Обратная сторона

Олег ненавидел бомжей. Сам не знал за что, но прям люто, до скрежета в зубах, ненавидел. Если бы его попросили описать это чувство, он обозначил бы его как следы от ногтей, когда сам в себя впиваешься от захлёстывающих эмоций или дикой боли. И вроде никогда с бродягами дела не имел, но как только встречал на улице, злость внутри него закипала, бурлила.
«Надо же до такого опуститься, чтобы жить на улице. Человек — хозяин своей судьбы. А если выбрал такую жизнь, то пусть и живёт, раз сил не хватило побороть пороки. Он просто не хочет ничего делать, вот и живёт как паразит, а общество страдает от присутствия таких» — примерно так рассуждал Олег.
В тот воскресный день, когда развернулись эти события, Олег поссорился с невестой. Повздорили из-за ерунды, как обычно. Лика хотела позвать на свадьбу какую-то тётку из соседнего города. За те пять лет, что они вместе Олег слышал о ней впервые, они вроде и не общались, а вот на свадьбу пригласить надо. Ох, уж эта тяга девушек к свадебным пирам!
А ему не хотелось лишних гостей, тем более незнакомых. Для него идеальный вариант — самые близкие люди. Даже при таком раскладе набирается больше 20 человек, а по Ликиному списку все 50.
Олега это злило, а невеста требовала праздника.
Не придя к общему знаменателю, Олег разозлился, схватил куртку с вешалки и вышел на улицу.
А на улице нещадно грело июльское солнце. Всю ночь шёл дождь, и ещё с утра было темно, пасмурно как осенью, но сейчас неожиданно распогодило, небо голубое, манит своей глубиной.
Но Олег этого не замечал, всё ещё находясь во власти ссоры. Он ускорил шаг, надеясь выплеснуть эмоции, отвлечься. Пока не получалось, и парень продолжал идти, порой переходя на лёгкий бег.
Сам не заметил, как одолел пять километров и очутился в старом, знакомом дворике. В этом доме когда-то жила его бабушка, и в детстве Олег безумно любил приезжать к ней.
Бабушка спокойно отпускала его на прогулку одного, с одним условием: в указанный час он должен явиться на обед, затем ужин, а затем и спать. Для него, 8-летнего пацана, это казалось безграничной свободой, потому как мать излишне тряслась над ним и до конца начальной школы выходила с ним на площадку, или запрещала выходить со двора, чтобы наблюдать в окно.
Олег злился, кричал на мать (и получал подзатыльник от отца), а после четвёртого класса сказал, что ноги его на улице не будет, если она не перестанет за ним следить.
— Так и умру в квартире от нехватки свежего воздуха! — Заявил он.
И, к слову, просидел в квартире две недели, не выходя даже в магазин за лимонадом, как предлагала мать, понимая, что это её уловки.
А потом Олег победил — родители предоставили ему долгожданную свободу прогулок.
Спустя почти два десятка лет он думал, было ли это результатом его забастовки или причина в том, что мать ждала второго ребёнка и часто лежала в постели? А когда родился Глеб, ей вообще ни до кого дела не стало.
Как бы то ни было, своего он добился, хотя и пропустил три замечательных лета во дворах новостройки. Но это время он наверстал во дворе у бабушки.
Олег устало присел на лавочку. Он только сейчас понял как на улице душно, дождевая влага, та что не успела впитаться в землю, испарялась под палящим солнцем, поднимаясь наверх, отчего дышать становилось трудно.
Парень снял ветровку, но легче не стало, наоборот, это простое движение далось ему с трудом. Футболка прилипла к спине, по лбу тёк противный, липкий пот, не хотелось шевелиться, Олег прикрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание и унять дрожь в пальцах.
Да что же такое творится? Откуда эта дикая слабость? Хотелось пить, но воды с собой не было, а дойти до магазина на углу расценивалось как подвиг.
Надо позвонить кому-нибудь, чтобы его забрали. С этой мыслью он приподнялся, чтобы вытащить телефон из кармана джинсов.
Взгляд упал на лавочку в метрах двадцати. На ней, сложив какие-то тряпки наподобие подушки, лежал бомж. Почувствовав взгляд Олега, бомж поднял голову и внимательно посмотрел на него.
Сил у Олега не оставалось, но привычная злость забурлила внутри. Вот только соседства с бомжом ему не хватало! Если он сейчас потеряет сознание это существо без зазрения совести обчистит его.
Последнее, что помнил Олег — экран смартфона, имя абонента и улыбающееся фото друга. Нажать на зелёную трубку не успел — рухнул мешком на влажную землю.
Ему снился сон. Будто бы он это не он вовсе, а рыжий мальчонка, и зовут его Данька.
Вот он в деревне, мать наливает в большую кружку тёплое, парное молоко и даёт горбушку белого хлеба, гладит его по рыжим вихрам и он заливается смехом от счастья.
— Ешь, Данечка, ешь, сынок.
— Всё балуешь пацана? — добродушно ворчит отец: высокий, плечистый мужчина с густой бородой. — Никому парного не наливаешь, до дома терпеть велишь, а Даньку втихую поишь?
— Ну кто его побалует как не я? Жизнь ведь неизвестно, что уготовит. Да и выросли все, им до парного молока дела нет. Ещё немного и Даня вырастет, — вздохнула мать.
— Ему расти и расти ещё, от горшка два вершка.
— Не скажи, отец. На следующий год в школу пойдёт, а там и интересы другие, друзья, увлечения. Вот и балую, покуда возле моей юбки вертится. Мать не набалует, а жизнь и подавно не пощадит.
Олег-Данька греется в тепле этих воспоминаний.
Вот новая картинка.
