайну. Одно время она совсем было решилась открыть её Виталию Сергеевичу, но что-то в нём её всё же напрягало. Что она и сама не могла понять. Тем более, что и церковь ещё стояла разрушенной. Она очень переживала, что никому не может открыть тайну, которую ей доверила матушка Ефросинья.
К этим переживаниям прибавлялось волнение за дочь, которая связала свою жизнь, как она считала, с непорядочным человеком. За внучку, за которой очень скучала, болело сердце Софьи Игнатьевны. За её самочувствие очень переживали подруги её погибшего сынишки Ашота: Люсьена Бубенцова и Глафира Сидорова, которые стали верными помощницами Софьи Игнатьевны. Они то и решили известить о самочувствии матери дочь Софьи Игнатьевны Любу.
Очень обрадовалась она приезду дочери. Расстроилась появлению зятя. А когда он предложил ей переехать к ним, а дом продать, еле сдержалась, чтобы не выставить его за дверь. Успокоившись и уложив вечером зятя спать, она из рассказов дочери поняла, что с ними теперь соседствует молодая женщина с ребёнком.
Выслушав рассказ дочери о жизни Дины и её отношении к ней, у Софьи Игнатьевны созрел план, о котором она до поры не хотела никому сообщать.
– Конечно, одной мне уже тяжело. Сделаем так, – сказала она дочери, – я поеду с вами, но пока на время. Посмотрю, смогу ли я в Москве прижиться. Знаешь, хочется уйти из этого мира так, как мне хотелось. Ладно, поживу в комнате с внучкой. Соскучилась я за ней. Да уж, не помню, как и выглядит она. А там, на месте разберёмся.
***
Тем временем Ольга, с радостью выпроводив родителей в Катово, собрала у себя своих сокурсников. Как Дина не контролировала её действия, студенты есть студенты. Бесшабашный народ сумел запастись достаточным количеством выпивки. В самый разгар веселья появился Геннадий.
– Я к дочери пришёл, не имеешь права препятствовать, – заявил он, находясь уже изрядно пьяным. Он потряс перед её лицом небольшой мягкой игрушкой.
– Пап, это ты мне принёс? – спросила десятилетняя Маруся, – а я уже в другие игрушки играю. И опять ты пьяный пришёл. Фу, от тебя пахнет.
– Ты это что? Отца совсем не уважаешь? Правильно, все меня предали: и жена, и дочь! Что там! Мать родная кинула! Знаешь, что она сделала?
Он, шатаясь, прошёл в кухню и, развалившись на стуле, стал жаловаться на свою мать, - а что это за шум? Кто гуляет? – услышав громкую музыку и шум из квартиры соседей, спросил он.
– Не твоё дело, – ответила ему Дина, – говори, зачем пришёл и уходи!
– Гонишь? Да? А ты знаешь, что моя мать аферистка? Квартиру у вас отжала, а теперь и меня выставила за борт!
– Вот уж беда. Только меня это не удивляет. Так ты зачем пришёл?
– Зачем, зачем, – пьяно передразнил он её, – эта старая калоша нашла себе молодого. Продала квартиру, купила мне комнату в коммуналке у чёрта лысого. Хуже, чем у тебя комната. Себе ума хватило однокомнатную хрущёбу купить. А деньги этому суслику отдала! А он деньги взял и смылся! А кто там так веселится? Я тоже хочу! Душа веселья просит!
Отстранив Дину, он открыл дверь, где веселилась молодёжь. Но парни, узнав, что это не хозяин, а буйный не пойми кто, взяли его под руки и вывели из квартиры. Геннадий долго и шумно требовал впустить его обратно. Но добился только того, что соседи по лестничной площадке вызвали наряд милиции, который забрал дебошира с собой, а молодёжь попросили разойтись по домам.
– Как хочется покоя, тишины, чтобы не видеть его никогда, – чуть не плакала Дина, пока они с Ольгой убирали последствия веселья.
