21). "ГАДКИЙ  УТЁНОК", 1842 - 1843 годы; перевод А.В.Ганзен.

Хорошо было за городом!

Стояло лето, рожь пожелтела, овсы  зеленели, сено было сметано в стога; по зелёному лугу шагал аист на длинных ногах и болтал по-египетски, - этому языку научила его мать. За полями и лугами раскинулся большой лес, в чаще его таились глубокие озёра. Да, хорошо было за городом! Солнце озаряло старинную усадьбу, окружённую глубокими канавами с водой; вся полоса земли между этими канавами и каменной оградой заросла лопухом, да таким высоким, что малые ребята могли стоять под самыми крупными его листьями выпрямившись во весь рост.

В чаще лопуха было так же глухо и дико, как в густом лесу, и вот там-то и сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей это порядком надоело, потому что навещали её редко, - другим уткам было скучно торчать в лопухе да крякать вместе с нею, им больше нравилось плавать по канавам.

Но вот, наконец, яичные скорлупки треснули.  - "Пи-и! Пи-и!" - послышалось из них. Это зародыши стали утятами и высунули головки из скорлупок.  - "Скорей! Скорей!" - закрякала утка.

И утята заторопились, кое как выбрались на волю и стали осматриваться и разглядывать листья лопуха. Мать им не мешала: зелёный свет полезен для глаз.

- "Как велик мир! - закрякали утята. Ещё бы! Теперь им было куда просторнее, чем в скорлупе. - "Уж не думаете ли Вы, что мир весь тут?" - сказала мать. - "Нет! Он тянется далеко -далеко, туда, за сад, к пасторскому полю, но там я никогда в жизни не бывала...

- "Ну, Вы все здесь?" - и она встала. - "Ах, нет, не все! Самое большое яйцо целёхонько! Да когда же это кончится? Вот незадача! До чего мне это надоело!"

И она опять уселась. - "Ну, как дела?" - спросила, заглянув к ней, одна старая утка. - "Да вот ещё яйцо осталось", - ответила молодая утка. - "Сижу, сижу, а оно всё не лопается! Но ты посмотри на деток - до чего хороши! Ужасно похожи на отца! А он, беспутный, и не навестил меня ни разу!" - "Дай, я осмотрю яйцо, которое ещё не треснуло", - сказала старая утка. - "Наверное, индюшечье! Меня тоже надули раз. Ну и маялась же я, когда вывела индюшат! Они ведь страсть как боятся воды; уж я и крякала, и звала, и толкала их в воду - не идут, да и только! Дай же мне взглянуть на яйцо. Ну, так и есть! Индюшечье! Брось его; лучше учи своих утят плавать". - "Нет, пожалуй, всё-таки посижу", - отозвалась молодая утка. - "Столько просидела, что потерплю ещё немножко". - "Ну, как знаешь", - сказала старая утка и ушла.

Наконец, треснула скорлупа самого большого яйца.  - "Пи-и! Пи-и!" - и вывалился огромный безобразный птенец. Утка оглядела его.

- "Вот так верзила!" - крякнула она. - "И ничуть не похож на остальных. Неужели это индюшонок? Ну, плавать он у меня всё равно будет: заупрямится - столкну в воду. На другой день погода выдалась чудесная, зелёный лопух был весь залит солнцем.

Утка забрала всю свою семью и заковыляла к канаве. Бултых! - утка шлёпнулась в воду. - "За мной! Скорей!" - крикнула она утятам.

Утята один за другим посыпались в воду. Сначала они скрылись под водой, но тотчас вынырнули и весело поплыли, лапки у них усердно работали; и безобразный серый утёнок не отставал от других.

- "Какой же это индюшонок?" - сказала утка. - "Ишь как славно гребёт лапками, как прямо держится! Нет, это мой родной сын! И, право же, недурён собой, надо только присмотреться к нему. Ну, скорей, скорей, за мной! Сейчас отправимся на птичий двор, я буду вводить вас в общество. Только держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь на Вас не наступил, да остерегайтесь кошки".

Вскоре утка с утятами добралась до птичьего двора. Ну и шум тут стоял, ну и гам! 2-е семьи дрались из-за головки угря, но она в конце концов досталась кошке. - "Вот как бывает в жизни!" - сказала утка и облизнула язычком клюв: ей тоже хотелось отведать рыбьей головки. - "Ну, ну, шевелите лапками!" - приказала она утятам. - "Крякните и поклонитесь вон той старой утке. Она здесь самая знатная. Испанской породы, потому такая жирная. Видите, у неё на лапке красный лоскуток? До чего красив! Это знак высшего отличия, какого только может удостоиться утка. Он означает, что хозяева не хотят с ней расставаться; по этому лоскутку её узнают и люди и животные. Ну, скорей! Да не держите лапки рядышком. Благовоспитанный утёнок должен держать лапки врозь и вкось, как их держат ваши родители. Вот так! Кланяйтесь теперь и крякайте!" Утята поклонились и крякнули.