Он стоит на дороге, ведущей в город, ждёт отца, тот уехал на рынок, обещал привезти автомат. Данька видел такой в магазине игрушек, куда однажды попал с матерью. Автомат был совсем как настоящий, тяжёлый, с прицелом. К нему целый комплект патронов прилагался.
В тот день он как заворожённый держал оружие в руках, даже не слышал, что говорила мама. Стал просить её купить, а у неё денег не хватало: в магазин они уже после рынка зашли, и на всякую ерунду вроде обуви, да рубашек деньги потратили.
Вечером рассказал отцу про автомат, какой он замечательный, с таким никакой враг не страшен. Матери такое не расскажешь, не поймёт, а папка слушал, кивал, прижимая сына к себе. И пообещал, что как в следующий раз в городе окажется, привезёт игрушку. Тем более в июле Даньке семь лет исполнялось.
И вот стоит мальчишка возле дороги, ждёт когда автобус покажется. Мать строго-настрого запретила сюда ходить, но разве есть силы стерпеть, когда отец долгожданное оружие везёт? «Сегодня же пойду с Лёхой воевать» — мечтает рыжеволосый Данька, всматриваясь вдаль.
Не заметил, как на другой стороне машина остановилась. Две пары чёрных глаз наблюдают за ним, а он не видит ничего вокруг. А в то время из машины вышел один мужчина. Данька только сейчас машину и заметил.
А тот, кто вышел такой необычный, в деревне таких нет: высокий, черноволосый, в яркой рубахе. Поманил Даньку, мол, иди сюда. Мальчонка стоит, что делать не знает, смутная тревога внутри, а распознать её не может. Что делать? Мама про это ничего не говорила.
А незнакомец машет, к себе подзывает, достал из кармана конфеты, показал ему. А, его угостить хотят, наконец понял мальчишка. В деревне тоже угощают, правда в основном бабули возле сельпо.
Посмотрел по обе стороны дороги, машин нет, автобуса на котором отец приедет тоже не видно и быстро перебежал к черноволосому, дорога-то узкая совсем.
Незнакомец улыбается, ладонь ему протягивает. А только Данька руку к конфетам протянул, шуршащую бумагу пальцами почувствовал, как незнакомец улыбаться перестал, схватил его за тонкое запястье и в машину затолкал.
Дальнейшее Данька-Олег плохо помнит, самое яркое — страх. Нет, это даже страхом не назовёшь, это ужас, да такой, что парализует как от укуса ядовитой змеи, дед про таких рассказывал. Когда ни пальцем пошевелить, ни закричать, ничегошеньки не можешь.
Вот уже в новом месте мальчишка. Лежит в каком-то шатре, такие на ярмарках ставят. Лежит на старом матрасе, почти на земле. Крыша и стены колышутся, за шатром голоса разные слышатся, и мужские, и женские. Как сюда попал, что за люди вокруг, как домой вернуться, ничего не понимает.
— Дядька, проснулся рыжий! — крикнул, заглянувший в шатёр черноволосый мальчишка.
Вскоре к нему зашёл тот в красной рубахе, что конфетами его угощал.
— Дяденька, мне к маме надо, отвезите меня к маме, — заныл Данька-Олег.
А черноволосый ухмыльнулся, недобро так, сверкнул золотой зуб, такой же золотой как толстая цепочка на шее.
— Вот твой дом.
— Что вы, дяденька? Мой дом другой, у меня кровать большая. Мама корову, наверное, уже доит, и папка вернулся. Он мне автомат обещал.
— Будет тебе автомат, если будешь меня слушаться — сверкнул золотым зубом черноволосый.
— Я к маме хочу, — заревел в голос Данька, и тут же схлопотал подзатыльник, да такой, что его на пол с матраса отбросило.
Он завыл ещё громче, то ли от обиды, то ли от боли. Родители никогда руки на него не поднимали, он и знать не знал, что это так унизительно. А черноволосый схватил его за ухо и поднял на ноги:
— Вот твой дом, рыжий. Здесь теперь жить будешь. И не реви, а сбежать попробуешь — ноги переломаю. Понял?
Дальнейшее Олег видел как в тумане. Сильно болела голова, да и вообще всё тело. Он плохо соображал, всё время хотелось есть и снять наконец эти грязные штаны и надеть чистые. Мама в таких штанах его и во двор, к скотине не выпускала, не то что по деревне гулять.
Он редко выходил из шатра, а если вдруг случалось выйти на воздух за ним неизменно следовало два черноволосых парня, они глаз с него не спускали, хотя он и не порывался бежать. Мальчик уже понял, что вокруг этой деревни из шатров только поле да лес. В лесу он заблудится, а в поле его сразу поймают.
Для чего его здесь держат, он не понимал, в какой стороне его дом тоже не знал. Всё стало известно в один из вечеров. В шатёр, где он спал с другими мальчишками, заглянул тот, в красной рубахе и золотым зубом.
— Ну, что, рыжий, уже месяц даром мой хлеб жрёшь. Пора и расплачиваться.
— Отвезите меня к маме, она вам и молока даст. Папка денег даст, наверное, зарплату получил. Я свой новый автомат отдам, только к маме отвезите.
— Ещё чего, — сверкнул золотой зуб — пойдёшь завтра с Бахти и Мигелем на работу, учиться будешь.
— На какую работу? Я же ещё маленький, мне скоро в школу.
— Забудь про школу, рыжий, про мамку забудь. Вот твой дом и я твой батя отныне. Рассердишь, пеняй на себя. Денег приносить не будешь, убью и собакам скормлю. Понятно?
Всю ночь проплакал Данька, что его ждёт, какая работа? А если он не справится? Отец говорил, собака друг человека, неужели она может товарища своего съесть? Верить не хочется, а проверять страшно.
