Предыдущая публикация
Проклятый колодец, часть 8
Елена вернулась из областного центра поздно вечером, усталая, но довольная. Ещё одна семья воссоединилась, ещё одна пропавшая душа нашла дорогу домой.Марина встретила её на пороге с мрачным лицом.
— Плохие новости, — сказала Марина сразу, еле сдерживая слёзы. — Зинаида Петровна умерла.
Елена почувствовала, как мир качнулся. Не может быть.
— Как? Когда? — слова застревали в горле.
— Сегодня утром. Соседи нашли её в огороде. Врачи говорят, инфаркт.
— Инфаркт? — Елена не поверила своим ушам. — При её-то здоровье? Да она вчера ещё полпуда картошки перетаскала!
— Врачи говорят, такое бывает. Стресс, волнения... — Марина не могла смотреть в глаза.
Но Елена знала правду. Зинаида была единственной живой свидетельницей убийства Анны, кроме арестованных. И теперь её не стало.
— Где Громов?
— Дома. Он очень переживает.
Елена пошла к Виктору Семёновичу. Дом его стоял в темноте, только в одном окне горел свет. Она постучала в дверь.
— Виктор Семёнович, это я.
Дверь открылась не сразу. Громов выглядел постаревшим, лицо серое.
— Заходи, — голос у него был хриплый. — Слышала про Зинаиду?
— Слышала. Не верю, что инфаркт.
— И я не верю, — Громов сел за стол, на котором стояла початая бутылка водки. — Её убили.
— Есть доказательства?
— Нет. Но знаю точно.
— Откуда?
Громов налил водки в стакан и выпил залпом.
— Потому что сегодня утром ко мне тоже приходили. Двое мужчин в костюмах. Предлагали деньги за молчание.
Елена села напротив.
— И что ты ответил?
— Послал подальше. Сказал, что правда важнее денег.
— И что они?
— Ничего. Ушли. Но предупредили, с теми, кто мешает большому бизнесу, случаются несчастные случаи.
— Надо сообщить Соболеву.
— Уже сообщил. Он говорит, доказательств нет, возбуждать дело не с чем.
Елена поняла — на следователя тоже давят. Слишком много денег поставлено на карту.
— Виктор Семёнович, а если вам уехать? Пока не поздно?
— Не уеду, — Громов налил ещё водки. — Если все разбегутся, кто правду защищать будет?
— Но если тебя убьют?
— Значит, судьба такая.
Елена посмотрела на него, упрямого, принципиального человека, готового умереть за справедливость. Таких людей становилось всё меньше.
— Тогда будем держаться вместе. Вместе сложнее убить.
На следующий день хоронили Зинаиду. Пришла вся деревня — все тридцать оставшихся жителей. Священник читал молитвы, но Елена видела в глазах людей не только скорбь, но и страх.
— Кто следующий? — шептались старушки.
— Лучше уехать, пока живы.
После похорон к Елене подошла жена Сидорова.
— Елена Михайловна, мы с мужем решили, мы продаём дом и уезжаем к детям в город.
— Почему?
— Страшно стало. Сначала Иван Тимофеевич умер, потом Курочкин, теперь Зинаида. Будто проклятие какое-то на деревне.
Женщина оглянулась на колодец и перекрестилась.
— А ещё... Ещё по ночам странные звуки. Будто кто-то ходит по улицам. Но когда выглянешь — никого нет. Только тени движутся сами по себе.
— Не проклятие, а люди. Очень плохие люди.
— Всё равно. Мы старые, силы защищаться нет.
К вечеру выяснилось, что половина жителей собирается уезжать. Деревня умирала на глазах.
— Они добиваются своего, — сказала Марина. — Разгоняют всех свидетелей.
— Не всех, — возразила Елена. — Мы остаёмся.
— А если нас тоже убьют?
— Не убьют. Слишком много шума вокруг дела. Журналисты следят, телевидение снимает сюжеты.
Но ночью Елена не спала. Лежала и прислушивалась к каждому шороху. После смерти Зинаиды всё изменилось. Враги стали действовать открыто.
В три часа ночи она услышала шаги во дворе. Тихие, осторожные. Кто-то ходил вокруг дома. Елена встала и подошла к окну. Во дворе мелькнула тень, потом ещё одна.
Она разбудила Марину.
— Вокруг дома кто-то ходит.
Марина выглянула в окно.
— Никого не вижу.
— А я вижу. И чувствую.
Они сидели в темноте и прислушивались. Звуки продолжались до утра, потом стихли.
— Они просто хотели нас напугать, — сказала Марина.
— Возможно. А возможно, изучали местность.
Утром приехал Соболев, вид у него был мрачный.
— Дело закрывают, — сказал он без предисловий.
— Как закрывают? — не поверила Елена.
— Распоряжение из Москвы. Недостаточно доказательств для продолжения следствия.
— А признания Веры и Семёнова?
— Отозваны. Говорят, что давали показания под давлением.
— А экспертиза останков?
— Ставится под сомнение. Мол, не доказано, что это именно Анна Павлова.
Елена сжала кулаки.
— Значит, всё напрасно? Анна так и останется неотомщённой?
— Пока да, — Соболев встал. — Мне очень жаль. Но приказ есть приказ.
— А что с арестованными?
— Веру и Семёнова отпускают завтра. Амнистия в связи с преклонным возрастом.
После ухода следователя Елена и Марина сидели молча. Сорок лет борьбы за правду закончились ничем.
— Что теперь? — спросила Марина.
— Не знаю, — Елена чувствовала опустошение. — Все наши жертвы оказались напрасными.
— Зинаида умерла зря?
— Не зря. Она умерла, защищая правду. А правда не умирает, даже если её пытаются похоронить.
Вечером к ним пришёл Громов, на лице у него была решимость.
— Я знаю, что делать, — сказал он.
— Что?
— Уезжаю в Москву. К журналистам. Расскажу всю правду в прямом эфире.
— Это опасно.
— Знаю. Но это единственный способ добиться справедливости.
— А если тебя убьют по дороге?
— Тогда моя смерть тоже станет доказательством. Слишком много случайных смертей вокруг одного дела.
Елена поняла — он прав. Только громкий скандал может заставить власти возобновить следствие.
— Когда едешь?
