ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ 2

"БУМЕРАНГ ЗЛА"
ГЛАВА 8
Неугомонная натура Нины, непривыкшая к постоянному вниманию врачей, устала от отдыха, и она не могла дождаться выхода на службу. Чрезмерная забота бабушки, какая-то её загадочность во взгляде и недоговорённость в её высказываниях начали утомлять Нину. Постоянные звонки и разговоры с Антоном, Давидом, ребятами поднимали ей настроение, и поэтому она никак не могла заставить себя сесть за ноутбук, чтобы окунуться в страшные события прошлого. В очередную пятницу Нине закрыли больничный лист. Подъехав к своему дому, она вышла из автомобиля и почувствовала объятие сильных рук.
– Димка вернулся, – обрадовалась она, узнав Дмитрия, – до тебя не дозвониться, а Тамара Васильевна сказала, что ты задержишься в командировке. Ты где был?
– В Питере. Ладно, ты как, – Дима поспешно сменил тему.
– Слушай, Питер, здорово. Помнишь, мы мечтали хотя бы на денёк слетать погулять по городу.
– Ещё погуляем. Ты скажи, как плечо, как рука? Как сердце?
– Всё хорошо. В понедельник выхожу на работу. Всё нормально, – она заметила какую-то растерянность Дмитрия.
– Прекрасно. Тогда я тебя похищаю.
– Куда? В Питер?
– Прекрасный город пока подождёт. Я тебя увезу в наше новое жилище. Помнишь, я тебе говорил о нём? Думаю, тебе понравится.
– Тебя в Питер вызывали по какому случаю, – хотела расспросить его Нина, когда они ехали к его дому, но он увернулся от ответа, – не могу дождаться понедельника. Без работы скоро с ума сойду, – с грустью произнесла она, решив больше не задавать ему вопросов о командировке.
– Кстати о работе. Нин, ты не думаешь, что тебе пора сменить сферу деятельности?
– Что значит сменить? Сфера деятельности? Слова такие нашёл. А ты думал сменить свою сферу деятельности?
– Я уже сменил. Почти. Во всяком случае, мне теперь не надо бегать за мерзавцами. Мне их будут приводить.
– Так. Интересно.
– Если уж тебе так хочется работать, переходи в адвокатуру, – требовательно сказал он, но Нина прервала его.
– Дима, что-то я не узнаю тебя. Что всё это значит? Ты мне приказываешь? Что за тон? И вообще, к чему этот разговор? Не пойму, куда ты клонишь? Ты знаешь, что ни в какую адвокатуру я не пойду, даже если мне придётся уйти со службы. Уж лучше нигде, чем…
– Это было бы вообще прекрасно. Ты будешь дома хозяйничать, как моя мама. У нас с тобой родится сын. Ему надо будет посвящать уйму времени.
– Так. Стоп. Ты решил планировать нашу дальнейшую жизнь без моего участия?
– Нина, мужчина должен определять и решать задачи. И потом. Я внёс предложение. Я считаю, что так будет лучше, прежде всего для тебя. И для нашей семьи.
– Тебя какая муха успела укусить в моё отсутствие? Я тебя совсем не узнаю. Что случилось?
– Ничего. Просто я очень переживаю за тебя. Ещё одного твоего ранения, кстати, и моего я не вынесу. Поэтому считаю, что тебе надо уйти со службы.
– Ты решил сегодня поссориться со мной?
– Ладно, перенесём разговор на более благоприятное время.
Через некоторое время они были на месте. Осмотревшись в квартире и похвалив Дмитрия за ремонт и чистоту, в которой Нина усмотрела руку Тамары Васильевны, хотя Дима пытался доказать ей, что его мать ради принципа здесь никогда не появлялась. Нина стала готовить кофе, когда из ванны послышался голос Дмитрия.
– Нин, в спальне в комоде лежит полотенце принеси, пожалуйста, – удивился он, наслаждаясь прохладными струями воды.
Нина открыла верхний ящик комода и ошарашено замерла. В нём лежало несколько комплектов красивого женского кружевного белья.
– У него что, крыша поехала? Он что, купил мне бельё, – проскочила безумная мысль.