Следующие годы пролетели в том же тумане.
Страшные картины пролетали в голове Олега, который чувствовал себя совсем не Олегом, а рыжим мальчиком Даней. Постоянное чувство голода, страх и холод, вот его спутники.
Сколько лет прошло неизвестно, но Данька подрос, стал выше коротконогого Бахти, за что тот невзлюбил его и вымещал злость в драке. Побеждать Бахти не удавалось: как только Даня брал верх, обязательно кто-то из братьев Бахти бил его неожиданно со спины, сбивал с ног, он не успевал среагировать. Цыганята за своего стояли горой, а рыжий был чужаком, рабочая сила.
Однажды подозвал его барон, тот что в красной рубахе. Ничего хорошего Данька от этой беседы не ждал и оказался прав.
— Рыжий, ты уже большой, тебе милостыню не дают, в последние разы совсем мало принёс.
Даня молчал. Только он один знает чего ему стоило просить милостыню. Протягивать руку, врать, что на хлеб не хватает, умоляюще заглядывать в глаза. Но если он не приносил норму, его били и не давали еды.
— В общем, вырос ты из этого ремесла, будешь новому учиться, — раскуривая сигарету, процедил сквозь зубы барон, — Карманы щипать начнёшь. Завтра с Мигелем вдвоём пойдёте, он научит. Иди.
Воровать?! Его отправляют воровать? В голове ребёнка всё перемешалось.
«Это страшный грех» — говорила бабушка.
«В древности за воровство отрубали руки» — прибавлял дедушка.
«Как бы плохо не было, никогда не бери чужого» — вторила им мать.
Нет, пусть бьют, убивают, а воровать он не станет. Милостыню люди сами дают, он только просит, иначе останется голодным, а красть это грех, это позор. Им не заставить его обворовывать людей.
Всю ночь Данька проворочался с боку на бок, а утром отправился с Мигелем «на дело». Цыганёнок рассказывал премудрости своего «ремесла». Данька слушал вполуха, не говорить же цыгану о том, что воровать он не собирается. Несколько раз Мигель провёл «показательную операцию», опустошив карманы и кошельки прохожих.
Данька набрался смелости и предложил цыганёнку, стараясь, чтобы голос не дрогнул:
— Может пива, Мига?
Тот почесал чёрную макушку и довольно крякнув, согласился:
— Давай, рыжий. Боро сегодня не назначил план, сказал тебя учить, поэтому все деньги мои, пошли выпьем, я угощаю.
Они нашли дешёвую пивнушку, Мигель купил по две кружки пива. У Даньки с непривычки закружилась голова, в животе замутило — алкоголь он до этого не пробовал. Напарник захмелел и начал строить из себя взрослого искушённого цыгана, смачно сплёвывая себе под ноги и сверкая печаткой на мизинце. Он не обратил внимания на то, что рыжий почти не пьёт. А когда Данька пролепетал, стараясь, чтобы голос был похож на захмелевший:
— Мига, где здесь толчо́к? Отлить бы...
— Вон там, — махнул рукой цыган, — на обратке возьми мне ещё пива, — с этими словами он положил на стол полтинник.
Данька кивнул, и стараясь идти медленно, чтобы Мигель ничего заподозрил, пошёл в туалет.
За эти годы его практически не оставляли без присмотра. Место, где они просили милостыню, охранялось старшими. Несколько раз он пытался сбежать и заговорить с прохожими, но его всегда ловили и били. Били жестоко, так что потом любое движение отзывалось болью. По лицу не били, чтобы мог работать, но барон назначал план в два раза больше. В последний год он оставил попытку сбежать.
И вот сейчас есть все шансы, что получится. Данька не знал что будет делать дальше, но знал, что воровать он не станет. И если его убьют, то уже неважно за бегство или отказ от «работы».
У дверей в туалет обернулся, Мигель буравил его чёрным взглядом осоловевших глаз.
Даня зашёл в вонючее помещение, его чуть не вывернуло от запахов и вкуса пива во рту, да ещё и табачный дым засел где-то внутри. Он ополоснул лицо, чтобы прийти в себя. И быстро выскользнул в дверь, столкнувшись с другим посетителем.
Его расчёт оказался верным — Мигель не ждал, что он выйдет так быстро и ослабил внимание, а заходивший в туалет мужчина с большим пивным животом, заслонил худую фигуру рыжего.
Даня обогнул пивнушку и что было сил бросился бежать. Сколько он бежал не помнит, куда направлялся не понимал. Главное — убежать от Мигеля, хотя он даже не знал, преследует ли тот его. Страшно было даже обернуться.
Вскоре он очутился на каком-то пустыре, запнулся о торчащий корень и упал, больно ударившись правой щекой. Потом левой. Потом снова правой.
... И тут Олег пришёл в себя.
Его кто-то несильно хлестал по щекам. Несколько секунд потребовалось, чтобы сфокусировать взгляд над тем тёмным, что нависло над ним.
Первое, что он увидел — глаза.
Глаза наивного мальчика Дани, уставшие, бесцветные, с океаном тоски. Но это, несомненно, были они. Побывав в шкуре Дани, Олег не сомневался.
— Очнулся? — хрипло поинтересовался бомж, приводивший его в чувство, — Ну вот и хорошо, а то я хотел в скорую бежать, здесь рядом. На вот, попей, — он потянул ему пластиковую бутылку с водой. — Не бойся, я не пил из неё, вон видишь пробка закручена.
Олег, трясущимися руками открыл бутылку и отхлебнул тёплую, а оттого противную, воду. Но, несмотря на это, тут же почувствовал себя лучше.
— Спасибо, — вернул бутылку бомжу. Тот деловито сложил её в свою сумку.
— Ты Даня? — не веря самому себе, спросил Олег.