Через два дня вернулись родители Оли с матерью Любы. Дине сразу понравилась эта женщина, которая давно перешагнула восьмой десяток. Она напоминала ей свою мать. Несмотря на возраст, выглядела Софья Игнатьевна очень даже элегантно. Её культура проявлялась и в манере поведения, и в стиле одежды. В выражении мыслей и особенно в её речи. Её воспитанность и тактичность чувствовалась во всём.
Люба совсем не походила на мать. В отличие от дочери, Софья Игнатьевна была статной, не по возрасту стройной, но и не худой дамой. Именно дамой. Волосы красиво уложены на затылке «бабетой». Ухоженные руки с лёгким маникюром. Даже дома на ней была светлая блузка с воротничком стойкой, застёгнутым небольшой брошью «Камеей». И сарафан из тёмного материала. Простой, но строгий. Она притягивала к себе внимание Дины. С ней было очень интересно разговаривать.
Через несколько дней, когда Валерий и Любовь разбежались по своим рабочим местам девочки на учёбу в школу и институт, они остались с Софьей Игнатьевной в квартире одни. Как-то незаметно она вызвала Дину на разговор о её житье - бытье. Выслушав исповедь, после долгого молчания, она спросила, не хочет ли Дина переехать в другой город.
– Вы знаете, я так устала морально, что, возможно, бросила бы всё и уехала, куда глаза глядят. Но Маруся. Ей уже десять. Не успеем оглянуться, и ей поступать надо будет. Всё-таки московское образование, прописка. Да и куда переезжать и, главное, за что? Да и мне скоро сорок стукнет. В таком возрасте начинать всё сначала на пустом месте как-то боязно.
– Милая девочка, не берите пример с моей дочери. Менять жизнь в нужное русло никогда не поздно. У меня есть к вам предложение.
Выслушав Софью Игнатьевну, Дина чуть не сразу согласилась на её предложение. Но сдержала свои эмоции и сказала ей, что подумает и посоветуется с дочерью.
Предложение состояло в том, что Софья Игнатьевна уговорит Любу на такой вариант. Её дом со своим проживанием в нём до самой кончины она отпишет Дине в обмен на её комнату для Любы.
– Софья Игнатьевна, это не равноценный обмен. Люба не согласится. А уж Валерий точно будет против.
– О равноценности обмена решать нам с дочерью. Да и то, что я не буду одна, важный момент. Не переживайте, Диночка. Если всё оставить как есть, то после моей кончины, учитывая характер моей Любочки, ей мало что останется от продажи дома. А так я буду спокойна, что у дочери и внучки полноценная трёхкомнатная квартира.
Марусе Дина объяснила ситуацию. Её реакцию она, конечно, предвидела. Ребёнка можно понять. Здесь школа, друзья. Но, услышав плач Маруси, постучавшись к ним, в комнату вошла Софья Игнатьевна.
– Мария, я приглашаю вас с мамой ко мне в гости. На днях начнутся летние каникулы, мы поедем в мой город. Ты посмотришь, как мы живём. Хочу сразу сказать, что в доме у каждого члена семьи имеется своя комната. А какой у нас чудесный сад! Мы фрукты, да и овощи не покупаем. А в лесу земляничные поля. Да что я тебя агитирую. Ты сама должна всё увидеть своими глазами. Понравится тебе, я думаю, тогда и мама согласится на переезд. Но если ты будешь против переезда, то настаивать не буду ни я, ни мама.
Маруська успокоилась и молча кивнула в знак согласия. Вечером, после возвращения Любови с мужем с работы, послышался возмущённый голос Валерия.
– Вы что, не видите, что квартира требует ремонта? Мебель вся старая. Вы, я так полагаю, совсем не любите свою дочь. Что бы вам с нами не жить. Мы бы сделали косметический ремонт и продали свои комнаты или с доплатой обменяли на изолированную квартиру. Так вы чужим помогаете. Да она, Динка, не согласится, что она ума лишилась терять московскую прописку!