Но, осознав, что Дима не мог себя заставить даже подойти к отделу с женским бельём, она поняла, что командировка в Санкт-Петербург была, скорее всего, не командировкой.
– Теперь понятно, какая муха его укусила. И насчёт мамы он говорил правду. Тогда зачем меня сюда привёз? Да… талантливо разыграно. Не ожидала от него, – Нина взяла полотенце и отнесла его Дмитрию.
Разговор с Димой в автомобиле тоже заставил её призадуматься. Но, долго не размышляя, она тихо вышла из квартиры и на улице остановила такси.
– Значит, он решил в наших отношениях поставить точку. Но почему так? На него это совсем не похоже. Неужели он мог так быстро изменится? Или я раньше не замечала никаких изменений? А возможно, я не пыталась узнать его? Бред. Просто он влюбился, готов изменить свою жизнь. И не знал, как от меня отделаться? Возможно, ему помогли? Я даже догадываюсь кто. Всё может быть, – думала Нина.
Странное чувство овладело ею. Она должна была обидеться, хотя бы устроить скандал из-за такой театральной постановки. Но ни того, ни другого ей не хотелось делать. Подъехав к своему дому, Нина попросила таксиста остановить автомобиль, не подъезжая к её подъезду, потому что она заметила, как из своего джипа выходит Антон с большим букетом цветов.
– Только не это! Отвезите меня на Петровку, 38, – попросила она водителя.
По дороге Нине звонили все по очереди: Дмитрий, Антон, бабушка. Отправив бабушке сообщение, чтобы она не волновалась и что домой вернётся поздно, Нина отключила мобильный. Подъезжая к зданию, водитель спросил:
– Вам к «Бюро пропусков»?
– Нет, к главному входу.
Увидев, как Нина, показав удостоверение постовому, прошла на территорию ГУВД, водитель, покачав в удивлении головой, помчался дальше.
Полковник Метелин был уже в шинели и собирался домой, когда к нему в кабинет вошла Нина.
– Нина, а ты здесь откуда, – удивился он, – понедельника дождаться не могла?
– Я на пару часов. Хочу кое-что прочитать, изучить без участия бабушки. Не хочу, чтобы она знала подробности дневника маньяка.
– Это правильно. Я понял. Но только на два часа. Не больше. Поняла?
– Есть, товарищ полковник, будет исполнено, – улыбнувшись, сказала она, и они вышли из его кабинета.
Сделав себе крепкий кофе, Нина села за свой стол и с облегчением вздохнула. Допив кофе, она вставила флешку с признаниями маньяка в компьютер.
***
Сегодня двадцать шестого мая тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Мне пришлось…. не так. Я, наконец, решился сделать то, о чём мечтал с малолетства. Я убил, нет, я помог отправиться в иной мир самого ненавистного мне человека. Я просто положил на страшное, всегда искажённое злостью и ненавистью не только ко мне, но ко всему, что её окружает, лицо матери, подушку. Я освободил мир от зла.
Странно, но у меня не было ни злости, ни жалости к ней. Почему странно? Закономерно. Я сидел с ней рядом, придерживая подушку на её лице, и смотрел на её дрожащие руки. Мне было так легко на сердце. Я улыбался. Да, я радовался освобождению. Всем плохим, что есть во мне, я обязан ей.
Сколько себя помню, я всегда спрашивал себя: почему меня мать ненавидит? За что она издевается надо мной? С возрастом я, конечно, стал понимать, что с ней что-то произошло, когда её оставил отец. Но он ушёл не к другой женщине. Он ушёл от неё, от моей матери. В этот день, в день его ухода, она забыла моё имя. Для неё я стал огрызком. И это самое ласковое прозвище, которым она меня называла. Утро в нашем доме начиналось с проклятий. Сначала она проклинала отца, доводя себя до исступления. Переведя взгляд на меня, проклятия повторялись. И на меня сыпались такие слова…
Если бы не вернувшийся отец, который на новом месте нашёл себе и работу, и другую женщину, не уговорил её переехать к нему в этот посёлок, она бы меня убила. Но, возможно, я умер бы от истощения. Мать не готовила дома. Я не знаю, что и где она ела, но мне она приносила всегда в стеклянной банке какие-то помои, которые я глотал с закрытыми глазами, чтобы не видеть содержимое. Есть мне хотелось всегда. Иногда я без её ведома что-то брал из скудного съестного, которое она прятала от меня. Тогда она применяла ко мне методы своего воспитания. Сначала избивала, предварительно засунув кляп мне в рот, чтобы не было слышно моих криков. Потом, покидая дом, надевала мне на шею собачий ошейник с поводком своей любимой дворняги, которую обожала и которую кормила лучше, чем меня, и привязывала поводок к дверям.