— Откуда ты знаешь? — в глазах мужика мелькнул то ли страх, то ли надежда.
— Я видел тебя, я не знаю как это объяснить, но я только что был тобой.
И Олег рассказал Дане всё, что ему приснилось.
Минут через двадцать они сидели на лавочке, задумчивые, ошарашенные, удивлённые.
— Ну а что дальше было? — Не выдержал Олег, и Даня рассказал:
— Я бежал, бежал и очутился на городской свалке. Огромная гора, по которой ездят трактора. Оказалось, там тоже есть своя жизнь. Меня вначале не хотели пускать старожилы, место же хлебное, но потом сжалился один старик и пустил в свою лачугу.
Я боялся показаться в городе. Я же несколько лет прожил с цыганами, знал, что у них связи-щупальца везде, они быстро найдут меня. Найдут и убьют.
Сдружился с Макаром, со стариком на свалке, он пустил меня до зимы, а потом кто-то сказал, что цыгане ушли из города. Но я всё равно боялся показаться в городе. Макар сказал: оставайся. И ту зиму я жил на свалке.
Весной наконец-то решился идти в город. Не знал, куда мне податься, но сидеть на одном месте не хотел.
— А почему ты не поехал в свою деревню? Ну, можно же было как-то добраться? — перебил его Олег.
— Забыл название деревни, представляешь? Я был так напуган, что всё на свете забыл. Мне ведь было всего семь лет. А потом цыгане не сидят на одном месте, они кочуют. Я с ними объехал несколько городов.
Вначале даже не понимал что происходит, всё собирали, складывали, шум-гам невообразимый. Кто-то в кибитках, кто-то на машине.
Я даже не понимаю, куда мне идти, на север или на юг. Раньше мне снилась мама, она плакала, звала меня, но где она находилась, не понимаю. В те дни, когда я не был голодным, или в какой-то праздник мы не работали, я пытался вспомнить что-то из своей прошлой жизни, хоть какое-то название.
Но ведь я жил в деревне, читать не умел, кроме родной деревни нигде не был, ну разве только с матерью в городе, и то один раз, когда к школе одежду покупали.
— А дальше что было?
— Я пришёл в город, пытался обратиться в милицию. Только безрезультатно. Никто не хотел связываться с человеком, который сам не понимает, куда ему идти, я ведь даже не знаю, сколько мне лет, веришь? Первые годы у цыган вообще смутно помню. Мне кажется, они чем-то подпаивали меня и таких же пришлых. Я ходил как в тумане, соображал плохо.
Олег вспомнил это состояние, он ведь ощутил его в полной мере. Да, в этом тумане, который был в голове, соображаешь туго. Плюс ко всему голод и страх.
— Дань, а зачем вы им нужны были? Пришлые? У цыган своих детей много вроде.
— Как я понял из-за внешности. Они все чернявые, люди цыган боятся, а таких, как я нет. Их дети на охране стояли, а мы работали.
— Ну а потом, что потом? — торопил Олег.
— Да там много чего было. Всё сразу не вспомнить. — Грустно произнёс бомж.—За эти годы самое лучшее воспоминание, когда я жил при церкви. Однажды пришёл я туда, еле на ногах стою от голода, зима, холодно. Меня со всех тёплых подвалов гонят, там людей как огурцов в бочке. Батюшка меня пригрел, выслушал, и к себе взял.
Я тогда в первый раз за столько лет на кровати спал. На настоящей кровати, с ножками и матрасом. Знаешь, как ревел? Как по покойнику.
Матушка меня всю зиму выхаживала, бульонами отпаивала. Батюшка Мирон сказал, что как потеплеет, так начнём семью мою искать. Но не случилось, умер он. Старый уже был.
Матушка Настасья в деревню к родным уехала, меня с собой звала, говорила, в деревне всегда найдётся работа, а жить при ней буду. А я понимал, если туда уеду, мать с отцом не найду, здесь у меня надежда была или встретить кого-то из деревенских или ещё раз с милицией попробовать.
Хоть и жалко было, но отказался. К церкви нового батюшку приставили, а тот хоть и обещал Настасье меня не выгонять, но всё же через месяц попросил уйти. У него семья большая была, деток много, я лишний оказался.
— Ну, неужели не вспоминается ничего? Сейчас, когда ничем тебя не спаивают, неужели не помнишь?
Даня замолчал, а потом произнёс тоскливо:
— Однажды мы с дедом пошли на рыбалку. Он поймал сазана, кинул на берег, а я наблюдал. Тот вначале хвостом размахивал, жабрами работал, прыгал на песке. А потом затих, нет-нет хвостом вильнёт и опять лежит. Вот и я как тот сазан, понимаешь? Нет у меня сил искать, вспоминать. Смирился я.
— Как смирился? — не унимался Олег, — ты же молодой ещё, тебе наверняка и тридцати нет, а ты сдался!
— Я пока тут живу, знаешь, сколько повидал таких же, сдавшихся? Не все становятся бомжами по доброй воле. Да, много тех, кто слаб на зелёного змия, кто мог бы вернуться к нормальной жизни, но не хочет.
Но много и тех, кто просто сломался. Просто сазанов на песке.
Человек и рад бы начать всё сначала, да сил нет. Не знаю, как объяснить. Но не дай бог тебе это узнать. Иной раз нужна только добрая рука рядом, и тогда легче выбраться.
Не умер бы батюшка Мирон, может, я дома сейчас был бы. Я знаю, иногда люди находят пристанище у знакомых, таких же одиноких. Но это редко, чаще всего от нас шарахаются как от чумы.
— Данька, не знаю пока как, но я тебе помогу.
— Как?
— Потом подумаю, а пока пошли ко мне.
