Три «благородных любителя искусств» по Шаляпину засиживались на кухне у одного из них до утра, строя планы, споря, ссорясь, мирясь (тогда еще было то время, когда если что-то происходило, то именно на кухнях, а не на презентациях). Режиссер только что обрел долгожданный творческий союз с очень талантливым дирижером, настоящим, крупным музыкантом. В театре, где оба они служили и уже сделали два интересных оперных спектакля, что-то не складывалось. Может быть, они тоже думали о Возрождении (чего именно, боюсь, они и сами точно не знали). Их творческие оппоненты, видимо, имели о «возрождении» иные представления. В итоге вышел скандал, стихийные закулисные митинги разрушали театр, было не до творчества. Казалось, противоборствующие стороны пели хорошо поставленными оперными голосами, стараясь перекричать друг друга, известный гимн революций: «… разрушим до основанья, а затем…». А зачем? Как сейчас выяснилось, прежде чем «возрождать» что-то, хорошо бы оставить в неприкосновенности то хорошее, что удалось сохранить и даже приумножить в столь нелюбимую ныне предыдущую эпоху. В самом начале перестройки (1990 год) съемочная группа программы «Время» сопровождала на гастролях во Франции Государственный оркестр СССР во главе с Е. Ф. Светлановым. В городе Страсбург, по вине импрессарио, оркестр несколько «застрял», музыканты изнывали от безделья. А тут как раз рухнула «Берлинская стена» и в общей неразберихе и ажиотаже можно было без всяких виз и пропусков просто перейти по мостику из Франции в Германию, где, судя по объявлениям и афишам, происходил конкурсный набор в новым симфонический оркестр. «А что? Пойдем, сыграем, ради смеха, делать все равно нечего», – решили два музыканта светлановского оркестра. Пришли. Усталый менеджер по набору спросил: «Откуда вы?» – «Мы из Советского Союза». Менеджер встрепенулся: «Да? А музыкальное образование где получили?» – «В Московской консерватории». – «Все, – воскликнул менеджер. – Берем вас без конкурса». Однако, вернемся к истокам создания Московского оперного центра. Режиссер хотел реализоваться в новых условиях и в новые времена. Чего хотел Предприниматель до сих пор точно неизвестно, вероятно, он и сам этого толком не знал. В самом слове «предприниматель» тогда, в те, уже далекие годы было не только что-то абсолютно новое, но даже пугающее. Учредителями «Моцарта» стали две крупные государственные организации и его не очень крупная компания НТЦ (научно-технический центр) «Технология». Предприниматель был молод, обаятелен, любил «держать тон»: в театре появлялся не в джинсах и куртке, а в стильном, темном костюме и галстуке-бабочке (время «малиновых пиджаков» как знака состоятельности еще не пришло, да и он, явно обладающий вкусом, не надел бы его). Позже в своем интервью по поводу создания «Моцарта» он заявил: «Сейчас идет смена поколений. Поколение распределителей меняется все-таки на поколение созидателей. Я беру на себя смелость утверждать, что мы все-таки поколение созидателей. И подтверждение этому реальная практика нашей фирмы. Наша работа в научно-технической области, создание эффективной хозяйственной системы, которая была бы генератором счастья. – А что такое «генератор счастья» и что такое счастье? – Вопрос интересный. Я думаю, что счастье – это соучастие в каких-то общих человеческих делах. Это процесс творчества, наша какая-то полезная деятельность и наше ощущение, что мы нужны. Понимаете, новым технологиям, новому технологическому уровню должен соответствовать и новый уровень культуры. В этой области, наверное, надо сохранить лучшее и пойти дальше… Иначе у нас не будет ни материального благосостояния, ни нормального социального строя. И мы так и будем жить от революции до революции, от проблем до проблем, от лагерей до лагерей и от демократии одной до демократии другой». Предприниматель, скорее всего, не лукавил. Вероятно, он все-таки знал, чего хотел. А хотел он не только процветания своего дела, но и престижа, который понимал так: «Раньше, если в уездном городе была опера, значит, этот город считался действительно солидным, респектабельным». Что касается Журналиста, то он де-юре не являлся и не считался ни создателем, ни, тем более, учредителем Оперного центра, просто был приглашен Режиссером к сотрудничеству на общественных началах. (Они были знакомы, встречались на съемках театральных премьер). Журналист служил на телевидении, и только что в его жизни случилась съемка одного молодого Артиста, который прямо-таки просился быть вписанным в совершенно новую музыкальную структуру. На кухонно-ночных бдениях Режиссер и Предприниматель говорили, что эта структура, или организация должна быть основана на совершенно иных принципах, принципах свободы творчества и полной демократии, где на основе