– Кто вам дал право мне советовать что-то по части собственного дома? – тихо и спокойно ответила ему Софья Игнатьевна, – вас не должен интересовать наш квартирный вопрос. Я так полагаю, эта квартира принадлежит дочери, а вы к ней пришли, не имея своих метров? Разговор на эту тему закрыт. С вами. Моё решение и решение Дины мы озвучим после того, как она посетит наш город. Всё, я так решила. Мы уедем, как только у Маруси начнутся каникулы.
Софья Игнатьевна своим решением выписать Дину из квартиры дочери и отписать ей свой дом привела зятя в бешенство. Но спорить с ней, а тем более уговаривать тёщу принять его план, он не посмел.
– У меня есть некоторые сбережения, я копила их на своё погребение. Этих денег вам хватит сделать ремонт этой квартиры, – сказала она, чем немного успокоила Валерия.
***
И вот настал день, когда Дина с Марусей и Софьей Игнатьевной вышли из автобуса на автовокзале города Катово. Приехав для ознакомления с городом и домом, Дину сразу поразила тишина. Ей казалось, что она оказалась в вакууме. Старый город показался ей видением из девятнадцатого века. Дома с высоким фундаментом, резными наличниками и ставнями. Площадь с торговыми рядами. Только она подумала, что для общего впечатления не хватает телеги и лошади, как послышался размеренный цокот копыт, и у какого-то такого же старинного, как и город, здания остановилась старая на вид лошадёнка, ведомая мужичком в кирзовых сапогах, куртке и почему-то заячьей шапке.
Немного вернул её к реальности шум мотора военной машины, с грохотом и шумом подъехавшей к находившейся за площадью воинской части. Дине сразу понравился этот городишко на берегу реки, с набережной, где открывался красивейший вид на покрытый зеленью остров, который река словно обнимала со всех сторон своими рукавами.
Набережная, конечно, громкое определение для хорошо протоптанной тропки у обрыва реки, где стояли две круглые беседки, из которых можно было безопасно любоваться шикарным видом на реку и остров в любое время года.
В городе были и современные здания под названием «хрущёбы» но они были выстроены ещё в конце шестидесятых годов. Катово делился на две части. Старый город и микрорайон. В этой части города уже мощёных дорог не наблюдалось. А дороги условно носили звание асфальтированные. Почему условно? Потому что их, видно, асфальтировали, скорее всего, в том году, в каком сдали в эксплуатацию дома.
Но старый центр города своим видом каким-то образом ввёл Дину в небольшой транс. Он показался ей красочной иллюстрацией к рассказам русских классиков. А в дом и сад Софьи Игнатьевны она просто влюбилась. Добротный, кирпичный, с надстроенным деревянным этажом казался ей дворцом. Он казался двухэтажным, но на самом деле был ещё и нижний этаж. В нём располагалась летняя кухня и погреб. Это было большое подземное сооружение со стеллажами, на которых стояли в ряд разные соления-варения. Бочонки с солениями и разная хозяйственная утварь. Во всём доме царил порядок.
– Вы, Диночка, не переживайте, дом мы с Андреем Семёновичем, это мой покойный муж, отец Любочки, поставил крепкий, мечтал на старость в счастье пожить. И чтобы внукам хватило. Но вышло, как вышло. Потом пришло время, я его подремонтировала. Спасибо, ученики рукастые помогли. Газ провели, телефон. Колонка газовая, аккуратней с ней. Так что не хуже, чем в квартире. Раньше часто приезжали ко мне Любочка и Олюшка. А теперь… Да и Москва всё же не так далеко. Самолётом не лететь.
А Дина и не переживала. Почему-то у неё и мысль не родилась, что она теряет московскую прописку. Что теперь она останется навсегда в этом маленьком тихом городке. В этом доме, похожем на дачу. Здесь не было суеты, постоянного шума машин. Здесь незнакомые люди при встрече с тобой здороваются. Здесь успокоилась её душа.