Открывая дверь жениху, Лика завизжала, увидев рядом с ним бомжа.
— Лика, не бойся. Я сейчас всё объясню. Только скажи есть что поесть?
Девушка кивнула.
— Накрой нам, пожалуйста.
— Олег?
— Я потом всё объясню.
Он отвёл Даню в ванную, выдал чистое полотенце, мыло. Велел не стесняться и приходить обедать.
Лика буравила взглядом то Даню, то Олега, но те молча ели.
— Может, по рюмке? — предложил хозяин квартиры.
— Нет, я не пью. В тот день, когда с Мигелем в пивнушке сидели, впервые попробовал алкоголь. Потом много раз предлагали, но стоит выпить хоть глоток меня трясти начинает, с ума схожу от ужаса.
— Психосоматика...
— Что?
— Это я так, мысли вслух, не обращай внимания.
В кухне повисла тишина, всем троим было неловко, неуютно, а главное — никто не знал, что делать.
— Даня, отдельной комнаты у меня нет, поэтому спать будешь тут в кухне, на раскладушке.
— Может, я лучше пойду обратно?
При этих словах Лика умоляюще посмотрела на Олега, но тот помотал головой.
— Нет, я буду сволочью, если брошу тебя сейчас, зная, что с тобой приключилось.
— А у вас нет вшей? — поинтересовалась Лика. Олег вспыхнул, а Даня спокойно ответил:
— Нет, раз в месяц я сбриваю волосы, изловчился делать это сам. И если доведётся помыться, покупаю в аптеке шампунь от вшей, самому противно, когда всё чешется, и по голове кто-то ползает. Всё это я проходил у цыган.
Парни были примерно одной комплекции, Олег отдал Дане некоторые свои вещи, отправил мыться. Пока лилась вода в душе, выслушивал претензии и опасения Лики.
Конечно, умом он был с ней согласен. И если бы кто-то сказал, что привёл в дом бомжа, то он порекомендовал бы этому человеку обратиться к психиатру.
Но Олег понимал и то, что не сможет бросить в беде человека, на долю которого выпало слишком много испытаний. Как там сказала мама Дани: «Если мать не набалует, жизнь и подавно не пощадит»? Как в воду глядела.
Олег снова перенёсся в тот сон-воспоминание. Вот его затащили в машину и везут куда-то, он боится, он оцепенел. Но сейчас, на повторе сюжета, он вдруг увидел табличку САРАТОВ 10 км.
Олег открыл автомобильную карту. Отсюда, из Воронежа, до Саратова 470 километров. Не близко, но и недалеко. Если Даня оттуда, то непонятно пока как искать родных, тем более, название деревни он не помнит. Олег перебирал в уме знакомых, которые могли помочь. Но, нет, таких знакомых не было. Надо спросить у Лики.
Тихо, боясь побеспокоить хозяев, Даня вышел из душа. Олег рассказал про табличку, но тот никак не отреагировал:
— Мне ничего не говорит, я не помню.
— Ну, может, родители говорили про Саратов, или ещё кто-то?
— Не помню, и читать я тогда не умел.
— А сейчас?
— Цыганят учила женщина одна из табора, вот я с ними и учился читать и считать. Чтобы норму приносить, надо уметь считать рубли.
— Понятно... Вот и займёшься чтением, пока мы на работе. Я пока не придумал, как искать твою деревню. Может попробовать в полицию пойти?
— Олег, а что я им скажу? Сколько лет не помню, откуда родом не помню, фамилию не помню.
— Ну, наверное, есть какая-то статистика по пропавшим без вести. Как отца звали?
— Андрей.
— Вот ты Данил Андреевич, уже легче. Среди пропавших не так много тёзок, наверное.
— Не знаю, я обращался, меня посылали.
— Извини, но с бомжом связываться не хотят.
— Понимаю.
Даня долго ворочался той ночью: непривычное урчание холодильника, было слышно как за стеной ругались шёпотом хозяева квартиры. И ему хотелось сбежать, чтобы не доставлять им неудобств. Но одновременно с этим он чувствовал себя защищённым, в безопасности. Такого не было с тех времён когда он жил у батюшки Мирона.
Прошло две недели.
Постепенно кожа Дани стала светлеть, приобретая здоровый вид. Сам он тоже чуть-чуть поправился. Седина на отросших волосах, ранние морщины и печальный взгляд говорили о том, что человеку многое пришлось пережить.
Но с каждым днём в нём крепла надежда, что всё наладится. Его можно было сравнить с ростком многолетнего цветка, который не успело засыпать на зиму сухими листьями, и всю зиму он сражался за жизнь, и вот теперь по весне робко, но уверенно он впитывает в себя влагу, поднимается к солнцу, и возможно, зацветёт.
Видимо, оттого, что теперь ему не приходилось думать о еде и ночлеге, воспоминания потихоньку возвращались. Иногда снились сны о детстве, мама и парное молоко. Отец, сенокос и рыбалка с дедом. После таких снов он просыпался полным надежд, а однажды сказал:
— Я вспомнил, куда мы ездили на рынок! — Олег вопросительно посмотрел на Даню — в Саратов! Точно в Саратов. Родители спорили на какой базар ехать, мама хотела на один, а отец ворчал: через весь Саратов туда тащиться, давай ближе к автостанции пойдём.
Это обрадовало всю троицу, вселило надежду, что парень вспомнит и название деревни, ведь не может быть, чтобы он не знал её, просто мозг заблокировал память, сосредоточившись на выживании.
До свадьбы Олега и Лики оставалось каких-то три недели, оба были в хлопотах, то машины найти, то тамаду выбрать, то меню согласовать. Заниматься вплотную проблемами Данила времени не было, но Олег неустанно искал знакомых в полиции, расспрашивал друзей, родителей. Как назло, многие в отпусках- у полиции тоже лето.
