Он прошёл огонь, воду и медные трубы. Он знает, что такое бороться не только за место под солнцем, но и за жизнь свою и жизнь самых близких людей. В гостях у «Жизни» певец и продюсер, любимый “нанаец” всех российских женщин Владимир Лёвкин. - Ваша мама - детский врач. К ней часто сейчас обращаются люди за помощью? - Постоянно! И даже сейчас, несмотря на то что она уже на пенсии. Она никогда никому не отказывала – это люди другого поколения. У нас всегда дома было много народа. Когда переехали в новую квартиру, стало тише, но только на какое-то время. В детстве мы всегда ходили в зелёнке и всё было хорошо: переболели всеми ветрянками, корью. Зелёнка была самым лучшим средством от всего. Часто ходили намазанные с ног до головы. Сейчас с мамой я созваниваюсь практически через день. У неё на даче покос травы, и она всё отца вспоминает: «Отец косил до земли, а это что такое, придётся какими-то машинками косить”. Мама живёт вместе с сестрой и племянником. У них есть кошки и три собаки. Она любит гулять с животными. Люди такого возраста и той закалки, им постоянно надо что-то делать – они не могут сидеть сложа руки. Она 150 раз уберётся в квартире, переложит фотографии. Говорит: «Я тут перекладывала и увидела такой-то снимок – приезжай и забери». А если передали, что будет гроза, она звонит и спрашивает: «Ты дома?» Волнуется за меня, как и любая мать. - Ваше детство прошло в ГДР... - Когда мне было 5 лет, мы поехали к отцу в Германию, это бывшая ГДР, где отец служил. Там же я пошёл в музыкальную школу. Идти до неё было километра полтора, и по пути я часто дрался с немецкими мальчишками. Я разговаривал по-русски, а они по-немецки, и они не понимали меня. Когда я напевал по-русски что-то себе под нос, у них это почему-то вызывало раздражение, и мне постоянно приходилось доказывать, что мы русские. Пару раз я отбил их атаку, и после этого они перестали ко мне приставать. Как-то ко Дню Победы проходил фестиваль, на котором соревновались немецкие и советские музыкальные школы. Немцы играли наших композиторов, а мы - немецких и австрийских. И я занял первое место, сыграв Моцарта на баяне. - В музыкальную школу Вы сами захотели? - Ещё в Москве, сидя на горшке, я часто пел песни, и всё шло к тому, что я пойду в музыкальную школу. Она была для меня как продлёнка – три раза в неделю я ездил туда на автобусе. Гитарой я увлёкся чуть позже. Тогда все пацаны играли на гитаре, а я тут такой с баяном наперевес. - Кто Вам купил первую гитару? - Первую нормальную гитару мне купил отец. И я пошёл в музыкальную школу по классу гитары, чтобы развиваться. Немецкую гитару за 100 рублей мы не могли потянуть, и отец приобрёл питерскую - за 40 рублей. Её отдали мастеру, который сделал гриф. Помню, учительница увидела её и обалдела: «Я впервые вижу такую гитару». Позже, будучи лаборантом в школе, я откладывал деньги на мотоцикл, но в Лейпциг неожиданно завезли гитары. Жители стали скупать их, и когда к вечеру их осталось штук десять, я всё никак не мог выбрать. Только когда до закрытия магазина оставался час, в конце концов выбрал себе инструмент и потом из шестиструнки сделал девятиструнную. Это дед по отцовской линии меня научил, который сам делал гитары и скрипки и продавал их даже цыганам. - Сейчас у Вас большая коллекция гитар? - Было 27, но я все продал. Когда ушёл из группы «На-На», нужны были деньги, чтобы записывать альбом и снимать клип. - Кем были Ваши дедушки? - По маминой линии дедушка погиб под Сталинградом, а по папиной - там же был ранен, но вернулся с войны. Он мало что рассказывал, только какие-то обрывки. Даже 9-го Мая, в великий для него праздник, он никогда не вспоминал войну. - Правда ли, что во время расцвета группы «На-на» Вам деньги несли чемоданами? - Ну, легенды, конечно… сказочники. Алибасову, может, и несли, но точно не нам. Я помню, как на Украине поменялась валюта, и там реально нам приносили мешки с деньгами. Алибасов нам их раздавал и говорил: «Сейчас вылетаем, купите себе чего-нибудь». Я покупал очень много книг.

- У Вас есть сестра Ирина. В каких вы отношениях? - В нормальных, братско-сестринских. На улице я сестру всегда защищал, а дома дрались, конечно. Жизнь раскидывает людей, но есть что-то объединяющее – родительский дом, очаг. У каждого из нас свой характер. Каждый движется в своём направлении. Она сумасшедший фотограф. Очень здорово снимает животных и зарабатывает этим деньги. Когда я заболел онкологией, она работала на трёх работах, семья сразу соединилась, чтобы мне помочь. Мы всё-таки брат с сестрой. Слава богу, что у нас нормальные отношения. Мы не так часто встречаемся, но, если встречаемся, не можем наговориться. - Про свою жену Марусю Вы говорите, что она дана Вам свыше... - Да, это провидение в каком-то смысле. Я дня через три после первого свидания спросил у неё: «Ты мне троих родишь?» И она ответила: «Да».