– У нас хороший народ, ты только с добром к людям не зазнавайся, а они всегда тебе помогут, – наставляла Дину Софья Игнатьевна, – а вам с Марусенькой я не помешаю. В Москве я бы сразу умерла. Что мне там делать? Только мешать им? Они к своей жизни привыкли.
Дина даже не сомневалась, что здесь ей с Марусей будет тепло и спокойно. Главное безопасно. На её согласие, на переезд, возможно, повлияло и то, что всё совпало так, что в Москве оставаться ей было невыносимо тяжело. Морально тяжело.
Молодость… Всё время она ругала себя, что не послушала в своё время родителей. Да что теперь вспоминать? Только наделав ошибок, понимаешь свою глупость. Но она не разу не пожалела о переезде из столицы в этот маленький уютный городок. Наоборот, оказавшись в этом добротном доме, она почувствовала себя защищённой. Ей казалось, что забор, отделяющий теперь уже её дом от внешнего мира, спасал их с дочерью от посягательств бывшего мужа. От всего того, что пришлось им вытерпеть, вынести за все эти годы потерь.
***
Дина себе на удивление быстро привыкла к новой обстановке, к людям, окружающим Софью Игнатьевну. К соседям, живущим рядом. Маруся тоже быстро нашла себе друзей и постоянно бегала с ними по городу к беседкам. Дина с дочкой искренне полюбили Софью Игнатьевну. Дина, потому что эту строгую на вид даму старушкой никак нельзя было назвать. Своим пониманием жизни, мыслями, культурой она напоминала ей маму. У Маруси была особенная любовь. В ней она опять обрела любимую бабушку. Между ними сложились такие тёплые отношения, как между родными людьми. Как и должны быть между родной внучкой и бабушкой. Софья Игнатьевна стала для Маруси всем: это и сказки на ночь, проверка, и помощь в учёбе, вкусные блинчики и оладушки, и, конечно, искренняя любовь. Всё то, что так необходимо детям в этом возрасте. Всё то, из чего потом в них сформируется характер, этика, эстетика, да и этикет тоже.
Дина никогда не видела Софью Игнатьевну без своей постоянной причёски. Каждое утро она выходила из своей комнаты уже с уложенными волосами. Опрятно одетой, в переднике, когда возилась на кухне, но за столом, покрытом скатертью и красиво сервированном, она всегда была без него. Исключения были на время болезни. Тогда она могла выйти из комнаты в халате, пошитом своими руками, без «бабеты» на голове, но зачёсанными и собранными в пучок волосами. Но что всегда удивляла Дину, так это её ухоженные руки, несмотря на то, что во дворе был разбит большой цветник, небольшой сад и маленький огород с зеленью и кабачками.
– Стара, стара я, Диночка, стала для огорода. Да, Слава Богу, и ни к чему теперь он. Но цветы не могу оставить без своего внимания.
Так Динина жизнь побежала по счастливому руслу. В эти дни ей хотелось, чтобы это счастье никогда не кончалось, чтобы эта жизнь продолжалась вечно. Единственно, что её удивляло, так это: как у Софьи Игнатьевны в её возрасте хватало на всё сил и души. Её двери в любую погоду, в любое время дня и ночи были открыты для людей. Люди к ней приходили по разному поводу. Кто за советом, кто с новостями, и добрыми и плохими. Кто просто пооткровенничать, открыть ей свою душу. Или просто поплакать, или поплакаться. Для всех она находила нужное слово или совет, если его просили. Она ни разу никому не сделала замечание за поздний визит или приход в ранний час. И Дина видела, что покидали её дом люди с улыбкой, успокоенные, довольные общением с ней.
Как-то Дина спросила её: не устала ли она от такого общения.
– Нельзя отталкивать от себя, от своего сердца души людей, которые доверяют тебе. Человек, желающий высказаться, должен это сделать. Главное – выслушать его. Дать совет, если просит, по мере твоего понимания. Раньше в нашем, ещё тогда посёлке, при храме служил замечательный человек. Батюшка Епифаний и его жена, матушка Евдокия.