Но другие утки только оглядывали их и говорили громко: - "Ну вот, ещё целая орава! Будто нас мало было! А 1-то какой безобразный! Нет, этого мы не примем!"

И одна утка мгновенно подскочила и клюнула утёнка в затылок. - "Не трогайте его!" - сказала утка-мать. - "Что он Вам сделал? Ведь он никому не мешает". - "Так-то так, но очень уж он велик, да и чудной какой-то!" - заметила утка-забияка. - "Надо ему задать хорошую трёпку!" - "Славные у тебя детки!" - проговорила старая утка с красным лоскутком на лапке. - "Все очень милы, кроме 1-го... Этот не удался! Хорошо бы его переделать".

- "Никак нельзя, ваша милость!" - возразила утка-мать. - "Правда, он некрасив, но сердце у него доброе, да и плавает он не хуже, пожалуй, даже лучше других. Может, он со временем похорошеет или хоть ростом поменьше станет. Залежался в скорлупе, оттого и не совсем удался". - И она провела носиком по пёрышкам большого утёнка. - "К тому же он селезень, а селезню красота не так уж нужна. Вырастет - пробьёт себе дорогу!" - "Остальные утята очень, очень милы!" - сказала старая утка. - "Ну, будьте как дома, а если найдёте угриную головку, можете принести её мне".

Вот они и стали вести себя как дома. Только бедного безобразного утёнка - того, что вылупился позже других, - обитатели птичьего двора клевали, толкали и осыпали насмешками решительно все - и утки и куры. - "Больно уж он велик!" - говорили они.

А индюк, который родился со шпорами на ногах и потому воображал себя императором, надулся и, словно корабль на всех парусах, налетел на утёнка и залопотал так сердито, что гребешок у него налился кровью.

Бедный утёнок просто не знал, что ему делать, как быть. Надо же ему было родиться таким безобразным, что весь птичий двор его на смех поднимает! Так прошёл 1-й день; потом стало ещё хуже.

Все гнали беднягу, даже братья и сёстры сердито кричали на него: - "Хоть бы тебя утащила кошка, урод несчастный!" А мать добавляла: - "Глаза бы мои на тебя не глядели!"

Утки клевали его, куры щипали, а девушка, что кормила домашнюю птицу, толкала утёнка ногой.

Но вот утёнок вдруг перебежал двор и перелетел через изгородь!

Маленькие птички испуганно выпорхнули из кустов. - "Меня испугались", - вот какой я безобразный!" - подумал утёнок и пустился наутёк, сам не зная куда.

Бежал-бежал, пока не попал на большое болото, где жили дикие утки. Усталый и печальный, он просидел там всю ночь. Утром дикие утки вылетели из гнёзд и увидели новичка. - "Ты кто такой?" - спросили они; но утёнок только вертелся да раскланивался, как умел. - "Вот безобразный!" - сказали дикие утки. - "Впрочем, это не наше дело. Только смотри не вздумай с нами породниться!" Бедняжка! Где же ему было думать о женитьбе! Лишь бы позволили ему просидеть тут в камышах да попить болотной водицы - вот и всё, о чём он мечтал.

2 дня провёл он на болоте, на 3-й явились 2 диких гусака. Они недавно вылупились из яиц и потому выступали очень гордо. - "Слушай, дружище!" - сказали они. - "Ты такой безобразный, что, право, даже нравишься нам. Хочешь летать с нами? Будешь вольной птицей. Недалеко отсюда, на другом болоте, живут премиленькие дикие гусыни. Они умеют говорить: - "Рап, рап!" Хоть ты и урод, но - кто знает? - может, и найдёшь своё счастье". "Пиф! Паф!" - раздалось вдруг над болотом, и гусаки замертво рухнули в камыши, а вода окрасилась кровью. "Пиф! Паф!" - раздалось опять, и из камышей поднялась целая стая диких гусей. Пальба разгорелась.

Охотники оцепили всё болото, некоторые укрылись в ветвях нависших над ним деревьев. Клубы голубого дыма окутывали деревья и стлались над водой. По болоту шлёпали охотничьи собаки и, пробиваясь сквозь камыш, раскачивали его из стороны в сторону.

Бедный утёнок, ни живой ни мёртвый от страха, хотел было спрятать голову под крыло, как вдруг над ним склонилась охотничья собака, высунув язык и сверкая злыми глазами. Она разинула пасть, оскалила острые зубы, но...