— Завтра утром. Рано, пока они не узнали.
— Мы поедем с тобой.
— Нет. Слишком опасно. Оставайтесь здесь, я справлюсь сам.
Громов ушёл, а Елена до утра не спала. Что-то подсказывало ей, что с ним что-то случится.
Елена проснулась от звонка телефона. На часах было семь утра.
— Алло?
— Елена Михайловна, — голос Соболева звучал странно, словно он сам не верил в то, что говорит. — Срочно приезжайте в больницу. Громов попал в аварию.
— Что? Как? — сердце ухнуло вниз.
— По дороге в Москву. Машина слетела в кювет на повороте.
Пауза.
— Он жив, но...
Елена бросила трубку и разбудила Марину, тряся её за плечо.
— Виктор Семёнович в больнице. Авария, — слова давались с трудом.
Они помчались в райцентр по пустынной утренней дороге. В реанимации им сказали ждать, и это ожидание казалось вечностью. Громов был без сознания, врачи боролись за его жизнь.
— Как это произошло? — спросила Елена у Соболева.
— Свидетели говорят, другая машина подрезала его на повороте. Виктор Семёнович не справился с управлением.
— Номер той машины запомнили?
— Нет. Скрылась с места аварии.
Елена сжала кулаки. Ещё одна "случайность". Ещё одна попытка убрать неудобного свидетеля.
Через час к ним вышел врач.
— Как он? — спросила Марина.
— Тяжело. Травма головы, переломы. Но жив.
— Когда можно будет с ним поговорить?
— Через неделю. Если выживет.
Они вернулись в деревню подавленные. Последняя надежда лежала в реанимации между жизнью и смертью.
— Что будем делать? — спросила Марина.
— Не знаю, — Елена села на крыльцо дома. — Кажется, мы проиграли.
— Может, стоит сдаться? Уехать отсюда?
— А твоя мать? Она так и останется безымянной жертвой?
Марина долго молчала.
— Елена Михайловна, а что если рассказать всё мне? Полную правду о том, что вы видели?
— Зачем?
— Я её дочь. Имею право знать каждую деталь.
Елена колебалась. Некоторые видения были слишком тяжёлыми для дочери убитой.
— Там есть очень болезненные моменты.
— Всё равно хочу знать.
Они прошли в дом, Елена заварила чай и начала рассказывать. О том, как Анна обнаружила кражу денег. Как пыталась вернуть их детям. Как её пытались подкупить, потом запугать.
— Она была очень смелой, — говорила Елена. — Знала, что рискует жизнью, но не отступила.
— А в последний день? Что было в последний день?
Елена закрыла глаза и вызвала самое болезненное видение.
— Она собирала вещи. Хотела увезти тебя к сестре в Саратов. Говорила тебе, что это временно, что скоро вернётесь...
— Я помню! — вскрикнула Марина. — Мама плакала, когда складывала мои платья в сумку!
— Вечером пришёл Крылов. Сказал, что готов на компромисс. Попросил встретиться в правлении для подписания бумаг.
— И она поверила?
— Хотела поверить. Ради тебя. Думала, что если вернёт хотя бы часть денег, дети получат учебники и тёплую школу.
Елена рассказала о последнем разговоре в правлении. О том, как Крылов потерял самообладание и ударил Анну.
— Он не планировал убивать. Просто сорвался.
— А потом?
— Потом Вера помогла ему скрыть преступление. Они отнесли тело к колодцу, изобразили самоубийство.
— А меня?
— Тебя на следующий день отвезли в детдом. Сказали, что мать бросила и уехала.
Марина плакала, слушая историю своей жизни.
— Значит, сорок лет я думала, что мама меня не любила?
— Она любила тебя больше жизни. Буквально.
— Покажите мне.
— Что?
— Покажите, как она меня любила. Хочу увидеть.
Елена взяла Марину за руки и сосредоточилась. Она вызвала самые светлые видения, как Анна читала дочери сказки, как учила её писать, как пела колыбельные.
— Видите? — спросила она.
— Вижу, — Марина улыбалась сквозь слёзы. — Она была прекрасной матерью.
— Лучшей в мире.
Они сидели, держась за руки, и обе плакали — о потерянном детстве, о несправедливости, о любви, которая сильнее смерти.
— Елена Михайловна, — сказала Марина наконец. — А если я сама поеду в Москву? К журналистам?
— Тебя тоже могут убить.
— Тогда пусть убивают. Но правда должна выйти наружу.
— Марина, не говори глупостей.
— Это не глупости.
Марина встала и подошла к полке, где стояла фотография Анны.
— Я всю жизнь искала мать. Теперь нашла. И должна довести её дело до конца.
— А если не получится?
— Получится. У меня есть то, чего нет у них.
— Что?
— Правда. И любовь к матери.
Елена посмотрела на неё, эту тихую женщину, которая вдруг превратилась в настоящую дочь своей матери. Такую же принципиальную, такую же бесстрашную.
— Хорошо, — сказала она. — Но поедем вместе.
— Вместе опаснее.
— Зато надёжнее. Вдвоём у нас больше шансов добраться до цели.
— А деревня?
— Деревня подождёт. Анна ждала справедливости сорок лет, может подождать ещё несколько дней.
Они стали планировать поездку. Решили ехать не на машине, а на автобусе — менее заметно. В Москве обратиться не к телевидению, а к газетам, там меньше цензуры.
— А что возьмём в качестве доказательств? — спросила Марина.
— Блокнот Анны, письма к сестре, фотографии с места захоронения.
— Этого будет достаточно?
— Для начала да. А дальше журналисты сами разберутся.
Вечером они сидели на крыльце и смотрели на закат. Завтра их ждала дорога в неизвестность.
— Не боишься? — спросила Елена.
— Боюсь. Но ещё больше боюсь, что правда так и останется похороненной.
— А если нас убьют?
— Тогда наша смерть станет доказательством. Слишком много людей умерло вокруг этого дела.
Елена кивнула. Марина была права, иногда смерть говорит громче, чем жизнь.
— Тогда едем, — сказала она. — За твою мать. За справедливость. За всех тех, кто не может постоять за себя.