И бить она умела. Откуда такие навыки? Меня всегда удивляло, как умело она преображалась. На людях, бедная, несчастная брошенка, разведёнка с маленьким сыном. С людьми всегда тихая, вежливая, вызывающая жалось к себе. И дома озлобленная, шипящая, как змея, чтобы посторонние не слышали её проклятий, которыми она обсыпала всех, кого видела, с кем работала, мне в первую очередь. Потом, опять надевала на меня ошейник, который вместе с поводком хранила, как память о своей любимице. Иногда я так и спал на подстилке этой проклятой собаки, которую я убил.
Это она сделала меня убийцей! Я ненавидел эту собаку так же, как ненавидел мать. И однажды я убил эту маленькую кусачую тварь, так же постоянно лающую, как и её хозяйка. Убил и съел. Сначала я притащил её на пустырь. Потом с таким наслаждением я топтал её. А когда устал, я добил её ножом, который взял из дома. А потом я не помнил, как её разделал. Как разжёг костёр. Но тогда я насытился в первый раз после ухода из дома отца. Мать, конечно, поняла, куда пропала её любимица. Поняла и как она пропала. Меня всю ночь мучала рвота. Её мести не было предела. Она заставляла меня слизывать с пола то, что выходило из меня и запивать водой. Я умолял её, просил отпустить меня, но в ответ получал только пинки ногами. Она отстала от меня только тогда, когда я потерял сознание. Но это было не всё.
Когда мне стало легче, она избила меня поводком, и теперь я ел только из миски собаки, с ошейником на шее и привязанный к двери.
Ненависть кипела в моём сознании с постоянно. Я успокаивался только тогда, когда находил и прикармливал одну из собак, бродивших по улицам. Надевал на неё ошейник и незаметно отводил в лесополосу. С завязанной пастью она не могла лаять. А я, освободившись от накопившейся злости, мог жить дальше.
Я молил Бога, чтобы отец услышал мои просьбы вернуться. И он вернулся. Как ни странно, я совсем не был в обиде на него. Тогда уже осознавал, что поступил бы также. Ушёл, убежал бы от такой жены. Наверное, потому, что только от него я видел и ласку, и заботу. Я очень просил его забрать меня с собой, когда он уезжал. Он обещал вернуться и забрать меня. И вот он сделал это. Только вернулся он за мной, когда я окончил второй класс. Было лето. Каникулы. Отец приехал, когда мать была на работе, и застал меня с ошейником на шее, привязанным к дверной ручке. В этот день он сильно избил её. Он грозился посадить её за издевательства надо мной. Не поверив её обещаниям больше не делать этого, он потребовал развод, который не оформил ранее, и переезд в наш посёлок.
В третий класс я пошёл уже в другую школу. Здесь я узнал, что такое счастье. Мать он устроил уборщицей в клуб. Его жену Полину я даже полюбил. Она покупала мне одежду. Кормила вдоволь. Отец, который отлично играл на баяне, привил мне любовь к этому инструменту. Некоторое время я жил в доме отца. Мать притихла. Во всяком случае, когда я приходил к ней, она только скрежетала зубами и зло смотрела на меня. Я старался быстрее оставить этот дом и убегал к отцу. Когда я окончил восьмой класс, то по совету отца поступил в Культпросветучилище. А когда вернулся в дом отца на каникулы, чтобы встретить новый семьдесят четвёртый год в кругу семьи, то понял, что в его доме больше нет для меня места. Что у меня нет, а может и не было семьи. Я всегда думал, что Полина не может иметь детей, и я буду один сын у отца. В этот день разрушились все мои мечты, планы на будущее. В этот день я понял, что ненавижу Полину. Во мне что-то перевернулось.
