Предыдущая публикация
ДОМ НА КРАЮ ОТМЕЛИ (1)
Алена думала: должно же быть в жизни хоть что-то по справедливости? Не на том свете, не за чертой, а вот прямо здесь? После всего, что она пережила…Судьба могла бы вознаградить ее хоть немного...Например, деньги. Почему бы судьбе не подкинуть ей немного денег? Не на роскошь — ладно уж, Бог с ней…Пусть она никогда не увидит своими глазами — что там скрывается, за таинственным словом «заграница». Пусть все покупки будут – из дешёвых магазинчиков по соседству. Но избежать жизни впроголодь, страха при взгляде на квитанции ЖКХ, и топтания у прилавков аптек – а какие у вас есть аналоги этих лекарств, чтобы подешевле? Вот это всё....
Пока такой расклад их маленькой семье не грозит. Но это только за счет Алёны. Она волочет на себе всех – и Костика, и свекровь Марию Захаровну.
Алёна уже не задумывается о том – любит ли их, они перешли в разряд, как говорят. «глубоких родственников». И Алёна не мыслит жизни без Костика, как, например, без левой руки, потому что «правой рукой» муж, безусловно, не является.
Алене кажется, что шея и плечи у нее постоянно болят именно из-за того, что она много на себя взвалила. Когда-то она прочитала подобную мысль то ли у психолога, то ли просто у блогера, но безоговорочно поверила ей.
Очевидно во всём этом только одно – конца краю пути с этой ношей на плечах не предвидится. Разве, что Мария Захаровна уйдёт на тот свет. Но Алёна даже думать об этом боится. Слишком мало у неё родных людей, чтобы ими разбрасываться. Так что проще с утра, когда крю-чит от боли, заки-нуться какими-нибудь таблетками.
Но жизнь без маленьких радостей - всё равно, что выживание без глотков свежего воздуха. Душно, и понимаешь, что долго так не протянешь. Сойти с ума Алёне нельзя —не на кого оставить Костика и свекровь. Погрузиться в нирвану анти-де-прес-сантов тоже никак невозможно. Надо пахать. А значит - выкручиваться, чтобы перехватить чего-то хорошего у жизни.
Аленина радость начинается вместе с рассветом. Ещё не нужно никого кормить, и лекарства свекрови пить рано. Можно час или полтора пожить в детстве, побыть беззаботной, как девчонка. Алена одевается по погоде, но, начиная с мая, под одеждой у нее неизменно – купальник.
Она бежит к морю. Именно бежит, потому что если идти прогулочным шагом, то: а) потеряешь больше времени, а ей на работу, б) непременно кто-то привяжется — куда это девушка направляется одна - в такую плохую погоду? Нельзя ли к вам присоединиться? А вы местная – может, знаете тут какие-то красивые места? Не найдется ли мелочи на опохмелиться, то есть на хлеб — выберете варианты. Алена предпочитает, чтобы ее принимали за одну из тех крейза-нут-ых бегуний, к которым лучше не приставать: в борьбе за здоровый образ жизни — они всё снесут на своем пути.
Конечно, первая на пути - набережная, и «официальный» пляж…Алену он не интересует. Глубина тут нарастает быстро, но рядом в море впадает речка, которая течет через весь посёлок, и лучше даже не задумываться, что в нее сбрасывают. Да и море в районе пляжа «пустое», на дне-- один песок. Лишь покачиваются на волнах красные буйки.
Ещё нет спасателей, нет и торговцев. Алёна покачивает головой, вспоминая попугаев. Немножко позже, когда подтянется народ, тут появится сво..ло… хороший человек Рафик с двумя попугаями ара. Сядет на лавочке в тени, а несчастных птиц, прикованных к жердочке, оставит на весь день под палящим солнцем. В самом центре набережной, чтобы туристы не могли их обогнуть, чтобы дети уговорили родителей «сфотографироваться с попугайчиком».
Алена представляет, что на родине ара живут в тропических, но всё же лесах, укрываются под широкими листьями от немилосердных лучей.
У Алены никогда не хватит денег, чтобы выкупить попугаев, но она уже пообещала свернуть Рафику шею, если тот не перенесет бедолаг в условный южный тенек. И что-то было в ее взгляде такое… Короче, всё равно нужно завернуть сюда как-нибудь днем – проверить, прислушался ли этот, в общем-то трусливый тип к ее угрозе.
Набережная с ее гостиницами, кафе и торговыми палатками, заканчивается. Впереди турбаза со своим пляжем, потом домик рыбаков – их лодки и сети, а дальше, за скалой- начинается дикий пляж. Но народ сюда ходить не любит – сплошные камни, большие, с острыми краями…И водоросли в море растут густо – не зайдешь в воду толком, ноги скользят как по намыленному полу.
Сюда ходят ребята из художественной школы – рассаживаются на валунах как воробушки… все с альбомчиками. Но эти дети приходят днем, а Алёна – на рассвете.
Спортивный костюм слетает с нее точно сам собой. И несколько мгновений Алена стоит, впитывая всей кожей – свежий воздух, первый солнечный свет… Потягивается, и разве что не постанывает от наслаждения. Надевает маску. А потом бежит в море, точно бросается ему в объятия. Ей надо миновать довольно обширную отмель, но она приноровилась — и не скользит.
Наконец, Алена исчезает. Вот только что была ее тоненькая фигурка вдали – и нет. Глубина здесь не такая уж большая, просто обрыв – и сразу метров двадцать пять. Если бы с маской и трубкой скользить по поверхности - внизу расстилался бы лишь голубой туман.
Но как Алена спешила навстречу морю, так теперь она спешит в глубину. Она понятия не имеет о такой штуке, как фридайвинг, и, скорее всего, у нее нет к нему особого таланта - она остается под водой разве что чуть дольше, чем обычный человек. Но здесь – ее мир, мир, где она обретает удивительное спокойствие.
Тут можно встретить рыб, медуз, крабов…. Можно положить на ладонь рапана…Здесь издали видишь того, кто к тебе подплывает, а чаще – учитывая, что здешние обитатели мелкие – Того, кто удирает от тебя.
Здесь нет мужчин двухметрового роста, пахнущих потом…мужчин с безумными глазами, и но-жом с руках…. Для Алены подводный мир — это голубая планета, где подобных хищников не бывает, где они невозможны…
Наверное, в свое время ей нужно было бы всё это проговорить с психологом, «довспоминаться до самого дна», в сотый, и в тысячный раз, с мельчайшими подробностями. Пока тот чёрный колодец, в который не превратилась ее память, не опустеет, пока не развеется морок… Но кто предлагал ей тогда психолога?
А ведь всё случилось почти здесь…Над той турбазой, что выходит на берег, есть еще одна. Она повыше - на склоне горы, в лесу…Вернее, даже не турбаза, бывший лагерь, ныне заброшенный… И черт их потянул тогда, на эту… нет, не готику, какая там готика…. Их потянуло «в атмосферное место». Сидеть всю ночь у костра, рассказывать друг другу страшилки, а если к рассвету захочется спать, то в незапертых корпусах сохранились даже кровати… Хотя спать никто не собирался….
Но из их пятерки – трое парнишек и две девчонки… четверо уснули навсегда…
И даже если бы их было больше…просто стало бы больше и жертв.
Алёна усаживается на вершину подводной скалы...Эффектное зрелище получается, если глядеть с берега. Девушка-русалка. Голова её и плечи – над водой, все остальное – в море. Сегодня нет волнения, и можно сидеть сколько угодно. Хотя времени у Алёны остается мало. Перевести дух, еще раз нырнуть – и домой.
Она снова погружается в воду. Еще одна вспышка памяти…
Алёна бежит по лесу, и вдруг видит юношу, примерно своего ровесника. Ему тоже лет семнадцать-восемнадцать…И хотя она тогда мало что соображала от ужаса, все-таки успела удивиться – откуда он здесь, на рассвете, в лесу, этот ботаник в очках с черной оправой?
А он сделал ей знак – мол, сюда…. Хотя ясно было, что защитить ее он не сможет. Куда-там! Если даже Артем, который был спортсменом…Да этот киборг его даже не счел противником…Нани-зал на тот длинный серебристый кли-нок, и бросился дальше – за Валеркой….
Но этот странный мальчик настойчиво и даже раздраженно манил ее рукой, а как только она, задыхаясь приблизилась, схватил за кисть и потащил куда-то…Алена знала, что тут рядом— развалины древней крепости, местная достопримечательность. Впрочем, какие там развалины…Не каждый, даже сведущий понял бы, что здесь что-то было. Сохранилось лишь небольшое возвышение – остатки крепостной стены, и густо тут рос подлесок. И вот парнишка увлек ее в какую-то довольно глубокую выемку. Обнажились корни дуба, осыпалась земля, и кое-как там можно было укрыться.
По тому, что мальчик этот прижал палец к губам, Алена поняла – ему ничего не надо объяснять. Он знает, что там, в лесу, сейчас мечется дикий зверь. Может, у него приступ безумия, а может он сбежал из тех мест, где подобных ему держат за толстыми железными дверьми, хорошо, если не на цепи…
Но это там, где есть люди, можно с ним справиться… Навалиться… использовать что угодно…. Сеть… наручники…да хоть серебряные пули… А здесь, где только Алёна с этим мальчиком живы – нет иного спасения, как затаиться и не дышать…
Позже, гораздо позже, когда Алена смотрела «Властелина Колец» и дело дошло до сцены, где хоббиты прячутся от назгулов… Алёну скрутило, она выбежала из комнаты в уборную, и обнималась с «бел-ым другом» так долго, что родные хотели вызывать скорую…Но вот этот обрывчик, и корни дерева… и когда стараешься не дышать…а рядом огромные копыта коня, и сам Ужас, воплощенный Ужас под черным плащом…Сама Тьма под капюшоном.
И они с мальчиком тоже слышали тяжелые шаги, это существо остановилось почти возле них, чуть выше — на развалинах стены, И теперь осматривалось, пытаясь в рассветных сумерках разглядеть ее… последнюю...живую, единственную, кто сбежал от него.
Мальчик тогда передвинулся, закрывая ее собой, и Алена ткнулась в его худенькое плечо…
А вы спрашиваете, почему она никогда… никогда… не расстанется с Костиком? Потому что та минута, когда он заслонил ее…стоит дороже тысячи клятв и обетов.
…Мань-яка так и не нашли…
**
На берегу уже появляются первые отдыхающие. Редкий случай, даже сюда, на дикий пляж, забрёл…нет, не дама с собачкой…дядька с собачкой…Крошечная чихуахуа лает на море, подозревая в нем врага. Конечно, для чихуи – каждая волна – это цунами.
Дядька, которому некуда спешить, с любопытством осматривает Алену и готов забросать ее обычными для курортников вопросами – тепленькая ли водичка? Глубоко ли тут? А что вон там дальше по берегу? А говорят, что там…
Алена одевается почти так же быстро, как и раздевалась. Ей некогда болтать, назад впору бежать уже не трусцой. Приготовить всем завтрак, дать лекарства свекрови, оставить для нее на столике все необходимое. Мария Захаровна – молодец. Врачи не думали, что она оправится после инсульта. Говорили – если есть еще близкие – вызывайте попрощаться… Но свекровь потихонечку, потихонечку восстанавливается. Правая рука еще очень слабая… Алена купила специальный тренажер для кисти. И кажется, дело пошло. Скоро свекровь худо-бедно сможет держать ложку.
Алёна спешит назад другой дорогой – по главной улице поселка, местному Арбату. Раз другой в месяц она позволяет себе прийти сюда вечером, посидеть вон в том маленьком…нет, даже кафе не назовешь. Просто возле торгового ларька – стоит пара столиков под навесом. Хозяйка вынесет ей ачму, стаканчик вина… И Алена тоже ощутит себя причастной к тому ежевечернему празднику, к той феерии, которая развертывается тут для приезжих. Хозяйку Мадину Алена хорошо знает – она одна растит дочь. В этом году девочка на каникулах поможет матери торговать.
Иногда так хочется побыть «с другой стороны» прилавка… Если у нее есть минутка, Мадина подсаживается к Алене за столик, они чокаются пластиковыми стаканчиками и говорят: «Дзынь». Все нормально, живем и боремся дальше.
…Дома Костик уже сидит за ноутом. Для него часто мешаются день и ночь. В самые глухие часы он может работать, а потом заснет в одиннадцать утра и проспит до заката.
Костик пишет книги. Что-то в жанре ужаса и постапокалипсиса. Алена не может их читать – рваные, обрывистые мысли... непривычные, не выговариваемые имена. И всё так мрачно, без намека на просветление. Костик и тогда, в ту ночь, попер-ся в лес именно потому, что хотел увидеть этот заброшенный лагерь в лунном свете. Он услышал голоса, потом — крики, увидел огромную тень, а потом заметил Алёну. Может быть, в своих книгах ужасов он привык выживать, он загонял себя там в самые лютые тупики вместе со своими героями, поэтому и заметил ту «пещеру» под завесой корней.
Алена пыталась читать книги Костика, и не могла, но хвалила их — всегда. Она знала, Костик не сомневался в том, что его рукой водит кто-то свыше, что тексты — это какая-то магия, и вмешиваться в них, что-то править — нельзя. Отказы из издательств он воспринимал очень болезненно. Замыкался на несколько дней, уходил на берег моря, как и Алёна – туда, где никого не было. Подолгу сидел там в одиночестве.
Он положил себе какой-то срок, Алена знала об этом, вот только ей не было известно – какой. Срок, чтобы его начали печатать. Нет, он не ждал денег, славы, всего того, что обычно связывают с признанием. Он ждал, что его будут узнавать, что его имя будут произносить с уважением…Это было подобно извечному вопросу алкоголика: «Ты меня уважаешь?»
Тщедушный, совершенно не приспособленный к жизни Костик, который даже в очках не отличал рис от гречки, который думал, что макароны надо промывать в холодной воде, перед тем, бросить их в кипяток (рис же, кажется – промывают?) Костик, который знал, наверное, больше, чем написано в Википедии… Костик, взглянув на которого, соседка говорила Алёне: «Бедная ты, бедная….»
Алёна варит молочную кашу для свекрови, наливает ей сок…Покормить – это самое долгое дело. Спешить нельзя, чтобы свекровь не поперхнулась, не подавилась.. Костику сделать – бутерброды с вареной колбасой. Он может есть их всегда в любое время дня и ночи, и даже не заметит отсутствие другой еды, ему и так будет прекрасно…Кофе заварить ему покрепче, со сгущенкой.
— Обед в холодильнике, — напоминает Алёна мужу, — Маме лекарства дашь ровно в двенадцать, а следующий раз уже я, когда приду…
Она всматривается в затылок Костика, ожидает, что тот кивнет. Если не кивнул — значит не слышал. Алена меняет позицию, становится перед Костиком так, чтобы он ее видел, и повторяет.
Все. Задание дадено. Теперь Алене нужно рысью бежать на работу. На городской рынок.
***
Рынок - это целый мир. Здание новое, двухэтажное. Алёна торгует всем. Вот натурально, всем. Бутылки с постным маслом соседствуют с пачками кофе, колбасы с сырами, тут же крупы, сахар, деревенский хлеб и яйца, среди которых есть «люкс» - столь крупные яички, что большинство из них – с двумя желтками. Таких как Алёна - продавщиц «мини-магазинчиков» - тут несколько. Но у большинства торговцев всё же – специализация.
Вон, наискосок от Алены стоят женщины с творогом, сметаной. Там царит белизна, белые фартуки, блюдечки, ломтики домашнего сыра на пробу. И там же плотными рядами выстроились стаканы с топленым молоком кофейного цвета, с запеченной даже корочкой. Алёна иногда покупает такой стаканчик – перекусить.
Чуть подальше – рыба, на любой вкус: от связок сушеной чехони - к пиву, до большущих сомов, которые даже здесь пахнут рекой и илом. А чуть поближе – сладкие запахи, там расположилась Марина с бесчисленными коробками печенья.
Есть тут и «зимний сад» — уголок, где торгуют комнатными растениями – маленькими, чуть прижившимися в горшках фиалками, и метровыми пальмами. Пахнет ладаном и благовониями из церковной лавки. В конце торгового зала – закуток аптеки. Алёна нередко ходит туда – к Ларисе, купить таблетки «от головы».
Когда-то Алена устроилась на рынок – временно, подменить соседку. Не могла найти другой работы, а соседка очень просила. Но, к удивлению своему, Алена тут прижилась. Вокруг были люди, с утра и до вечера – множество людей, и среди них, в их водовороте, ей тоже было спокойнее, чем в одиночестве.
Но тот ряд, что был самым длинным, тянулся вдоль окон, занимая лучшие места – этого ряда она старалась избегать. Здесь торговали мясом, и тонкий, но все же различимый дух «убоины» заставлял Алену обходить торговцев, разложенные на прилавках сви-ные головы, отводить взгляд, не смотреть в мерт-вые глаза.
