Ленинград, наравне с Хиросимой и Сталинградом, один из символов Второй Мировой войны, но об его блокаде написано очень мало книг. 900 дней стойкости и героизма людей, которые делали все для того чтобы спасти себя и свой город от врагов и помочь в войне с ними.

Ни в одной книге не описать всего того ужаса, что творился на улицах города, и страха, что оковал души людей, но все же они старались не потерять человеческого облика.

Несмотря на голод, постоянные обстрелы, холод, люди умудрялись праздновать какие-то праздники, продолжать работу и спасать жизни людей.
Очень многое описано в "Блокадной книге" Даниила Гранина и Алеся Адамовича. Один белорус, другой участвовал в обороне Ленинграда. Каким образом книга вообще появилась на свет?

Я считал, что знаю, что такое блокада. Когда ко мне в семьдесят четвертом году приехал Алесь Адамович и предложил писать книгу о блокаде, записывать рассказы блокадников — я отказался. Считал, что про блокаду все известно. Видел фильм “Балтийское небо”, читал какие-то рассказы, книги, стихи. Ну что такое блокада? Ну, голод; ну, обстрел; ну, бомбежка; ну, разрушенные дома. Все это известно, ничего нового для себя я не представлял. Он долго меня уговаривал. Несколько дней шли эти переговоры. Наконец, поскольку у нас были давние, дружеские отношения, он уговорил хотя бы поехать послушать рассказ его знакомой блокадницы.

Мы даже, по-моему, не записывали или записали потом, по памяти... Ей было восемнадцать лет... у нее был роман. Любила Федю, своего жениха. Федю взяли в армию, и стояла его часть тоже где-то в районе Шушар. Она пробиралась к нему. Носила сухари, варенье, носила домашние вещи: рукавички, шарф. Но главное — как она пробиралась туда. Я знал: заставы наши, патрули не пропускали штатских, гражданских, это строго-настрого было запрещено. Перебежчики могли быть, могли быть шпионы, осведомители. Тем не менее она несколько раз побывала у него, шла шестнадцать километров, добиралась до их части, упрашивала, умаливала эти патрули. И ее пускали. То был удивительный пример любви. Любовь, которая попала в блокаду. Ее рассказ меня и тронул, и удивил.

Кроме этого Адамович уговорил еще к одной блокаднице пожаловать. Короче, я увидел, что существовала во время блокады неизвестная мне внутрисемейная и внутридушевная жизнь людей, она состояла из подробностей, деталей, трогательных и страшных, необычных. В конце концов я дал согласие.

Вот так, переходя от одного блокадника к другому, они собрали 200 рассказов на магнитофоне, некоторые из них занимали 20-30 стр. печатного текста, а все рассказы вместе заняли около четырех тысяч страниц. После этого они принялись за работу, в которой им помогали две блокадницы.

Для расшифровки требовались стенографистки. Особые стенографистки, потому что нам важно было не только содержание, надо было сохранить своеобразие устной речи. Таких стенографисток почти уже не осталось в городе. Но мы нашли. Двух блокадниц: Нину Ильиничну и Софью, забыл ее отчество, к сожалению. Когда они прослушали несколько кассет, заявили, что будут бесплатно все делать.

Мы не могли пойти на это, потому что то была — адская работа.

Приходилось каждую кассету прогонять несколько раз, чтобы уловить все оттенки живой речи, все эти “э”, “м-м”, эти мусорные словечки. Обе работали самоотверженно. Если б не они, у нас книга была бы бледнее. Они помогли нам восстановить прелесть, естественную корявость рассказов. И получились личностные рассказы, а не просто стенографическая запись.

Могу сказать, что "Блокадная книга" была новаторской для своего времени. Это связано с тем, что до этого никто никогда не давал голос народу. В книге нет общих фраз о блокаде, а есть личные истории отдельных людей. Все это слилось воедино и получилась книга.

Работу над книгой начали в 1970-х гг. Впервые книгу опубликовали в 1977 г. в "Новом мире" (г. Москва), но с сильной цензурой, а первая полная публикация в Ленинграде была лишь в 1984 г., когда сменилась партия. В 1994 г. В Петербурге последний раз издавалась "Блокадная книга" стотысячным тиражом после смерти Адамовича. Путь книги к читателю был труден и долог.

Когда кончили первую часть, мы попытались напечатать в ленинградских журналах. Нам сразу же вернули ее. Даже и объяснять не стали. Мы поняли, что в Ленинграде напечатать это невозможно. Ни одно издательство не брало по идеологическим соображениям. Поехали в Москву, решили обратиться в лучший журнал того времени, да и сейчас он, возможно, остается одним из лучших — в “Новый мир”. Нам помогло то, что главный редактор Сергей Наровчатов был фронтовик и воевал на Ленинградском фронте. Диана Тевекелян ведала прозой. Они прочли и решили взять это, прекрасно понимая, как трудно будет.

Действительно, номер с первой частью попал в цензуру, цензура сразу попросила всю рукопись и выдала нам шестьдесят пять изъятий, замечаний, требований. Были некоторые абсурдные, на наш взгляд, требования. Что не устраивало цензуру? Во-первых, малейшее упоминание о людоедстве. О мародерстве. О каких-то злоупотреблениях с карточками. О том, что в голоде был отчасти виновен... виновны власти. О Жданове наши нелицеприятные, значит, высказывания. Ну, было, например, такое, о чем сразу донесли Суслову. Баня. Где-то в феврале в Питере открылась первая баня. По-моему, на Мытнинской. И по этому поводу было несколько рассказов людей, которые попали в баню. Топлива не было, и топили только одно отделение, где мылись мужчины и женщины вместе. Но это были не мужчины и не женщины. Это были просто скелеты, которые помогали друг другу, потому что поднять шайку с водой не могли. Это было запрещено категорически как порнография. Хотя то был пример каких-то целомудренных отношений людей, блокадников... Ну, вот такого рода замечания.