Шлёп! шлёп! — побежала дальше. - "Пронесло!" - И утёнок перевёл дух. - "Пронесло! Вот, значит, какой я безобразный", - "собаке и той противно до меня дотронуться". И он притаился в камышах, а над головой его то и дело гремели выстрелы, пролетали дробинки.

Пальба стихла только к вечеру, но утёнок ещё долго боялся пошевельнуться. Прошло несколько часов, и наконец он осмелился встать, оглядеться и снова тронуться в путь по полям и лугам. Дул ветер, да такой сильный, что утёнок с трудом подвигался вперёд.

К ночи он добрался до какой-то убогой избушки. Она так обветшала, что готова была упасть, только не решила ещё, на какой бок ей падать, и потому держалась. Утёнка так и подхватывало ветром, - приходилось садиться на землю. А ветер всё крепчал. Что было делать утёнку? К счастью, он заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и висит криво, - сквозь эту щель нетрудно было проскользнуть внутрь. Так он и сделал.

В этой избушке жила старушка хозяйка с котом и курицей. Кота она звала "сыночком"; он умел выгибать спинку, мурлыкать, а когда его гладили против шерсти, от него даже летели искры.

У курицы были маленькие, коротенькие ножки - вот её и прозвали "коротконожкой"; она прилежно несла яйца, и старушка любила её, как дочку.

Утром пришельца заметили: кот принялся мурлыкать, а курица кудахтать. - "Что там такое?" - спросила старушка, осмотрелась, заметила утёнка, но сослепу приняла его за жирную утку, которая отбилась от дома. - "Вот так находка!" - сказала она. - "Теперь у меня будут утиные яйца, если только это не селезень. Ну, да поживём - увидим!" И утёнка приняли на испытание.

Но прошло недели 3, а он так и не снёс ни 1-го яйца. Господином в доме был кот, а госпожою курица, и оба всегда говорили: - "Мы и весь свет!" Себя они считали половиной всего света, притом лучшей его половиной. Утёнку же казалось, что на этот счёт можно быть и другого мнения. Курица, однако, этого не потерпела. - "Умеешь ты нести яйца?" - спросила она утёнка. - "Нет". - "Так и держи язык за зубами". А кот спросил: - "Умеешь ты выгибать спину, мурлыкать и пускать искры?" - "Нет". - "Так и не суйся со своим мнением, когда говорят те, кто умнее тебя".

Так утёнок всё и сидел в углу, нахохлившись. Как-то раз вспомнил он свежий воздух и солнце, и ему до смерти захотелось поплавать. Он не выдержал и сказал об этом курице. - "Ишь чего выдумал!" - отозвалась она. - "Бездельничаешь, вот тебе блажь в голову и лезет! Неси-ка лучше яйца или мурлычь - вот дурь-то и пройдёт!" - "Ах, как мне было приятно плавать!" - сказал утёнок. - "А что за наслаждение нырять в самую глубину!" - "Хорошо наслаждение!" - воскликнула курица. - "Ну, конечно, ты совсем рехнулся! Спроси кота, он умнее всех, кого я знаю, нравится ли ему плавать и нырять? О себе самой я уж и не говорю. Спроси, наконец, у нашей старушки хозяйки, умнее её нет никого на свете. По-твоему, и ей хочется плавать и нырять?" - "Не понять Вам меня!" - сказал утёнок. - "Если уж нам не понять, так кто же тебя поймёт?"

Может, ты хочешь быть умней и кота и хозяйки, не говоря уж обо мне? Не глупи, а благодари лучше создателя за всё, что для тебя сделали. Приютили тебя, пригрели, приняли в свою компанию, - и ты от нас многому можешь научиться, но с таким пустоголовым, как ты, и говорить-то не стоит. Ты мне поверь, я тебе добра желаю, потому и браню тебя, - истинные друзья всегда так делают. Старайся же нести яйца или научись мурлыкать да пускать искры!" - "Я думаю, мне лучше уйти отсюда куда глаза глядят!" - сказал утёнок. - "Скатертью дорога!" - отозвалась курица.

И утёнок ушёл. Он плавал и нырял, но все животные по-прежнему презирали его за уродливость.

Настала осень, листья на деревьях пожелтели и побурели, ветер подхватывал и кружил их; наверху, в небе, стало холодно; нависли тяжёлые облака, из которых сыпалась снежная крупа. Ворон, сидя на изгороди, во всё горло каркал от холода: - "Крра-а! Крра-а!" От одной мысли о такой стуже можно было замёрзнуть. Плохо приходилось бедному утёнку.