Последние лучи солнца окрасили деревню в золотой цвет. Где-то там, в засыпанном колодце, покоилась душа Анны Сергеевны. И ждала, когда её дочь исполнит последний материнский завет, добьется правды любой ценой.
Проклятый колодец, часть 8
Елена вернулась из областного центра поздно вечером, усталая, но довольная. Ещё одна семья воссоединилась, ещё одна пропавшая душа нашла дорогу домой.
Марина встретила её на пороге с мрачным лицом.
— Плохие новости, — сказала Марина сразу, еле сдерживая слёзы. — Зинаида Петровна умерла.
Елена почувствовала, как мир качнулся. Не может быть.
— Как? Когда? — слова застревали в горле.
— Сегодня утром. Соседи нашли её в огороде. Врачи говорят, инфаркт.
— Инфаркт? — Елена не поверила своим ушам. — При её-то здоровье? Да она вчера ещё полпуда картошки перетаскала!
— Врачи говорят, такое бывает. Стресс, волнения... — Марина не могла смотреть в глаза.
Но Елена знала правду. Зинаида была единственной живой свидетельницей убийства Анны, кроме арестованных. И теперь её не стало.
— Где Громов?
— Дома. Он очень переживает.
Елена пошла к Виктору Семёновичу. Дом его стоял в темноте, только в одном окне горел свет. Она постучала в дверь.
— Виктор Семёнович, это я.
Дверь открылась не сразу. Громов выглядел постаревшим, лицо серое.
— Заходи, — голос у него был хриплый. — Слышала про Зинаиду?
— Слышала. Не верю, что инфаркт.
— И я не верю, — Громов сел за стол, на котором стояла початая бутылка водки. — Её убили.
— Есть доказательства?
— Нет. Но знаю точно.
— Откуда?
Громов налил водки в стакан и выпил залпом.
— Потому что сегодня утром ко мне тоже приходили. Двое мужчин в костюмах. Предлагали деньги за молчание.
Елена села напротив.
— И что ты ответил?
— Послал подальше. Сказал, что правда важнее денег.
— И что они?
— Ничего. Ушли. Но предупредили, с теми, кто мешает большому бизнесу, случаются несчастные случаи.
— Надо сообщить Соболеву.
— Уже сообщил. Он говорит, доказательств нет, возбуждать дело не с чем.
Елена поняла — на следователя тоже давят. Слишком много денег поставлено на карту.
— Виктор Семёнович, а если вам уехать? Пока не поздно?
— Не уеду, — Громов налил ещё водки. — Если все разбегутся, кто правду защищать будет?
— Но если тебя убьют?
— Значит, судьба такая.
Елена посмотрела на него, упрямого, принципиального человека, готового умереть за справедливость. Таких людей становилось всё меньше.
— Тогда будем держаться вместе. Вместе сложнее убить.
На следующий день хоронили Зинаиду. Пришла вся деревня — все тридцать оставшихся жителей. Священник читал молитвы, но Елена видела в глазах людей не только скорбь, но и страх.
— Кто следующий? — шептались старушки.
— Лучше уехать, пока живы.
После похорон к Елене подошла жена Сидорова.
— Елена Михайловна, мы с мужем решили, мы продаём дом и уезжаем к детям в город.
— Почему?
— Страшно стало. Сначала Иван Тимофеевич умер, потом Курочкин, теперь Зинаида. Будто проклятие какое-то на деревне.
Женщина оглянулась на колодец и перекрестилась.
— А ещё... Ещё по ночам странные звуки. Будто кто-то ходит по улицам. Но когда выглянешь — никого нет. Только тени движутся сами по себе.
— Не проклятие, а люди. Очень плохие люди.
— Всё равно. Мы старые, силы защищаться нет.
К вечеру выяснилось, что половина жителей собирается уезжать. Деревня умирала на глазах.
— Они добиваются своего, — сказала Марина. — Разгоняют всех свидетелей.
— Не всех, — возразила Елена. — Мы остаёмся.
— А если нас тоже убьют?
— Не убьют. Слишком много шума вокруг дела. Журналисты следят, телевидение снимает сюжеты.
Но ночью Елена не спала. Лежала и прислушивалась к каждому шороху. После смерти Зинаиды всё изменилось. Враги стали действовать открыто.
В три часа ночи она услышала шаги во дворе. Тихие, осторожные. Кто-то ходил вокруг дома. Елена встала и подошла к окну. Во дворе мелькнула тень, потом ещё одна.
Она разбудила Марину.
— Вокруг дома кто-то ходит.
Марина выглянула в окно.
— Никого не вижу.
— А я вижу. И чувствую.
Они сидели в темноте и прислушивались. Звуки продолжались до утра, потом стихли.
— Они просто хотели нас напугать, — сказала Марина.
— Возможно. А возможно, изучали местность.
Утром приехал Соболев, вид у него был мрачный.
— Дело закрывают, — сказал он без предисловий.
— Как закрывают? — не поверила Елена.
— Распоряжение из Москвы. Недостаточно доказательств для продолжения следствия.
— А признания Веры и Семёнова?
— Отозваны. Говорят, что давали показания под давлением.
— А экспертиза останков?
— Ставится под сомнение. Мол, не доказано, что это именно Анна Павлова.
Елена сжала кулаки.
— Значит, всё напрасно? Анна так и останется неотомщённой?
— Пока да, — Соболев встал. — Мне очень жаль. Но приказ есть приказ.
— А что с арестованными?
— Веру и Семёнова отпускают завтра. Амнистия в связи с преклонным возрастом.
После ухода следователя Елена и Марина сидели молча. Сорок лет борьбы за правду закончились ничем.
— Что теперь? — спросила Марина.
— Не знаю, — Елена чувствовала опустошение. — Все наши жертвы оказались напрасными.
— Зинаида умерла зря?
— Не зря. Она умерла, защищая правду. А правда не умирает, даже если её пытаются похоронить.
Вечером к ним пришёл Громов, на лице у него была решимость.
— Я знаю, что делать, — сказал он.
— Что?
— Уезжаю в Москву. К журналистам. Расскажу всю правду в прямом эфире.
— Это опасно.
— Знаю. Но это единственный способ добиться справедливости.
— А если тебя убьют по дороге?
— Тогда моя смерть тоже станет доказательством. Слишком много случайных смертей вокруг одного дела.