Тот вечер начался очень круто. Они выбрали место, где безопасно можно было разжечь костер. Ниже – начинались заброшенные пионерские дачи: потемневшая грязная штукатурка и еще яркие, в разные цвета раскрашенные перильца. А чуть выше была старинная дворянская дача, от которой весь этот лагерь и пошел. Когда дача была еще цела, она числилась «главным корпусом». До сих пор, если бы взобраться как-нибудь на второй этаж – отсюда открывался вид – поверх леса – на море, на бухту… И на развалины крепости, да… Однако пол между этажами давно уже провалился, а остатки лестницы точно висели в воздухе. Проемы окон заросли диким виноградом. Это смотрелось бы даже живописно, если бы не мусор – пятилитровые пластиковые баклажки из-под воды, опустевшие «полторашки» из-под пива и прочий хлам, без которого не может род человеческий.
Но тут, на поляне, между дачей и домиками, они развели костер. Жарили на палочках сардельки и маршмэллоу. Валерка, оказывается, тоже взял с собой пиво, да не какое-нибудь, крепкое. Вот почему его рюкзачок даже на вид казался тяжелым – столько банок! Игорь откровенно обрадовался – потер руки. Но Артем нахмурился.
— Мы ж до утра хотели досидеть, — сказал он, — Рассвет встретить…
— Так кто нам мешает? — не понял Игорь.
— Ты с этого пойла через час раскиснешь и спать захочешь. Мог бы и дома похрапеть. Нет, я лично – пас.
Но Валерка подмигнул Игорю – мол, не надо, никто не раскиснет…. А с «Охотой» сидеть всяко веселее будет… Артем точно прочел его мысли:
— Охотнички, — он снова фыркнул, — О девчонках бы подумали… Им тоже эту дря-нь предложите?
— У меня есть кока-кола,— сказала Алена, — Две бутылки.
— Ну хоть одна с головой дружит…
…В тот самый первый час, который давал ребятам Артем — даже он признавал, что пиво свалит их только потом, всё действительно шло хорошо. Как и собирались, они рассказывали друг другу истории, негласно соперничая, чья будет круче.
Ира любила страшные сказки, но вот рассказчицей была никудышней. Когда очередь дошла до нее, она вскинула ладони:
— Нет-нет, мне страшнее «желтой тумбочки» ничего в голову не идет. Ну это ж все знают... Про девочку, и как ее радио дома пугало: «Девочка-девочка, прячься, желтая тумбочка выходит с кладбища….» Я, кстати, потом вот эту песню слушать не могла, старую, — и Ира удивительно верным голоском стала напевать,— «Ой, матушка, что во поле пыльно….» Там девушка чувствует недоброе, а мать ее успокаивает, заговаривает…. Вместо того, чтобы бежать. А беда всё приближается.
— А хотите, я расскажу вам про дом? — спросил Валерка. Он был влюблен в Иру, чувствовал, она смущается, что ничем не может удивить друзей, и решил сделать это за нее.
— Про какой дом? — нельзя было не спросить, и Артем задал вопрос.
— Говорят, где-то у нас здесь, в городе, есть дом. Кто и когда его выстроил – Бог весть. Но даже старожилы не помнят времени, когда его тут не было. Старый-старый дом из серых камней, в два или в три этажа. Не знаю, не видел…Так вот, этот дом – живой.
— В смысле? — Игорь решил, что сарделька дожарилась, попытался откусить кусочек и тихо взвыл, обжегшись.
— Я не сам узнал. Мне это тоже рассказывали… Так что всё может быть как в «глухом телефоне», без точных подробностей. Короче, я не знаю, живут в том доме сейчас люди или нет, но туда можно прийти вдвоем, и тогда такое случится…
— Догадываюсь что, — с иронией сказал Артем, - Он, она и перет-рах...
— Да нет, ты не понимаешь….Но вот ты можешь привести туда своего врага…Как-нибудь обманом уговорить его пойти с тобой. Вы придете туда вместе, и ты скажешь дому: «Возьми его!»
— Фас! — не выдержал Игорь.
— И дом его заберет, — Валерка еще пытался пробиться к ним, впечатлить, но компания уже окончательно развеселилась, — Не сожрет, конечно, нет…Но выпьет все жизненные силы, всю удачу, все, короче… И всё это достанется тебе. Проживешь две жизни…
— Мы ж, вроде, договорились про страшное. — Артем палкой ворошил угли в костре. — Ненаучная фантастика – это другая опера…
— Можно просто помолчать немножко, — предложила Ира, — Послушать тишину. В городе такой не бывает. А здесь только горы, море и мы… И звезды…
Звезд действительно было столько, что это казалось нереальным… Валерка вспомнил планетарий – он недавно ездил в Питер, Игорь стал показывать девчонкам очертания созвездий.
— Сейчас самые короткие ночи, — сказал Артем, — Скоро уже светать начнет.
Ира передвинулась. Устраиваясь поудобнее, и вдруг указала на старую дачу:
— Смотрите! Вы не видели?
— А что там? — спросил Валерка.
— Какая-то тень… Там кто-то есть…
— Там птицы, наверное, живут, — предположил Игорь, — Может, лиса забрела. Тут много…
— Там вроде что-то большое, — Ира обхватила себя за локти. Она стояла, не решаясь сесть, точно уже готова была обратиться в бегство, — Одно дело слушать страшные истории дома, или смотреть ужастик в кинотеатре. И совсем другое – если вокруг только лес, покинутые, заброшенные дома – и до людей ого-го сколько…
Алена почувствовала, что у нее пересохло в горле. Он вспоминала, что в сумке у нее – пара бутылок кока-колы. Сумки они сложили на краю поляны, там, где сейчас сгущались тени. Идти туда ой, как не хотелось. Но Алёна, которая и так всего и всегда боялась, и приучала себя бороться со страхами, сейчас заставила себя подняться, и пошла за газировкой. Она шагнула под дерево, отыскала среди других свою сумку, пляжную, в бело-синюю полоску, расстегнула молнию. Нащупала прохладное стекло. Она и пить стала тут же – это тоже было преодолением страха. Ведь ребята рядом, Алена отлично их видела. Другое дело, что они ее видеть не могли – там, где она стояла, для них была — тьма, даже лунный свет сюда не проникал.
А потом Алёна увидела, как из пустого дверного проёма старой дачи вышел мужчина. Он показался ей огромным. Белая грязная майка, шорты, борода… Он шел к ним неверной походкой, слегка покачиваясь. Ребята оцепенели. И тогда навстречу ему поднялся Артем…
**
Алена обычно умела рассчитывать свои силы. Рынок под открытым небом сворачивался рано, там уже к двум часам дня никого не было. В крытом же торговали до шести, и Алена уходила одной из последний. Где-то среди дня она просила соседку, торговавшую копчеными курами, присмотреть за ее «лавочкой», и на четверть часа поднималась на второй этаж. Там рядами шли маленькие магазинчики – продавали платья, куртки, белье, обувь, косметику. А в самом конце коридора была столовая. Дрянная в общем-то, как худшие из забегаловок прежней поры. Алена обычно брала себе здесь только кофе и какой-нибудь бутерброд или пирожок. Этого ей хватало до вечера.
Кофе давал некое чувство бодрости. Но на этот раз, на обратном пути стоило Алене ступить на лестницу – по которой она обычно сбегала, как произошло что-то странное. Алена вдруг перестала понимать, где находится верх, где низ, чувство равновесия покинуло ее и, чтобы не упасть, она крепко ухватилась за перила. Вцепилась в них. И эта резкая слабость….Обычно она накатывала, если повышалось давление….
«Только не грохнуться со второго этажа», — Алена готова была на несколько минут сесть или даже лечь на лестничной площадке, пусть даже ее примут за пьяную. Всё лучше, чем скатиться по ступеням. Прежде всего ей подумалось об инсульте – она проходила это со свекровью: с первой минуты, когда вызвала Марии Захаровне «скорую», и потом, когда ночевала с нею в больнице, когда видела других таких, как она, беспомощных…
Алена потрясла головой — вроде бы не болит. Потихоньку в глазах «развиднелось», как говорила еще ее бабушка. Алена осторожно встала и, перебирая в руках перила, спустилась в аптеку, к Ларисе.
— Измерь мне давление, пожалуйста, — попросила она.
Алена уже пару раз приходила с такой просьбой, и Лариса достала тонометр, уступила молодой женщине стул.
— Ты чего-то бледная очень… У тебя рабочее какое?
— Верхнее – девяносто, — слабость накатила такая, что Алена с трудом шевелила языком.
— Ну, получай полноценный гиперто-нический криз. Сто пятьдесят на сто двадцать. «Неотложку» вызвать?
— Не надо….Я сейчас позвоню Наде, попрошу выйти, а сама – домой. Отлежусь. Завтра у меня выходной.
Надя была ее сменщицей. Она будет очень недовольна, на ней сегодня внуки. Согласится ли еще подменить? Но, наверное, у Алёны был совсем уми-рающий голос, потому что сменщица лишь вздохнула и сказала:
— Сейчас приду…
— Держи пока, — Лариса засунула Алене в рот пару маленьких таблеток,— И не спрашивай что….То, что надо….
…Вечер для Алёны, можно сказать, стал отдыхом. Она лежала в своей комнате, встать у нее просто не было сил. Костик, тысячу раз с ней посоветовавшись и всё уточнив, сам дал матери лекарства и накормил ее кашей.
Алёна думала, что надо заканчивать с морскими эскападами. Может быть, давление поднялось из-за того, что она нынче столько ныряла. Вода еще холодная. Глубина… У нее слабые сосуды – ноги вон вечно в синяках. Так один раз можно и не всплыть.
Ей очень захотелось побыть маленькой. Чтобы не было этого мучительного беспокойства – сумеет ли она завтра встать, и снова взяться за дела? А если нет, то кто будет это все делать?
Если бы рядом была мама…
Алёну воспитывала мама, с отцом она разошлась так давно, что папу своего девочка не помнила. Знала его только по рассказам матери, не слишком-то доброжелательным. Но эти блаженные годы, еще до всего, до всех событий…. Алёне двенадцать лет, тринадцать, пятнадцать… Несколько раз в год она непременно болела – приносила из школы какой-нибудь вирус.
И мама велела ей целыми днями лежать в постели. Комнатка крохотная – метров пять. Такие закутки хорошо знают те, кто делил советскую квартиру-хрущевку перегородками, пытаясь из двухкомнатной сделать «трешку».
Алена лежала в постели, а мама приносила ей в глубокой пиале дымящийся, огненно-горячий куриный суп с домашней лапшой, и садилась у нее в ногах, смотрела, как Алена ест. Девочка же хитрила – опускала ложку в пиалу медленно, потом держала ее на весу, дула на суп… Лишь бы подольше посидеть вот так, когда мама – рядом….Когда рассказывает что-нибудь, поправляет на дочке носки, а сверху еще кутает ноги Алены одеялом…
На лбу Алены выступает испарина, да она вся мокрая…И мама приносит ей свежую ночную рубашку. Можно утянуть с собой в постель книжку, и заснуть, читая, и ни о чем не беспокоиться, так как с мамой рядом не может случиться плохого. Это – точно заколдованный волшебный круг. Круг добра.
А потом, когда все это произошло, когда о резне в лесу говорил весь город… Алена вскоре так поспешно вышла замуж за Костика. Маму все это подкосило, конечно. Она состарилась на глазах, и Алена всерьез стала думать о том, что им нужно жить всем вместе. Может быть, продать то жилье, что есть, и купить один большой дом, где хватит места и им с Костиком, и старшему поколению.
Но мама не слегла – она вышла замуж. Познакомилась с мужчиной из соседнего курортного поселка. Бывший военный, он воспитывал умственно неполноценную дочь – тихую, ласковую, вечного ребенка. И мама взялась за Лилю – теперь у нее появился смысл жизни, до самого конца, до последнего дня ее, потому что Лиля не изменится. И будет безмятежно улыбаться, рисовать в альбоме картинки – солнышко и человечков. Обнимать маму и прижиматься к ней.
Сложилась семья – муж, который разводил виноград, лелеял свой дом и своих женщин, и мама с Лилей – все трое сидели вокруг семейного очага.
Алена чувствовала себя виноватой перед мамой, хотя если разобраться – в чем же ее вина? Но она старалась не тревожить мать, не просить ее ни о чем, тем более, что сама-то маме помочь никак не могла. Все деньги, что Алена зарабатывала, уходили на жизнь, и еще не хватало.
А этой ночью ей стало плохо так, как не было еще никогда в жизни.
***
Алена проснулась каким-то рывком, будто ее вышвырнуло из сна. В следующие несколько секунд на нее накатила муторная дурнота, ни с чем несравнимая. И вся она покрылась холодным потом… Съела что-то не то, или снова скачет давление?
Но ей было настолько плохо, что она, которая никогда не вызывала себе «скорую», разбудила мужа:
— Позвони…Попроси, чтобы скорее…
Алена не могла осознать, сколько прошло времени до той минуты, когда в комнату вошел человек в белом халате. Она лежала, стараясь не шевелиться, помнила о том, что ей надо продержаться. На ужин вечером была картошка с маринованными грибами — может, они оказались ядовитыми? Но почему же тогда Костик, который смолотил целую тарелку, сидит рядом с ней, держит ее за руку, на глазах у него слезы, но он ни на что не жалуется…
Кажется, это был фельдшер, не врач – Алена плохо соображала. В белом халате, лет тридцати, но, видимо, не очень знающий…Она пыталась описать ему симптомы, а он то и дело куда-то звонил, консультировался. Костик принес из холодильника тарелку с оставшимися грибами.
— Маслята, — с ходу определил медик. Видимо в грибах он разбирался лучше, чем в медицине, — Не, это не они….
Давление опять оказалось повышенным. В рот – таблетки, в пятую точку – укол.
— Ну что, поедем в неврологию? — спросил фельдшер без особого энтузиазма.
Алена взглянула на часы, висевшие на стене. Третий час ночи…
— Я лучше утром к врачу, — сказала она.
— Правильно, — фельдшер чуть повеселел. Видимо, не доверяя себе, он часто отвозил больных в отделения, своим более опытным коллегам, и за это ему нагорало,— Кто вами там, среди ночи, будет заниматься. Утром возьмете талончик к неврологу…. Ну а если будет трудно встать, то домой врача вызывайте.
У Алены была хорошая закалка. Она настолько не привыкла жалеть себя, давать слабину, что утром через силу поднялась. Кое-как сварила свекрови кашу, а потом попросила Костика проводить ее до больницы.
Они шли медленно. Движения Алены были неуверенными, голова кружилась. По дороге был парк, и они четверть часа посидели там на лавочке – Алене нужно было передохнуть.
Ну и, конечно, когда они доплелись до поликлиники, уже и в помине не было никаких талонов, тем более к единственному тут неврологу. Скандалить Костик категорически не умел. А у Алены просто не было сил.
— Ну хоть к кому-то мы можем попасть? — Костик не нашел ничего лучшего, как подойти к женщине, что сидела за столиком у входа, пшикала на руки больным спиртом и выдавала градусники тем, кто жаловался на температуру.
Алёна посмотрела на щуплую фигуру мужа, услышала отчаянье, которое сквозило в его голосе. Услышала его и санитарка.
— Пошлите, в кабинет доврачебного приема вас проведу,— она грузно поднялась, — Больше вы сейчас ни к кому не пробьетесь…
…Они провели в больнице большую часть дня. Из кабинета доврачебного Алену отправили к участковому с бумажкой, которую велели отдать медсестре. Сестричка вылетала в коридор каждые несколько минут, Алена вручила ей листок, и вскоре ее вызвали.
Терапевту молодая женщина решительно не понравилась.
— Вам бы действительно к неврологу… Запишитесь хоть предварительно….
Потом врач куда-то звонила, договаривалась. В итоге – подала еще одну бумагу.
— Вот по этому номеру вас запишут на МРТ. Скажете номер направления. Но ждать примерно месяц… Мой вам совет – если есть возможность, сделайте платно пораньше….
Довольно далеко от них – двумя автобусами с пересадками ехать час – был платный медицинский центр, где на МРТ Алену записали на следующий же день.
К вечеру, однако, ей стало лучше. И она уже чувствовала себя виноватой, услышав недовольство в голосе хозяина торговой точки. Он согласился отпустить ее еще на один день, но ясно было – если у Алены найдут что-то серьезное, на ее место тут же найдут другую. Но даже не из-за этого боялась она болеть. Черт с ними, с деньгами…. Она согласилась бы какое-то время есть черствый хлеб взамен на возможность отлежаться, перевести дух. Но Мария Захаровна…. Что делать с ней? Представить, что Костик будет хорошо ухаживать за матерью, было невозможно. Даже если он станет стараться изо всех сил. Просто не тот человек.
Алена не так уж много молитв знала, но сидя в ухоженном холле медицинского центра, читала их одну за другой, мысли путались, она сбивалась. Костик держал жену за руку, но он открыл в телефоне новый роман Стивена Кинга, а каждый раз, когда он брался за произведение любимого мастера – забывал обо всем на свете. Вот и сейчас, он, судя по всему, не осознавал, где они находятся, а вместе с романистом бродил по каким-нибудь сумеречным болотам.
Алену позвали. Она тихонько отняла у Костика руку. Он не отрывал взгляд от экрана. Исследование продлилось долго. Сперва более простой вариант – потом с контрастом.
