Красноярск, 2002 год Беседуя с Дмитрием, я сказала, что, пожалуй, впервые встречаю молодого певца, у которого нет ни одной ноты, взятой «просто так», в каждой из них своя краска и свой смысл. Редко встретишь артиста, умеющего так умно и творчески распорядиться своим инструментом – певческим голосом. Он тогда ответил: «Меня так учили. Мой педагог, профессор Екатерина Константиновна Йофель, говорила: «Научить невозможно, научиться можно». Я все больше и больше ее цитирую. Тот заряд энергии и знаний, которые она мне дала, сумела как-то поместить в мою голову, настолько велик, что этого багажа мне до сих пор хватает. Все наше пятилетнее общение, когда я учился в ее классе, наша совместная работа, наша борьба, любовь, ненависть, если угодно (и такое бывало), все это в каждой моей ноте и заключено. Спросите ее об этом, она Вам расскажет».

— Екатерина Константиновна, я хочу начать с такого «провокационного» вопроса. Я слышала, что в самом начале, когда Дима рвался к Вам в класс и хотел учиться именно у Вас, Вы вроде бы не хотели его брать. Это правда? — Это правда, только дело не в том, что я не хотела, я просто не могла. В тот год, год первого выпуска нашего Красноярского института искусств, у меня было очень много выпускников и очень большой класс. Когда я Диму послушала, то, конечно, сразу увидела определенную перспективу, голос очень хороший. Но я подумала – пусть пока годик другой у других педагогов поучится, им ведь тоже интересно будет с таким учеником иметь дело. А дальше – посмотрим. Но подумала еще раз и взяла, несмотря ни на что. Тем более, что меня попросил об этом друг моего покойного папы. Вот так было дело. ---------- Финалисты IV Международного конкурса вокалистов BBC Cardiff Singer of the World («Кардиффские голоса»). Слева направо: Хелен Адамс (Helen Adams), Дмитрий Хворостовский (Dmitri Hvorostovsky), Моника Груп (Monica Groop), Хиллеви Мартинпельто (Hillevi Martinpelto), Брин Терфель (Bryn Terfel) Кардифф, Великобритания. 1989

— А когда Вы узнали, что Ваш ученик на конкурсе Би-би-си получил «Гран-при» и звание «Певец мира», как Вы к этому отнеслись? Ведь ранняя слава бывает вредна. — Ну, до этого уже был целый ряд побед на других конкурсах: конкурсе им. Глинки, на очень престижном конкурсе в Тулузе, во Франции. Другое дело, что на конкурсе Би-би-си в Кардиффе была всего одна единственная премия – «Гран-при». Ни второй, ни первой, ни третьей не было, «Гран-при» и все. Пан или пропал, а он всегда хотел быть «паном»: если конкурс, то непременно быть лауреатом только первой премии. Он очень самолюбив. Но я считала, что любое участие в конкурсе полезно, это школа, даже если ты не станешь этим самым «певцом мира». Все равно интересно спеть там, где поет много хороших певцов со всего света. А когда я узнала, что он все-таки получил этот «Гран-при», порадовалась, конечно, значит, не зря мы с ним работали. А что касается вреда… Архипова, помню, говорила «У него (т. е. у Димы) очень трудное положение. Он очень рано начал, очень быстро пошел и с большим успехом везде проходит. Это опасно. Бдительность можно потерять, подумать, что уже схватил «Бога за бороду». Но он умен, поэтому, надеюсь, все будет в порядке». Я тоже надеюсь и пока не обманулась в своих надеждах. Господь Бог ему еще и ум дал, что очень важно.