контрактной системы будут работать все – и певцы, и дирижеры, и музыканты, и художники. По тем временам в этом, действительно, было что-то совсем новенькое. Восторженные дифирамбы Журналиста в адрес молодого Артиста были выслушаны создателями Оперного центра внимательно и заинтересованно, но сложность заключалась в том, что Артист не был москвичом. Для того, чтобы творить, ему нужно было место, где в антрактах между творчеством он мог бы поспать, поесть, просто отдохнуть. Сложность заключалась еще и в том, что Артист уже был замечен на Западе, имел там интересные предложения и контракты, в том числе и эксклюзивные, и, в общем-то, ничего ни у кого не просил. Несколько лет спустя, когда Артист уже жил далеко от Москвы и не всегда приглашал своих прежних знакомых на свои, ставшие редкими, концерты в нашей столице, Режиссер обиженно пожаловался: – Мы для него то, мы для него это, а он… – Прости, он нас о чем-нибудь просил? Это мы за ним бегали. И если что-нибудь делали – исключительно по доброй воле. Это было чистой правдой, и Режиссер умолк. Однако, вернемся в предрассветный сумрак московской кухни, где решались судьбы отечественной культуры. «Ну что ж, – неожиданно сказал Предприниматель, – придется поселить его в своей квартире. Я как-нибудь найду, где голову преклонить». Не подумайте, что речь шла о шикарных многокомнатных апартаментах, с джакузи и кондиционерами. Тогда таких и в помине не было. Предприниматель обладал скромной однокомнатной квартирой, которую, в свое время, стоя у истоков МЖК (Молодежный жилищный кооператив), построил собственным трудом. С семьей были какие-то сложности, жена и дочь жили где-то отдельно. Журналист тут же сочинил письмо к Артисту, где описывал все преимущества предлагаемого контракта, который гарантировал ему решение всех твореских и бытовых проблем в Отечестве. Упоминались всуе имена Шаляпина и Мамонтова, чьи роли в современной ситуации, видимо, были уготованы Артисту и Предпринимателю. Ответа не последовало. Как выяснилось позже, Артист не придал большого значения этому посланию и вскоре о нем забыл. Оперный центр, тем не менее, начинал активно жить и работать. Как ни странно, многие весьма известные музыканты, певцы, композиторы были готовы к сотрудничеству с новоявленной творческой структурой. В прежние времена государство в чем-то ограничивало свободу их творчества, что-то диктовало, но, худо-бедно оплачивало их труд. Сегодня оно не диктовало ничего, но и платить практически перестало. ---------- Н. Троицкая, Д. Хворостовский. 1991

Не только премьеру выпустить, но и справить концертное платье, в котором не стыдно выйти на сцену, превращалось в проблему. А Оперный центр был готов взять на себя решение подобных вопросов. Об Артисте как-то подзабыли, вплоть до его концерта в Большом театре с известной оперной певицей, которая в силу разных причин и обстоятельств когда-то была вынуждена покинуть Отечество. Режиссер и Предприниматель тогда впервые услышали и увидели Артиста и… обомлели от восторга. После концерта всеми правдами и неправдами Артиста буквально затащили в гости, где ему уже подробно и конкретно изложили все предложения и условия, и готовы были выслушать и принять все его пожелания. Артист был тронут: «Вы знаете, со мной еще никто так не разговаривал. Я был уже одной ногой на Западе». Однако твердого ответа не дал, ни – да, ни – нет, обещал подумать. Объясняя потом свою некоторую настороженность, он сказал, лукаво и смущенно блеснув темными глазами: «Честно говоря, я думал, вы все это для себя хотите». Артист был молод, хорош собой, талантлив, уже достаточно широко известен, естественно, окружен дамским вниманием, в основе которого не всегда лежал интерес к нему, как к чисто творческой личности. Режиссер и Журналист были Дамами, правда, значительно превосходящими его по возрасту, однако, такая настойчивость его немного испугала. Через некоторое время сомнения, видимо, развеялись, контракт подписан, артисту был вручен ключ от квартиры Предпринимателя, которая привела его в неописуемый восторг. Отнюдь не роскошью (там ее, как уже говорилось, и в помине не было), а самим фактом своего существования. Теперь у Артиста с женой, путешествующей с ним по всем городам и весям, было где преклонить голову в Москве. Нужно было придать огласке этот неординарный факт, и журналист пошел на некоторый риск, предлагая государственному телевидению интервью с Артистом, работающим в организации негосударственной. Реклама! Извольте платить! – телеруководство могло бы и так отнестись к предложению. Но к этому времени магия имени Артиста уже начинала работать сама по себе, к тому же после концерта в Большом театре вокруг его имени возникло столько домыслов, слухов всякого рода, что интервью было весьма кстати.