— Мы кое-что нашли, — сказали Алене, — Поэтому если у вас есть возможность заплатить, с контрастом лучше повторить прямо сейчас. Всё равно придется…
Потом этот самый контраст не желал идти.
— Вены рвутся, — пожаловалась одна медсестра другой.
— Поставь «бабочку» посоветовала та.
И снова лежа в этом белом гробу, в сетчатом подобии шлема, слушая звуки, который издает томограф, Алена поняла, что сил волноваться у нее уже нет.
**
…Тогда всё было медленно-медленно. Да, это чудовище ее не видело. Но из рук Алены выпала бутылка. Она летела вниз целую вечность. И в лунном свете блеснули, веером разлетаясь, брызги кока-колы…
Алене казалось, что она превратилась в памятник. Как те две девушки из гипса, что сидели, обнявшись, на площадке перед домиком. У них были отбиты руки, сколоты носы, а глаза какой-то шутник раскрасил в красный цвет. Как не смогли сдвинуться с места эти фигуры, когда их уродовали, так не сможет и Алёна.
Бутылка ударилась о камень. И чудовище мгновенно вскинуло голову. Потому что ему не на кого было отвлекаться. На поляне уже не осталось живых. Существо смотрело в ее сторону, и Алена, помнится, поразилось красоте его лица. И от этого сделалось еще более жутко. В фильмах вампиры все – красавчики, и оборотни тоже – по крайней мере, через одного.
Алена повернулась. Опять-таки медленно-медленно. И побежала. Все было нереально, как во сне. Ей казалось, она может полететь, поплыть над землей. И если она упадет, это тоже будет сродни падению во сне – она не почувствует боли.
А может быть, это чудовище расправит крылья, и через миг догонит ее, и опустится ей на плечи….
Разум уже покидал Алену – в тот миг, когда ее позвал Костик.
— Посидите в коридоре, — сказал ей врач, — Сейчас сделаем описание, и позовем.
Она вышла. В холле ничего не изменилось. Всё также сидела за компьютером полненькая администратор. Костик читал. Мать успокаивала ребенка, который порывался изображать самолет – ему хотелось бегать, раскинув руки, и гудеть…
Алене же захотелось кофе из автомата. И чтобы покрепче. С молоком и сахаром. Автомат тут был. И мелочь была. Но Алена помнила, как ее мутило ночью, и боялась хоть что-то взять в рот. Проглотить.
Врач выглянул из кабинета.
— Вы пришли одна или с кем-то? — спросил он.
— С мужем.
— Может быть, я сначала с ним поговорю?
Алена вздохнула и кивнула в сторону Костика. Он читал.
— Давайте лучше, вы мне самой всё расскажете.
Он заколебался на мгновение, потом сказал:
— Хорошо. Заходите.
Когда Алена села напротив него в кабинете, он протянул ей снимок и заклеенный конверт.
— Это отдадите своему врачу.
— Всё настолько плохо? — спросила она, — Что мне это нельзя читать?
— Не совсем, — рабочий день у врача начался недавно, но взгляд у него уже был бесконечно усталым. А может, он просто не любил сообщать дурные новости.
Повисла пауза в две секунды.
— Ну, — поторопила Алена.
— Скажем так — объём есть…в смысле, образование. Могу предположить, что оно доброкачественное. Но уж очень неудачное место… расположение… Вам все объяснит ваш лечащий врач. Вы, конечно, можете вскрыть конверт и прочитать то, что я написал… Но – не советую… Там профессиональные термины, вы попытаетесь разобраться самостоятельно, станете искать ответ в интернете.. Ни к чему хорошему это не ведет. Ко мне приходила женщина, ничего страшного у нее, в общем-то не нашли, все излечимо… Но она накрутила себя, дочиталась, простите, все кончилось депрессией в тяжелой форме. С тех пор у меня появились эти конверты, и я стал рекомендовать пациентам – предоставьте специалистам разбираться…
— Хорошо, — сказала Алена, — Я вас поняла, спасибо….
Она снова вышла в холл, и некоторое время сидела рядом с мужем. Костик читал. Алена собиралась с силами. Она знала, что лечение мало-мальски серьезной болезни потребует денег, а в ее случае – даже очень больших денег, которых у нее нет и не будет…
Она понимала, что и в городской больнице ей вряд ли скажут что-то утешительное. А значит, впереди было много дел… Надо подобрать слова, чтобы сообщить всё Костику. Он может «сломаться», психика у него хрупкая. Надо будет что-то решать со свекровью. Если бы у них было что-то, что можно продать…И на вырученные деньги нанять сиделку. Если они не отыщут денег, надо хотя бы договориться с соцработником. Вполне вероятно, Мария Захаровна через какое-то время всё же поднимется….
Алена закрыла лицо руками и некоторое время так посидела. Не раскисать! Выжить! Выжить! Не раскисать… Ей через многое пришлось пройти, но она не считала себя мужественным человеком. Она так боялась боли, тошноты, беспомощности, физических и душевных мучений…. И сейчас, как никогда чувствовала себя одинокой. Надо было держать себя в руках, ведь даже этот, первый врач, который увидел, что с ней, отнюдь не сказал, что всё безнадежно….Напротив, он предположил добро, а не зло…. Значит, не надо складывать лапки… Пусть на смену отчаянью, которому она не могла не поддаться хотя бы на несколько мгновений, придет здоровая злость, которая позволит горы свернуть, борясь за саму себя.
Костик поднял голову – он дочитал главу.
— Поехали домой,— сказала Алена и погладила его по плечу, — Я тебя покормлю.
…Последующие месяцы были настолько тяжелыми для семьи, что не с чем их сравнить. Алёна отлежала свой срок в больнице, и тут уже врачи не послушались ее, они действовали так, как привыкли. Вызвали Костика и все сообщили ему. Да, опухоль доброк-ачественная, но местоположение не позволяет ее удалить. А чем дольше идет время, тем больше риск перерождения. Да и в любом случае образование будет расти… Так что прогнозы не радужные.
Волосы у Костика были русые, невнятного, тусклого цвета. Алена знала старика с такими волосами. В восемьдесят лет он еще не поседел. Зато у Костика появились седые нити.
— Ты говорил с врачом? — спросила Алена.
— Да, — сказал он и заплакал.
А вот свекрови становилось лучше. Не зря Алена в свое время вложила в нее столько сил. Пожилая женщина уже садилась в постели. Да что там, опираясь на палку, она могла перейти из одного конца комнаты в другой.
Свекровь позвонила знакомой, у которой была своя знакомая, какая-то знаменитая бабка-травница, которая «мертвых поднимала». Костик, не говоря Алёне ни слова, продал свой телефон, съездил «на Кряж», где жила травница, и вернулся с банкой настойки.
— Кончится – она еще даст. Говорит – многим помогло. Прожили гораздо дольше, чем им врачи отпускали,— глаза у Костика снова подозрительно блестели.
Алена хотела утешить его, но ей трудно было подбирать слова. Да и если не юлить, надо было сказать что-то вроде: «Приучайся потихоньку жить бе меня».
Более-менее сносно она чувствовала себя только посреди дня. Чем ближе был вечер, тем страшнее ей становилось. А темнело все раньше. Взглянешь на мрак за окном, и понимаешь, что впереди – бесконечная ночь. Хуже всего Алене было, когда она лежала. Голова наполнялась болью, и ничто не приносило облегчения. Оставалось только плакать от бессилия и тоски. Алена как могла тихо по несколько раз за ночь ходила на кухню, пила обезболивающие таблетки. И ближе к рассвету засыпала, но не лежа , а сидя в кресле.
Снадобье травницы не помогло. Впрочем, лекарства, прописанные врачами, тоже не дали особого эффекта. Теперь Мария Захаровна, у которой был чуткий сон, по несколько раз за ночь просыпалась от стонов. Алена старалась сдерживаться до последнего. Но когда ей удавалось задремать, эти стоны все же прорывались.
Денег в семье тоже оставалось – чуть да маленько. Костик хотел устроиться работать – и не смог. То есть, его, наверное, куда-нибудь взяли бы, но в своем нынешнем состоянии он просто не мог ни на чем, кроме Алены, сосредоточиться. И, наконец, настал день, когда мать добрела до его комнаты, села с трудом. Помолчала, а потом сказала:
— Узнавай про хороший хоспис. Надо отдавать Аленушку туда. Здесь, с нами, она только измучится.
***
Этот хоспис не был хорошим. Просто он был единственным. Без других вариантов. То есть, конечно, если бы у их семьи было много денег, и они могли поискать что-то в других городах или даже в другой стране…. Но нет, нет…
Здешний же хоспис был переделан из дома престарелых. И даже кое-какие питомцы дома тут остались, и отсюда же, из хосписа, перешли в мир иной. Двухэтажное блочное здание на окраине города.
Хоспис не производил мрачного впечатления. Кое-кто, проходя мимо, мог бы принять его за детский сад – только без площадок с разными качельками и горками. Персонал был под стать — добродушные тетки, которым скоро пора на пенсию, или кто уже получал ее, но продолжал работать. По мере сил они старались облегчить страдания пациентов, но никогда не стали бы делать что-то лишнего, дополнительного, помимо своих прямых обязанностей, никогда не приняли бы судьбы тех, кто тут лежал, близко к сердцу.
Однако тут был врач и те лекарства, которые другим путем получить было бы трудно.
Костик сначала наотрез отказался отдавать Алену в хоспис. За эти годы она стала ему ближе, чем мать, он цеплялся за нее, как за старшую, за сильную, за ту, без которой не мыслил себе жизни. И его родная мать плакала украдкой, и сама себя спрашивала – за что судьба так обошлась с ее сыном? Алена уходит, а она сама – уже стара, и не сможет помочь своему мальчику, который настолько не приспособлен к жизни.
Алена же до поры до времени держалась, еще надеялась выкарабкаться. Но теперь редким было утро, когда ее не будила отчаянная головная боль. А как-то ночью, когда она пошла в уборную, и снова потеряла ориентацию, со всего маху ударилась о дверь, разбила лицо. Прибежавший Костждик застал жену, сидящей на полу. Алена вытирала кр-овь под носом и плакала жалобно, как ребенок.
— Я больше не могу, — сказала она, — Сделай что-нибудь….Ведь ничего, ничего не помогает…
Костик стиснул зубы. До утра он не спал, а рассвет встретил у дверей поликлиники – пошел просить для Алены направление. Но пока шло оформление, а потом –пока они ждали, когда освободится место в хосписе – Алена еще пыталась решить дела, без которых не могла бы уйти спокойно.
Наглотавшись таблеток, она лежала в постели, подперев не только голову, но и руку, которой держала телефон. Ей удалось договориться с соцработником из собеза — женщина будет приходить к Марии Захаровне в частном порядке и за небольшую плату помогать ей.
Девочки, с которыми Алена приятельствовала на рынке, потрясенные тем, кто с ней случилось, тоже старались помочь. Одна пообещала приносить те продукты, что не удалось продать — все-таки семье будет легче. Другая через своих знакомых устроила Костика на вахту в школу искусств.
— Там делать почти ничего не надо, — сказала она, — Сиди и ключи выдавай. Но хоть какая-то копейка. Плюс пенсия матери. Проживут.
Алена отметила это слово «проживут». Это была уже жизнь после нее. Можно было бы плакать. Но она чаще удерживалась от слез. Во-первых, после голова болела еще сильнее, во-вторых, что толку? Сейчас Алена не столько уже надеялась пожить еще сколько-то, как мечтала о минутах, когда ей становится легче.
И, в конце концов, хоспис начал казаться ей единственным местом, где смогут что-то сделать с этой болью. Алена уже просила Костика
— Отвези меня туда поскорее…
Настал день, когда это случилось. Они старались делать вид, что все идет как обычно. Блинчики с повидлом на завтрак. Кофе. Вызов такси – а что, обычно дело… Но все трое были уверены – Алена уходит отсюда, из этого дома, навсегда. И когда молодая женщина «присела перед дорожкой», лицо у нее было белое-белое.
Всего-то и вещей у Алены набралось, что дорожная сумка и пакет. В хосписе на всякий случай велели принести памперсы, бумажные полотенца, салфетки. Вот все это как раз в большой белый пакет из «Пятерочки». Пока ждали такси, Алена успела на несколько мгновений задуматься – а может быть, нужно было туда – где отмель круто уходит в море… Нырнуть и….Остаться…. Но море было холодным, зимним… Но у нее никогда бы не хватало сил одной дойти туда. А если бы она попросила Костика проводить ее….
Беспомощный в повседневной жизни, в самые острые, критические минуты он понимал и поддерживал ее. И, может быть, он не отказал бы в ее просьбе. Но его бы потом обвинили…
— Такси приехало, — Костик подхватил вещи, — Сиди, я сначала загружу все в багажник, а потом провожу тебя вниз.
Вернувшись через несколько минут, он в нерешительности остановился в дверях.
— Может быть, мне тебя отнести?
— Тогда мы оба чебурахнемся с лестнице,— сказала она.
Костик узнал ее прежние интонации, и рассмеялся вместе с Аленой. А потом заплакал. Алена плакала редко, а он в последнее время – почти каждый день. За нее.
—А меня-то обнять? — Мария Захаровна каким-то образом доплелась до комнаты, прижала к себе Алену, целовала ее и крестила,— Девочка ты моя, милая…
Они обе знали, что в хоспис к Алене свекровь не сможет приехать. Мама ее будет навещать, а Мария Захаровна — уже нет.
…Палата была одна из худших. В основном, пациентов размещали на втором этаже. Но имелась одна комната и на первом. Богом забытая. В конце полутемного коридора, и сама тоже мрачноватая – окно выходило на северную сторону, да еще и на высокий глухой забор.
Соседкой Алены оказалась крепкая еще старуха, с неприветливым выражением лица. Она смотрела, как размещается новенькая, как Костик раскладывает на тумбочке вещи Алены. Кровать старухи была в глубине комнаты, там стоял шкаф с полками, и на них было разложено ее добро. Место Алены - у окна. Но подоконник заставлен иконами соседки.
Костик поднес ладонь к окну:
— Дует… Я принесу липкую ленту, заклею…
Алена не узнавала своего мужа. Вместе с тем — это была надежда, что Костик может быть, потом, сможет немножко приспособиться к жизни… Потом, когда она…
Старуха, видимо, решив, что дала им достаточно времени, снова включила маленький телевизор, стоявший возле ее кровати.
Позже Алена узнала, что Валентина Фёдоровна смотрит все. Экран зажигается, как только старуха откроет глаза. А когда вечером она засыпает, то часто забывает выключить телевизор, и это за нее приходится делать Алёне.
Еще стало известно, что есть шанс переехать наверх – где теплее и светлее. Время от времени там освобождаются места, понятно, по какой причине. Но надо попросить врача или сестру хозяйку. Хорошо попросить. Или место отдадут тем новеньким, которые могут это сделать. А у Алениной семьи – каждая копейка на счету.
В тот же день к ней заглянул врач.
— Вы же ходить пока можете? Тогда придете ко мне сами, я в сто четвертом кабинете.
Это «пока еще можете» не радовало. Может быть, подсознательно Алёна, увидев белый халат, надеялась, что здесь как-то будут лечить, притормозят хотя бы…Но когда она пришла к Игорю Николаевичу, тот лишь спросил:
— Чем дома обезболивались?
Алена назвала препарат.
— Ну, этого у нас нет. Назначу вам немножко другое… И вот эти вот уколы…
— А если не поможет? — спросила Алена с невольным страхом.
— Не поможет – тогда и будем думать, на что вас сажать, — Игорь Николаевич кивнул, отпуская пациентку, и Алена в который раз мучительно задумалась — права ли она, согласившись приехать сюда?
…Наину она впервые увидела через три дня. Была пятница. Алена, путавшая в последнее время дни недели, это хорошо запомнила. Уж слишком тоскливо оказалось тут, уж очень ждала она выходных, когда приедет Костик.
Валентина Федоровна словно не понимала, что ее соседка по палате нуждается в уходе и заботе еще больше, чем она. Старухе казалось — раз Алёна молодая, значит, ей легче, и сил у нее больше. Поэтому она не стеснялась, не то, что просить, а даже командовать.
— Подай мне судно… Выключи свет… Позови сестру…
Алена думала, что тут, в хосписе, не будет бояться ночей. Врачи рядом, и, возможно, ей назначат снот-ворное. Оказалось, ночи тут такие же длинные и тяжелые. Даже еще хуже. Шел декабрь – самые короткие дни. Светало у них в комнате, в последнюю очередь. Алена не могла спать, из-под двери лился свет – в коридоре горела лампа. Ноздри щекотал запах хлорки. Молодая женщина стала очень чувствительна к запахам.
Единственное, что отвлекало Алену – телефон. Ночами она читала. Старуха просыпалась, видела подсвеченное лицо Алены, начинала ворчать – дескать та ей мешает. Сама же Валентина Федоровна просыпалась еще до общего подъема, чтобы спокойно помолиться, как она говорила. И молилась громко, нараспев, перечисляя по именам свою многочисленную родню — как живых, так и усопших.
А потом появилась Наина. В тот час, когда они никого не ждали, когда близился вечер, и Валентина Федоровна задремала, Алена же к безмерному своему облегчению выключила опостылевший телевизор.