— А характер? — Что Вы имеете в виду? — Я просто знаю, что у Дмитрия непростой склад характера, слышала, что и Вы – человек с сильным и серьезным характером. Легко ли вы нашли общий язык, когда работали вместе? — Это, конечно, интересно, что Вы уже знаете, что я, якобы, не хотела его брать, и про мой характер. Что касается Димы, не могу сказать, что у него трудный характер. Боевой характер, настоящий, так бы я сказала. А характер делает судьбу, поэтому он и стал тем, кем он стал. Что касается меня, то мне трудно судить о своем характере, но я знаю, что людей с характером Дима уважает. Ведь я взяла его на первый курс из училища, где он занимался на дирижерско-хоровом отделении, специальной вокальной подготовки у него не было. И первый год всем трудно бывает, ты только открыл рот, а тебя сразу останавливают. Он довольно долго это терпел, и однажды взорвался: «Так что, я ничего не умею?» Я ответила: «Голубь мой, а откуда ты должен все уметь? Ты этого просто не можешь, потому что многого не знаешь ещё». Я же не хочу, чтобы они просто пели правильным звуком, мне надо, чтобы они пели Музыку, а просто издавать красивые звуки мне не надо. Мне надо, чтобы душа пела, а душа штука сложная, посложнее голосового аппарата, даже очень хорошего, да заодно, чтобы голова работала, если она есть, конечно. У него она есть. Кроме того, у него прекрасное ухо и хороший вкус. На первом году обучения все хотят голос показать, форсируют звук – «У меня голос!». У коровы тоже голос, извините. Я ему говорю, незачем так орать, ты же не на митинге, и он понял, быстро понял. И с третьего курса заниматься с ним было радостно, одно удовольствие. Он научился читать у меня с глаз, с жеста. Он поет, а я просто покажу ему жестом – «собраннее, круглее» - и он все делает. Уже останавливать не надо. А потом, Вы, наверное, обратили внимание, что у него дыхание беспредельное, он может спеть длинную музыкальную фразу, где иной певец пять раз прервется, чтобы взять дыхание, а он – ни разу. Это ведь тоже просто так не происходит. Иногда до пятого курса все надо исправлять, да исправлять, а он уже с третьего курса начал работать в театре. Он толково работал, понимал, слышал, терпел, мучался. Вот вам и характер. Ну, бывало надуется, выскочит из класса, а на другой день приходит с полным пониманием того, что было не так накануне. ---------- Дмитрий Хворостовский выступает на концерте в Институте искусств в Красноярске. 1985

— Екатерина Константиновна, Вы ведь сами пели в опере. Ну, казалось бы, выучился петь, вышел на сцену, спел, успех, аплодисменты. А Дима во многих интервью говорил: «Это мой крест». — Конечно. Когда я начинаю работать со своими студентами, то всегда говорю им, что они выбрали тяжелую и жертвенную профессию. Да, это крест, но прекрасный крест. В искусстве ведь так не бывает – пришел, увидел, победил раз и навсегда. Сегодня победил, а завтра проснулся, глядь, уже другая гора на горизонте. Если ты, не дай Бог, подумаешь, что все вершины покорены, дальше один путь – вниз. Представляю, как трудно было выучить и достойно спеть музыку Свиридова. Но и Свиридов сказал, что нашел наконец своего певца, которого всю жизнь искал. Это была трудная победа, но дальше-то, дальше? Я знаю, что у него что-то есть дальше, просто хорошо представляю его личность. Он с достоинством несет свой крест, который Господь ему определил нести. Тот, кто этого не понимает, слабину дает, как говорится, в одно прекрасное утро может проснуться бездарным и никому не нужным. Я Вас убедила? — Убедили.