Лика примирилась с присутствием Дани. Он почти стал похож на обычного человека, после того как тот отмылся, прилично оделся и перестал затравленно смотреть на них. Очень долго её раздражал его испуганный взгляд, как будто он всегда готов был дать стрекача.
Но проникнувшись его историей, она понимала, откуда это. Вспоминала своё беззаботное детство. Да уж, такой судьбы и врагу не пожелаешь.
Он примерно ровесник Олега, а что видел в жизни? Цыган да помойки. Ужас какой. Но втайне Лика осуждала его за нерешительность, ей казалось, что после цыган была возможность найти родню. Или хотя бы обратиться в детский дом, приют. Он же несовершеннолетний был, должны помочь.
Но как говорится, легко рассуждать со стороны.
Только сам Даня знает, чего ему стоило без страха подходить к людям. Ещё долгое время при драках, и громких криках он убегал без оглядки или забивался в угол, боясь, что его побьют.
Несколько лет ушло на то, чтобы привыкнуть к тому, что к чужим ссорам он не имеет отношения, и никто не думает его ловить, всем достаточно того, чтобы он не мешал, не лез на чужую территорию.
Только Даня знал, чего стоило сидеть зимой без крошки еды и рассасывать задубевший на морозе хлеб, ожидая утоления голода. Или в летнюю жару один за другим вытаскивать пакеты с протухшей едой, и выменивать у соседей остатки алкоголя из бутылок на незаплесневелый хлеб.
... Олег с Ликой хотели, чтобы Даня присутствовал на их свадьбе, но парень вежливо отказался: громкая музыка, смех, застолье, всё это напоминало цыган, которых он силился забыть. Ребята согласились, что лучше оставить Даню в покое. И в одно прекрасное утро августа Лика и Олег укатили на собственную свадьбу.
После регистрации, фотосессии, поездок по городу, молодожёны, наконец, добрались до ресторана. Часть гостей ждала их там. С букетом и поздравлениями подошла незнакомая для Олега женщина, и Лика представила её мужу:
— Милый, это тётя Наташа из Панино — Олег вспомнил, что это родственница, из-за которой вышел спор в день, когда он встретил Даню, — А это — мой любимый муж Олег. Тётя Наташа, познакомь и нас со своим спутником.
Тётя Наташа, с присущим женщинам далеко за 50, кокетством, проворковала:
— Это Артём Сергеевич, мы в октябре планируем расписаться, когда молодёжь отгуляет свадьбы, и Тёмушка закончит бракоразводный процесс.
— Ясно, — улыбнулась Лика.
— А вообще, Тёмушка работает в полиции, он у меня старший следователь, — продолжала хвастаться тётя Наташа, раз уж представилась возможность блеснуть и своим счастьем, — возможно его в Воронеж переведут.
«Следователь!» — Мысленно встрепенулся Олег, а вслух спросил:
— Вы надолго здесь?
— Завтра утром хотели ехать обратно, — улыбалась новая родственница.
— А давайте завтра с нами на базу отдыха?! — предложил парень, чем удивил Лику, — А то у нас в основном молодёжь, а родителям скучно, и вы видитесь редко, вот и пообщаетесь.
Тётя Наташа умоляюще посмотрела на жениха:
— Артё-ё-м, давай останемся ещё на денёк а? А в воскресенье вернёмся в Панино.
Артём Сергеевич нахмурил брови и погладил выпирающий живот.
— Ну ладно, уговорили, — хмыкнул он довольный тем, что его просят.
— Тёмушка, ты самый лучший! — повисла на нём тётя Наташа.
Когда они отошли, Лика вопросительно посмотрела на мужа.
— Попробую через него узнать про Даньку, — быстро шепнул он Лике, пока не подошли следующие поздравляющие — Наверняка он знает, что делать в таких случаях, недаром старший следователь.
— А ясно, я и не додумалась, ты у меня молодец!
— А ты молодец, что пригласила-таки эту тётю Наташу.
К ним подошли гости и вновь зазвучали поздравления.
На следующий день Олег уговорил Даню поехать с ними на базу отдыха, песен-плясок не планировалось. Просто отдых на природе: шашлыки, банька, беседы.
Олег с самого начала ждал удобного случая, чтобы отозвать следователя для разговора. Как назло, тётя Наташа не давала прохода следователю, видимо, боялачь, что уведут такого видного жениха.
Наконец, удобный случай представился и Олег отозвал Артёма Сергеевича в пустующую комнату коттеджа. Как только он начал рассказ, следователь собрался, стал серьёзным, изучающим. Он то и дело переводил взгляд на Даню, буравил его полицейским взором, выработанным за годы службы.
— Так, я понимаю, дело было в Саратовской области, — парни дружно кивнули, — но доказательств нет. — Те опять кивнули.
Артём Сергеевич, потёр руки друг о дружку, внимательно посмотрел на Даню:
— Думаю, тебе не больше 30 лет, украли тебя в 7. Ребята, у любого преступления есть срок исковой давности, но с пропавшими детьми всё серьёзно. Вряд ли тебя ищут: столько лет прошло. Но дело в любом случае поднимут, хоть из архива хоть из-под земли.
В глаза Дани заискрила надежда. А следователь продолжал:
— Сегодня выходной, не буду своих ребят дёргать: сложная неделя была. Ты уж потерпи до понедельника, думаю, один-два дня и всё решится. На вот запиши сюда своё имя, мать, отца, может, братья-сёстры были. Все имена, что помнишь, хоть деда, хоть соседа. — Он протянул блокнот и ручку Дане.
Парень виновато поднял глаза на Олега:
— Я плохо пишу, может, ты запишешь?