Надо сказать, что с помощью “Нового мира”, Дианы Тевекелян, Сергея Наровчатова мы кое-что отстояли, но частично — пришлось смириться.

После этого авторы решили опубликовать книгу в Ленинграде, но им было отказано.

Главным редактором издательства “Советский писатель”, Ленинградского отделения, был Кондрашов Георгий Филимонович — бывший секретарь горкома партии. Городское секретарство вошло ему в плоть и кровь. Когда он получил нашу рукопись, то немедленно понес ее в обком партии. Два писателя именитых; так просто от них отказаться и запретить невозможно, нужны были какие-то ссылки, обоснование. Не знаю точно, но думаю, что эту рукопись или доклад об этой рукописи передали вплоть до первого секретаря обкома. И оттуда пришло следующее: “Вы развенчиваете подвиг Ленинграда; ваше дело — не страдания людей, а их мужество и стойкость, а вы смакуете ужасы”. Таким образом, эта как бы резолюция обкома партии стала известной, конечно, дальше, никакой речи об издании в Ленинграде уже и быть не могло.

Но мы к такому были готовы и пошли к Н. Лесючевскому — директору издательства “Советский писатель” в Москве, считая, что в этом смысле Москва более либеральная и свободная, чем наш Питер. Однако Лесючевскому уже доложили, что Ленинград категорически против этого издания. У нас были тяжелые разговоры с Лесючевским. Он, сам — бывший ленинградец, втайне-то, конечно, нам сочувствовал. Мы это видели и понимали. Но и он тоже нам отказал. Вот тогда уже началась битва. Когда напечатали в журнале первую, а затем и вторую часть, когда посыпались сотни писем, когда появились положительные рецензии в московских газетах... Вышла книга уже вторым изданием, третьим изданием, ни в одной ленинградской газете не было ни разу рецензии на нее. Вот что значила тогда диктатура обкома партии. Эта книга была, видимо, воспринята как подрывная работа по отношению к фильму “Блокада”, который сняли тогда по книге Чаковского. Вообще книга Чаковского была принята как образец. Так мы будем преподносить блокаду. Так мы ее переведем на экран. Так она соответствует нашему пониманию того, что было здесь девятьсот дней. И никаких отступлений от этого не будет! А ваша работа — подрывная по отношению к фильму, который преподносился в союзе со всеми идеологическими организациями.

В 2013 г. было переиздание (5000 экз.) книги, куда вошла новая глава "Ленинградское дело". В этой главе рассказывается о послевоенной расправе на городом, о том как многих членов партии и их родственников пытали, репрессировали, расстреливали. Издание снабжено фотографиями из личного архива Гранина и Государственного музея СПб, также в книге есть верстка "Нового мира".

В 2003 г. на телеканале "Культура" вышла авторская передача Гранина "Блокада. Дневник Юры Рябинкина" (данный дневник приводится на страницах книги) о судьбе 16-летнего подростка.

Всего в книге не отразишь при любом желании, так и здесь не все вошло, но я хочу добавить. Блокада Ленинграда - это не только, погибающие от голода и холода, люди и военные, защищающие город. Это еще и знаменитая "Дорога жизни". Она является всемирным наследием ЮНЕСКО. Существуют также музеи "Дорога жизни" и блокады Ленинграда.

В 2013 г. книга была включена в список "100 книг" для школьного самостоятельного изучения.

В Омске в 2014 г. был поставлен памятник эвакуированным детям из Ленинграда. На памятнике написано, что их было более 17 000 (на мой взгляд, их гораздо больше. В некоторых источниках я видела цифру в 140 000). Автор С. Голованцев.

В июне 2015 г. делегация из Китая посетила Россию с целью сделать документальный фильм о Дороге жизни. Они побывали в музее блокады Ленинграда, в консерватории, где звучала знаменитая Седьмая симфония Д. Шостаковича, а затем отправились на места воинской славы. У монумента "Разорванное кольцо" они провели продолжительное интервью с уполномоченным представителем исполнительной дирекции РВИО в СЗФО Кириллом Королевым.

Фильм планировали выпустить осенью того же года.

Интерес к книге не ослабевает и по сей день, а сама книга уже давно вошла в золотой фонд мировой литературы XX века. Проходят различные мероприятия по данной книге. К тому же 2019 год объявлен не только годом театра, но и годом Даниила Гранина.

Несмотря на все ужасы войны, многочисленные жертвы среди мирного населения города и огромный ущерб культурному наследию города, до нас дошло и хорошее, что могло появиться в блокаду Ленинграда. Для предотвращения развития цинги разработали хвойный экстракт, который принимают до сих пор. Шостакович в блокадном Ленинграде написал первые три части симфонии No7. Ее еще называют Ленинградская симфония.

Шостакович был свидетелем колоссальных народных бедствий, всех лишений и страданий народа. И не только он, но и исполнители оркестра, и дирижер, слушатели, находящиеся в зале, все были участниками и свидетелями трагедии. И все это воспринималось совершенно необычно, как говорится, с живым сердцем. (Рассказывает музыкант Нил Николаевич Беляев. Из книги)

И самое важное - это лечение алиментарной дистрофии. Кстати, данный термин был придуман как раз во время блокады Ленинграда.

(с) в написании статьи использованы фрагменты статьи Даниила Гранина "История создания "Блокадной книги" (Дружба Народов 2002, 11)