Елена поняла — он прав. Только громкий скандал может заставить власти возобновить следствие.
— Когда едешь?
— Завтра утром. Рано, пока они не узнали.
— Мы поедем с тобой.
— Нет. Слишком опасно. Оставайтесь здесь, я справлюсь сам.
Громов ушёл, а Елена до утра не спала. Что-то подсказывало ей, что с ним что-то случится.
Елена проснулась от звонка телефона. На часах было семь утра.
— Алло?
— Елена Михайловна, — голос Соболева звучал странно, словно он сам не верил в то, что говорит. — Срочно приезжайте в больницу. Громов попал в аварию.
— Что? Как? — сердце ухнуло вниз.
— По дороге в Москву. Машина слетела в кювет на повороте.
Пауза.
— Он жив, но...
Елена бросила трубку и разбудила Марину, тряся её за плечо.
— Виктор Семёнович в больнице. Авария, — слова давались с трудом.
Они помчались в райцентр по пустынной утренней дороге. В реанимации им сказали ждать, и это ожидание казалось вечностью. Громов был без сознания, врачи боролись за его жизнь.
— Как это произошло? — спросила Елена у Соболева.
— Свидетели говорят, другая машина подрезала его на повороте. Виктор Семёнович не справился с управлением.
— Номер той машины запомнили?
— Нет. Скрылась с места аварии.
Елена сжала кулаки. Ещё одна "случайность". Ещё одна попытка убрать неудобного свидетеля.
Через час к ним вышел врач.
— Как он? — спросила Марина.
— Тяжело. Травма головы, переломы. Но жив.
— Когда можно будет с ним поговорить?
— Через неделю. Если выживет.
Они вернулись в деревню подавленные. Последняя надежда лежала в реанимации между жизнью и смертью.
— Что будем делать? — спросила Марина.
— Не знаю, — Елена села на крыльцо дома. — Кажется, мы проиграли.
— Может, стоит сдаться? Уехать отсюда?
— А твоя мать? Она так и останется безымянной жертвой?
Марина долго молчала.
— Елена Михайловна, а что если рассказать всё мне? Полную правду о том, что вы видели?
— Зачем?
— Я её дочь. Имею право знать каждую деталь.
Елена колебалась. Некоторые видения были слишком тяжёлыми для дочери убитой.
— Там есть очень болезненные моменты.
— Всё равно хочу знать.
Они прошли в дом, Елена заварила чай и начала рассказывать. О том, как Анна обнаружила кражу денег. Как пыталась вернуть их детям. Как её пытались подкупить, потом запугать.
— Она была очень смелой, — говорила Елена. — Знала, что рискует жизнью, но не отступила.
— А в последний день? Что было в последний день?
Елена закрыла глаза и вызвала самое болезненное видение.
— Она собирала вещи. Хотела увезти тебя к сестре в Саратов. Говорила тебе, что это временно, что скоро вернётесь...
— Я помню! — вскрикнула Марина. — Мама плакала, когда складывала мои платья в сумку!
— Вечером пришёл Крылов. Сказал, что готов на компромисс. Попросил встретиться в правлении для подписания бумаг.
— И она поверила?
— Хотела поверить. Ради тебя. Думала, что если вернёт хотя бы часть денег, дети получат учебники и тёплую школу.
Елена рассказала о последнем разговоре в правлении. О том, как Крылов потерял самообладание и ударил Анну.
— Он не планировал убивать. Просто сорвался.
— А потом?
— Потом Вера помогла ему скрыть преступление. Они отнесли тело к колодцу, изобразили самоубийство.
— А меня?
— Тебя на следующий день отвезли в детдом. Сказали, что мать бросила и уехала.
Марина плакала, слушая историю своей жизни.
— Значит, сорок лет я думала, что мама меня не любила?
— Она любила тебя больше жизни. Буквально.
— Покажите мне.
— Что?
— Покажите, как она меня любила. Хочу увидеть.
Елена взяла Марину за руки и сосредоточилась. Она вызвала самые светлые видения, как Анна читала дочери сказки, как учила её писать, как пела колыбельные.
— Видите? — спросила она.
— Вижу, — Марина улыбалась сквозь слёзы. — Она была прекрасной матерью.
— Лучшей в мире.
Они сидели, держась за руки, и обе плакали — о потерянном детстве, о несправедливости, о любви, которая сильнее смерти.
— Елена Михайловна, — сказала Марина наконец. — А если я сама поеду в Москву? К журналистам?
— Тебя тоже могут убить.
— Тогда пусть убивают. Но правда должна выйти наружу.
— Марина, не говори глупостей.
— Это не глупости.
Марина встала и подошла к полке, где стояла фотография Анны.
— Я всю жизнь искала мать. Теперь нашла. И должна довести её дело до конца.
— А если не получится?
— Получится. У меня есть то, чего нет у них.
— Что?
— Правда. И любовь к матери.
Елена посмотрела на неё, эту тихую женщину, которая вдруг превратилась в настоящую дочь своей матери. Такую же принципиальную, такую же бесстрашную.
— Хорошо, — сказала она. — Но поедем вместе.
— Вместе опаснее.
— Зато надёжнее. Вдвоём у нас больше шансов добраться до цели.
— А деревня?
— Деревня подождёт. Анна ждала справедливости сорок лет, может подождать ещё несколько дней.
Они стали планировать поездку. Решили ехать не на машине, а на автобусе — менее заметно. В Москве обратиться не к телевидению, а к газетам, там меньше цензуры.
— А что возьмём в качестве доказательств? — спросила Марина.
— Блокнот Анны, письма к сестре, фотографии с места захоронения.
— Этого будет достаточно?
— Для начала да. А дальше журналисты сами разберутся.
Вечером они сидели на крыльце и смотрели на закат. Завтра их ждала дорога в неизвестность.
— Не боишься? — спросила Елена.
— Боюсь. Но ещё больше боюсь, что правда так и останется похороненной.
— А если нас убьют?
— Тогда наша смерть станет доказательством. Слишком много людей умерло вокруг этого дела.
Елена кивнула. Марина была права, иногда смерть говорит громче, чем жизнь.
— Тогда едем, — сказала она. — За твою мать. За справедливость. За всех тех, кто не может постоять за себя.