Женщина средних лет, с выбеленными волосами, постриженными коротко, как у мальчика. Одета она была очень ярко – на плечах шаль, словно состоящая из цветных ромбов, в ушах крупные серьги с красным стеклом…Позванивают.
— Привет, — сказала гостья.
И, не обращая внимая на Валентину Фёдоровну – во-первых, та спала, а во-вторых, как выяснилось позже, Валендра отвергла Наину раз и навсегда, женщина подсела на кровать к Алене.
— Поговорить не хотите? — спросила она.
— О чем? — устала откликнулась Алена, — Вы разве психолог?
— Не похоже? — женщина засмеялась, — Тут вообще-то положен психолог по штату, но его никак не найдут. А я – нет… Я что-то волонтера, наверное, да? Со мной можно поговорить. Поплакаться. Посмеяться. И даже тайком покурить под лестницей. Почему вы такая грустная? У вас что-то стряслось?
Алена посмотрела на нее немножко как на сумасшедшую. Стряслось? Она оказалась здесь и готовится уме-реть в этих стенах, вот что у нее стряслось…
— Хотите, я вам погадаю, — предложила гостья, — Могу по руке, могу на картах. Меня родители назвали Наиной, помните, как у Пушкина? Так что я немножко колдунья, имя обязывает….
— Я сама знаю свою судьбу, — коротко сказала Алена, — Тут даже не нужно быть гадалкой.
— Ну бросьте, — протянула Наина, и оглянулась на соседку Алены, — Я понимаю, с ней трудно… Но она скоро переедет наверх. А давайте устроим вам что-нибудь хорошее. Какой-нибудь маленький праздник…
— Что же, например?
— Ну хотя бы… кормушку за окном повесим, — не сдавалась Наина, — Будете кормить птиц, у вас появятся знакомые птахи, станете их узнавать… Или я принесу вам какие-нибудь комнатные цветы. Вы лежите у окна, подоконник широкий. Будет у вас свой зимний садик…
— Валентина Федоровна не даст подвинуть свои иконы. Слушайте, — голос Алены стал даже резким, она редко таким тоном говорила,— Зачем вы все это делаете? Приходите, выслушиваете, стараетесь развеселить…Вам-то зачем все это надо?
— Так всё плохо? — вместо ответа спросила Наина, а потом добавила с видом заговорщицы, — А хотите, я вам расскажу…
— Только не надо мне говорить, что в соседних палатах лежат люди, которым еще хуже. У каждого своя боль. Мне и собственной хватает…
— Хотите, я расскажу вам про дом на краю отмели, — продолжала Наина, — Ведь, может быть, вы еще выйдете отсюда…
— Я? Выйду? Уж издеваться-то не надо…, — в голосе Алены послышались слезы.
— А почему нет? Если вас немного подлечат, вам станет легче… Тогда вы еще сможете попробовать его отыскать.
Только теперь Алена вслушалась в эти слова «Дом на краю отмели»… Кажется, кто-то об этом уже говорил. Тысячу лет назад.
Наина поудобнее устроилась. Обхватила коленями руки.
— Раньше считалось, что это городская легенда, — сказала она, — Ну все знают, конечно, все смотрели кино про разные там аномальные дома… Где-то живут призраки, где-то происходят странные явление… «Проклятие» опять же, японский ужастик, да?
Благодаря Костику с фильмами ужасов Алена была хорошо знакома.
— Но это не совсем из той оперы, — продолжала Наина, — Этот дом…он просто «живой»… Как вы и я. И к нему можно прийти. Чувствуете разницу – не «в него войти», а «к нему прийти». Одни говорят, что он выполняет желания, другие считают - там можно узнать свое будущее, получить ответы на какие-то вопросы. Ну а третьи полагают – там можно избавиться от врагов.
Вспомнила! Да, тысячу лет назад, не меньше, об этом рассказывал Валерка.
— Это все ла-жа, — не выдержала Алена.
— Не скажите, — протянула Наина, — Я знаю человека, который там побывал. И он…. Тоже лежит здесь…В этом хосписе.
— Выходит, сказка ему не помогла? Неудивительно. Странно, если бы вышло иначе.
— Там все сложнее, — сказала Наина, — Я вам сейчас его покажу…. Вы еще тут встретитесь.
***
Дом ждал… Его сон был именно ожиданием. В последнее время его находили редко. Склоны гор тут настолько густо поросли лесом, что приходила на ум сказка о Спящей Красавице. Хотя отродясь тут никаких красавиц не было… Пожалуй, одну-две тропки можно было бы отыскать – чуть приметных, вьющихся там, где слегка расходился кустарник. Но из туристов, жадных на впечатления, о доме никто не знал, а среди местных место это негласно считалось недобрым.
Проще было бы сюда добраться по отмели. Не в шторм, конечно. Когда штормило, волны захлестывали обрывистый берег, и затея становилась совершенно гиблой. Но когда на море был полный штиль — вполне возможно становилось сюда прийти, прошлепав — от дикого пляжа — полчаса по мелководью. И вот тогда-то можно было заметить вырубленные в скале ступени — уже значительно разрушившиеся, осыпавшиеся. Но еще реально было по ним подняться.
И вот он, дом…Даже у тех, кто ничего не знал о нем, при первом же взгляде создалось бы впечатление, что он живой и спит. Цвета он был темно-серого, даже голубовато-серого, и уже этот оттенок навевал мысль о сумерках. Единственная входная дверь была настолько массивной, тяжелой, что взломать ее удалось бы разве что с помощью тарана….
Окна же когда-то тут имелись — вы сразу различили бы их следы, но по прихоти хозяина их также заложили камнями. Оставалась разве что труба… Но никто еще не попробовал попасть в дом таким экстремальным способом.
Даже из местных мало кто с уверенностью указал бы, где находится это место – разве что начал бы изучать в интернете те особые карты-фотографии, на которых местность видна будто с высоты птичьего полета. На них – да, дом можно было увидеть. Потому что, как ни крути, он был материален и выстроен человеческими руками. Оставалось только гадать, чего стоило сюда, в глушь, таскать все необходимое для его возведения.
Видна была на картах и обширная отмель – она обозначалась светло-серым цветом, а если сильно увеличить изображение, можно было увидеть даже отблескивающую поверхность воды, мелких волн. Зато сразу за отмелью карта показывала такую темно-синюю глубину, что даже не пробуй достичь дна…
Согласно тем немногим, куцым легендам, которые ходили среди жителей южного городка, дом тут был всегда, и Бог весть, кто его построил. Хотя ясно было, по крайней мере, что он гораздо моложе древней крепости, на чьи развалины ходили посмотреть туристы.
И едва ли нашлась пара человек, которые в своих рассказах приблизились бы к истине. Приезжал де сюда когда-то эксцентричный богач, которому денег девать было некуда. Приглядел место, а потом привез такого же сумасшедшего архитектора. С края земли. Из далекой Португалии. Чтобы построить дом, в котором осталась бы его душа. Богач был болен, оставалось ему жить недолго, и вместо роскошного памятника, вместо мавзолея – он хотел, чтобы душа его поселилась в доме.
— У себя на родине ты строил такие соборы, что ветер, как на органе играл на каменных струнах, — сказал он зодчему, — Ты можешь оживить камень, связать землю и небо. В доме, который ты построишь, я хочу доживать, из него я хочу уйти, и в нем хочу остаться….
Архитектор был веселым человеком. Может быть потому, что его переполняла жизненная сила, ему и удавалась его работа. Он прожил в этих краях два года, и все это время тосковал о своей родине.
Ни одно вино не казалось ему тут слишком крепким, ни одна песня не веселила душу. Но выполнить заказ, равный которому он никогда не получит, стало для него делом чести.
А потом веселый португалец перестал появляться в городе, куда он так часто приходил прежде – и говорили, что он уехал. Никто не видел и хозяина дома, хотя работа была уже закончена. Исполнил ли он свое намерение, и приехал ли сюда, чтобы провести тут последние дни, или передумал, и отправился отдавать Богу душу в какую-нибудь благословенную Италию, никто не знал.
Но те, кто захотел отыскать дом, хотя бы просто для того, чтобы поглазеть на него, рассказать могли немногое. Никому не удалось увидеть двери открытыми, застать какие-то проблески жизни. А потом кто-то сказал, что хозяина уб-или…Не успел он дождаться своего часа.
Но, скорее всего, всё это было враньем. Потому что не было никаких похорон, не приезжали родственники и друзья, чтобы оплакать поко-йного. Словом, был это – человек-призрак. То ли существовал он, то ли нет — теперь уже узнать нельзя.
С тех пор дом спал. И, казалось, засыпало и всё вокруг него. Здесь не было слышно птиц, ни лисицы, ни ежи, ни даже ящерицы не пытались обжить это место. Почему-то только ужей оно не пугало. И те, кто все же добирались до Дома на отмели, могла увидеть как то там, то здесь, черными струйками вьются, текут змеи.
Из построек больше ничего не сохранилось. Кроме небольшого пруда, который, видимо, питал какой-то подземный источник, так как вода тут все еще была, правда, мутная, и затхлая…
Говорили — и это уже точно была легенда, что иные гости заставали двери дома открытыми. А те, кто входил внутрь, слышал, как тихо дышат серые стены…И трещины на них словно сами собой складывались в узоры. А потом начинали походить на чьи-то лица, застывшие в отчаянье и муке. И бывало — раз в тысячу лет — что дом кого-то привечал, принимал за своего.
Но это без сомнения являлось враньем.
**
Конечно, Наина заговорила про Дом на отмели просто для того, чтобы у Алены появились какая-то цель в жизни. Сначала в ход были пущены аргументы послабее. Кормушка за окном – впереди зима, надо дожить до весны, чтобы кормить птиц. Иначе, кто о них позаботится. Из той же оперы были и цветы в горшках, свой зимний садик. Ну да, ну да… Андерсен, помним. Больная девочка и горошинка, которая у нее выросла.
Когда Наина увидела, что ее предложения нимало не соблазняют Алену, она отыскала в своем арсенале средство более сильное. Дом, который может вернуть здоровье. Надо встать на ноги, на этих же своих ногах отсюда выйти и его отыскать. А зачем столько усилий? Может, просто взяться за бумажных журавликов?
По большому счету, у Алены теперь была другая цель, чтобы встать. Она решила подняться на второй этаж и своими глазами взглянуть на человека, который… Наина сказала ей номер палаты, назвал имя – Александр. У него цир-роз, ухаживать некому, так что доживает свой век здесь.
— И это говорит о том, что дом ваш – ничуть не волшебный, — подытожила Алена.
Она называла себя ду-рой, потому что додумывала парадок-сальную ситуацию – ее у-б-ьют в хосписе. Где вообще-то должны продлять жизнь. Наина сказала, что мужик этот нечасто встает с постели, но вдруг он ее увидит, узнает, и решит довершить то, что ему не удалось когда-то. Она же свидетель, в конце концов.
Хотя – совершенно не факт, что этот мужик запомнил ее. Тогда была ночь, он, судя по всему, находился в совершенном неад-еквате, И даже если видел ее мельком, при свете луны, то вряд ли успел хорошо рассмотреть. Да Алена еще здорово изменилась с той поры.
Это у нее его лицо запечатлелось в памяти.
Да и даже бы если он мог ее узнать, чем грозило ему правосудие? Если его раньше не отыскали и не посадили… Что теперь, когда жить ему оставалось, по словам Наины, считанные недели.
Алена решила на него посмотреть. Хотя лечащий врач поначалу понравился ей не слишком, все же, похоже, он был профессионалом. Те лекарства, которые он ей назначил уже облегчили ее состояние. Хоть и ненамного, но всё же. И если раньше Алёна с безразличием относилась к окружающей обстановке, то сейчас ее все больше стала раздражать соседка по палате – со своими семечками, которые она щелкала целый день, с этим вечно бубнящим телевизором и повелительными интонациями. Иначе бабка с Аленой не разговаривала.
Суп, который принесли на обед, выглядел неказисто, но показался Алене удивительно вкусным. Давно она не ела с таким удовольствием. Даже сил вроде как-то прибыло. И после, когда старуха взялась смотреть шоу, в котором — на последней минуте – зрителям предстояло узнать результаты теста ДНК, и выяснить, кто от кого родил, Алена завязала потуже халат, и отправилась в Большое Путешествие..
Больше всего она боялась подниматься по лестнице. Вообще лестницы стали ее главным страхом. Вдруг опять закружится голова, Алена покатится по ступенькам….Но к огромному своему удивлению, Алена увидела, что в хосписе есть лифт. Да, вот такой сервис – между первым и вторым этажами.
В лифте Алена ехала с кастеляншей, которая везла большой тюк чистого постельного белья.
— Погулять хочешь? — спросила женщина, — Иди, это можно, там у нас красиво…
На втором этаже и правда было светло и уютно. Само здание по себе было не таким уж большим, особо идти некуда. Но имелись тут две рекреации, где на полу лежали ковры, на подоконниках теснились цветы. И наверное, на этих диванах неплохо было бы посидеть с книжкой. Если, конечно, забыть, что тут всюду смерть.
Алена же миновала эти приветливые уголки, пошла дальше, отыскивая палату с нужным номером. В коне концов, он же не один лежит…. Она просто приоткроет дверь и посмотрит. Убедится, что память ее не подвела, что это действительно тот самый человек.
Александр лежал один. И это действительно был он. Мужчина спал. Алена стояла на пороге и глаз не могла отвести от лица, которое снилось ей ночами. Сколько раз она просыпалась со сдавленным криком, больше похожим на мычание, и будила Костика.
— Чего ты тут? — окликнула ее санитарка, — Место высматриваешь? Я знаю, что ты с нижнего... В женских палатах пока не освободилось. Это тут вчера деду-шка умер, завтра другого привезут. А когда у женщин появится, сначала, наверное, соседку твою поднимут. Она раньше сюда легла, первая на очереди.
— Да мне это неважно, — сказала, как отмахнулась Алена, — Мне показалось, что… тут мой знакомый…
— Надо же, — санитарка подошла к ней поближе, — Неужели у него кто-то появится? У нас редко так бывает, чтобы к человеку никто не ходил. Ну вообще никто.
— Неудивительно, — пробормотала Алена.
— История ж известная, — продолжала санитарка, — Так что обозналась ты, девка. Скорее всего, не знаешь ты этого человека. Он много лет в пси-хушке лежал.
— Так вот он откуда сбежал… Там ему самое место.
— Ну а что ж ты хочешь. Он уже немолодой, за пятьдесят ему…Еще афганскую застал. Оттуда не он один вернулся…со сдв-игом маленько. У меня вон у знакомой сын…там еще хуже.. Уходил нормальным парнем. А вернулся как одержимый. На мать нередко руку поднимал, она его боялась. А то возьмет у племянника игрушечный автомат и давай в телевизор стрелять. Фильм ли там идет, или передача какая. Сидит, и прямо экран «расстреливает»…Мать его тоже очень хотела «сдать», надеялась, может, вылечат. К врачу ходила — а тот ответил, что, мол, права ему такого не дано. Пусть сын сам придет, и скажет, что согласный лечиться. Ну а разве ж он придет сам?
— Я знала людей, которые приходили и после аф-ганской, и после че-ченской вполне нормальными,— возразила Алена,— Не первый день на свете живу.
— Так для Сашки это было только начало, — сказала санитарка, и Алена отметила, как по-свойски она зовет больного, — Он женился, девочка у них родилась. Правда, жена после операции инвалидность получила, а девочка того…с Д-ауном…Но он их очень любил. Как говорится — на руках носил обеих.
Все это время дверь оставалась чуть приоткрытой, и обе женщины смотрели, как Александр спит.
— У них был дом, хороший такой,— обстоятельно рассказывала санитарка, — Сашка там каждый камушек отделал, каждый цветочек вырастил. Как говорят сейчас…дизайнер, да? Его друзья сбросились, и дочке его коня купили. Маленького такого. Чтобы она, значит, ездила…Для здоровья…
А сам Сашка летал вахтой…И вот без него их и уби-ли. Наверное, ограбить хотели. Хотя там особо и взять было нечего. А потом дом заперли и подожгли. Он вернулся, и всё, — санитарка махнула рукой, — Поехал.
— Нашли того, кто это сделал? — спросила Алена.
— Говорят, компания какая-то молодая…Не нашли никого. А он с тех пор и лечился. Знаешь, за городом у нас есть такая больница…Так он оттуда или сбегал, или пытался сбежать, не знаю уж
— А что Наина говорит?
— Выдумывает она всё, — санитарка снова взялась за ведро и швабру, — Терпеть я не могу всех этих ясновидящих и экстрасенсов. Ты знаешь, что к нам раз в две недели батюшка непременно приходит? Даже комната особая есть, он там молебен о здравии служит. Можно исповедаться, причаститься…Вон, соседка твоя всегда в первую очередь…
— Значит, вы о таком Доме не слышали? Просто Наина говорила, что Александр там побывал.
— Верь ей больше. А еще в инопланетян и летающие тарелки.
Алена в последний раз взглянула на спящего. Тяжелая рука с набухшими венами лежала поверх оделяла. На ней была татуировка – роза.