– Вы сказали, что концерт в Большом театре был самым счастливым днем в Вашей жизни. Почему? – Я хочу сразу же оговориться. Ведь прошло уже некоторое время после этого концерта и после того, как я это сказал. Когда меня спрашивают, счастлив ли я, то я отвечаю вопросом на вопрос – какой день недели или число месяца вы имеете в виду – понедельник или пятницу, 16 или 17? Постоянно счастливым быть невозможно, да и наши представления о счастье меняются. Тем не менее впечатление от этого концерта еще осталось, я никогда так не волновался в прошлом, выходя на сцену. – Почему? – Потому что это Большой театр – лучший театр нашей страны, где работали величайшие мастера. Там, понимаете, дух есть, аура, фантомы витают… – Тогда почему Вы отказались от предложения работать в Большом театре, что Вас не устраивало? – Меня не устраивает система отношений, которая сложилась в Большом театре между артистами и руководством. Когда артист, особенно молодой – это крепостной артист. Поди туда, сделай это, пошел вон. – А какую систему отношений Вы считаете оптимальной, ведь Вы уже успели поездить по миру, посмотреть… – Я думаю, что та система, которая существует на протяжении многих лет на Западе, она применима везде, даже в нашей стране. Та организация, в которой я буду работать, с которой я заключил контракт, строится именно на таких принципах. Я имею в виду Московский оперный центр «АРТ». – Слово «контракт» для нас понятие новое. В том, который предложен лично Вам, что нравится больше всего? – Вы знаете, контракт, в принципе, абсолютно ординарный. Мне нравится не сам контракт, а те люди, с которыми придется работать по этому контракту: дирижер, режиссер. Это самое главное. Ей-Богу, можно сделать кое-что интересное вместе. – Вам предложена какая-то твороческая программа? – Да, и она меня вполне удовлетворяет. – Могли бы Вы что-то конкретизировать, или об этом еще рано говорить? – Пожалуй, я возьму на себя смелость. Прежде всего, речь идет о совершенно новой, принципиально новой, постановке «Евгения Онегина». Спектакль будет называться не «Евгений Онегин»… – Неужели «Владимир Ленский»? – Нет, нет. – Секрет? – Да, пока секрет. – Опять секрет. Какой Вы таинственный человек… – Да нет, просто боюсь сглазить. Я очень люблю «Онегина» и очень хочу, чтобы наш замысел осуществился. Кроме того, задуманы кое-какие концертные программы, которые тоже мне очень интересны. --------- Д. Хворостовский, Е. Колобов. 1991

– А как все это будет совмещаться с Вашими зарубежными гастролями? – В том-то и дело, что эта организация, я имею в виду Оперный центр, учитывает все мои зарубежные обязательства. Во всяком случае, в следующем году, в 91-м, и дальше в 92-ом я могу так выстроить график своей занятости, чтобы принести реальную пользу этому Центру. – Значит, слухи о том, что скоро мы уже не будем иметь возможности видеть Вас в Москве… Названия статей, которые появились в нашей прессе, говорят сами за себя: «В Москве проездом», «Когда улетают птицы…». – Это неправда. Я не проездом. Я не собираюсь уезжать из Советского Союза. К сожалению, я не могу регулировать то, что пишется в газетах, говорится по телевидению, у меня для этого просто нет ни сил, ни времени, ни возможностей. Мне хотелось бы воспользоваться ситуацией, этой съемкой, и сразу перечеркнуть все те слухи и намеки, которые витают вокруг моего имени. Именно в нашей стране я вижу свое будущее. – А Ваши бытовые проблемы как-то решаются? – Да, я очень рад, что немножко поправил свои дела с бытовыми проблемами. Помните, при первом нашем разговоре в декабре прошлого года, я говорил об основной проблеме, которая