Последние лучи солнца окрасили деревню в золотой цвет. Где-то там, в засыпанном колодце, покоилась душа Анны Сергеевны. И ждала, когда её дочь исполнит последний материнский завет, добьется правды любой ценой.
— Как? Когда? — слова застревали в горле.
— Сегодня утром. Соседи нашли её в огороде. Врачи говорят, инфаркт.
— Инфаркт? — Елена не поверила своим ушам. — При её-то здоровье? Да она вчера ещё полпуда картошки перетаскала!
— Врачи говорят, такое бывает. Стресс, волнения... — Марина не могла смотреть в глаза.
Но Елена знала правду. Зинаида была единственной живой свидетельницей убийства Анны, кроме арестованных. И теперь её не стало.
— Где Громов?
— Дома. Он очень переживает.
Елена пошла к Виктору Семёновичу. Дом его стоял в темноте, только в одном окне горел свет. Она постучала в дверь.
— Виктор Семёнович, это я.
Дверь открылась не сразу. Громов выглядел постаревшим, лицо серое.
— Заходи, — голос у него был хриплый. — Слышала про Зинаиду?
— Слышала. Не верю, что инфаркт.
— И я не верю, — Громов сел за стол, на котором стояла початая бутылка водки. — Её убили.
— Есть доказательства?
— Нет. Но знаю точно.
— Откуда?
Громов налил водки в стакан и выпил залпом.
— Потому что сегодня утром ко мне тоже приходили. Двое мужчин в костюмах. Предлагали деньги за молчание.
Елена села напротив.
— И что ты ответил?
— Послал подальше. Сказал, что правда важнее денег.
— И что они?
— Ничего. Ушли. Но предупредили, с теми, кто мешает большому бизнесу, случаются несчастные случаи.
— Надо сообщить Соболеву.
— Уже сообщил. Он говорит, доказательств нет, возбуждать дело не с чем.
Елена поняла — на следователя тоже давят. Слишком много денег поставлено на карту.
— Виктор Семёнович, а если вам уехать? Пока не поздно?
— Не уеду, — Громов налил ещё водки. — Если все разбегутся, кто правду защищать будет?
— Но если тебя убьют?
— Значит, судьба такая.
Елена посмотрела на него, упрямого, принципиального человека, готового умереть за справедливость. Таких людей становилось всё меньше.
— Тогда будем держаться вместе. Вместе сложнее убить.
На следующий день хоронили Зинаиду. Пришла вся деревня — все тридцать оставшихся жителей. Священник читал молитвы, но Елена видела в глазах людей не только скорбь, но и страх.
— Кто следующий? — шептались старушки.
— Лучше уехать, пока живы.
После похорон к Елене подошла жена Сидорова.
— Елена Михайловна, мы с мужем решили, мы продаём дом и уезжаем к детям в город.
— Почему?
— Страшно стало. Сначала Иван Тимофеевич умер, потом Курочкин, теперь Зинаида. Будто проклятие какое-то на деревне.
Женщина оглянулась на колодец и перекрестилась.
— А ещё... Ещё по ночам странные звуки. Будто кто-то ходит по улицам. Но когда выглянешь — никого нет. Только тени движутся сами по себе.
— Не проклятие, а люди. Очень плохие люди.
— Всё равно. Мы старые, силы защищаться нет.
К вечеру выяснилось, что половина жителей собирается уезжать. Деревня умирала на глазах.
— Они добиваются своего, — сказала Марина. — Разгоняют всех свидетелей.
— Не всех, — возразила Елена. — Мы остаёмся.
— А если нас тоже убьют?
— Не убьют. Слишком много шума вокруг дела. Журналисты следят, телевидение снимает сюжеты.
Но ночью Елена не спала. Лежала и прислушивалась к каждому шороху. После смерти Зинаиды всё изменилось. Враги стали действовать открыто.
В три часа ночи она услышала шаги во дворе. Тихие, осторожные. Кто-то ходил вокруг дома. Елена встала и подошла к окну. Во дворе мелькнула тень, потом ещё одна.
Она разбудила Марину.
— Вокруг дома кто-то ходит.
Марина выглянула в окно.
— Никого не вижу.
— А я вижу. И чувствую.
Они сидели в темноте и прислушивались. Звуки продолжались до утра, потом стихли.
— Они просто хотели нас напугать, — сказала Марина.
— Возможно. А возможно, изучали местность.
Утром приехал Соболев, вид у него был мрачный.
— Дело закрывают, — сказал он без предисловий.
— Как закрывают? — не поверила Елена.
— Распоряжение из Москвы. Недостаточно доказательств для продолжения следствия.
— А признания Веры и Семёнова?
— Отозваны. Говорят, что давали показания под давлением.
— А экспертиза останков?
— Ставится под сомнение. Мол, не доказано, что это именно Анна Павлова.
Елена сжала кулаки.
— Значит, всё напрасно? Анна так и останется неотомщённой?
— Пока да, — Соболев встал. — Мне очень жаль. Но приказ есть приказ.
— А что с арестованными?
— Веру и Семёнова отпускают завтра. Амнистия в связи с преклонным возрастом.
После ухода следователя Елена и Марина сидели молча. Сорок лет борьбы за правду закончились ничем.
— Что теперь? — спросила Марина.
— Не знаю, — Елена чувствовала опустошение. — Все наши жертвы оказались напрасными.
— Зинаида умерла зря?
— Не зря. Она умерла, защищая правду. А правда не умирает, даже если её пытаются похоронить.
Вечером к ним пришёл Громов, на лице у него была решимость.
— Я знаю, что делать, — сказал он.
— Что?
— Уезжаю в Москву. К журналистам. Расскажу всю правду в прямом эфире.
— Это опасно.
— Знаю. Но это единственный способ добиться справедливости.
— А если тебя убьют по дороге?
— Тогда моя смерть тоже станет доказательством. Слишком много случайных смертей вокруг одного дела.
Елена поняла — он прав. Только громкий скандал может заставить власти возобновить следствие.
— Когда едешь?
— Завтра утром. Рано, пока они не узнали.
— Мы поедем с тобой.
— Нет. Слишком опасно. Оставайтесь здесь, я справлюсь сам.
Громов ушёл, а Елена до утра не спала. Что-то подсказывало ей, что с ним что-то случится.