— Влюбленность в свою профессию, готовность ради этого любую трудность преодолеть у него с детства была. У его отца прекрасное музыкальное собрание, записи разных певцов; есть запись, где маленький Дима, лет десять ему было, поет вместе с папой. У папы роскошный, красивейшего тембра голос. Но ему не повезло в том смысле, что не оказалось рядом хорошего педагога. — Вас сегодня ничего не тревожит? Я имею в виду певческую карьеру Дмитрия. Есть такая восточная поговорка – «Если в зарослях бамбука не видно тигра, то это не значит, что его там нет». Вы-то все видите, наверное. — В общем, у него не было пока спадов, он все время набирает, идет по восходящей. Да, я вижу, в каком состоянии, настроении мои ученики находятся, о чем они думают. Дима мне даже как-то сказал: «Я боюсь думать, потому что Вы сразу видите, о чем я думаю». А я ему отвечаю: «А ты думай о том, о чем надо, вот и будет все в порядке». А так, я каждый день о нем тревожусь. И если он почему-то не позвонил две - три недели, я уже начинаю волноваться. Я тревожусь за его благополучие, за его здоровье, и физическое, и душевное. Только при условии душевного здоровья и равновесия, он может делать все, что он хочет, и достичь любых вершин. Ко мне у него, надо сказать, отношение идеальное. Могу Вам рассказать один эпизод. Вы можете его не включать, если не хотите, в Вашу передачу. В общем, мне нужна была операция на сердце. Когда он об этом узнал, то позвонил и говорит, что надо ехать в Сан-Франциско, я, мол, беру это на себя. Я говорю: «Нет, Дима, мне жаль твоих денег, а своих на Америку у меня нет. Я поеду в Литву, там есть хорошая частная клиника, это в пять раз дешевле, чем я полетела бы в Сан-Франциско. Я человек верующий, на все воля Божья». Ну, он сказал: «Литва так Литва». И оплатил эту операцию. А когда я выписывалась, зашел менеджер и говорит: «Вы знаете, когда Вы были уже в Москве, чтобы лететь в Вильнюс, позвонил Хворостовский генеральному директору нашей клиники и спросил: «У вас есть люкс-палата? Оставьте ее, пожалуйста, для Екатерины Константиновны». У него хорошая душа, он бы не пел так, если бы у него была плохая душа. Характер – это другое дело. Вы считаете – трудный, я считаю – прекрасный. Он иногда бывает упрям, но это его упрямство не вредит окружающим, оно вредит только ему самому. Если «упрется рогом» – все. Хоть каменья с неба полетят – будет стоять на своем. Не ангел, нет, не ангел. Но умение думать о других – качество редкое. И этим умением Бог наградил его сполна. И что важно – он никогда об этом не кричит, не хвастается. Ведь он из своих заработков перечислял деньги на достройку нашего Института искусств, назначал из своего кармана благотворительные стипендии для наших студентов. А ведь это были времена, когда он ещё не мог так уж свободно и широко распоряжаться деньгами, они только начинали к нему приходить. Я даже ему сказала однажды: «Дима, остановись!»

При своей звездной орбите, Хворостовский мог бы уже позабыть о тех, кто стоял рядом с ним в самом начале. Свое дело сделали и уже могут уйти из его жизни. Не потому, что он неблагодарный человек, а просто жизнь расписана по минутам, за делами о собственном дне рождения забывает и, практически, никогда его не отмечает. По отношению к другим людям такая «забывчивость» опасна. Она создает ту червоточину в личности, которая незаметно, но неизбежно отразится на творчестве. Хворостовский как-то сказал: «Да, я индивидуалист, но чем старше становлюсь, тем больше хочется о ком-то заботиться. Меня этому в детстве учили, да все как-то не могли научить: таким был пацаном-оторвой, что родители со мной намучились. Через много лет сам до этого дохожу: если я не за себя, то кто за меня, но, если я только за себя, то зачем я?» Говорят, что признательность - это бремя, а всякое бремя хочется сбросить. В конце концов, талант – это тоже бремя, тот самый крест, определенный свыше. Можно нести его, а можно сбросить. Такие случаи бывали. Это дело каждого. ------------ Солист Красноярского театра оперы и балета Дмитрий Хворостовский. 1990

— Екатерина Константиновна, один человек сказал, что Дмитрий Хворостовский - «знаковая фигура» для нашего искусства. Что такое «знаковая фигура»? — Об это надобно бы спросить у того, кто об этом говорил. Когда Шаляпин пел, никто не говорил, что он «знаковая фигура». Это потом выяснилось. Все познается со временем. По своему внутреннему благородству и восприятию музыки, жизни, по жертвенному отношению к своей профессии он, конечно, на особом месте стоит, а знаковая ли он фигура? Посмотрим. «Доживем до понедельника». Думаю, что свое особое слово в искусстве он ещё скажет, его слово – впереди.