существовала и существует не только у меня, к сожалению. Это быт. – Дела пошли на лад? – Дела пошли на лад. Сейчас я временно живу в квартире одного из создателей Московского оперного Центра «АРТ» («Моцарт»)… – Слышала, есть надежда на постоянную? – Хочется надеяться. Мне уже по большому секрету показывали тот дом, где, возможно, когда будет закончено его строительство… В общем, хочется надеяться, что когда-нибудь это произойдет. Журналист, как водится, считал себя умнее всех. Наверное, это профессиональное. Многие современные журналисты ведь тоже полагают, что они лучше всяких там профессиональных политиков и экономистов знают, «как обустроить Россию». Разумеется, наш Журналист тоже думал, что лучше всех знает, как надо общаться и работать с молодым Артистом, дабы наставить его на путь истины. Поэтому он взял на себя роль, которую ему никто не поручал и не просил его об этом. Это амплуа в старом русском театре называлось «благородный отец». Справедливости ради, надо сказать, что Журналистом руководили исключительно благие намерения, но, как известно, именно ими вымощена дорога… сами знаете куда. Зарубежная фирма, с которой Артист тоже заключил контракт, стремилась к тому, чтобы не только его голос, но и лицо было узнаваемым. И выпускало много великолепно исполненных, цветных глянцевых фотографий, на которых лицо Артиста было запечатлено с улыбкой и без улыбки, философски-задумчивым и детски-наивным. Что же касается лица, благо там было на что посмотреть. «Они из тебя мартышку делают!» – резанул ему «правду-матку» в глаза Журналист. Почему Артист достаточно долго терпел такого рода «наставления» и объяснения «что такое – хорошо, а что такое – плохо» – остается загадкой. Хотя, видимо, природный ум подсказывал ему, что «оппозиция», даже такая, если в ней нет зависти и злости, полезна. В горьком русском луке гораздо больше витаминов (а без оных чахнет даже самый здоровый организм), чем в самых сладких бананах. Кстати, о луке. Все, кто имел отношение к Оперному центру и, соответственно, к Артисту, всячески стремились, чтобы ему было хорошо и уютно в Москве, в квартире Предпринимателя, куда было привезено даже скромное пианино. Иногда это весьма похвальное и доброе стремление оборачивалось казусом. На дворе стояла зима 1990 года, в ЖЭКах выдавали талоны на приобретение продуктов, но Артист ни к какому ЖЭКу прикреплен не был. А тут такая удача – по тем самым талонам давали зеленый лук. Когда гость торжественно вручил Артисту ярко-зеленый букет редкого продукта, его взгляд упал на стол, накрытый в новом жилище Артиста, и… страшно сконфузился. «Он ведь много ездит, гастролирует в разных странах, и, естественно, у него есть валюта, а в Москве есть валютные магазины, где опять же все есть. Ну, какой лук? Зачем? Думать надо» – прошептал Режиссер. -------------- О. Иванова, Д. Хворостовский. Московский оперный центр «АРТ» – МОЦ-АРТ, 1991

Отношения Артиста с Режиссером до поры до времени складывались весьма благоприятно. Во-первых, Артист знал и высоко ценил Дирижера, с которым работал тогда Режиссер, и с которым ему тоже предстояло работать. Во-вторых, моноспектакль, предложенный Артисту в качестве первой постановки, был весьма необычен по замыслу и расчитан исключительно на его артистическую индивидуальность, такую же необычную. Артист увлекся предстоящей работой. А все, кто служил в Оперном центре (к тому времени там уже был небольшой штат), настолько увлеклись Артистом, что забыли простую истину: «Не сотвори себе кумира». Кумир был сотворен, да и не мудрено. Кроме таланта, Артист обладал какой-то странной энергетической