— Без проблем.
— Ребят, как закончите, принесите мне блокнот. Вот моя визитка, звоните по любому вопросу. Там, — он кивнул на блокнот — запиши свой номер, Олег.
— Хорошо.
— Видишь, нам помогут! — воскликнул Олег, не замечая, что объединил себя и Даню в «мы».
— Ага. Даже не верится. Ну, давай пиши, папа Андрей, дед Егор, значит, Андрей Егорович. А мама...
— А говорил, ничего не помнишь, — улыбался Олег.
— Мне кажется, я начал вспоминать, когда оказался у тебя, в безопасности. Как будто расслабился, и появились силы на действия. Если бы не Артём Сергеевич, наверное, я и сам пошёл в полицию. Сейчас они бы меня не отшили, я и выгляжу нормально, и объяснить могу, что к чему.
— Это классно, Даня! — искренне порадовался Олег. — А теперь пошли к гостям, а то Лика меня сейчас съест вместо свадебного торта.
Олега закружило свадебное веселье, а Даня не находил себе места. Сегодня суббота, осталось чуть-чуть, но когда ждёшь столько лет, эти два дня кажутся вечностью.
В понедельник все трое остались дома: у молодой семьи отпуск. Олег предложил прогуляться в парк, но Даня ни о чём не мог думать, кроме как, о звонке от следователя. Стоило тренькнуть телефону Олега, с надеждой прислушивался, не о нём ли будут говорить.
После обеда Артём Сергеевич позвонил:
— Приветствую. Смирнов — коротко представился он по служебной привычке — В общем, пока ситуация такова. В 1989 году, в деревне Малый Карамыш Саратовской области пропал семилетний Даниил Андреевич Киреев, по описанию похож на потерпевшего. Я сейчас скину фото, посмотрите. Но дело находится в архиве, я созвонился с тамошним руководством, мы знакомы, пару раз пересекались. Но майор с сегодняшнего дня в отпуске. В общем, он дал поручение своим, те завтра утром завезут ему разрешение на просмотр дела. Ребята скинут информацию мне.
— Ясно, — ответил Олег, хотя не всё ему было ясно. Если имя, возраст, область совпадают, то почему бы не поехать прямо сейчас?
Словно прочитав его мысли, Артём Сергеевич сказал:
— Ребят, я понимаю, вам не терпится, но надо быть уверенным на все 1000 процентов, что это тот человек, которого ищут. Там ведь люди, мы им сегодня сообщим, что сына нашли, а потом окажется это не он. Каково будет? — Помолчав, добавил — И преступники порой такие схемы придумывают, что не сразу разгадаешь. В общем, прежде чем ехать в Саратов удостоверимся. Ещё и участковый сходит к Киреевым.
— Понятно.
— И ещё, я скину адрес, вам надо съездить туда и откатать Даниилу пальчики. Я должен быть уверен, что он не проходит по уголовным делам, не аферист и всё такое.
— Понятно.
— Не кисни, жених, хотя уже муж, — ухмыльнулся в трубку следователь, — Саратовский майор — мужик надёжный, завтра вся информация будет у меня. Он свёл меня с замом, сказал, чтобы тот содействовал. Да и им лишняя галочка не помешает.
Через пару минут после того как Олег положил трубку тренькнул телефон, извещая о сообщении. Парень открыл фотографию. На них смотрел рыжеволосый мальчишка со смеющимися, весёлыми глазами.
По щекам Дани потекли слёзы.
Когда ждёшь, время всегда тянется медленно. Но Артём Сергеевич сам торопил коллег, потому как в цыганском таборе могли быть и другие без вести пропавшие дети. Есть вероятность, что получится установить маршрут передвижения табора, и сделать попытку закрыть и другие дела.
В среду вечером следователь позвонил:
— В общем, Олег, он это. Даня и есть, тот пропавший мальчик. Родители живы. Завтра утром к ним заедет участковый, обрадует. Здесь нельзя сразу ошарашивать — люди пожилые, вдруг сердце не выдержит. Пиши адрес и телефон. Поезжайте прямо завтра, если есть возможность.
— Спасибо, Артём Сергеевич, вы нам очень помогли.
— Работа такая. Ну, бывай, Лике привет. Обрадуй парня.
— Хорошо, сейчас обрадую.
На последних словах голос Олега дрогнул, он положил трубку и без лишних слов, обнял Даню. Оба плакали. Не сдерживала слёз и Лика.
Ехать решили рано, в 5 утра, чтобы к полудню наверняка добраться. Тем более Олег ранее в Саратов не ездил, неизвестно какие сюрпризы приготовит дорога. Молодожёны подарили Дане телефон, сохранив там свои номера и наказав постоянно звонить. Лика, купила гостинцев к столу.
Ехали по большей части молча, Лика задремала, Олег пытался разговорить друга, но тот нервничал, был в своих мыслях и часто ничего не слышал, тогда Олег отстал от него. Всё-таки момент волнительный, Даня ждал его 21 год.
Представить сложно каково это больше 20 лет жить в страхе и неизвестности, без семьи.
Вот и Малый Карамыш. Машина медленно ехала по грунтовке, Даня заёрзал на заднем сидении:
— Олег, — это моя деревня. Вот здесь мы с пацанами штаб построили, вон туда дальше по дороге магазин. А здесь поверни направо, там мой дом. Ага, вот сюда. Вон он, мой дом — срывающимся голосом прошептал парень, — а вон мама стоит у ворот. Видишь?
И действительно у резных ворот, стояла пожилая женщина в тёмном платке. Одной рукой она держала миску, пристроив её на сгибе локтя, второй раскидывала зерно, гуляющим возле дома курам. Олег медленно подъехал, заглушил мотор. Женщина повернула голову, сощурила глаза.