Елена проснулась от звонка телефона. На часах было семь утра.
— Алло?
— Елена Михайловна, — голос Соболева звучал странно, словно он сам не верил в то, что говорит. — Срочно приезжайте в больницу. Громов попал в аварию.
— Что? Как? — сердце ухнуло вниз.
— По дороге в Москву. Машина слетела в кювет на повороте.
Пауза.
— Он жив, но...
Елена бросила трубку и разбудила Марину, тряся её за плечо.
— Виктор Семёнович в больнице. Авария, — слова давались с трудом.
Они помчались в райцентр по пустынной утренней дороге. В реанимации им сказали ждать, и это ожидание казалось вечностью. Громов был без сознания, врачи боролись за его жизнь.
— Как это произошло? — спросила Елена у Соболева.
— Свидетели говорят, другая машина подрезала его на повороте. Виктор Семёнович не справился с управлением.
— Номер той машины запомнили?
— Нет. Скрылась с места аварии.
Елена сжала кулаки. Ещё одна "случайность". Ещё одна попытка убрать неудобного свидетеля.
Через час к ним вышел врач.
— Как он? — спросила Марина.
— Тяжело. Травма головы, переломы. Но жив.
— Когда можно будет с ним поговорить?
— Через неделю. Если выживет.
Они вернулись в деревню подавленные. Последняя надежда лежала в реанимации между жизнью и смертью.
— Что будем делать? — спросила Марина.
— Не знаю, — Елена села на крыльцо дома. — Кажется, мы проиграли.
— Может, стоит сдаться? Уехать отсюда?
— А твоя мать? Она так и останется безымянной жертвой?
Марина долго молчала.
— Елена Михайловна, а что если рассказать всё мне? Полную правду о том, что вы видели?
— Зачем?
— Я её дочь. Имею право знать каждую деталь.
Елена колебалась. Некоторые видения были слишком тяжёлыми для дочери убитой.
— Там есть очень болезненные моменты.
— Всё равно хочу знать.
Они прошли в дом, Елена заварила чай и начала рассказывать. О том, как Анна обнаружила кражу денег. Как пыталась вернуть их детям. Как её пытались подкупить, потом запугать.
— Она была очень смелой, — говорила Елена. — Знала, что рискует жизнью, но не отступила.
— А в последний день? Что было в последний день?
Елена закрыла глаза и вызвала самое болезненное видение.
— Она собирала вещи. Хотела увезти тебя к сестре в Саратов. Говорила тебе, что это временно, что скоро вернётесь...
— Я помню! — вскрикнула Марина. — Мама плакала, когда складывала мои платья в сумку!
— Вечером пришёл Крылов. Сказал, что готов на компромисс. Попросил встретиться в правлении для подписания бумаг.
— И она поверила?
— Хотела поверить. Ради тебя. Думала, что если вернёт хотя бы часть денег, дети получат учебники и тёплую школу.
Елена рассказала о последнем разговоре в правлении. О том, как Крылов потерял самообладание и ударил Анну.
— Он не планировал убивать. Просто сорвался.
— А потом?
— Потом Вера помогла ему скрыть преступление. Они отнесли тело к колодцу, изобразили самоубийство.
— А меня?
— Тебя на следующий день отвезли в детдом. Сказали, что мать бросила и уехала.
Марина плакала, слушая историю своей жизни.
— Значит, сорок лет я думала, что мама меня не любила?
— Она любила тебя больше жизни. Буквально.
— Покажите мне.
— Что?
— Покажите, как она меня любила. Хочу увидеть.
Елена взяла Марину за руки и сосредоточилась. Она вызвала самые светлые видения, как Анна читала дочери сказки, как учила её писать, как пела колыбельные.
— Видите? — спросила она.
— Вижу, — Марина улыбалась сквозь слёзы. — Она была прекрасной матерью.
— Лучшей в мире.
Они сидели, держась за руки, и обе плакали — о потерянном детстве, о несправедливости, о любви, которая сильнее смерти.
— Елена Михайловна, — сказала Марина наконец. — А если я сама поеду в Москву? К журналистам?
— Тебя тоже могут убить.
— Тогда пусть убивают. Но правда должна выйти наружу.
— Марина, не говори глупостей.
— Это не глупости.
Марина встала и подошла к полке, где стояла фотография Анны.
— Я всю жизнь искала мать. Теперь нашла. И должна довести её дело до конца.
— А если не получится?
— Получится. У меня есть то, чего нет у них.
— Что?
— Правда. И любовь к матери.
Елена посмотрела на неё, эту тихую женщину, которая вдруг превратилась в настоящую дочь своей матери. Такую же принципиальную, такую же бесстрашную.
— Хорошо, — сказала она. — Но поедем вместе.
— Вместе опаснее.
— Зато надёжнее. Вдвоём у нас больше шансов добраться до цели.
— А деревня?
— Деревня подождёт. Анна ждала справедливости сорок лет, может подождать ещё несколько дней.
Они стали планировать поездку. Решили ехать не на машине, а на автобусе — менее заметно. В Москве обратиться не к телевидению, а к газетам, там меньше цензуры.
— А что возьмём в качестве доказательств? — спросила Марина.
— Блокнот Анны, письма к сестре, фотографии с места захоронения.
— Этого будет достаточно?
— Для начала да. А дальше журналисты сами разберутся.
Вечером они сидели на крыльце и смотрели на закат. Завтра их ждала дорога в неизвестность.
— Не боишься? — спросила Елена.
— Боюсь. Но ещё больше боюсь, что правда так и останется похороненной.
— А если нас убьют?
— Тогда наша смерть станет доказательством. Слишком много людей умерло вокруг этого дела.
Елена кивнула. Марина была права, иногда смерть говорит громче, чем жизнь.
— Тогда едем, — сказала она. — За твою мать. За справедливость. За всех тех, кто не может постоять за себя.
Последние лучи солнца окрасили деревню в золотой цвет. Где-то там, в засыпанном колодце, покоилась душа Анны Сергеевны. И ждала, когда её дочь исполнит последний материнский завет, добьется правды любой ценой.
Проклятый колодец, часть 8
Елена вернулась из областного центра поздно вечером, усталая, но довольная. Ещё одна семья воссоединилась, ещё одна пропавшая душа нашла дорогу домой.