силой. Она действовала не только на зрительный зал, это само собой, но как-то по-особому влияла на тех, кто вплотную общался с Артистом в жизни. Он, как будто нажимал какую-то невидимую кнопочку, и в скрытых тайниках, которые есть в душе каждого человека, зажигался огонек. Он высвечивал, порой, такие вещи, о существовании которых люди и не догадывались. Рождались неожиданные идеи, возникала потребность как-то иначе работать, образовывалось новое, другое отношение к жизни, которая обретала особый смысл. В общем, само-собой все стало вертеться вокруг одного Артиста. Получалось, что вроде бы весь Оперный центр создавался специально для него. Наверное, это было ошибкой, но создатели Оперного центра тогда об этом еще не знали. Предприниматель между тем занялся активными действиями по «выбиванию» квартиры для Артиста. Он был вхож в соответствующие сферы, где этот вопрос мог быть решен. Он говороил, что главное – в нужное время оказаться в нужном месте и сказать нужные слова. Слова были сказаны, необходимые бумаги и прошения написаны, и вроде бы все образовалось. Ан, нет! Как гром среди ясного неба: у него уже есть одна однокомнатная квартира в далеком от Москвы городе, где он родился и какое-тот время работал в местном оперном театре. Так ведь теперь он живет и работает в Москве, может быть можно как-то решить, поменять?.. Нельзя. Почему? Потому. Тогда на поле битвы в качестве тяжелой артиллерии был брошен Журналист. Его знали по телеэфиру, поэтому достаточно быстро удалось добиться приема у важного чиновника. Первое, что сделал Журналист, войдя в кабинет и усевшись в предложенное кресло, потребовал пепельницу. – Простите, но у нас не курят – вежливо сказал чиновник. – А я курю, – нагло ответил Журналист и закинул ногу на ногу. Известная басня о Слоне и Моське («Ай, Моська, знать она сильна…» и т.д.) сработала безотказно. Чиновник, на всякий случай, не стал вступать в полемику и велел секретарше принести пепельницу. – И как Вы себе представляете дальнейшую ситуацию? – презрительно щурясь в кольцах сигаретного дыма, спросил Журналист, – Не сегодня-завтра в гости к Артисту нагрянут Шуман, Малер, Хиндемит. Где он должен их принимать, по-Вашему, в аэропорту или на вокзале? В какое положение будет поставлена страна? Судя по глазам чиновника имена имена предполагаемых гостей Артиста он где-то слышал и догадывался, что они значительны. – А он что с ними знаком? – А как же! И неоднократно пользовался их гостеприимством. Чиновник нажал кнопку вызова секретарши: – Маша, принесите, пожалуйста, документы Артиста. Надо как-то предупреждать, более подробно излагать ситуацию в бумагах. Сейчас будем разбираться, что-нибудь придумаем. После целого ряда разбирательств и выяснений, квартира, которая предназначалась важному партийному функционеру, была все-таки отдана Артисту. Но, опять же… В самом местоположении этой квартиры было что-то загадочно-странное. Во-первых, она находилась на улице, которая носила имя одного из самых мистических русских писателей. А нумерация (т.е. номер дома и т.д.) была такова, что получалось – тройка, семерка, туз. – Ой, не к добру это, – взволнованно сказал русский директор, или по-современному русский менеджер Артиста (напомним, что у него были и зарубежные менеджеры). – Ну, Бог с Вами, почему не к добру? – Не знаю, может не будет ему счастья в этом доме. Русский директор, который организовывал его концерты по стране, любил Артиста, как сына, и заботился о нем, как можно заботиться о близком, родном человеке. Разумеется, он тоже дал согласие сотрудничать с Оперным центром, совмещая это со своей основной работой.