- За что она может Вас попилить? - Повод попилить меня, конечно, бывает. Но тут изначально была ситуация, что я не юноша и не могу уже переделываться. Я такой, как есть - ни лучше, ни хуже уже не стану. Я тоже не пытаюсь её улучшить или направить – она сформировавшийся человек. У неё есть определённые позиции. В чём секрет нашего отношения друг к другу? У нас всегда есть личное пространство. У нас не толерантная семья в классическом понимании этого всего. Но главное - у нас есть доверие друг к другу. Когда она на кастинге, который заканчивается очень поздно, я понимаю: если я буду её отрывать, она ещё дольше задержится. Если меня долго нет, она тоже понимает, что меня дёргать не надо. - Вас преследовали поклонницы? - У меня был опыт с навязчивыми поклонницами. Люди начинали переступать через человечность. Была ситуация, когда очень страдала моя мама. Поклонницы писали письма мне, а попадали они к маме. На меня писали заявление участковому, и он приходил к нам в квартиру (Лёвкина обвинили в изнасиловании. - Прим. ред.). Он описывал время и место преступления – но по факту в этот момент был я в Германии. Когда мы написали ответное письмо с указанием моего гастрольного графика, обвинения сняли, но маме седых волос это прибавило. Я надеюсь, что сейчас у этой девушки всё хорошо. Но она доставила нам очень много хлопотных лет, мне и моей семье. Она просто хотела денег, но, естественно, ничего не получила. - Ваша жена Маруся наладила отношения не только с Вашей старшей дочкой, но и с её мамой - Вашей первой женой. Зачем она это сделала? - Маруся знала, что у меня есть старшая дочь, которая не появлялась в нашем доме. Она посчитала, что это не очень правильно. До этого мы с дочкой встречались редко. А сейчас мы даже часто оставляем младшую дочь Нику с моей первой женой. Люди растут, набираются жизненного опыта. В любом случае первая жена – родной человек, потому что у нас общая дочь.

- Ваша дочь Виктория недавно перенесла онкологическое заболевание и рассказала об этом всем. Это было её решение? - Это было только её решение. Я считаю, что все мои потуги рассказать молодёжи, что нужно периодически проверяться в поликлиниках, не воспринимаются. А когда об этом говорит ровесник – молодые начинают по-другому всё это воспринимать. Многие вообще не знают, как поступать в подобных случаях. Дочка рассказала всё: куда идти, как себя вести, что делать. Молодец! Она сделала очень правильный, человечный поступок. Показала, как она выглядит, что с ней происходит – на это нужно решиться.