Алена медленно-медленно побрела к себе на первый этаж. Она начисто забыла про лифт, и спускалась, держась за перила. Пожалуй, Наина права. Хочешь позитива — разведи цветы на подоконнике. Хочешь сверхъестественного — купи книгу сказок.
….Соседка ее, Валентина Федоровна смотрела соревнования по фигурному катанию. Рядом с ней лежала газета, а на ней высилась целая горка семечек. Алена легла на свою кровать, отвернулась к стене и натянула на голову покрывало.
Окончание далее...
Автор Татьяна Дивергент
Алёна уже не задумывается о том – любит ли их, они перешли в разряд, как говорят. «глубоких родственников». И Алёна не мыслит жизни без Костика, как, например, без левой руки, потому что «правой рукой» муж, безусловно, не является.
Алене кажется, что шея и плечи у нее постоянно болят именно из-за того, что она много на себя взвалила. Когда-то она прочитала подобную мысль то ли у психолога, то ли просто у блогера, но безоговорочно поверила ей.
Очевидно во всём этом только одно – конца краю пути с этой ношей на плечах не предвидится. Разве, что Мария Захаровна уйдёт на тот свет. Но Алёна даже думать об этом боится. Слишком мало у неё родных людей, чтобы ими разбрасываться. Так что проще с утра, когда крю-чит от боли, заки-нуться какими-нибудь таблетками.
Но жизнь без маленьких радостей - всё равно, что выживание без глотков свежего воздуха. Душно, и понимаешь, что долго так не протянешь. Сойти с ума Алёне нельзя —не на кого оставить Костика и свекровь. Погрузиться в нирвану анти-де-прес-сантов тоже никак невозможно. Надо пахать. А значит - выкручиваться, чтобы перехватить чего-то хорошего у жизни.
Аленина радость начинается вместе с рассветом. Ещё не нужно никого кормить, и лекарства свекрови пить рано. Можно час или полтора пожить в детстве, побыть беззаботной, как девчонка. Алена одевается по погоде, но, начиная с мая, под одеждой у нее неизменно – купальник.
Она бежит к морю. Именно бежит, потому что если идти прогулочным шагом, то: а) потеряешь больше времени, а ей на работу, б) непременно кто-то привяжется — куда это девушка направляется одна - в такую плохую погоду? Нельзя ли к вам присоединиться? А вы местная – может, знаете тут какие-то красивые места? Не найдется ли мелочи на опохмелиться, то есть на хлеб — выберете варианты. Алена предпочитает, чтобы ее принимали за одну из тех крейза-нут-ых бегуний, к которым лучше не приставать: в борьбе за здоровый образ жизни — они всё снесут на своем пути.
Конечно, первая на пути - набережная, и «официальный» пляж…Алену он не интересует. Глубина тут нарастает быстро, но рядом в море впадает речка, которая течет через весь посёлок, и лучше даже не задумываться, что в нее сбрасывают. Да и море в районе пляжа «пустое», на дне-- один песок. Лишь покачиваются на волнах красные буйки.
Ещё нет спасателей, нет и торговцев. Алёна покачивает головой, вспоминая попугаев. Немножко позже, когда подтянется народ, тут появится сво..ло… хороший человек Рафик с двумя попугаями ара. Сядет на лавочке в тени, а несчастных птиц, прикованных к жердочке, оставит на весь день под палящим солнцем. В самом центре набережной, чтобы туристы не могли их обогнуть, чтобы дети уговорили родителей «сфотографироваться с попугайчиком».
Алена представляет, что на родине ара живут в тропических, но всё же лесах, укрываются под широкими листьями от немилосердных лучей.
У Алены никогда не хватит денег, чтобы выкупить попугаев, но она уже пообещала свернуть Рафику шею, если тот не перенесет бедолаг в условный южный тенек. И что-то было в ее взгляде такое… Короче, всё равно нужно завернуть сюда как-нибудь днем – проверить, прислушался ли этот, в общем-то трусливый тип к ее угрозе.
Набережная с ее гостиницами, кафе и торговыми палатками, заканчивается. Впереди турбаза со своим пляжем, потом домик рыбаков – их лодки и сети, а дальше, за скалой- начинается дикий пляж. Но народ сюда ходить не любит – сплошные камни, большие, с острыми краями…И водоросли в море растут густо – не зайдешь в воду толком, ноги скользят как по намыленному полу.
Сюда ходят ребята из художественной школы – рассаживаются на валунах как воробушки… все с альбомчиками. Но эти дети приходят днем, а Алёна – на рассвете.
Спортивный костюм слетает с нее точно сам собой. И несколько мгновений Алена стоит, впитывая всей кожей – свежий воздух, первый солнечный свет… Потягивается, и разве что не постанывает от наслаждения. Надевает маску. А потом бежит в море, точно бросается ему в объятия. Ей надо миновать довольно обширную отмель, но она приноровилась — и не скользит.
Наконец, Алена исчезает. Вот только что была ее тоненькая фигурка вдали – и нет. Глубина здесь не такая уж большая, просто обрыв – и сразу метров двадцать пять. Если бы с маской и трубкой скользить по поверхности - внизу расстилался бы лишь голубой туман.
Но как Алена спешила навстречу морю, так теперь она спешит в глубину. Она понятия не имеет о такой штуке, как фридайвинг, и, скорее всего, у нее нет к нему особого таланта - она остается под водой разве что чуть дольше, чем обычный человек. Но здесь – ее мир, мир, где она обретает удивительное спокойствие.
Тут можно встретить рыб, медуз, крабов…. Можно положить на ладонь рапана…Здесь издали видишь того, кто к тебе подплывает, а чаще – учитывая, что здешние обитатели мелкие – Того, кто удирает от тебя.
Здесь нет мужчин двухметрового роста, пахнущих потом…мужчин с безумными глазами, и но-жом с руках…. Для Алены подводный мир — это голубая планета, где подобных хищников не бывает, где они невозможны…
Наверное, в свое время ей нужно было бы всё это проговорить с психологом, «довспоминаться до самого дна», в сотый, и в тысячный раз, с мельчайшими подробностями. Пока тот чёрный колодец, в который не превратилась ее память, не опустеет, пока не развеется морок… Но кто предлагал ей тогда психолога?
А ведь всё случилось почти здесь…Над той турбазой, что выходит на берег, есть еще одна. Она повыше - на склоне горы, в лесу…Вернее, даже не турбаза, бывший лагерь, ныне заброшенный… И черт их потянул тогда, на эту… нет, не готику, какая там готика…. Их потянуло «в атмосферное место». Сидеть всю ночь у костра, рассказывать друг другу страшилки, а если к рассвету захочется спать, то в незапертых корпусах сохранились даже кровати… Хотя спать никто не собирался….
Но из их пятерки – трое парнишек и две девчонки… четверо уснули навсегда…
И даже если бы их было больше…просто стало бы больше и жертв.
Алёна усаживается на вершину подводной скалы...Эффектное зрелище получается, если глядеть с берега. Девушка-русалка. Голова её и плечи – над водой, все остальное – в море. Сегодня нет волнения, и можно сидеть сколько угодно. Хотя времени у Алёны остается мало. Перевести дух, еще раз нырнуть – и домой.
Она снова погружается в воду. Еще одна вспышка памяти…
Алёна бежит по лесу, и вдруг видит юношу, примерно своего ровесника. Ему тоже лет семнадцать-восемнадцать…И хотя она тогда мало что соображала от ужаса, все-таки успела удивиться – откуда он здесь, на рассвете, в лесу, этот ботаник в очках с черной оправой?
А он сделал ей знак – мол, сюда…. Хотя ясно было, что защитить ее он не сможет. Куда-там! Если даже Артем, который был спортсменом…Да этот киборг его даже не счел противником…Нани-зал на тот длинный серебристый кли-нок, и бросился дальше – за Валеркой….
Но этот странный мальчик настойчиво и даже раздраженно манил ее рукой, а как только она, задыхаясь приблизилась, схватил за кисть и потащил куда-то…Алена знала, что тут рядом— развалины древней крепости, местная достопримечательность. Впрочем, какие там развалины…Не каждый, даже сведущий понял бы, что здесь что-то было. Сохранилось лишь небольшое возвышение – остатки крепостной стены, и густо тут рос подлесок. И вот парнишка увлек ее в какую-то довольно глубокую выемку. Обнажились корни дуба, осыпалась земля, и кое-как там можно было укрыться.
По тому, что мальчик этот прижал палец к губам, Алена поняла – ему ничего не надо объяснять. Он знает, что там, в лесу, сейчас мечется дикий зверь. Может, у него приступ безумия, а может он сбежал из тех мест, где подобных ему держат за толстыми железными дверьми, хорошо, если не на цепи…
Но это там, где есть люди, можно с ним справиться… Навалиться… использовать что угодно…. Сеть… наручники…да хоть серебряные пули… А здесь, где только Алёна с этим мальчиком живы – нет иного спасения, как затаиться и не дышать…
Позже, гораздо позже, когда Алена смотрела «Властелина Колец» и дело дошло до сцены, где хоббиты прячутся от назгулов… Алёну скрутило, она выбежала из комнаты в уборную, и обнималась с «бел-ым другом» так долго, что родные хотели вызывать скорую…Но вот этот обрывчик, и корни дерева… и когда стараешься не дышать…а рядом огромные копыта коня, и сам Ужас, воплощенный Ужас под черным плащом…Сама Тьма под капюшоном.
И они с мальчиком тоже слышали тяжелые шаги, это существо остановилось почти возле них, чуть выше — на развалинах стены, И теперь осматривалось, пытаясь в рассветных сумерках разглядеть ее… последнюю...живую, единственную, кто сбежал от него.
Мальчик тогда передвинулся, закрывая ее собой, и Алена ткнулась в его худенькое плечо…
А вы спрашиваете, почему она никогда… никогда… не расстанется с Костиком? Потому что та минута, когда он заслонил ее…стоит дороже тысячи клятв и обетов.
…Мань-яка так и не нашли…
**
На берегу уже появляются первые отдыхающие. Редкий случай, даже сюда, на дикий пляж, забрёл…нет, не дама с собачкой…дядька с собачкой…Крошечная чихуахуа лает на море, подозревая в нем врага. Конечно, для чихуи – каждая волна – это цунами.
Дядька, которому некуда спешить, с любопытством осматривает Алену и готов забросать ее обычными для курортников вопросами – тепленькая ли водичка? Глубоко ли тут? А что вон там дальше по берегу? А говорят, что там…
Алена одевается почти так же быстро, как и раздевалась. Ей некогда болтать, назад впору бежать уже не трусцой. Приготовить всем завтрак, дать лекарства свекрови, оставить для нее на столике все необходимое. Мария Захаровна – молодец. Врачи не думали, что она оправится после инсульта. Говорили – если есть еще близкие – вызывайте попрощаться… Но свекровь потихонечку, потихонечку восстанавливается. Правая рука еще очень слабая… Алена купила специальный тренажер для кисти. И кажется, дело пошло. Скоро свекровь худо-бедно сможет держать ложку.
Алёна спешит назад другой дорогой – по главной улице поселка, местному Арбату. Раз другой в месяц она позволяет себе прийти сюда вечером, посидеть вон в том маленьком…нет, даже кафе не назовешь. Просто возле торгового ларька – стоит пара столиков под навесом. Хозяйка вынесет ей ачму, стаканчик вина… И Алена тоже ощутит себя причастной к тому ежевечернему празднику, к той феерии, которая развертывается тут для приезжих. Хозяйку Мадину Алена хорошо знает – она одна растит дочь. В этом году девочка на каникулах поможет матери торговать.
Иногда так хочется побыть «с другой стороны» прилавка… Если у нее есть минутка, Мадина подсаживается к Алене за столик, они чокаются пластиковыми стаканчиками и говорят: «Дзынь». Все нормально, живем и боремся дальше.
…Дома Костик уже сидит за ноутом. Для него часто мешаются день и ночь. В самые глухие часы он может работать, а потом заснет в одиннадцать утра и проспит до заката.
Костик пишет книги. Что-то в жанре ужаса и постапокалипсиса. Алена не может их читать – рваные, обрывистые мысли... непривычные, не выговариваемые имена. И всё так мрачно, без намека на просветление. Костик и тогда, в ту ночь, попер-ся в лес именно потому, что хотел увидеть этот заброшенный лагерь в лунном свете. Он услышал голоса, потом — крики, увидел огромную тень, а потом заметил Алёну. Может быть, в своих книгах ужасов он привык выживать, он загонял себя там в самые лютые тупики вместе со своими героями, поэтому и заметил ту «пещеру» под завесой корней.
Алена пыталась читать книги Костика, и не могла, но хвалила их — всегда. Она знала, Костик не сомневался в том, что его рукой водит кто-то свыше, что тексты — это какая-то магия, и вмешиваться в них, что-то править — нельзя. Отказы из издательств он воспринимал очень болезненно. Замыкался на несколько дней, уходил на берег моря, как и Алёна – туда, где никого не было. Подолгу сидел там в одиночестве.
Он положил себе какой-то срок, Алена знала об этом, вот только ей не было известно – какой. Срок, чтобы его начали печатать. Нет, он не ждал денег, славы, всего того, что обычно связывают с признанием. Он ждал, что его будут узнавать, что его имя будут произносить с уважением…Это было подобно извечному вопросу алкоголика: «Ты меня уважаешь?»
Тщедушный, совершенно не приспособленный к жизни Костик, который даже в очках не отличал рис от гречки, который думал, что макароны надо промывать в холодной воде, перед тем, бросить их в кипяток (рис же, кажется – промывают?) Костик, который знал, наверное, больше, чем написано в Википедии… Костик, взглянув на которого, соседка говорила Алёне: «Бедная ты, бедная….»
Алёна варит молочную кашу для свекрови, наливает ей сок…Покормить – это самое долгое дело. Спешить нельзя, чтобы свекровь не поперхнулась, не подавилась.. Костику сделать – бутерброды с вареной колбасой. Он может есть их всегда в любое время дня и ночи, и даже не заметит отсутствие другой еды, ему и так будет прекрасно…Кофе заварить ему покрепче, со сгущенкой.
— Обед в холодильнике, — напоминает Алёна мужу, — Маме лекарства дашь ровно в двенадцать, а следующий раз уже я, когда приду…
Она всматривается в затылок Костика, ожидает, что тот кивнет. Если не кивнул — значит не слышал. Алена меняет позицию, становится перед Костиком так, чтобы он ее видел, и повторяет.
Все. Задание дадено. Теперь Алене нужно рысью бежать на работу. На городской рынок.
***
Рынок - это целый мир. Здание новое, двухэтажное. Алёна торгует всем. Вот натурально, всем. Бутылки с постным маслом соседствуют с пачками кофе, колбасы с сырами, тут же крупы, сахар, деревенский хлеб и яйца, среди которых есть «люкс» - столь крупные яички, что большинство из них – с двумя желтками. Таких как Алёна - продавщиц «мини-магазинчиков» - тут несколько. Но у большинства торговцев всё же – специализация.
Вон, наискосок от Алены стоят женщины с творогом, сметаной. Там царит белизна, белые фартуки, блюдечки, ломтики домашнего сыра на пробу. И там же плотными рядами выстроились стаканы с топленым молоком кофейного цвета, с запеченной даже корочкой. Алёна иногда покупает такой стаканчик – перекусить.
Чуть подальше – рыба, на любой вкус: от связок сушеной чехони - к пиву, до большущих сомов, которые даже здесь пахнут рекой и илом. А чуть поближе – сладкие запахи, там расположилась Марина с бесчисленными коробками печенья.
Есть тут и «зимний сад» — уголок, где торгуют комнатными растениями – маленькими, чуть прижившимися в горшках фиалками, и метровыми пальмами. Пахнет ладаном и благовониями из церковной лавки. В конце торгового зала – закуток аптеки. Алёна нередко ходит туда – к Ларисе, купить таблетки «от головы».
Когда-то Алена устроилась на рынок – временно, подменить соседку. Не могла найти другой работы, а соседка очень просила. Но, к удивлению своему, Алена тут прижилась. Вокруг были люди, с утра и до вечера – множество людей, и среди них, в их водовороте, ей тоже было спокойнее, чем в одиночестве.
Но тот ряд, что был самым длинным, тянулся вдоль окон, занимая лучшие места – этого ряда она старалась избегать. Здесь торговали мясом, и тонкий, но все же различимый дух «убоины» заставлял Алену обходить торговцев, разложенные на прилавках сви-ные головы, отводить взгляд, не смотреть в мерт-вые глаза.
Тот вечер начался очень круто. Они выбрали место, где безопасно можно было разжечь костер. Ниже – начинались заброшенные пионерские дачи: потемневшая грязная штукатурка и еще яркие, в разные цвета раскрашенные перильца. А чуть выше была старинная дворянская дача, от которой весь этот лагерь и пошел. Когда дача была еще цела, она числилась «главным корпусом». До сих пор, если бы взобраться как-нибудь на второй этаж – отсюда открывался вид – поверх леса – на море, на бухту… И на развалины крепости, да… Однако пол между этажами давно уже провалился, а остатки лестницы точно висели в воздухе. Проемы окон заросли диким виноградом. Это смотрелось бы даже живописно, если бы не мусор – пятилитровые пластиковые баклажки из-под воды, опустевшие «полторашки» из-под пива и прочий хлам, без которого не может род человеческий.