В этот день я смотрел на переустройство маленькой комнатки, в которой раньше стояла моя кровать и из которой они сделали детскую комнату для своего ребёнка, и во мне кипела ненависть и ребёнку, который должен был вскоре родиться, и к его матери.
Так весной семьдесят четвёртого года родился первый их выродок. После окончания училища мне пришлось вернуться в дом матери. Отец молчал или тихо уговаривал меня терпеть, когда я рассказывал ему о проделках матери. Она явно была сумасшедшей. Но как мне, шестнадцатилетнему мальчишке, доказать прежде всего ей, что она должна лечиться. При посторонних она вела себя прилично. Знакомым, соседям, наоборот, говорила, что это мне необходимо лечение, что я психологически неустойчив и от меня можно ожидать самого плохого, страшного.
А дома она смеялась мне в лицо. Она кричала, что отец со «своей» меня попользовали и выбросили из своего дома, как ненужную половую тряпку. Она заставила меня ненавидеть их ещё больше. И я ненавидел. И Полину. Её, сначала старшую, потом и ещё одну доченьку. Когда я приходил в дом отца и видел этих маленьких тварей, меня начинало трясти от ненависти. По ночам я представлял, как я разделывал их, как ту лающую материну радость, как жарил их на костре.
Это она, мать, толкала меня на то, что я стал убийцей. А может, это её одно доброе дело, которое она сделала для меня? Потому что я не просто убийца. Я мститель. Я отомстил всем, кто был достоин смерти. Они все, каждый делали меня несчастным.
***
В восьмидесятом году я совершил первое своё убийство. Этим вечером я вышел из дома отца, которого приходил проведать, сильно раздражённым. Каждый приход в этот дом становился теперь для меня мукой. Меня постоянно мучил вопрос: почему отец не смог справиться с матерью? Почему оставил меня один на один с этой сумасшедшей? Почему он так ласков со своими новыми детьми, а я вырос, по большому счёту, не нужным родителям? С каждым днём во мне накапливалась ненависть. Как капля за каплей наполняется водой подставленная под неисправный кран кружка, пока вода не дойдёт до краёв, так и моя ненависть к Полине, к её детям копилась из года в год и заполняла собой мою душу, разум.
В этот день я еле выдержал прикосновения этих «любимых сестрёнок», которые постоянно вешались мне на шею. Наконец эта экзекуция моего терпения закончилась, и я покинул уже ненавистный мне дом. Из ворот выскочила и увязалась за мной дворовая собака моего отца. Моей ненависти наступил предел, и тогда я пошёл не домой, а в лес. Эта шавка бежала следом. Одевая на шею собаки ошейник, который всегда был при мне, и перевязывая её пасть бечёвкой, я представлял этих ухоженных и заласканных девчонок на месте этой бедолаги. Мне так хотелось, чтобы они так же извивались от боли, так же мучились, как сейчас она. Не прося пощады, не имея возможности кричать от боли, также смотрели бы на меня своим непонимающим взглядом, как эта псина.
Я снял ошейник с мёртвой собаки и не успел отвязать поводок, который был привязан к дереву для того, чтобы собака не могла убежать от меня во время выхода негативной энергии из моей измученной души, когда заметил стоящую поодаль Полину.
Я не мог предположить, что она пойдёт искать собаку. Как она нашла моё место? Увидев, что я делаю, она стала угрожать мне. Она не кричала. Она шипела, наверное, от испуга, потеряв голос. Она шептала, что заявит в милицию, всё расскажет отцу. Но стояла парализованная страхом. В этот момент со мной ещё что-то произошло. Немного успокоенный после «собачьей терапии» я подошёл к Полине. Тогда я подумал, что между этой мёртвой собакой и этой полуживой от страха сучки разницы никакой. Я подвёл её к дереву, рядом с которым лежал ошейник с поводком, и одел его на её тонкую шею. А Полина от испуга даже не сопротивлялась.