С этого дня Софья Игнатьевна стала делиться с Дианой своими воспоминаниями о жизни в Санкт-Петербурге и своём детстве в Петрограде и своей юности. О жизни старшей подруги Зумрут. О Ленинграде, жизни с Макаром и переезде в Катово. О тяжёлых днях войны и своём материнском горе. После воспоминаний о потере детей ей становилось очень плохо. Дина пыталась остановить её откровения, на что Софья Игнатьевна говорила: вы должны знать всё о фашизме.
– И не забывать, что это принесло горе не одной мне. Это горе миллионов матерей, потерявших своих близких. У нас было сожжено почти половина населения посёлка, а сколько было сожжено деревень, сёл? Нельзя это забывать. Нельзя, чтобы фашизм возродился.
Дина ловила себя на том, что в её семье не говорилось об этом специально. Уважение к героям, участникам войны было как-то само собой разумеющееся. Девятого мая они с родителями всегда приезжали к Большому театру. Отец крепко жал руки ветеранам, о чём-то с ними беседовал. Мама со слезами на глазах обнимала и говорила им тёплые слова. Дина с радостью раздавала букетики. Школа, фильмы, книги не давали забыть, кому их поколение обязано свободой, жизнью, по большому счету.
Рассказы Софьи Игнатьевны переносили Дину в реальность того времени. Слушая её, она становилась участницей этих событий. Ей казалось, что это над ней издевался предатель Никифоров, что её прикрывает своим телом матушка Евдокия. Что это она убивается на пожарище о своих детях. Она стала вместе с Софьей Игнатьевной ходить к скромному памятнику у церкви, поставленному на братской могиле. И так же, с ноющим от боли сердцем за невинно погибших людей, возлагала цветы, выращенные руками Софьи Игнатьевны.
Дина удивлялась себе. Теперь ей было интересно всё. Интересны рассказы Софьи Игнатьевны об её родителях. О её предках. Она ругала себя зато, что совершенно не знала о своих корнях. Наверное, от того, что её бабушки и дедушки ушли очень рано из жизни. А в молодости её не интересовали воспоминания матери и отца о своих родителях, потому что она их никогда не видела. Ей теперь нравилось возиться в цветнике. Наблюдать, как весной начинают цвести фруктовые деревья. Ей много чего теперь нравилось, и на многое она стала обращать внимание, хотя в былые времена пробежала бы мимо многого. И всё это, возможно, оттого, что она стала спокойней и в поведении, и в мыслях. Наверное, потому что она освободила свою душу от излишних переживаний. По совету своей наставницы старалась забыть о бывшем муже и свекрови. О том, что связывало их с нею.
Теперь она погрузилась в работу, которая ей нравилась. В новую, спокойную, размеренную, но интересную жизнь. Иногда и не очень размеренную. Но весёлую. Такое случалось тогда, когда в дом к Софье Игнатьевне наведывались её старинные подруги. Несмотря на то, что они были её первыми ученицами, прежде всего они, были друзьями её сынишки Ашота. Они многое перенесли вместе и в военные годы и в годы, после этих страшных лет. Теперь возраст их сравнял. Теперь они свою учительницу называли просто Игнатьевной и всячески поддерживали её и помогали.
Люсьена и Глаша были очень рады появлению у Игнатьевны Дианы с Марусей. А Дина стала считать их своими добрыми ангелами.
Ей казалось, что эти полные оптимизма старушки родились для того, чтобы одаривать этим состоянием всех, кто их окружает. Она никогда не видела тётушек унылыми.
А ещё говорят, что женской дружбы не бывает. Ещё как бывает. Да еще, какая дружба! Пример они, тётушки. Диане очень нравилось слушать их воспоминания, когда долгими зимними вечерами они собирались за самоваром с выпечкой. Тогда Дина могла и наплакаться, и насмеяться от их рассказов. В такие вечера они играли в карты, в «Дурака» на мелочь, в ненавистное Дине лото, домино. Иногда чай заменялся самодельной наливочкой, а игра воспоминаниями.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 26