Но тут, на поляне, между дачей и домиками, они развели костер. Жарили на палочках сардельки и маршмэллоу. Валерка, оказывается, тоже взял с собой пиво, да не какое-нибудь, крепкое. Вот почему его рюкзачок даже на вид казался тяжелым – столько банок! Игорь откровенно обрадовался – потер руки. Но Артем нахмурился.
— Мы ж до утра хотели досидеть, — сказал он, — Рассвет встретить…
— Так кто нам мешает? — не понял Игорь.
— Ты с этого пойла через час раскиснешь и спать захочешь. Мог бы и дома похрапеть. Нет, я лично – пас.
Но Валерка подмигнул Игорю – мол, не надо, никто не раскиснет…. А с «Охотой» сидеть всяко веселее будет… Артем точно прочел его мысли:
— Охотнички, — он снова фыркнул, — О девчонках бы подумали… Им тоже эту дря-нь предложите?
— У меня есть кока-кола,— сказала Алена, — Две бутылки.
— Ну хоть одна с головой дружит…
…В тот самый первый час, который давал ребятам Артем — даже он признавал, что пиво свалит их только потом, всё действительно шло хорошо. Как и собирались, они рассказывали друг другу истории, негласно соперничая, чья будет круче.
Ира любила страшные сказки, но вот рассказчицей была никудышней. Когда очередь дошла до нее, она вскинула ладони:
— Нет-нет, мне страшнее «желтой тумбочки» ничего в голову не идет. Ну это ж все знают... Про девочку, и как ее радио дома пугало: «Девочка-девочка, прячься, желтая тумбочка выходит с кладбища….» Я, кстати, потом вот эту песню слушать не могла, старую, — и Ира удивительно верным голоском стала напевать,— «Ой, матушка, что во поле пыльно….» Там девушка чувствует недоброе, а мать ее успокаивает, заговаривает…. Вместо того, чтобы бежать. А беда всё приближается.
— А хотите, я расскажу вам про дом? — спросил Валерка. Он был влюблен в Иру, чувствовал, она смущается, что ничем не может удивить друзей, и решил сделать это за нее.
— Про какой дом? — нельзя было не спросить, и Артем задал вопрос.
— Говорят, где-то у нас здесь, в городе, есть дом. Кто и когда его выстроил – Бог весть. Но даже старожилы не помнят времени, когда его тут не было. Старый-старый дом из серых камней, в два или в три этажа. Не знаю, не видел…Так вот, этот дом – живой.
— В смысле? — Игорь решил, что сарделька дожарилась, попытался откусить кусочек и тихо взвыл, обжегшись.
— Я не сам узнал. Мне это тоже рассказывали… Так что всё может быть как в «глухом телефоне», без точных подробностей. Короче, я не знаю, живут в том доме сейчас люди или нет, но туда можно прийти вдвоем, и тогда такое случится…
— Догадываюсь что, — с иронией сказал Артем, - Он, она и перет-рах...
— Да нет, ты не понимаешь….Но вот ты можешь привести туда своего врага…Как-нибудь обманом уговорить его пойти с тобой. Вы придете туда вместе, и ты скажешь дому: «Возьми его!»
— Фас! — не выдержал Игорь.
— И дом его заберет, — Валерка еще пытался пробиться к ним, впечатлить, но компания уже окончательно развеселилась, — Не сожрет, конечно, нет…Но выпьет все жизненные силы, всю удачу, все, короче… И всё это достанется тебе. Проживешь две жизни…
— Мы ж, вроде, договорились про страшное. — Артем палкой ворошил угли в костре. — Ненаучная фантастика – это другая опера…
— Можно просто помолчать немножко, — предложила Ира, — Послушать тишину. В городе такой не бывает. А здесь только горы, море и мы… И звезды…
Звезд действительно было столько, что это казалось нереальным… Валерка вспомнил планетарий – он недавно ездил в Питер, Игорь стал показывать девчонкам очертания созвездий.
— Сейчас самые короткие ночи, — сказал Артем, — Скоро уже светать начнет.
Ира передвинулась. Устраиваясь поудобнее, и вдруг указала на старую дачу:
— Смотрите! Вы не видели?
— А что там? — спросил Валерка.
— Какая-то тень… Там кто-то есть…
— Там птицы, наверное, живут, — предположил Игорь, — Может, лиса забрела. Тут много…
— Там вроде что-то большое, — Ира обхватила себя за локти. Она стояла, не решаясь сесть, точно уже готова была обратиться в бегство, — Одно дело слушать страшные истории дома, или смотреть ужастик в кинотеатре. И совсем другое – если вокруг только лес, покинутые, заброшенные дома – и до людей ого-го сколько…
Алена почувствовала, что у нее пересохло в горле. Он вспоминала, что в сумке у нее – пара бутылок кока-колы. Сумки они сложили на краю поляны, там, где сейчас сгущались тени. Идти туда ой, как не хотелось. Но Алёна, которая и так всего и всегда боялась, и приучала себя бороться со страхами, сейчас заставила себя подняться, и пошла за газировкой. Она шагнула под дерево, отыскала среди других свою сумку, пляжную, в бело-синюю полоску, расстегнула молнию. Нащупала прохладное стекло. Она и пить стала тут же – это тоже было преодолением страха. Ведь ребята рядом, Алена отлично их видела. Другое дело, что они ее видеть не могли – там, где она стояла, для них была — тьма, даже лунный свет сюда не проникал.
А потом Алёна увидела, как из пустого дверного проёма старой дачи вышел мужчина. Он показался ей огромным. Белая грязная майка, шорты, борода… Он шел к ним неверной походкой, слегка покачиваясь. Ребята оцепенели. И тогда навстречу ему поднялся Артем…
**
Алена обычно умела рассчитывать свои силы. Рынок под открытым небом сворачивался рано, там уже к двум часам дня никого не было. В крытом же торговали до шести, и Алена уходила одной из последний. Где-то среди дня она просила соседку, торговавшую копчеными курами, присмотреть за ее «лавочкой», и на четверть часа поднималась на второй этаж. Там рядами шли маленькие магазинчики – продавали платья, куртки, белье, обувь, косметику. А в самом конце коридора была столовая. Дрянная в общем-то, как худшие из забегаловок прежней поры. Алена обычно брала себе здесь только кофе и какой-нибудь бутерброд или пирожок. Этого ей хватало до вечера.
Кофе давал некое чувство бодрости. Но на этот раз, на обратном пути стоило Алене ступить на лестницу – по которой она обычно сбегала, как произошло что-то странное. Алена вдруг перестала понимать, где находится верх, где низ, чувство равновесия покинуло ее и, чтобы не упасть, она крепко ухватилась за перила. Вцепилась в них. И эта резкая слабость….Обычно она накатывала, если повышалось давление….
«Только не грохнуться со второго этажа», — Алена готова была на несколько минут сесть или даже лечь на лестничной площадке, пусть даже ее примут за пьяную. Всё лучше, чем скатиться по ступеням. Прежде всего ей подумалось об инсульте – она проходила это со свекровью: с первой минуты, когда вызвала Марии Захаровне «скорую», и потом, когда ночевала с нею в больнице, когда видела других таких, как она, беспомощных…
Алена потрясла головой — вроде бы не болит. Потихоньку в глазах «развиднелось», как говорила еще ее бабушка. Алена осторожно встала и, перебирая в руках перила, спустилась в аптеку, к Ларисе.
— Измерь мне давление, пожалуйста, — попросила она.
Алена уже пару раз приходила с такой просьбой, и Лариса достала тонометр, уступила молодой женщине стул.
— Ты чего-то бледная очень… У тебя рабочее какое?
— Верхнее – девяносто, — слабость накатила такая, что Алена с трудом шевелила языком.
— Ну, получай полноценный гиперто-нический криз. Сто пятьдесят на сто двадцать. «Неотложку» вызвать?
— Не надо….Я сейчас позвоню Наде, попрошу выйти, а сама – домой. Отлежусь. Завтра у меня выходной.
Надя была ее сменщицей. Она будет очень недовольна, на ней сегодня внуки. Согласится ли еще подменить? Но, наверное, у Алёны был совсем уми-рающий голос, потому что сменщица лишь вздохнула и сказала:
— Сейчас приду…
— Держи пока, — Лариса засунула Алене в рот пару маленьких таблеток,— И не спрашивай что….То, что надо….
…Вечер для Алёны, можно сказать, стал отдыхом. Она лежала в своей комнате, встать у нее просто не было сил. Костик, тысячу раз с ней посоветовавшись и всё уточнив, сам дал матери лекарства и накормил ее кашей.
Алёна думала, что надо заканчивать с морскими эскападами. Может быть, давление поднялось из-за того, что она нынче столько ныряла. Вода еще холодная. Глубина… У нее слабые сосуды – ноги вон вечно в синяках. Так один раз можно и не всплыть.
Ей очень захотелось побыть маленькой. Чтобы не было этого мучительного беспокойства – сумеет ли она завтра встать, и снова взяться за дела? А если нет, то кто будет это все делать?
Если бы рядом была мама…
Алёну воспитывала мама, с отцом она разошлась так давно, что папу своего девочка не помнила. Знала его только по рассказам матери, не слишком-то доброжелательным. Но эти блаженные годы, еще до всего, до всех событий…. Алёне двенадцать лет, тринадцать, пятнадцать… Несколько раз в год она непременно болела – приносила из школы какой-нибудь вирус.
И мама велела ей целыми днями лежать в постели. Комнатка крохотная – метров пять. Такие закутки хорошо знают те, кто делил советскую квартиру-хрущевку перегородками, пытаясь из двухкомнатной сделать «трешку».
Алена лежала в постели, а мама приносила ей в глубокой пиале дымящийся, огненно-горячий куриный суп с домашней лапшой, и садилась у нее в ногах, смотрела, как Алена ест. Девочка же хитрила – опускала ложку в пиалу медленно, потом держала ее на весу, дула на суп… Лишь бы подольше посидеть вот так, когда мама – рядом….Когда рассказывает что-нибудь, поправляет на дочке носки, а сверху еще кутает ноги Алены одеялом…
На лбу Алены выступает испарина, да она вся мокрая…И мама приносит ей свежую ночную рубашку. Можно утянуть с собой в постель книжку, и заснуть, читая, и ни о чем не беспокоиться, так как с мамой рядом не может случиться плохого. Это – точно заколдованный волшебный круг. Круг добра.
А потом, когда все это произошло, когда о резне в лесу говорил весь город… Алена вскоре так поспешно вышла замуж за Костика. Маму все это подкосило, конечно. Она состарилась на глазах, и Алена всерьез стала думать о том, что им нужно жить всем вместе. Может быть, продать то жилье, что есть, и купить один большой дом, где хватит места и им с Костиком, и старшему поколению.
Но мама не слегла – она вышла замуж. Познакомилась с мужчиной из соседнего курортного поселка. Бывший военный, он воспитывал умственно неполноценную дочь – тихую, ласковую, вечного ребенка. И мама взялась за Лилю – теперь у нее появился смысл жизни, до самого конца, до последнего дня ее, потому что Лиля не изменится. И будет безмятежно улыбаться, рисовать в альбоме картинки – солнышко и человечков. Обнимать маму и прижиматься к ней.
Сложилась семья – муж, который разводил виноград, лелеял свой дом и своих женщин, и мама с Лилей – все трое сидели вокруг семейного очага.
Алена чувствовала себя виноватой перед мамой, хотя если разобраться – в чем же ее вина? Но она старалась не тревожить мать, не просить ее ни о чем, тем более, что сама-то маме помочь никак не могла. Все деньги, что Алена зарабатывала, уходили на жизнь, и еще не хватало.
А этой ночью ей стало плохо так, как не было еще никогда в жизни.
***
Алена проснулась каким-то рывком, будто ее вышвырнуло из сна. В следующие несколько секунд на нее накатила муторная дурнота, ни с чем несравнимая. И вся она покрылась холодным потом… Съела что-то не то, или снова скачет давление?
Но ей было настолько плохо, что она, которая никогда не вызывала себе «скорую», разбудила мужа:
— Позвони…Попроси, чтобы скорее…
Алена не могла осознать, сколько прошло времени до той минуты, когда в комнату вошел человек в белом халате. Она лежала, стараясь не шевелиться, помнила о том, что ей надо продержаться. На ужин вечером была картошка с маринованными грибами — может, они оказались ядовитыми? Но почему же тогда Костик, который смолотил целую тарелку, сидит рядом с ней, держит ее за руку, на глазах у него слезы, но он ни на что не жалуется…
Кажется, это был фельдшер, не врач – Алена плохо соображала. В белом халате, лет тридцати, но, видимо, не очень знающий…Она пыталась описать ему симптомы, а он то и дело куда-то звонил, консультировался. Костик принес из холодильника тарелку с оставшимися грибами.
— Маслята, — с ходу определил медик. Видимо в грибах он разбирался лучше, чем в медицине, — Не, это не они….
Давление опять оказалось повышенным. В рот – таблетки, в пятую точку – укол.
— Ну что, поедем в неврологию? — спросил фельдшер без особого энтузиазма.
Алена взглянула на часы, висевшие на стене. Третий час ночи…
— Я лучше утром к врачу, — сказала она.
— Правильно, — фельдшер чуть повеселел. Видимо, не доверяя себе, он часто отвозил больных в отделения, своим более опытным коллегам, и за это ему нагорало,— Кто вами там, среди ночи, будет заниматься. Утром возьмете талончик к неврологу…. Ну а если будет трудно встать, то домой врача вызывайте.
У Алены была хорошая закалка. Она настолько не привыкла жалеть себя, давать слабину, что утром через силу поднялась. Кое-как сварила свекрови кашу, а потом попросила Костика проводить ее до больницы.
Они шли медленно. Движения Алены были неуверенными, голова кружилась. По дороге был парк, и они четверть часа посидели там на лавочке – Алене нужно было передохнуть.
Ну и, конечно, когда они доплелись до поликлиники, уже и в помине не было никаких талонов, тем более к единственному тут неврологу. Скандалить Костик категорически не умел. А у Алены просто не было сил.
— Ну хоть к кому-то мы можем попасть? — Костик не нашел ничего лучшего, как подойти к женщине, что сидела за столиком у входа, пшикала на руки больным спиртом и выдавала градусники тем, кто жаловался на температуру.
Алёна посмотрела на щуплую фигуру мужа, услышала отчаянье, которое сквозило в его голосе. Услышала его и санитарка.
— Пошлите, в кабинет доврачебного приема вас проведу,— она грузно поднялась, — Больше вы сейчас ни к кому не пробьетесь…
…Они провели в больнице большую часть дня. Из кабинета доврачебного Алену отправили к участковому с бумажкой, которую велели отдать медсестре. Сестричка вылетала в коридор каждые несколько минут, Алена вручила ей листок, и вскоре ее вызвали.
Терапевту молодая женщина решительно не понравилась.
— Вам бы действительно к неврологу… Запишитесь хоть предварительно….
Потом врач куда-то звонила, договаривалась. В итоге – подала еще одну бумагу.
— Вот по этому номеру вас запишут на МРТ. Скажете номер направления. Но ждать примерно месяц… Мой вам совет – если есть возможность, сделайте платно пораньше….
Довольно далеко от них – двумя автобусами с пересадками ехать час – был платный медицинский центр, где на МРТ Алену записали на следующий же день.
К вечеру, однако, ей стало лучше. И она уже чувствовала себя виноватой, услышав недовольство в голосе хозяина торговой точки. Он согласился отпустить ее еще на один день, но ясно было – если у Алены найдут что-то серьезное, на ее место тут же найдут другую. Но даже не из-за этого боялась она болеть. Черт с ними, с деньгами…. Она согласилась бы какое-то время есть черствый хлеб взамен на возможность отлежаться, перевести дух. Но Мария Захаровна…. Что делать с ней? Представить, что Костик будет хорошо ухаживать за матерью, было невозможно. Даже если он станет стараться изо всех сил. Просто не тот человек.
Алена не так уж много молитв знала, но сидя в ухоженном холле медицинского центра, читала их одну за другой, мысли путались, она сбивалась. Костик держал жену за руку, но он открыл в телефоне новый роман Стивена Кинга, а каждый раз, когда он брался за произведение любимого мастера – забывал обо всем на свете. Вот и сейчас, он, судя по всему, не осознавал, где они находятся, а вместе с романистом бродил по каким-нибудь сумеречным болотам.
Алену позвали. Она тихонько отняла у Костика руку. Он не отрывал взгляд от экрана. Исследование продлилось долго. Сперва более простой вариант – потом с контрастом.
— Мы кое-что нашли, — сказали Алене, — Поэтому если у вас есть возможность заплатить, с контрастом лучше повторить прямо сейчас. Всё равно придется…
Потом этот самый контраст не желал идти.
— Вены рвутся, — пожаловалась одна медсестра другой.
— Поставь «бабочку» посоветовала та.
И снова лежа в этом белом гробу, в сетчатом подобии шлема, слушая звуки, который издает томограф, Алена поняла, что сил волноваться у нее уже нет.