Марина встретила её на пороге с мрачным лицом.
— Плохие новости, — сказала Марина сразу, еле сдерживая слёзы. — Зинаида Петровна умерла.
Елена почувствовала, как мир качнулся. Не может быть.
— Как? Когда? — слова застревали в горле.
— Сегодня утром. Соседи нашли её в огороде. Врачи говорят, инфаркт.
— Инфаркт? — Елена не поверила своим ушам. — При её-то здоровье? Да она вчера ещё полпуда картошки перетаскала!
— Врачи говорят, такое бывает. Стресс, волнения... — Марина не могла смотреть в глаза.
Но Елена знала правду. Зинаида была единственной живой свидетельницей убийства Анны, кроме арестованных. И теперь её не стало.
— Где Громов?
— Дома. Он очень переживает.
Елена пошла к Виктору Семёновичу. Дом его стоял в темноте, только в одном окне горел свет. Она постучала в дверь.
— Виктор Семёнович, это я.
Дверь открылась не сразу. Громов выглядел постаревшим, лицо серое.
— Заходи, — голос у него был хриплый. — Слышала про Зинаиду?
— Слышала. Не верю, что инфаркт.
— И я не верю, — Громов сел за стол, на котором стояла початая бутылка водки. — Её убили.
— Есть доказательства?
— Нет. Но знаю точно.
— Откуда?
Громов налил водки в стакан и выпил залпом.
— Потому что сегодня утром ко мне тоже приходили. Двое мужчин в костюмах. Предлагали деньги за молчание.
Елена села напротив.
— И что ты ответил?
— Послал подальше. Сказал, что правда важнее денег.
— И что они?
— Ничего. Ушли. Но предупредили, с теми, кто мешает большому бизнесу, случаются несчастные случаи.
— Надо сообщить Соболеву.
— Уже сообщил. Он говорит, доказательств нет, возбуждать дело не с чем.
Елена поняла — на следователя тоже давят. Слишком много денег поставлено на карту.
— Виктор Семёнович, а если вам уехать? Пока не поздно?
— Не уеду, — Громов налил ещё водки. — Если все разбегутся, кто правду защищать будет?
— Но если тебя убьют?
— Значит, судьба такая.
Елена посмотрела на него, упрямого, принципиального человека, готового умереть за справедливость. Таких людей становилось всё меньше.
— Тогда будем держаться вместе. Вместе сложнее убить.
На следующий день хоронили Зинаиду. Пришла вся деревня — все тридцать оставшихся жителей. Священник читал молитвы, но Елена видела в глазах людей не только скорбь, но и страх.
— Кто следующий? — шептались старушки.
— Лучше уехать, пока живы.
После похорон к Елене подошла жена Сидорова.
— Елена Михайловна, мы с мужем решили, мы продаём дом и уезжаем к детям в город.
— Почему?
— Страшно стало. Сначала Иван Тимофеевич умер, потом Курочкин, теперь Зинаида. Будто проклятие какое-то на деревне.
Женщина оглянулась на колодец и перекрестилась.
— А ещё... Ещё по ночам странные звуки. Будто кто-то ходит по улицам. Но когда выглянешь — никого нет. Только тени движутся сами по себе.
— Не проклятие, а люди. Очень плохие люди.
— Всё равно. Мы старые, силы защищаться нет.
К вечеру выяснилось, что половина жителей собирается уезжать. Деревня умирала на глазах.
— Они добиваются своего, — сказала Марина. — Разгоняют всех свидетелей.
— Не всех, — возразила Елена. — Мы остаёмся.
— А если нас тоже убьют?
— Не убьют. Слишком много шума вокруг дела. Журналисты следят, телевидение снимает сюжеты.
Но ночью Елена не спала. Лежала и прислушивалась к каждому шороху. После смерти Зинаиды всё изменилось. Враги стали действовать открыто.
В три часа ночи она услышала шаги во дворе. Тихие, осторожные. Кто-то ходил вокруг дома. Елена встала и подошла к окну. Во дворе мелькнула тень, потом ещё одна.
Она разбудила Марину.
— Вокруг дома кто-то ходит.
Марина выглянула в окно.
— Никого не вижу.
— А я вижу. И чувствую.
Они сидели в темноте и прислушивались. Звуки продолжались до утра, потом стихли.
— Они просто хотели нас напугать, — сказала Марина.
— Возможно. А возможно, изучали местность.
Утром приехал Соболев, вид у него был мрачный.
— Дело закрывают, — сказал он без предисловий.
— Как закрывают? — не поверила Елена.
— Распоряжение из Москвы. Недостаточно доказательств для продолжения следствия.
— А признания Веры и Семёнова?
— Отозваны. Говорят, что давали показания под давлением.
— А экспертиза останков?
— Ставится под сомнение. Мол, не доказано, что это именно Анна Павлова.
Елена сжала кулаки.
— Значит, всё напрасно? Анна так и останется неотомщённой?
— Пока да, — Соболев встал. — Мне очень жаль. Но приказ есть приказ.
— А что с арестованными?
— Веру и Семёнова отпускают завтра. Амнистия в связи с преклонным возрастом.
После ухода следователя Елена и Марина сидели молча. Сорок лет борьбы за правду закончились ничем.
— Что теперь? — спросила Марина.
— Не знаю, — Елена чувствовала опустошение. — Все наши жертвы оказались напрасными.
— Зинаида умерла зря?
— Не зря. Она умерла, защищая правду. А правда не умирает, даже если её пытаются похоронить.
Вечером к ним пришёл Громов, на лице у него была решимость.
— Я знаю, что делать, — сказал он.
— Что?
— Уезжаю в Москву. К журналистам. Расскажу всю правду в прямом эфире.
— Это опасно.
— Знаю. Но это единственный способ добиться справедливости.
— А если тебя убьют по дороге?
— Тогда моя смерть тоже станет доказательством. Слишком много случайных смертей вокруг одного дела.
Елена поняла — он прав. Только громкий скандал может заставить власти возобновить следствие.
— Когда едешь?
— Завтра утром. Рано, пока они не узнали.
— Мы поедем с тобой.
— Нет. Слишком опасно. Оставайтесь здесь, я справлюсь сам.
