ЭТНОГЕНРИ

Представьте: опытный охотник собирается на серьезный промысел. Снаряжение готово, артель подобрана, но... дома об этом ни слова. Жена молчит, дети не задают вопросов, а сам выход из дома напоминает спецоперацию. Почему наши предки так боялись «лишних слов»? Давайте разбираться в тонкостях таежного этикета коми. Тайный язык руководителей Подготовка к охоте начиналась с иносказаний. Руководитель артели не кричал на всю деревню: «Эй, завтра идем на медведя!». Он обходил дома охотников и спрашивал вкрадчиво: «Мöдöдчи öтилаö ветлыны да, тэ ветлан-он?» (Собрался я в одно место сходить, ты-то пойдешь ли?) Все понимали, о каком «месте» идет речь, но называть его вслух — значило спугнуть удачу. Считалось, что звери и лесные духи «слышат» человеческую речь, поэтому охотник должен был быть невидимым и неслышимым еще до входа в лес. Очищение «пеж» и магия бани Выход в лес для коми — это переход из мира домашнего в мир сакральный, «чужой». Чтобы лес принял человека, охотник должен был избавиться

Для коми охотника и рыбака огонь никогда не был просто источником тепла. Это была граница между мирами и мощный «фильтр», который сжигал всё дурное, что человек мог принести из дома или подцепить в лесу. Обряды очищения проводились обязательно: перед началом сезона, при входе в лес или перед первым забросом сетей. У каждой группы коми были свои уникальные традиции. Вымские рыбаки: Договор с водой Рыбаки на реке Выми практиковали сложный обряд «примирения» с водной стихией. Чтобы задобрить Васа (водяного духа) и очистить артель, на берегу разводили особый костер. В него бросали не только дрова, но и символические вещи: • Стельки или лоскуты одежды — как символ присутствия человека. • Тину и хворост — как дань воде и лесу. Главным моментом был заговор: «Васянь кö – ваö, вöрсянь кö – вöрö, мортсянь кö – биö» (Если из воды — в воду, если из леса — в лес, а если от человека — в огонь). После этого каждый член артели трижды прыгал через пламя и обязательно проходил сквозь густой дым. Вишер

У меня есть знакомый, Игорь. У него заводы, недвижка за границей и личный джет. Когда вся страна закупается горошком для оливье, мы сидели с ним в ресторане в центре Москвы. — Игорек, ты где тридцать первого будешь? Опять в Дубае или в Куршевеле? — спросил я. Он посмотрел на меня устало и ответил: — Генрих, я уже десять лет не праздную Новый год. Вообще. Для меня это самый депрессивный день в году. Я тогда опешил. Как так? Ты можешь купить себе любой праздник! Но его ответ заставил меня загрузить свой Hyundai Tucson и уехать за тысячу километров к ижемским оленеводам. «Праздник по расписанию — это ловушка» Игорь объяснил свою позицию просто: — Нас заставляют радоваться по календарю. Тридцать первого числа ты обязан подвести итоги, обязан быть счастливым и обязан верить в чудо. Но чудо не случается по команде. Люди суетятся, тратят миллионы на мишуру, чтобы закрыть внутреннюю пустоту. Это коллективный побег от реальности. Я предпочитаю тишину. А как на Севере? С этими мыслями я приехал

«Генрих, ну что ты там забыл? Серый бетон, вечный холод, ледяная пустыня и тоска...» — эти слова я слышу регулярно, когда собираюсь в очередную экспедицию. Для многих «Север» — это черная дыра на карте, место ссылки или заброшенных заводов. Слово «депрессия» приклеилось к нашим широтам как банный лист. Но за годы съемок и встреч с оленеводами я понял одну вещь: депрессия не в климате, она в глазах смотрящего. Сегодня я хочу ответить всем, кто видит здесь только мрак. Нювчимский чугунолитейный завод Север — это честность, а не серость В городе мы привыкли к маскам, пластиковым улыбкам и вежливым фразам, за которыми ничего нет. На Севере, в -45°C, маски замерзают и отваливаются. Здесь, если у тебя заглохла машина на зимнике, первый же встречный остановится не потому, что он «вежливый», а потому что здесь так живут. Человеку нужен человек. У меня мурашки по всему телу. Это не депрессия, это высшая форма гуманизма, которую в мегаполисах мы почти растеряли. Тишина, которую боится современн