Артист уехал на длительные гастроли. Он тогда много гастролировал по стране – Ленинград, Пермь, Смоленск, Тверь, Астрахань – это далеко не полный перечень городов, где он выступал в те годы. А в Оперном центре началась деятельная подготовка к первым спектаклям. Программа Центра по тем временам была интересной. Планировалась постановка музыкальной драмы русского композитора XVIII века Фомина «Орфей», концерты-спектакли «Три голоса» (три разных женских голоса в одном случае и три разных мужских в другом), спектакль-реквием на музыку Моцарта, Сальери и Римского-Корсакова, но главным был спектакль-бенефис Артиста. Почему-то забыли того таинственного «Онегина», который толком в руки никому так и не давался и ждал, как будто бы того единственного исполнителя, про которого, как пушкинской Татьяне, хотелось бы сказать: «Вот он!». И хотя всем казалось, что Артист и есть «тот самый», однако начали они с весьма рискованной попытки – сценического воплощения русских песен и романсов. Может быть, абсолютная необычность и особенность дарования Артиста требовала, диктовала, толкала на поиски таких же необычных форм. ------------ Д. Хворостовский в моноспектакле «Дорога». Московский оперный центр «АРТ» – МОЦ-АРТ, 1991

Репетиции проходили в огромной пустом соборе в центре Москвы, арендованном для этих целей Оперным центром. Много лет спустя, когда Артиста и Журналиста вновь свела судьба на съемках фильма, он сказал: «Я уже говороил Вам, по-моему, тогда, сто лет назад, и сейчас могу повторить, что самый главный и самый жестокий критик я сам». Ни музыковеды, ни газетчики, нет. Я сам. Но никто не должен этого знать, не должен видеть. Мой педагог всегда говорила: «Умри, но держи фасон». Что бы ни случилось, никто не должен догадываться, что там у тебя под рубашкой внутри происходит. Артист должен быть артистом. Никому не интересны его страдания». Интересны, да еще как интересны! Но он практически никого и никогда не пускал на свои репетиции. Однажды за рубежом решили-таки устроить открытую репетицию его концерта. Он вышел на сцену, где уже сидел оркестр, увидел полный зал, развернулся и… ушел со сцены. Так что тем, кто был тогда в соборе, считай, повезло. Хор (кстати, замечательный), концертмейстеры, помощники, ассистенты, в общем все, кто был тогда в соборе, а также допущенный на репетицию Журналист своими глазами увидели рождение, не побоюсь сказать, исполнительских шедевров. Это все равно, как увидеть распускающийся цветок – редко случается. Романсы-то простенькие – Булахов, Гумилев. Это ведь не тот его репертуар, который будет позже – Малер, Шостакович, Гендель, Свиридов. А такой репертуар требует усилий, мягко говоря. Но вот так, до седьмого пота, до изнеможения, в десятый, тридцатый раз начинать: «О, если б мог выразить в звуке». Нет, не выражаю. «О, если б мог…». «Плодотворно только чрезмерное, умеренное - никогда». Прав великий писатель. ----------- Е. Колобов. Репетиция с Государственным симфоническим оркестром концерна «Мосфильм». Московский оперный центр «АРТ» – МОЦ-АРТ, 1991

Однако, нет ничего более бесплодного и обреченного на неуспех, чем попытка описать творческий процесс, процесс поиска. Поэтому перейдем сразу к спектаклю, вернее к его результату. Когда Артист вышел на сцену зала, то и его, и немногих присутствующих на этой сценической репетиции, взяла легкая оторопь. Сзади, за спиной Артиста, висел бархатный занавес, поглощающий звук, а впереди, в оркестровой яме, грохочущий медью оркестр. Дирижер-то был замечательный, но оркестр… Он был приглашен с киностудии, театральное дело знал неважно, дирижера тоже. Потом Режиссер говорил, что он был уверен в отмене спектакля. Артист мог сказаться больным. «Когда они хотят петь, они всегда здоровы, когда не хотят – всегда больны», – заметил как-то о вокалистах опытный концертмейстер. В этой ситуации Артист петь не хотел, но «я болен» не сказал, а сказал: «Ну что ж, будем бороться». За ним стояли люди – режиссер, артисты хора – подвести которых он не мог. Две оркестровые репетиции, полтора дня на сцене – ни выстроить спектакль, ни развести хотя бы мизансцены толком было нельзя. Нельзя было аренду зала продлить, дать еще хотя бы несколько дней оркестру для работы с совершенно новым для него музыкальным материалом. Не было денег, не было времени. Не было времени и у Артиста, зажатого контрактными обязательствами за рубежом. В общем, спектакль состоялся в назначенный день. А когда на сцену вышло окружение главного героя – хористы и статисты в красиво-вычурных туалетах от модного московского модельера, стало окончательно ясно, что все, рождавшееся в соборе, ушло куда-то таинственным образом. Впрочем, всем, кто «жил» внутри этого спектакля во время его репетиций, это стало ясно уже потом. Режиссер, как и все, увлеченный талантом Артиста, кроме него никого и ничего не видел вокруг, что непростительно для режиссера, создающего спектакль. ---------- Д. Хворостовский в моноспектакле «Дорога». Московский оперный центр «АРТ» – МОЦ-АРТ, 1991