- Она рассказывает о серьёзном заболевании с такой лёгкостью... - О болезни с улыбкой – по-другому никак. Мы общаемся с союзом пациентов и союзом онкобольных России – там только позитивные люди. Пока ты лежишь, ты многого не понимаешь, а когда выходишь, понимаешь, что у тебя есть ещё одна жизнь. Человек начинает себя по-другому воспринимать, позитивно. Я сказал ей, что всё будет хорошо. Ни один человек не победил страх - с ним просто надо научиться жить и его не замечать. Для любого человека такой диагноз - это удар. Просто я, пройдя через это, всё уже понимал. Я сказал Вике: «Стоп, все анализы сдаём, потом принимаем решение». При современной медицине, сдавая анализы, ты проходишь через всех врачей. Мы всё сделали по госпрограмме. Многие напрасно перескакивают через утверждённый алгоритм действий. Огромная масса людей - самозанятые, ипэшники - за собой не следят. Сложное время, все заняты заработками. Но просто один раз не сходите в клуб, а сходите к врачу. Есть набор процедур, то, что ты можешь сделать бесплатно. Когда опухоль находится на первом этапе – это можно увидеть, тогда шанс выздоровления резко увеличивается. Люди, любите себя. Ходите к врачам хотя бы раз в год. Помните, что рядом ваши родители, дети. Сделайте так, чтобы потом эти люди не собирали вам деньги через эсэмэски и всеми другими известными способами. Каждый человек обязан следить за своим здоровьем, и это должно быть законом! - Что Вы говорите больным детям, когда ездите по больницам? - В Воронеже в онкодиспансере я провёл импровизированный концерт. Мы с выздоравливающими пели песни просто так, без аккомпанемента. Песни - это выход, очищение энергии. Потом мы зашли в бокс, где умирал парень с четвёртой стадией рака. Я поговорил с его мамой и передал ей диск. «Вот эта музыка лечебная, - сказал я ему. - Выздоравливай и приезжай ко мне на концерт». Через год мы снимали передачу про любовь на Первом канале. И те ребята, которые проводили акцию, привезли на программу того самого пацана. А когда-то врач сказал мне, что всё, шансов у него нет. Музыка, которая затрагивает душу, помогает идти дальше. Если есть мурашки – эта музыка для тебя лечебная. Мою фотографию иногда показывают онкобольным, приводят меня в пример, и я не против этого. - Как Вы перенесли самоизоляцию? - Если говорить серьёзно – бизнес рухнул, и он будет начинаться заново. Многие артисты живут по такому принципу: «Есть концерты - деньги есть, нет концертов - денег нет». В нашей стране поют все, а вот как поют и чем - это другой вопрос. Известная актриса Вия Артмане в одном из фильмов сказала, что голос - это крик, который должен быть высоко организован. - Вы были председателем Всесоюзного пионерского штаба на восьмом слёте пионеров. За что Вас удостоили такой чести? - До этого я был членом районного пионерского штаба, потом его председателем. Я был делегатом восьмого Всесоюзного съезда пионеров от Москвы. Именно там меня выбрали председателем. Я не помню, как проходило голосование. На Красной площади последнюю награду пионерии, красное знамя ЦК ВЛКСМ, получал конкретно я. Кроме меня было трое кандидатов. Но победить удалось благодаря хорошей строевой подготовке. Я всех перешагал. Это для меня было нереально большое событие. Я и сейчас дружу с Московской пионерской организацией, а во Дворце пионеров даже кое-кто остался, кто знал меня пионером. Там я иногда выступаю перед молодёжью на ёлках и летних лагерях. Черёмушкинский пионерский штаб, где я состоял, был лучшим в своё время. У нас до сих пор есть пионерская группа в ватсап - это люди разных возрастов и профессий. У нас и вечера бывают, где мы собираемся. Это как вернуться в детство. Жена по этому поводу часто смеётся: «Ты опять со своими пионерами?» - Вернувшись с Северного флота, Вы стали профоргом в институте, Вам светила партийная карьера. Почему решили поменять всё и стать музыкантом? - Мне надо было переводиться из Московского энергетического института, так как я уже стал понимать, что энергетика и без меня проживёт. Я хотел или в литературный, или в гуманитарный вуз. И в этот же момент я случайно прочитал статью около метро на большом стенде о конкурсе, организованном Бари Алибасовым. И закрутилось. Любой человек должен использовать свой шанс. Поначалу, конечно, абсолютно не было понятно, чем всё это закончится. Мы репетировали программу, выстраивали её, были намечены гастроли. И я начинал понимать, что машина начинает работать и всё перемалывать. - Какая была реакция родителей на Ваш успех? - Когда я отработал первый месяц музыкантом и принес зарплату 30 рублей, мама сказала, что инженеры и то больше получают. Но я больше запомнил первую реакцию отца, когда нас показали по телевизору, где мы были фактически полураздетые. Скажу честно, папа это воспринял не просто… Потом с родителями договорились так: «Деньги зарабатываешь - молодец, занимаешься - тоже, но всё-таки в институт надо». Я понял, что хочу в театральный. Мы уже объехали всю страну, а на экзаменах мне сказали: «Мальчик, иди поучись». Было обидно. Когда на следующий год опять пришёл, уже цитировал экзаменатору его же книгу. - Почему Вы не отвечаете Бари Алибасову так же грубо, как он иногда говорит о Вас в интервью? - Спасибо моим родителям, они меня этому научили. Учитель, что бы с ним ни происходило, что бы он ни делал, какие бы определённые цели он ни преследовал, всегда остаётся учителем. Он преследует свои цели, я преследую свои. Когда-то мы работали, мы были единым организмом. Что бы он сейчас ни говорил, пусть это останется с ним. Со мной останется то время, когда он не возражал, чтобы я учился у него режиссуре, музыке, восприятию жизни. По одиннадцать месяцев мы были на гастролях. Его опыт давал очень много.

- На передаче «Точь-в-точь» у Вас не было женских образов? Почему? - Если б мне выпало показать женщину, я бы показал, но, боюсь, у меня не получилось бы. Я мужчина, и я не хотел показывать женские образы. У меня был опыт в фильме «Солнце, воздух и “На-на”», когда я был загримирован под девушку и пел. Но мне показалось, что я не смог хорошо изобразить девушку – женский мир есть женский мир. Было сложно и с образом Леонтьева. С гримом были проблемы в образе Евгения Осина – меня это выбило перед выходом. С Каем Метовым я дружу, он мне помог с образом, с Сашей Айвазовым мы давно знакомы по институту. С Агутиным было много пересечений, его лёгкость бытия меня привлекает. Константина Кинчева повторить невозможно, но то, что Костины фанаты пришли посмотреть, как я это делаю, это было круто. С Титомиром было много сложностей, я его, кажется, запорол. В жюри собрались люди очень занятые и профессионалы своего дела. С Максом Авериным мы часто ругались, просто многое из этого не показали…