─ А спиртное разрешалось?
─ Меня спасло шампанское! Каждый день откупоривал новую бутылку. Это поднимало настроение, приводило в тонус. Ко мне ведь постоянно приезжали гости. Некоторые останавливались у нас дома, благо места всем хватает. Я ведь не лежал в клинике, ездил на процедуры и возвращался к себе. Впервые за долгие годы три месяца провел с семьей. Исключительный случай!
Тратить драгоценное время на написание каких-то воспоминаний? Мне было жаль терять даже час! К тому же физическое состояние оставляло желать лучшего ─ после радиации тошно жить.
─ Постояв на краю и заглянув в бездну, стали иначе относиться к тому, что имеете на белом свете?
─ Знаете, меня еще не отпустило. Депрессии по-прежнему мучают, может, даже сильнее, чем раньше.
─ Почему?
─ Все ночи мои. Бессонные. Лежишь, смотришь в темноту и думаешь, думаешь… Допускаю, слишком мало времени прошло, не знаю…
Человеческий организм ведь какой? На секунду станет лучше, боль чуть отпустит, и тут же появляется надежда. Картина меняется моментально ─ мысли, планы, настроение. Начинаешь смотреть на мир совершенно иначе. А опять где-нибудь заболит, и все заливается чернотой. И вот так качаешься на волнах. Достаточно мгновения, чтобы упасть или взлететь. Это трудно. Устаешь от постоянных качелей.
─ Тем сильнее, наверное, хочется отсеять всякую шелуху, не размениваться на ерунду, не тратить на это жизнь?
─ Вы об этом… Нет, тут болезнь ничему меня не научила, да и не могла. Давно живу, ценя каждый миг. Конечно, случаются ошибки, неверные ходы, но это тоже опыт. За него надо платить. И тогда это уже не шелуха.
Если все-таки говорить об уроках, полученных за последние полгода, я еще более ограничил общение с внешним миром, свернул практически все лишние контакты, отказавшись от того, без чего могу обойтись. Может, и погорячился, зря это сделал. Но пока вот так.
При этом заметил, что стал терпимее относиться к людям. Раньше был резче в оценках и суждениях. Но, может, это связано не с болезнью, а с возрастом. С годами начинаешь больше понимать про жизнь.
─ Когда в июне объявляли о перерыве в выступлениях, сразу предполагали, сколько продлится пауза?
─ Врачи назвали мне дату последнего сеанса лучевой терапии, а это, как я уже говорил, главное зло. Во-первых, вредно для здоровья, во-вторых, ты привязан к клинике. Химию буду делать до февраля, но это даже не капельницы, а таблетки. Словом, перемещению по миру сейчас ничего не препятствует. Главное, чтобы физическое состояние позволяло работать.
Поэтому я решил, что должен в сентябре ехать в Нью-Йорк и петь в Met. Так и сделал. Безусловно, это огромная победа, значение которой еще сам осознал не до конца. Понимаете, Met ─ определенный уровень, вызов. Профессиональный, эмоциональный, физический... И я его бросил. Сам себе. В данном случае не имело значения, будет это партия графа Ди Луна или пара простеньких нот. Был важен принцип.
Если же говорить о «Трубадуре», его практически невозможно правильно исполнить. Там все герои «crazy»! И опера написана, мягко говоря, не слишком удобно для певцов. То, как Аня Нетребко справилась с партией Леоноры, сказка. Безусловно, Анечка ─ удивительная артистка и очень мощная певица. За эти годы она добилась колоссального прогресса. Я же помню ее репертуар прежнего времени и вижу, что и как Аня поет сегодня. У нее даже голос поменялся, стал глубже, чище, сильнее.
Когда мы выступали в Met 3 октября, прямая трансляция шла в двух тысячах кинотеатров семидесяти стран мира, в том числе и в России. Мои родители были в Москве и слушали «Трубадура» на большом экране. Это тоже добавляло волнения.
В те дни я постоянно ощущал поддержку. В Нью-Йорке не получалось спокойно пройти по улице. Я снимал апартаменты буквально в блоке от Met. Это расстояние медленным шагом можно преодолеть за пару минут. Я шел гораздо дольше. Прохожие узнавали, останавливали, желали здоровья, спрашивали о делах. А уж если встречался русский человек, общение еще больше затягивалось…
─ В Лондоне, наверное, аналогичная история?
─ Там гораздо меньше хожу пешком, в основном езжу на машине с водителем. Телефоном тоже крайне редко пользуюсь, на звонки почти не отвечаю.
Конечно, у меня есть определенный круг общения в Лондоне. Covent Garden ─ моя вторая театральная семья. Наряду с Met. Английские коллеги прислали летом толстый альбом с автографами, фотографиями и добрыми пожеланиями, оставленными сотрудниками театра, начиная с директора и заканчивая билетерами.
─ А из России писали?
─ Безусловно! Кстати, после концертов в Москве, Петербурге и Уфе зрители на этот раз несли не только цветы, но и баночки со снадобьем, народное зелье, которое лечит сразу от всех болезней, брошюрки, картинки, иконки…
─ Как, Дмитрий, отнеслись к тому, что родина наградила вас орденом Александра Невского?
─ В далеком уже 91-м я получил в Белом доме Госпремию России из рук Бориса Ельцина. Мне даже поручили сказать ответное слово от имени лауреатов. От волнения промямлил что-то не слишком выразительное. Запомнил только, что Борис Николаевич был бодр, красив, полон сил. В 95-м я стал народным артистом России…
С тех пор двадцать лет прошло. Родители спрашивали: «Дима, почему так?» Что я мог ответить? Теперь имею полное право сказать: «Вот! Есть!»
Безусловно, признателен государству за орден, хотя не менее важно, что я взлелеян любовью людей, которую постоянно ощущаю. Вот что главное. И это не пафос, а мое мироощущение.
─ Вам ведь наверняка не раз приходилось пересекаться с сильными мира сего?
─ Никогда не искал их дружбы или расположения, не преследовал такой цели. Они заняты важными государственными делами, а у меня собственная ниша. Мне ничего не нужно от власти. Абсолютно. Я не руковожу крупным оркестром или коллективом академического театра, не претендую на бюджетное финансирование и гранты. Как бы точнее выразиться? Я self-employed, работаю один, нигде не числюсь, ни в каких труппах не состою и принадлежу самому себе. Наверное, это называется независимостью?
Конечно, мне многократно приходилось выступать и перед главами государств, и перед монархами. Помню, в начале девяностых познакомился в Лондоне с принцессой Дианой. Я пел в Spenser House для членов высшего английского общества. После концерта был reception, обед, танцы…
Но с той поры минуло более двух десятилетий, что сейчас вспоминать?
Нет комментариев