**
…Тогда всё было медленно-медленно. Да, это чудовище ее не видело. Но из рук Алены выпала бутылка. Она летела вниз целую вечность. И в лунном свете блеснули, веером разлетаясь, брызги кока-колы…
Алене казалось, что она превратилась в памятник. Как те две девушки из гипса, что сидели, обнявшись, на площадке перед домиком. У них были отбиты руки, сколоты носы, а глаза какой-то шутник раскрасил в красный цвет. Как не смогли сдвинуться с места эти фигуры, когда их уродовали, так не сможет и Алёна.
Бутылка ударилась о камень. И чудовище мгновенно вскинуло голову. Потому что ему не на кого было отвлекаться. На поляне уже не осталось живых. Существо смотрело в ее сторону, и Алена, помнится, поразилось красоте его лица. И от этого сделалось еще более жутко. В фильмах вампиры все – красавчики, и оборотни тоже – по крайней мере, через одного.
Алена повернулась. Опять-таки медленно-медленно. И побежала. Все было нереально, как во сне. Ей казалось, она может полететь, поплыть над землей. И если она упадет, это тоже будет сродни падению во сне – она не почувствует боли.
А может быть, это чудовище расправит крылья, и через миг догонит ее, и опустится ей на плечи….
Разум уже покидал Алену – в тот миг, когда ее позвал Костик.
— Посидите в коридоре, — сказал ей врач, — Сейчас сделаем описание, и позовем.
Она вышла. В холле ничего не изменилось. Всё также сидела за компьютером полненькая администратор. Костик читал. Мать успокаивала ребенка, который порывался изображать самолет – ему хотелось бегать, раскинув руки, и гудеть…
Алене же захотелось кофе из автомата. И чтобы покрепче. С молоком и сахаром. Автомат тут был. И мелочь была. Но Алена помнила, как ее мутило ночью, и боялась хоть что-то взять в рот. Проглотить.
Врач выглянул из кабинета.
— Вы пришли одна или с кем-то? — спросил он.
— С мужем.
— Может быть, я сначала с ним поговорю?
Алена вздохнула и кивнула в сторону Костика. Он читал.
— Давайте лучше, вы мне самой всё расскажете.
Он заколебался на мгновение, потом сказал:
— Хорошо. Заходите.
Когда Алена села напротив него в кабинете, он протянул ей снимок и заклеенный конверт.
— Это отдадите своему врачу.
— Всё настолько плохо? — спросила она, — Что мне это нельзя читать?
— Не совсем, — рабочий день у врача начался недавно, но взгляд у него уже был бесконечно усталым. А может, он просто не любил сообщать дурные новости.
Повисла пауза в две секунды.
— Ну, — поторопила Алена.
— Скажем так — объём есть…в смысле, образование. Могу предположить, что оно доброкачественное. Но уж очень неудачное место… расположение… Вам все объяснит ваш лечащий врач. Вы, конечно, можете вскрыть конверт и прочитать то, что я написал… Но – не советую… Там профессиональные термины, вы попытаетесь разобраться самостоятельно, станете искать ответ в интернете.. Ни к чему хорошему это не ведет. Ко мне приходила женщина, ничего страшного у нее, в общем-то не нашли, все излечимо… Но она накрутила себя, дочиталась, простите, все кончилось депрессией в тяжелой форме. С тех пор у меня появились эти конверты, и я стал рекомендовать пациентам – предоставьте специалистам разбираться…
— Хорошо, — сказала Алена, — Я вас поняла, спасибо….
Она снова вышла в холл, и некоторое время сидела рядом с мужем. Костик читал. Алена собиралась с силами. Она знала, что лечение мало-мальски серьезной болезни потребует денег, а в ее случае – даже очень больших денег, которых у нее нет и не будет…
Она понимала, что и в городской больнице ей вряд ли скажут что-то утешительное. А значит, впереди было много дел… Надо подобрать слова, чтобы сообщить всё Костику. Он может «сломаться», психика у него хрупкая. Надо будет что-то решать со свекровью. Если бы у них было что-то, что можно продать…И на вырученные деньги нанять сиделку. Если они не отыщут денег, надо хотя бы договориться с соцработником. Вполне вероятно, Мария Захаровна через какое-то время всё же поднимется….
Алена закрыла лицо руками и некоторое время так посидела. Не раскисать! Выжить! Выжить! Не раскисать… Ей через многое пришлось пройти, но она не считала себя мужественным человеком. Она так боялась боли, тошноты, беспомощности, физических и душевных мучений…. И сейчас, как никогда чувствовала себя одинокой. Надо было держать себя в руках, ведь даже этот, первый врач, который увидел, что с ней, отнюдь не сказал, что всё безнадежно….Напротив, он предположил добро, а не зло…. Значит, не надо складывать лапки… Пусть на смену отчаянью, которому она не могла не поддаться хотя бы на несколько мгновений, придет здоровая злость, которая позволит горы свернуть, борясь за саму себя.
Костик поднял голову – он дочитал главу.
— Поехали домой,— сказала Алена и погладила его по плечу, — Я тебя покормлю.
…Последующие месяцы были настолько тяжелыми для семьи, что не с чем их сравнить. Алёна отлежала свой срок в больнице, и тут уже врачи не послушались ее, они действовали так, как привыкли. Вызвали Костика и все сообщили ему. Да, опухоль доброк-ачественная, но местоположение не позволяет ее удалить. А чем дольше идет время, тем больше риск перерождения. Да и в любом случае образование будет расти… Так что прогнозы не радужные.
Волосы у Костика были русые, невнятного, тусклого цвета. Алена знала старика с такими волосами. В восемьдесят лет он еще не поседел. Зато у Костика появились седые нити.
— Ты говорил с врачом? — спросила Алена.
— Да, — сказал он и заплакал.
А вот свекрови становилось лучше. Не зря Алена в свое время вложила в нее столько сил. Пожилая женщина уже садилась в постели. Да что там, опираясь на палку, она могла перейти из одного конца комнаты в другой.
Свекровь позвонила знакомой, у которой была своя знакомая, какая-то знаменитая бабка-травница, которая «мертвых поднимала». Костик, не говоря Алёне ни слова, продал свой телефон, съездил «на Кряж», где жила травница, и вернулся с банкой настойки.
— Кончится – она еще даст. Говорит – многим помогло. Прожили гораздо дольше, чем им врачи отпускали,— глаза у Костика снова подозрительно блестели.
Алена хотела утешить его, но ей трудно было подбирать слова. Да и если не юлить, надо было сказать что-то вроде: «Приучайся потихоньку жить бе меня».
Более-менее сносно она чувствовала себя только посреди дня. Чем ближе был вечер, тем страшнее ей становилось. А темнело все раньше. Взглянешь на мрак за окном, и понимаешь, что впереди – бесконечная ночь. Хуже всего Алене было, когда она лежала. Голова наполнялась болью, и ничто не приносило облегчения. Оставалось только плакать от бессилия и тоски. Алена как могла тихо по несколько раз за ночь ходила на кухню, пила обезболивающие таблетки. И ближе к рассвету засыпала, но не лежа , а сидя в кресле.
Снадобье травницы не помогло. Впрочем, лекарства, прописанные врачами, тоже не дали особого эффекта. Теперь Мария Захаровна, у которой был чуткий сон, по несколько раз за ночь просыпалась от стонов. Алена старалась сдерживаться до последнего. Но когда ей удавалось задремать, эти стоны все же прорывались.
Денег в семье тоже оставалось – чуть да маленько. Костик хотел устроиться работать – и не смог. То есть, его, наверное, куда-нибудь взяли бы, но в своем нынешнем состоянии он просто не мог ни на чем, кроме Алены, сосредоточиться. И, наконец, настал день, когда мать добрела до его комнаты, села с трудом. Помолчала, а потом сказала:
— Узнавай про хороший хоспис. Надо отдавать Аленушку туда. Здесь, с нами, она только измучится.
***
Этот хоспис не был хорошим. Просто он был единственным. Без других вариантов. То есть, конечно, если бы у их семьи было много денег, и они могли поискать что-то в других городах или даже в другой стране…. Но нет, нет…
Здешний же хоспис был переделан из дома престарелых. И даже кое-какие питомцы дома тут остались, и отсюда же, из хосписа, перешли в мир иной. Двухэтажное блочное здание на окраине города.
Хоспис не производил мрачного впечатления. Кое-кто, проходя мимо, мог бы принять его за детский сад – только без площадок с разными качельками и горками. Персонал был под стать — добродушные тетки, которым скоро пора на пенсию, или кто уже получал ее, но продолжал работать. По мере сил они старались облегчить страдания пациентов, но никогда не стали бы делать что-то лишнего, дополнительного, помимо своих прямых обязанностей, никогда не приняли бы судьбы тех, кто тут лежал, близко к сердцу.
Однако тут был врач и те лекарства, которые другим путем получить было бы трудно.
Костик сначала наотрез отказался отдавать Алену в хоспис. За эти годы она стала ему ближе, чем мать, он цеплялся за нее, как за старшую, за сильную, за ту, без которой не мыслил себе жизни. И его родная мать плакала украдкой, и сама себя спрашивала – за что судьба так обошлась с ее сыном? Алена уходит, а она сама – уже стара, и не сможет помочь своему мальчику, который настолько не приспособлен к жизни.
Алена же до поры до времени держалась, еще надеялась выкарабкаться. Но теперь редким было утро, когда ее не будила отчаянная головная боль. А как-то ночью, когда она пошла в уборную, и снова потеряла ориентацию, со всего маху ударилась о дверь, разбила лицо. Прибежавший Костждик застал жену, сидящей на полу. Алена вытирала кр-овь под носом и плакала жалобно, как ребенок.
— Я больше не могу, — сказала она, — Сделай что-нибудь….Ведь ничего, ничего не помогает…
Костик стиснул зубы. До утра он не спал, а рассвет встретил у дверей поликлиники – пошел просить для Алены направление. Но пока шло оформление, а потом –пока они ждали, когда освободится место в хосписе – Алена еще пыталась решить дела, без которых не могла бы уйти спокойно.
Наглотавшись таблеток, она лежала в постели, подперев не только голову, но и руку, которой держала телефон. Ей удалось договориться с соцработником из собеза — женщина будет приходить к Марии Захаровне в частном порядке и за небольшую плату помогать ей.
Девочки, с которыми Алена приятельствовала на рынке, потрясенные тем, кто с ней случилось, тоже старались помочь. Одна пообещала приносить те продукты, что не удалось продать — все-таки семье будет легче. Другая через своих знакомых устроила Костика на вахту в школу искусств.
— Там делать почти ничего не надо, — сказала она, — Сиди и ключи выдавай. Но хоть какая-то копейка. Плюс пенсия матери. Проживут.
Алена отметила это слово «проживут». Это была уже жизнь после нее. Можно было бы плакать. Но она чаще удерживалась от слез. Во-первых, после голова болела еще сильнее, во-вторых, что толку? Сейчас Алена не столько уже надеялась пожить еще сколько-то, как мечтала о минутах, когда ей становится легче.
И, в конце концов, хоспис начал казаться ей единственным местом, где смогут что-то сделать с этой болью. Алена уже просила Костика
— Отвези меня туда поскорее…
Настал день, когда это случилось. Они старались делать вид, что все идет как обычно. Блинчики с повидлом на завтрак. Кофе. Вызов такси – а что, обычно дело… Но все трое были уверены – Алена уходит отсюда, из этого дома, навсегда. И когда молодая женщина «присела перед дорожкой», лицо у нее было белое-белое.
Всего-то и вещей у Алены набралось, что дорожная сумка и пакет. В хосписе на всякий случай велели принести памперсы, бумажные полотенца, салфетки. Вот все это как раз в большой белый пакет из «Пятерочки». Пока ждали такси, Алена успела на несколько мгновений задуматься – а может быть, нужно было туда – где отмель круто уходит в море… Нырнуть и….Остаться…. Но море было холодным, зимним… Но у нее никогда бы не хватало сил одной дойти туда. А если бы она попросила Костика проводить ее….
Беспомощный в повседневной жизни, в самые острые, критические минуты он понимал и поддерживал ее. И, может быть, он не отказал бы в ее просьбе. Но его бы потом обвинили…
— Такси приехало, — Костик подхватил вещи, — Сиди, я сначала загружу все в багажник, а потом провожу тебя вниз.
Вернувшись через несколько минут, он в нерешительности остановился в дверях.
— Может быть, мне тебя отнести?
— Тогда мы оба чебурахнемся с лестнице,— сказала она.
Костик узнал ее прежние интонации, и рассмеялся вместе с Аленой. А потом заплакал. Алена плакала редко, а он в последнее время – почти каждый день. За нее.
—А меня-то обнять? — Мария Захаровна каким-то образом доплелась до комнаты, прижала к себе Алену, целовала ее и крестила,— Девочка ты моя, милая…
Они обе знали, что в хоспис к Алене свекровь не сможет приехать. Мама ее будет навещать, а Мария Захаровна — уже нет.
…Палата была одна из худших. В основном, пациентов размещали на втором этаже. Но имелась одна комната и на первом. Богом забытая. В конце полутемного коридора, и сама тоже мрачноватая – окно выходило на северную сторону, да еще и на высокий глухой забор.
Соседкой Алены оказалась крепкая еще старуха, с неприветливым выражением лица. Она смотрела, как размещается новенькая, как Костик раскладывает на тумбочке вещи Алены. Кровать старухи была в глубине комнаты, там стоял шкаф с полками, и на них было разложено ее добро. Место Алены - у окна. Но подоконник заставлен иконами соседки.
Костик поднес ладонь к окну:
— Дует… Я принесу липкую ленту, заклею…
Алена не узнавала своего мужа. Вместе с тем — это была надежда, что Костик может быть, потом, сможет немножко приспособиться к жизни… Потом, когда она…
Старуха, видимо, решив, что дала им достаточно времени, снова включила маленький телевизор, стоявший возле ее кровати.
Позже Алена узнала, что Валентина Фёдоровна смотрит все. Экран зажигается, как только старуха откроет глаза. А когда вечером она засыпает, то часто забывает выключить телевизор, и это за нее приходится делать Алёне.
Еще стало известно, что есть шанс переехать наверх – где теплее и светлее. Время от времени там освобождаются места, понятно, по какой причине. Но надо попросить врача или сестру хозяйку. Хорошо попросить. Или место отдадут тем новеньким, которые могут это сделать. А у Алениной семьи – каждая копейка на счету.
В тот же день к ней заглянул врач.
— Вы же ходить пока можете? Тогда придете ко мне сами, я в сто четвертом кабинете.
Это «пока еще можете» не радовало. Может быть, подсознательно Алёна, увидев белый халат, надеялась, что здесь как-то будут лечить, притормозят хотя бы…Но когда она пришла к Игорю Николаевичу, тот лишь спросил:
— Чем дома обезболивались?
Алена назвала препарат.
— Ну, этого у нас нет. Назначу вам немножко другое… И вот эти вот уколы…
— А если не поможет? — спросила Алена с невольным страхом.
— Не поможет – тогда и будем думать, на что вас сажать, — Игорь Николаевич кивнул, отпуская пациентку, и Алена в который раз мучительно задумалась — права ли она, согласившись приехать сюда?
…Наину она впервые увидела через три дня. Была пятница. Алена, путавшая в последнее время дни недели, это хорошо запомнила. Уж слишком тоскливо оказалось тут, уж очень ждала она выходных, когда приедет Костик.
Валентина Федоровна словно не понимала, что ее соседка по палате нуждается в уходе и заботе еще больше, чем она. Старухе казалось — раз Алёна молодая, значит, ей легче, и сил у нее больше. Поэтому она не стеснялась, не то, что просить, а даже командовать.
— Подай мне судно… Выключи свет… Позови сестру…
Алена думала, что тут, в хосписе, не будет бояться ночей. Врачи рядом, и, возможно, ей назначат снот-ворное. Оказалось, ночи тут такие же длинные и тяжелые. Даже еще хуже. Шел декабрь – самые короткие дни. Светало у них в комнате, в последнюю очередь. Алена не могла спать, из-под двери лился свет – в коридоре горела лампа. Ноздри щекотал запах хлорки. Молодая женщина стала очень чувствительна к запахам.
Единственное, что отвлекало Алену – телефон. Ночами она читала. Старуха просыпалась, видела подсвеченное лицо Алены, начинала ворчать – дескать та ей мешает. Сама же Валентина Федоровна просыпалась еще до общего подъема, чтобы спокойно помолиться, как она говорила. И молилась громко, нараспев, перечисляя по именам свою многочисленную родню — как живых, так и усопших.
А потом появилась Наина. В тот час, когда они никого не ждали, когда близился вечер, и Валентина Федоровна задремала, Алена же к безмерному своему облегчению выключила опостылевший телевизор.
Женщина средних лет, с выбеленными волосами, постриженными коротко, как у мальчика. Одета она была очень ярко – на плечах шаль, словно состоящая из цветных ромбов, в ушах крупные серьги с красным стеклом…Позванивают.
— Привет, — сказала гостья.
И, не обращая внимая на Валентину Фёдоровну – во-первых, та спала, а во-вторых, как выяснилось позже, Валендра отвергла Наину раз и навсегда, женщина подсела на кровать к Алене.
— Поговорить не хотите? — спросила она.