Громов ушёл, а Елена до утра не спала. Что-то подсказывало ей, что с ним что-то случится.
Елена проснулась от звонка телефона. На часах было семь утра.
— Алло?
— Елена Михайловна, — голос Соболева звучал странно, словно он сам не верил в то, что говорит. — Срочно приезжайте в больницу. Громов попал в аварию.
— Что? Как? — сердце ухнуло вниз.
— По дороге в Москву. Машина слетела в кювет на повороте.
Пауза.
— Он жив, но...
Елена бросила трубку и разбудила Марину, тряся её за плечо.
— Виктор Семёнович в больнице. Авария, — слова давались с трудом.
Они помчались в райцентр по пустынной утренней дороге. В реанимации им сказали ждать, и это ожидание казалось вечностью. Громов был без сознания, врачи боролись за его жизнь.
— Как это произошло? — спросила Елена у Соболева.
— Свидетели говорят, другая машина подрезала его на повороте. Виктор Семёнович не справился с управлением.
— Номер той машины запомнили?
— Нет. Скрылась с места аварии.
Елена сжала кулаки. Ещё одна "случайность". Ещё одна попытка убрать неудобного свидетеля.
Через час к ним вышел врач.
— Как он? — спросила Марина.
— Тяжело. Травма головы, переломы. Но жив.
— Когда можно будет с ним поговорить?
— Через неделю. Если выживет.
Они вернулись в деревню подавленные. Последняя надежда лежала в реанимации между жизнью и смертью.
— Что будем делать? — спросила Марина.
— Не знаю, — Елена села на крыльцо дома. — Кажется, мы проиграли.
— Может, стоит сдаться? Уехать отсюда?
— А твоя мать? Она так и останется безымянной жертвой?
Марина долго молчала.
— Елена Михайловна, а что если рассказать всё мне? Полную правду о том, что вы видели?
— Зачем?
— Я её дочь. Имею право знать каждую деталь.
Елена колебалась. Некоторые видения были слишком тяжёлыми для дочери убитой.
— Там есть очень болезненные моменты.
— Всё равно хочу знать.
Они прошли в дом, Елена заварила чай и начала рассказывать. О том, как Анна обнаружила кражу денег. Как пыталась вернуть их детям. Как её пытались подкупить, потом запугать.
— Она была очень смелой, — говорила Елена. — Знала, что рискует жизнью, но не отступила.
— А в последний день? Что было в последний день?
Елена закрыла глаза и вызвала самое болезненное видение.
— Она собирала вещи. Хотела увезти тебя к сестре в Саратов. Говорила тебе, что это временно, что скоро вернётесь...
— Я помню! — вскрикнула Марина. — Мама плакала, когда складывала мои платья в сумку!
— Вечером пришёл Крылов. Сказал, что готов на компромисс. Попросил встретиться в правлении для подписания бумаг.
— И она поверила?
— Хотела поверить. Ради тебя. Думала, что если вернёт хотя бы часть денег, дети получат учебники и тёплую школу.
Елена рассказала о последнем разговоре в правлении. О том, как Крылов потерял самообладание и ударил Анну.
— Он не планировал убивать. Просто сорвался.
— А потом?
— Потом Вера помогла ему скрыть преступление. Они отнесли тело к колодцу, изобразили самоубийство.
— А меня?
— Тебя на следующий день отвезли в детдом. Сказали, что мать бросила и уехала.
Марина плакала, слушая историю своей жизни.
— Значит, сорок лет я думала, что мама меня не любила?
— Она любила тебя больше жизни. Буквально.
— Покажите мне.
— Что?
— Покажите, как она меня любила. Хочу увидеть.
Елена взяла Марину за руки и сосредоточилась. Она вызвала самые светлые видения, как Анна читала дочери сказки, как учила её писать, как пела колыбельные.
— Видите? — спросила она.
— Вижу, — Марина улыбалась сквозь слёзы. — Она была прекрасной матерью.
— Лучшей в мире.
Они сидели, держась за руки, и обе плакали — о потерянном детстве, о несправедливости, о любви, которая сильнее смерти.
— Елена Михайловна, — сказала Марина наконец. — А если я сама поеду в Москву? К журналистам?
— Тебя тоже могут убить.
— Тогда пусть убивают. Но правда должна выйти наружу.
— Марина, не говори глупостей.
— Это не глупости.
Марина встала и подошла к полке, где стояла фотография Анны.
— Я всю жизнь искала мать. Теперь нашла. И должна довести её дело до конца.
— А если не получится?
— Получится. У меня есть то, чего нет у них.
— Что?
— Правда. И любовь к матери.
Елена посмотрела на неё, эту тихую женщину, которая вдруг превратилась в настоящую дочь своей матери. Такую же принципиальную, такую же бесстрашную.
— Хорошо, — сказала она. — Но поедем вместе.
— Вместе опаснее.
— Зато надёжнее. Вдвоём у нас больше шансов добраться до цели.
— А деревня?
— Деревня подождёт. Анна ждала справедливости сорок лет, может подождать ещё несколько дней.
Они стали планировать поездку. Решили ехать не на машине, а на автобусе — менее заметно. В Москве обратиться не к телевидению, а к газетам, там меньше цензуры.
— А что возьмём в качестве доказательств? — спросила Марина.
— Блокнот Анны, письма к сестре, фотографии с места захоронения.
— Этого будет достаточно?
— Для начала да. А дальше журналисты сами разберутся.
Вечером они сидели на крыльце и смотрели на закат. Завтра их ждала дорога в неизвестность.
— Не боишься? — спросила Елена.
— Боюсь. Но ещё больше боюсь, что правда так и останется похороненной.
— А если нас убьют?
— Тогда наша смерть станет доказательством. Слишком много людей умерло вокруг этого дела.
Елена кивнула. Марина была права, иногда смерть говорит громче, чем жизнь.
— Тогда едем, — сказала она. — За твою мать. За справедливость. За всех тех, кто не может постоять за себя.
Последние лучи солнца окрасили деревню в золотой цвет. Где-то там, в засыпанном колодце, покоилась душа Анны Сергеевны. И ждала, когда её дочь исполнит последний материнский завет, добьется правды любой ценой.
Следующая публикация
Комментарии 5