Заехал я к Петровичу в гараж — нужно было подшаманить подвеску на моем Hyundai Tucson перед долгой вылазкой в Ижемский район. Смотрю, Петрович копается со своей старой «соткой» и вдруг достает из рыболовного ящика увесистое свинцовое грузило-оливку. Я замер, когда он со словами: «Для профилактики, чтобы сердце не встало», невозмутимо отправил свинец прямо в бензобак. — Петрович, ты чего? — не выдержал я. — Это же современный инжектор, а не дедовская полуторка! Ты еще туда гаек набросай для звука! Мастер вытер руки ветошью, закурил и посмотрел на меня как на первоклассника. «Ты в тундре с водой не воевал...» — Это вы в городах привыкли на датчики надеяться, — начал Петрович. — А я на этом баке тридцать лет по Коми хожу. Главный враг у нас не мороз, а конденсат. Когда бак полупустой, на стенках иней намерзает, а потом в воду превращается. Вода тяжелее бензина, падает на дно. Встанет такая лужа у заборника — и всё, приплыли. Мотор чихнет и умрет прямо посреди зимника. Секретная роль свин

Когда я только начинал свои поездки по Республике Коми на старом Tucson, я думал, что меня сложно удивить кухней. Я ел строганину, пробовал хариуса «с душком» и пил крепчайший сур. Но когда в одном из дальних сел Ижемского района хозяйка поставила на стол тарелку с абсолютно черными блинами, я на секунду замер. — Ешь, Генрих, — улыбнулась она. — Это «вира блин» (кровяные блины). После них никакой мороз тебе не страшен, и машина сама до дома долетит. Я решился. И вот что я вам скажу: это не просто еда. Это концентрированная энергия Севера. Что это такое? Кровяные блины (или оладьи) — одно из древнейших блюд коми-ижемцев. Основной ингредиент, как несложно догадаться, — свежая оленья кровь. Её смешивают с молоком (или водой), добавляют ржаную муку, соль и иногда немного крупы. Почему это едят? (Наука выживания) Городскому человеку это может показаться диким, но в тундре это вопрос жизни и смерти: Железо и витамины: В условиях полярной ночи и отсутствия свежих овощей кровь оленя — это гла

Каждый раз, когда я собираюсь в дальнюю экспедицию по Республике Коми на своем Hyundai Tucson, я сталкиваюсь с одной и той же дилеммой: что обуть? В обычных зимних ботинках в машине комфортно, но стоит выйти на зимник в -40°C — и через 15 минут пальцы перестают слушаться. В огромных «арктических» сапогах на меху тепло на улице, но через час езды в машине ноги становятся мокрыми, а потом на морозе мгновенно замерзают. Решение пришло от самих ижемцев. Это пимы — традиционная обувь оленеводов из камуса (шкуры с голени оленя). Многие думают, что это просто «красивые сапоги с орнаментом». Но за годы поездок я понял: это сложнейшее инженерное сооружение древности, которое до сих пор не переплюнул ни один современный бренд. Главный секрет: трубчатый волос Почему в пимах ноги остаются сухими в теплом салоне внедорожника? Секрет в самой структуре оленьего волоса. Он внутри полый (трубчатый), заполнен воздухом. Термос: Воздух внутри волоса — идеальный изолятор. Он не пускает мороз внутрь и не в

После того как я узнал, что спрашивать о количестве оленей в стаде — это табу, у меня возник другой вопрос. Представьте: перед вами триста, пятьсот или тысяча абсолютно одинаковых (на взгляд городского человека) животных. Они постоянно двигаются, смешиваются, уходят за горизонт. Как оленевод понимает, что одного не хватает? Или, что еще сложнее, как он узнает своего оленя, если тот прибился к чужому стаду? Я задал этот вопрос Григорию, когда мы прогревали мой Tucson после морозной ночи. Он посмотрел на меня, как на ребенка: «Генрих, ты же свою машину на парковке у торгового центра сразу видишь? Вот и я так же». «Лицо» и характер Для ижемца олень — это личность. У них разные морды: у одного пятнышко над глазом, у другого ухо чуть надрезано, у третьего рога растут под особым углом. Оленеводы различают оленей по масти (окрасу). В языке коми существуют десятки слов для обозначения оттенков оленьей шкуры. Один «светло-серый с темной полосой», другой «белый с рыжими подпалинами». Для нас эт