— О чем? — устала откликнулась Алена, — Вы разве психолог?
— Не похоже? — женщина засмеялась, — Тут вообще-то положен психолог по штату, но его никак не найдут. А я – нет… Я что-то волонтера, наверное, да? Со мной можно поговорить. Поплакаться. Посмеяться. И даже тайком покурить под лестницей. Почему вы такая грустная? У вас что-то стряслось?
Алена посмотрела на нее немножко как на сумасшедшую. Стряслось? Она оказалась здесь и готовится уме-реть в этих стенах, вот что у нее стряслось…
— Хотите, я вам погадаю, — предложила гостья, — Могу по руке, могу на картах. Меня родители назвали Наиной, помните, как у Пушкина? Так что я немножко колдунья, имя обязывает….
— Я сама знаю свою судьбу, — коротко сказала Алена, — Тут даже не нужно быть гадалкой.
— Ну бросьте, — протянула Наина, и оглянулась на соседку Алены, — Я понимаю, с ней трудно… Но она скоро переедет наверх. А давайте устроим вам что-нибудь хорошее. Какой-нибудь маленький праздник…
— Что же, например?
— Ну хотя бы… кормушку за окном повесим, — не сдавалась Наина, — Будете кормить птиц, у вас появятся знакомые птахи, станете их узнавать… Или я принесу вам какие-нибудь комнатные цветы. Вы лежите у окна, подоконник широкий. Будет у вас свой зимний садик…
— Валентина Федоровна не даст подвинуть свои иконы. Слушайте, — голос Алены стал даже резким, она редко таким тоном говорила,— Зачем вы все это делаете? Приходите, выслушиваете, стараетесь развеселить…Вам-то зачем все это надо?
— Так всё плохо? — вместо ответа спросила Наина, а потом добавила с видом заговорщицы, — А хотите, я вам расскажу…
— Только не надо мне говорить, что в соседних палатах лежат люди, которым еще хуже. У каждого своя боль. Мне и собственной хватает…
— Хотите, я расскажу вам про дом на краю отмели, — продолжала Наина, — Ведь, может быть, вы еще выйдете отсюда…
— Я? Выйду? Уж издеваться-то не надо…, — в голосе Алены послышались слезы.
— А почему нет? Если вас немного подлечат, вам станет легче… Тогда вы еще сможете попробовать его отыскать.
Только теперь Алена вслушалась в эти слова «Дом на краю отмели»… Кажется, кто-то об этом уже говорил. Тысячу лет назад.
Наина поудобнее устроилась. Обхватила коленями руки.
— Раньше считалось, что это городская легенда, — сказала она, — Ну все знают, конечно, все смотрели кино про разные там аномальные дома… Где-то живут призраки, где-то происходят странные явление… «Проклятие» опять же, японский ужастик, да?
Благодаря Костику с фильмами ужасов Алена была хорошо знакома.
— Но это не совсем из той оперы, — продолжала Наина, — Этот дом…он просто «живой»… Как вы и я. И к нему можно прийти. Чувствуете разницу – не «в него войти», а «к нему прийти». Одни говорят, что он выполняет желания, другие считают - там можно узнать свое будущее, получить ответы на какие-то вопросы. Ну а третьи полагают – там можно избавиться от врагов.
Вспомнила! Да, тысячу лет назад, не меньше, об этом рассказывал Валерка.
— Это все ла-жа, — не выдержала Алена.
— Не скажите, — протянула Наина, — Я знаю человека, который там побывал. И он…. Тоже лежит здесь…В этом хосписе.
— Выходит, сказка ему не помогла? Неудивительно. Странно, если бы вышло иначе.
— Там все сложнее, — сказала Наина, — Я вам сейчас его покажу…. Вы еще тут встретитесь.
***
Дом ждал… Его сон был именно ожиданием. В последнее время его находили редко. Склоны гор тут настолько густо поросли лесом, что приходила на ум сказка о Спящей Красавице. Хотя отродясь тут никаких красавиц не было… Пожалуй, одну-две тропки можно было бы отыскать – чуть приметных, вьющихся там, где слегка расходился кустарник. Но из туристов, жадных на впечатления, о доме никто не знал, а среди местных место это негласно считалось недобрым.
Проще было бы сюда добраться по отмели. Не в шторм, конечно. Когда штормило, волны захлестывали обрывистый берег, и затея становилась совершенно гиблой. Но когда на море был полный штиль — вполне возможно становилось сюда прийти, прошлепав — от дикого пляжа — полчаса по мелководью. И вот тогда-то можно было заметить вырубленные в скале ступени — уже значительно разрушившиеся, осыпавшиеся. Но еще реально было по ним подняться.
И вот он, дом…Даже у тех, кто ничего не знал о нем, при первом же взгляде создалось бы впечатление, что он живой и спит. Цвета он был темно-серого, даже голубовато-серого, и уже этот оттенок навевал мысль о сумерках. Единственная входная дверь была настолько массивной, тяжелой, что взломать ее удалось бы разве что с помощью тарана….
Окна же когда-то тут имелись — вы сразу различили бы их следы, но по прихоти хозяина их также заложили камнями. Оставалась разве что труба… Но никто еще не попробовал попасть в дом таким экстремальным способом.
Даже из местных мало кто с уверенностью указал бы, где находится это место – разве что начал бы изучать в интернете те особые карты-фотографии, на которых местность видна будто с высоты птичьего полета. На них – да, дом можно было увидеть. Потому что, как ни крути, он был материален и выстроен человеческими руками. Оставалось только гадать, чего стоило сюда, в глушь, таскать все необходимое для его возведения.
Видна была на картах и обширная отмель – она обозначалась светло-серым цветом, а если сильно увеличить изображение, можно было увидеть даже отблескивающую поверхность воды, мелких волн. Зато сразу за отмелью карта показывала такую темно-синюю глубину, что даже не пробуй достичь дна…
Согласно тем немногим, куцым легендам, которые ходили среди жителей южного городка, дом тут был всегда, и Бог весть, кто его построил. Хотя ясно было, по крайней мере, что он гораздо моложе древней крепости, на чьи развалины ходили посмотреть туристы.
И едва ли нашлась пара человек, которые в своих рассказах приблизились бы к истине. Приезжал де сюда когда-то эксцентричный богач, которому денег девать было некуда. Приглядел место, а потом привез такого же сумасшедшего архитектора. С края земли. Из далекой Португалии. Чтобы построить дом, в котором осталась бы его душа. Богач был болен, оставалось ему жить недолго, и вместо роскошного памятника, вместо мавзолея – он хотел, чтобы душа его поселилась в доме.
— У себя на родине ты строил такие соборы, что ветер, как на органе играл на каменных струнах, — сказал он зодчему, — Ты можешь оживить камень, связать землю и небо. В доме, который ты построишь, я хочу доживать, из него я хочу уйти, и в нем хочу остаться….
Архитектор был веселым человеком. Может быть потому, что его переполняла жизненная сила, ему и удавалась его работа. Он прожил в этих краях два года, и все это время тосковал о своей родине.
Ни одно вино не казалось ему тут слишком крепким, ни одна песня не веселила душу. Но выполнить заказ, равный которому он никогда не получит, стало для него делом чести.
А потом веселый португалец перестал появляться в городе, куда он так часто приходил прежде – и говорили, что он уехал. Никто не видел и хозяина дома, хотя работа была уже закончена. Исполнил ли он свое намерение, и приехал ли сюда, чтобы провести тут последние дни, или передумал, и отправился отдавать Богу душу в какую-нибудь благословенную Италию, никто не знал.
Но те, кто захотел отыскать дом, хотя бы просто для того, чтобы поглазеть на него, рассказать могли немногое. Никому не удалось увидеть двери открытыми, застать какие-то проблески жизни. А потом кто-то сказал, что хозяина уб-или…Не успел он дождаться своего часа.
Но, скорее всего, всё это было враньем. Потому что не было никаких похорон, не приезжали родственники и друзья, чтобы оплакать поко-йного. Словом, был это – человек-призрак. То ли существовал он, то ли нет — теперь уже узнать нельзя.
С тех пор дом спал. И, казалось, засыпало и всё вокруг него. Здесь не было слышно птиц, ни лисицы, ни ежи, ни даже ящерицы не пытались обжить это место. Почему-то только ужей оно не пугало. И те, кто все же добирались до Дома на отмели, могла увидеть как то там, то здесь, черными струйками вьются, текут змеи.
Из построек больше ничего не сохранилось. Кроме небольшого пруда, который, видимо, питал какой-то подземный источник, так как вода тут все еще была, правда, мутная, и затхлая…
Говорили — и это уже точно была легенда, что иные гости заставали двери дома открытыми. А те, кто входил внутрь, слышал, как тихо дышат серые стены…И трещины на них словно сами собой складывались в узоры. А потом начинали походить на чьи-то лица, застывшие в отчаянье и муке. И бывало — раз в тысячу лет — что дом кого-то привечал, принимал за своего.
Но это без сомнения являлось враньем.
**
Конечно, Наина заговорила про Дом на отмели просто для того, чтобы у Алены появились какая-то цель в жизни. Сначала в ход были пущены аргументы послабее. Кормушка за окном – впереди зима, надо дожить до весны, чтобы кормить птиц. Иначе, кто о них позаботится. Из той же оперы были и цветы в горшках, свой зимний садик. Ну да, ну да… Андерсен, помним. Больная девочка и горошинка, которая у нее выросла.
Когда Наина увидела, что ее предложения нимало не соблазняют Алену, она отыскала в своем арсенале средство более сильное. Дом, который может вернуть здоровье. Надо встать на ноги, на этих же своих ногах отсюда выйти и его отыскать. А зачем столько усилий? Может, просто взяться за бумажных журавликов?
По большому счету, у Алены теперь была другая цель, чтобы встать. Она решила подняться на второй этаж и своими глазами взглянуть на человека, который… Наина сказала ей номер палаты, назвал имя – Александр. У него цир-роз, ухаживать некому, так что доживает свой век здесь.
— И это говорит о том, что дом ваш – ничуть не волшебный, — подытожила Алена.
Она называла себя ду-рой, потому что додумывала парадок-сальную ситуацию – ее у-б-ьют в хосписе. Где вообще-то должны продлять жизнь. Наина сказала, что мужик этот нечасто встает с постели, но вдруг он ее увидит, узнает, и решит довершить то, что ему не удалось когда-то. Она же свидетель, в конце концов.
Хотя – совершенно не факт, что этот мужик запомнил ее. Тогда была ночь, он, судя по всему, находился в совершенном неад-еквате, И даже если видел ее мельком, при свете луны, то вряд ли успел хорошо рассмотреть. Да Алена еще здорово изменилась с той поры.
Это у нее его лицо запечатлелось в памяти.
Да и даже бы если он мог ее узнать, чем грозило ему правосудие? Если его раньше не отыскали и не посадили… Что теперь, когда жить ему оставалось, по словам Наины, считанные недели.
Алена решила на него посмотреть. Хотя лечащий врач поначалу понравился ей не слишком, все же, похоже, он был профессионалом. Те лекарства, которые он ей назначил уже облегчили ее состояние. Хоть и ненамного, но всё же. И если раньше Алёна с безразличием относилась к окружающей обстановке, то сейчас ее все больше стала раздражать соседка по палате – со своими семечками, которые она щелкала целый день, с этим вечно бубнящим телевизором и повелительными интонациями. Иначе бабка с Аленой не разговаривала.
Суп, который принесли на обед, выглядел неказисто, но показался Алене удивительно вкусным. Давно она не ела с таким удовольствием. Даже сил вроде как-то прибыло. И после, когда старуха взялась смотреть шоу, в котором — на последней минуте – зрителям предстояло узнать результаты теста ДНК, и выяснить, кто от кого родил, Алена завязала потуже халат, и отправилась в Большое Путешествие..
Больше всего она боялась подниматься по лестнице. Вообще лестницы стали ее главным страхом. Вдруг опять закружится голова, Алена покатится по ступенькам….Но к огромному своему удивлению, Алена увидела, что в хосписе есть лифт. Да, вот такой сервис – между первым и вторым этажами.
В лифте Алена ехала с кастеляншей, которая везла большой тюк чистого постельного белья.
— Погулять хочешь? — спросила женщина, — Иди, это можно, там у нас красиво…
На втором этаже и правда было светло и уютно. Само здание по себе было не таким уж большим, особо идти некуда. Но имелись тут две рекреации, где на полу лежали ковры, на подоконниках теснились цветы. И наверное, на этих диванах неплохо было бы посидеть с книжкой. Если, конечно, забыть, что тут всюду смерть.
Алена же миновала эти приветливые уголки, пошла дальше, отыскивая палату с нужным номером. В коне концов, он же не один лежит…. Она просто приоткроет дверь и посмотрит. Убедится, что память ее не подвела, что это действительно тот самый человек.
Александр лежал один. И это действительно был он. Мужчина спал. Алена стояла на пороге и глаз не могла отвести от лица, которое снилось ей ночами. Сколько раз она просыпалась со сдавленным криком, больше похожим на мычание, и будила Костика.
— Чего ты тут? — окликнула ее санитарка, — Место высматриваешь? Я знаю, что ты с нижнего... В женских палатах пока не освободилось. Это тут вчера деду-шка умер, завтра другого привезут. А когда у женщин появится, сначала, наверное, соседку твою поднимут. Она раньше сюда легла, первая на очереди.
— Да мне это неважно, — сказала, как отмахнулась Алена, — Мне показалось, что… тут мой знакомый…
— Надо же, — санитарка подошла к ней поближе, — Неужели у него кто-то появится? У нас редко так бывает, чтобы к человеку никто не ходил. Ну вообще никто.
— Неудивительно, — пробормотала Алена.
— История ж известная, — продолжала санитарка, — Так что обозналась ты, девка. Скорее всего, не знаешь ты этого человека. Он много лет в пси-хушке лежал.
— Так вот он откуда сбежал… Там ему самое место.
— Ну а что ж ты хочешь. Он уже немолодой, за пятьдесят ему…Еще афганскую застал. Оттуда не он один вернулся…со сдв-игом маленько. У меня вон у знакомой сын…там еще хуже.. Уходил нормальным парнем. А вернулся как одержимый. На мать нередко руку поднимал, она его боялась. А то возьмет у племянника игрушечный автомат и давай в телевизор стрелять. Фильм ли там идет, или передача какая. Сидит, и прямо экран «расстреливает»…Мать его тоже очень хотела «сдать», надеялась, может, вылечат. К врачу ходила — а тот ответил, что, мол, права ему такого не дано. Пусть сын сам придет, и скажет, что согласный лечиться. Ну а разве ж он придет сам?
— Я знала людей, которые приходили и после аф-ганской, и после че-ченской вполне нормальными,— возразила Алена,— Не первый день на свете живу.
— Так для Сашки это было только начало, — сказала санитарка, и Алена отметила, как по-свойски она зовет больного, — Он женился, девочка у них родилась. Правда, жена после операции инвалидность получила, а девочка того…с Д-ауном…Но он их очень любил. Как говорится — на руках носил обеих.
Все это время дверь оставалась чуть приоткрытой, и обе женщины смотрели, как Александр спит.
— У них был дом, хороший такой,— обстоятельно рассказывала санитарка, — Сашка там каждый камушек отделал, каждый цветочек вырастил. Как говорят сейчас…дизайнер, да? Его друзья сбросились, и дочке его коня купили. Маленького такого. Чтобы она, значит, ездила…Для здоровья…
А сам Сашка летал вахтой…И вот без него их и уби-ли. Наверное, ограбить хотели. Хотя там особо и взять было нечего. А потом дом заперли и подожгли. Он вернулся, и всё, — санитарка махнула рукой, — Поехал.
— Нашли того, кто это сделал? — спросила Алена.
— Говорят, компания какая-то молодая…Не нашли никого. А он с тех пор и лечился. Знаешь, за городом у нас есть такая больница…Так он оттуда или сбегал, или пытался сбежать, не знаю уж
— А что Наина говорит?
— Выдумывает она всё, — санитарка снова взялась за ведро и швабру, — Терпеть я не могу всех этих ясновидящих и экстрасенсов. Ты знаешь, что к нам раз в две недели батюшка непременно приходит? Даже комната особая есть, он там молебен о здравии служит. Можно исповедаться, причаститься…Вон, соседка твоя всегда в первую очередь…
— Значит, вы о таком Доме не слышали? Просто Наина говорила, что Александр там побывал.
— Верь ей больше. А еще в инопланетян и летающие тарелки.
Алена в последний раз взглянула на спящего. Тяжелая рука с набухшими венами лежала поверх оделяла. На ней была татуировка – роза.
Алена медленно-медленно побрела к себе на первый этаж. Она начисто забыла про лифт, и спускалась, держась за перила. Пожалуй, Наина права. Хочешь позитива — разведи цветы на подоконнике. Хочешь сверхъестественного — купи книгу сказок.
….Соседка ее, Валентина Федоровна смотрела соревнования по фигурному катанию. Рядом с ней лежала газета, а на ней высилась целая горка семечек. Алена легла на свою кровать, отвернулась к стене и натянула на голову покрывало.
Окончание далее...
Автор Татьяна Дивергент
Следующая публикация
Комментарии 7