В «Независимой газете», которая тогда только родилась, но уже привлекла внимание читающей публики, появилась статья одного из самых маститых критиков: «Бенефис певца – спектакль «Дорога», композиция из оркестрованных русских романсов и песен… В «Дороге», которая стала третьим детищем новообразованного Московского оперного центра «Арт» (МОЦАРТ), была сделана попытка соединить академический концертный зал с рестораном. Осуществлен новый шаг на пути введения торгующих во храм. Может ли такая попытка быть успешной?.. Звучащая музыка ни на минуту в тот вечер не соприкоснулась с внутренним миром человека, пение осталось лишь ровным и красивым – развлекательным по самой своей сути, а сценическое действие, если его вообще можно именовать действием, не вышло за рамки живых картин. Или точнее, картин абсолютно мертвых… С тем даром, который дан Хворостовскому, можно, вероятно, стать новым Шаляпиным, певцом уникальным, сумевшим вместить русский размах в глубоко постигнутые тайны европейского вокального искусства. А можно стать и новым Борисом Рубашкиным, у которого его достоинств никто не собирается отнимать. Успех ждет певца на обоих путях, но не надо забывать, что эти две традиции русского искусства несоединимы. Вкус мецената Дягилева и вкус купца Епишкина разные вещи. Хворостовскому как личности, предстоит выбрать точку приложения своего яркого дарования. За него этот выбор не сделает никто.» (А. Парин «Наследник Шаляпина или коллега Рубашкина». Независимая газета 18.07.1991 г.) Артист понимал, что в этой публикации есть доля истины. Он был сильным человеком: никого не упрекал, никому не демонстрировал, как тяжело и горько переживает неудачу. Да еще здесь, на родине, где восторженными почитателями он был возведен в ранг чуть ли не небожителя. Еще до спектакля Артист, вроде бы мимоходом, но жестко сказал: «Все. Вы меня задержали, но не удержали». – Но ведь ты будешь приезжать… – Возможно. Если не будет войны. У меня семья. Тем не менее, когда он приехал в Москву после событий 1991 года (известное ГКЧП), сокрушался, что его не было здесь. – Зачем? Что бы ты здесь делал? – Как что? Я бы пел. На баррикадах. Что бы он пел, и на каких баррикадах неизвестно, но порыв был искренним. ------------- Д. Хворостовский в моноспектакле «Дорога». Московский оперный центр «АРТ» – МОЦ-АРТ, 1991

Разрыв с Оперным центром он объяснил тем, что не может активно участвовать в его работе, так как большую часть времени проводит за пределами России, да, собственно, и идейных замыслов этой организации не уловил. Совсем недавно, уже в нынешнем, XXI веке, наш Предприниматель с огорчением сказал: «Как я тогда ошибался! Какое поколение созидателей могло быть в 90-м году? Оно только сейчас начинает зарождаться». Поживем, увидим, как говориться. А уж то время со всех точек зрения не было той благодатной почвой, на которой можно было создать среду для обитания таланта в Отечестве. С уходом Артиста, Оперный центр стал как-то увядать. Но вот, что интересно: «Уходя, гасите свет», а Артист как бы забыл его выключить. Не нажал на ту самую кнопочку, и слабое мерцание то ли свечки, то ли маленькой лампочки осталось. И на этот мерцающий огонек, как бабочки, рискуя обжечь крылья, вновь летели все, кто так или иначе соприкоснулись с личностью Артиста. Ну, хорошо, не получился Оперный центр, так может шаляпинский «Замок искусств построить»? Тем более, что известный критик так и написал: «С тем даром, который дан этому артисту, можно, вероятно, со временем стать вторым Шаляпиным». Правда другой критик, сокрушаясь, что Артист, как ему кажется, пренебрегает природой своего голоса, искусственно сгущая звук, делая его более низким, воскликнул: «Неужели причиной тому неосторожно пущенное в обиход прессой сравнение с Шаляпиным?» ------------- О. Иванова, Д. Хворостовский. Московский оперный центр «АРТ» – МОЦ-АРТ, 1991