Как-то раз, под вечер, когда солнце так красиво закатывалось, из-за кустов поднялась стая чудесных больших птиц, утёнок в жизни не видывал таких красивых - белоснежные, с длинными гибкими шеями! То были лебеди. Они закричали какими-то странными голосами, взмахнули великолепными большими крыльями и полетели с холодных лугов в тёплые края на синие озёра. Высоко-высоко поднялись они, а бедного безобразного утёнка охватило смутное волнение. Он волчком завертелся в воде, вытянул шею и тоже испустил такой громкий и странный крик, что и сам испугался.

Чудесные птицы не выходили у него из головы, и когда они окончательно скрылись из виду, он нырнул на самое дно, вынырнул, но всё никак не мог прийти в себя. Утёнок не знал, как зовут этих птиц и куда они улетели, но полюбил их так, как не любил до сих пор никого на свете. Он не завидовал их красоте. Быть похожим на них? Нет, ему это и в голову не могло прийти! Он был бы рад, если бы хоть утки-то его от себя не отталкивали. Бедный безобразный утёнок!

А зима стояла холодная-прехолодная. Утёнку приходилось плавать без отдыха, чтобы не дать воде замёрзнуть, но с каждой ночью свободное ото льда пространство всё уменьшалось. Морозило так, что лёд трещал. Утёнок без устали работал лапками, но под конец обессилел, замер и примёрз ко льду.

Рано утром мимо проходил крестьянин и увидел замёрзшего утёнка. Он пробил лёд своими деревянными башмаками, отнёс утёнка домой и отдал его жене.

В доме крестьянина утёнка отогрели. 

Но вот дети как-то раз задумали поиграть с утёнком, а он вообразил, что они хотят его обидеть, и со страха шарахнулся прямо в миску с молоком.

Молоко расплескалось.

Хозяйка вскрикнула и всплеснула руками, а утёнок взлетел и угодил в кадку с маслом, а потом в бочонок с мукой. Ох, на что он стал похож!

Крестьянка кричала и гонялась за ним с щипцами для угля, дети бегали, сшибая друг друга с ног, хохотали, визжали. Хорошо, что дверь была открыта: утёнок выбежал, кинулся в кусты, прямо на свежевыпавший снег, и долго-долго лежал в оцепенении.

Грустно было бы описывать все злоключения утёнка в течение этой суровой зимы. Когда же солнце стало снова пригревать землю своими тёплыми лучами, он залёг в болото, в камыши. Вот запели и жаворонки.

Наступила весна. Утёнок взмахнул крыльями и полетел. Теперь крылья его шумели и были куда крепче прежнего.

Не успел он опомниться, как очутился в большом саду. Яблони тут стояли все в цвету, душистая сирень склоняла свои длинные зелёные ветви над извилистым каналом. Ах, как тут было хорошо, как пахло весною!

Вдруг из зарослей выплыли 3 чудных белых лебедя. Они плыли так легко и плавно, словно скользили по воде. Утёнок узнал красивых птиц, и его охватила какая-то странная грусть. - "Полечу-ка я к этим царственным птицам! Они, наверное, убьют меня за то, что я, такой безобразный, осмелился приблизиться к ним, - ну и пусть! Лучше пусть они меня прогонят, чем сносить щипки уток и кур и пинки птичницы да терпеть холод и голод зимой".

И он слетел на воду и поплыл навстречу красавцам лебедям, а те, завидев его, тоже устремились к нему. - "Убейте меня!" - сказал бедняжка и опустил голову, ожидая смерти.

Но что же он увидел в чистой, как зеркало, воде? Своё собственное отражение. И теперь он был уже не безобразной темно-серой птицей, а лебедем!

Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца. Теперь он был рад, что перенёс столько горя: он лучше мог оценить своё счастье и всю красоту, что его окружала. Большие лебеди плавали около него и гладили его клювами.

В сад прибежали маленькие дети, они стали бросать лебедям зёрна и хлебные крошки, а самый младший закричал: - "Новый, новый!"

Остальные подхватили:  - "Да, новый, новый!" - и захлопали в ладоши, приплясывая от радости, потом побежали за отцом и матерью и стали снова бросать в воду крошки хлеба и пирожного. И все говорили, что новый лебедь - самый красивый. Такой молоденький, такой чудесный!"

И старые лебеди склонили перед ним головы. А он совсем смутился и невольно спрятал голову под крыло. Он не знал, что делать.

Он был невыразимо счастлив, но ничуть не возгордился, - доброму сердцу чуждо высокомерие. Он помнил то время, когда все его презирали и преследовали; теперь же все говорили, что он прекраснейший между прекрасными! Сирень склонила к нему в воду свои душистые ветви, солнце ласкало его и грело...

И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик: - "Мог ли я мечтать о таком счастье, когда был гадким утёнком!"