Даня со второй попытки смог открыть дверцу и практически выбежал из машины:
— Мама!
И показалось, будто это крик не взрослого мужчины, а семилетнего мальчика, вернувшегося после долгой прогулки.
Миска с шумом упала из рук женщины, тут же набежали куры, кудахча и расталкивая друг друга.
— Даня! Сынок... — только и смогла сказать она.
Двое бросились в объятья друг друга. На шум из ворот вышел мужчина, некогда рослый, а сейчас будто придавленный тяжёлым грузом. Несколько секунд ему потребовалось, чтобы понять, что случилось и он тут же бросился к сыну, жене.
Олег с Ликой сидели в машине, держась за руки, глаза их были полны слёз, сердце распирало от радости за друга, за семью, которой столько пришлось пережить.
Прошло добрых пятнадцать минут, когда Киреевы, теперь уже в полном составе, немного успокоились. Даня сквозь слёзы видел, как постарели родители, какой отпечаток наложило на них горе. Да и его лицо украшали ранние морщины.
Даня махнул рукой друзьям, те вышли из машины.
— Мам, пап, это Олег. Мой...
— Брат, — закончил за него Олег.
— Да, мой новый брат. Именно благодаря ему я вернулся домой. Он мне сильно помог. А это его жена Лика, она последний месяц баловала меня пирогами и плюшками, приводила в приличный вид.
Молодожёны по очереди обнялись с родителями Дани, те целовали их как своих детей и неустанно благодарили.
— Пойдёмте в дом, — наконец сказал отец Дани, — там всё и расскажешь подробнее, сынок.
Даня вошёл во двор, несколько минут осматривался.
— Вон там раньше сарайка стояла, — махнул он рукой.
— Снесли, чтобы двор больше стал, гусей больше не держим, а курям и так места хватает.
— А яблоня-то как выросла! Там же только-только яблоки появляться начали.
— Эту яблоню я посадил, когда ты родился, Даня, — ответил отец, — Если нам говорили, что тебя нет уже в живых, мать смотрела на яблоньку, говорила, пока стоит дерево, она верит, что ты вернёшься.
— А, знаешь, яблоки на ней какие сладкие? — добавила мать — Даром что в каждом дворе яблони растут, так за этими детвора приходит. Как созреют мы соберём ведро, и за ворота ставим, пусть угощаются кто хочет. Мы их так и называем: данькины яблоки.
Зашли в дом, Даня поочерёдно обошёл каждую комнату, трогал мебель, постель, принюхивался к запахам. В родительской спальне всё так же, как 21 год назад стояла его кровать. Когда-то отец с дедом сколотили её, хотя Даня помнил, что больше любил спать с родителями, и эта кровать была компромиссом, но по утрам, он всё равно забирался под тёплый материнский бок.
В одной комнате было полно игрушек.
— Здесь Злата и Никитка играют, племянники твои. А Дима и Костя уже школу заканчивают. Викусю помнишь? В институте учится.
— Вот это да...
За столом Олег спросил:
— А участковый к вам не приходил разве? Вроде утром должен был прийти.
— Он был на днях, много лет уж никто не приходил, а тут пришёл, вопросы задавал, — ответила мать — Сегодня утром смотрю опять к нашим воротам подходит. А я так испугалась, думаю, раз пришёл опять, значит, про Данечку весть дурную принёс. И так страшно мне стало, что мы с отцом ворота не открыли, будто дома нас нет. Всё равно потом бы узнали, но хоть морально готовились бы. С утра сердце не на месте, Андрей сам порывался сходить к нему, чтобы не мучиться. Но соседка позвонила, сказала, магазин ночью ограбили, Семёныч там, население опрашивает.
— Сын, а у нас подарок же для тебя есть! — Встрепенулся отец, с шумом встал, вышел из кухни. А вернувшись, протянул игрушечный автомат, в потрескавшейся упаковке, с пылью, которую он тут же стёр рукавом — На вот, держи. Никому не отдавали, и Сашок просил и внуки, но мы с матерью решили, что отдадим только тебе.
Глаза Дани вновь наполнились слезами:
— Знаете, сколько раз снился мне этот автомат? Иной раз я ваших лиц вспомнить не мог, а автомат помнил.
Вечером приехали брат и сестра Дани, с детьми, супругами. Дом наполнился шумом, смехом. Старики, казалось, стали чуть выше, распрямили плечи, глаза искрятся, хоть и на мокром месте постоянно. Новость быстро разнеслась по деревне, то и дело заходили любопытные соседи.
Олег с Ликой были счастливы за друга и его семью. И оба думали об одном: хоть бы больше ни одна туча не заслонила небосвод Киреевых.
Благодаря обрывистым воспоминаниям Даниила, следователи смогли восстановить маршрут цыган от Саратова до Воронежа. Нашлось ещё несколько пропавших детей, но, к сожалению, не у всех судьба сложилась также счастливо как у Дани.
Очень долго Даня боялся уезжать из дома, так и остался жить в деревне с родителями. Но это его нисколько не печалило, ему гораздо лучше было дома, в родной деревне.
В родительский дом он привёл жену, там же растил детей. Каждый год в июле на неделю-две приезжали погостить Олег и Лика с детьми.
Через несколько лет Олег открыл в Воронеже фонд помощи людям, попавшим в тяжёлую жизненную ситуацию. Помимо пищи и ночлега, Фонд помогал восстановить документы, сотрудничал с полицией, помогал найти родных и близких, трудоустраивал. Олег запомнил слова Дани, о том, что не все становятся бомжами по доброй воле. И порой достаточно протянуть руку и спасти человека.
Никогда не узнаешь, что там, на обратной стороне, пока сам не попадёшь туда.
Айгуль Шарипова