— Сорок два?

Зачем ты называешь эту цифру, говори тридцать пять хотя бы!
Мне сразу становится ужасно обидно.
Корячишься всю жизнь, корячишься. Живешь изо всех сил, год за годом, день за днем, а потом взять и похерить часть своей ужасной, прекрасной, местами дурацкой, а местами очень даже осмысленной дороги ради повышения собственной рыночной стоимости? Чтобы кто-то там, какой-нибудь хрен с горы, спокойней себя чувствовал, потому что я вписываюсь в его представления о том, сколько лет должно быть женщине? Да я никуда не вписываюсь. Я не прохожу ни по каким стандартам, как бы это ни звучало. И это вовсе не всегда хорошо, но я привыкла к себе, поняла, приняла и простила местами, это долгий процесс, долгий путь, копать не перекопать, итить колотить. В вырезанную фигурку стандартной женщины я не влезаю, а если и влезаю, то сразу становится понятно, что я, кажется, вообще не женщина.
Однажды моя Вася сказала о любовнице своего бывшего: «Тьхутыы, я-то думала, ей больше сорока и она прекрасно выглядит, а оказалось, что ей чуть больше тридцати и она выглядит херово». Я очень смеялась.
От какого года из моих заслуженно прожитых лет, я готова отказаться?
Ни от какого.
Какую пятерку скинуть?
Никакую.
Я переживала их самостоятельно — плохо ли, хорошо ли, но это все, что у меня есть. Это есть я, я есть Грут.
Меняться и начинать новую жизнь можно, только имея за плечами старую. Каждый шаг важен, каким бы он ни был. Мозаика не может состоять только из веселеньких цветов — получится радужное ничего.
Просто назови другую цифру.
Я не стану этого делать, и другим не позволю, что за кривляние, к чему оно, правда же, дорогой Вахтанг Константинович? Сорок два, через месяц сорок три, я вечно забываю сорок с чем мне, не кокетничая, а тупо не помню.