После всего, что я с ней сделал, я почувствовал себя настоящим мужиком. Я понял, как это сладостно иметь власть над этими жалкими существами. Полина неподвижно лежала на снегу. Она не пошевелилась даже тогда, когда я закидывал снегом собачью кровь. Тогда я толкнул её ногой, но она никак не отреагировала. Потом я понял, что она мертва. Мне и убивать её не пришлось. Задохнулась толи от ошейника, толи сердце её не выдержало. Я сидел под начавшимся снегопадом и даже не ощущал морозца. Мне впервые было хорошо. Странно. С одной стороны, от меня лежал труп собаки, а с другой труп женщины, а мне на душе так хорошо. Но надо было что-то делать с трупом Полины. Здесь её оставлять было нельзя. Собаку никто искать не будет. А вот её, если найдут, докопаются и до этой шавки. А там найдут и других собак.
Зарыть труп? Так сейчас не лето. Тогда я решил утопить Полину в проруби. Оставив на её шее ошейник, я снял поводок и забрал его с собой. Крепкий, длинный, хороший поводок. Находясь ещё в эйфории после произошедшего, я подумал, что возможно, он мне ещё пригодится, а ошейник я куплю новый. В этот момент я уже точно знал, что мне необходимо для удовлетворения своих мужских потребностей. И они, эти способы удовлетворения, мне очень понравились.
Я был поражён своим новым состоянием. Мне не хотелось так сразу расстаться со своей первой женщиной. Я прикрыл её лицо. Она ещё была тёплой. А после всего, когда я вдоволь насытился и когда совсем стемнело, я перенёс труп с ошейником на шее к реке и утопил в прорубе. Я правильно рассчитал. Меня никто не заметил. А снегопад скрыл все следы, которые я оставил. Огородами, в обход посёлка я вернулся домой. Мать уже спала.
Лёжа в постели, смакуя пережитое, я похвалил себя за верное решение избавиться от ошейника. В эту ночь я впервые крепко спал, и мне впервые не снились кошмары. Эти воспоминания по ночам стали действовать на меня лучше всякого снотворного и успокоительного.
После пропажи Полины заболел отец. Мать ликовала, узнав, что у него рак. Я видел, как он страдал от болей, и мне было его очень жалко. Отец переживал, что тёща старый больной человек и не сможет вырастить его девочек. Завещал мне не бросать их. А я про себя думал, что как только отец умрёт, их надо определить в детский дом. Чтобы больше я их никогда не видел. А когда отцу стало совсем плохо, я решил помочь ему избавиться от своих страданий. Я считаю, это не убийство. Это освобождение от невыносимой боли. Я просто помог его слабому дыханию остановиться.
После похорон отца я не мог дождаться, когда детей определят в детский дом. А их, как оказалось, и не собирались никуда определять. Мать и многодетная сестра Полины оформили какие-то документы, и дети остались жить со своей бабкой. Я физически не выносил их вида, их голоса. А они, как нарочно, постоянно бегали по детской площадке у клуба. Тогда я решил, если бабка умрёт, их обязательно определят в приют, потому что у сестры Полины своих детей полон дом.
***
Меня никак, и никто не мог заподозрить в убийстве старухи, которая постоянно говорила, что наложит на себя руки от такой жизни. Я помог старой больной женщине исполнить её желание. Всего-то. Только её дочь, эта идиотка, многодетная курица, забрала их к себе. Меня это сильно раздражало. А тут ещё подруга Полины стала коситься на меня. И вот в конце лета явилась ко мне домой. Стала свои догадки высказывать. Хорошо, что матери не было дома. Всё ей казалось подозрительным. И как Полина пропала. И с отцом она перед моим приходом разговаривала, приходила, проведывала его.
И бабушка для неё странно повесилась. Милиция ничего не заметила, а эта просто сыщица какая-то, видите ли всё замечает, выводы делает. Сама виновата. Надо было вовремя замолчать, а не угрожать мне.
Её труп я оставил до ночи в сарае. Заранее подготовил яму на огороде. Думал, мать не заметит. А она всё-таки заметила, как я труп Мартыновой закапывал. И началось. Пошёл шантаж по всем правилам, пока я не выдержал и не дал ей по макушке. Тогда она замолчала и даже стала побаиваться меня. Но, на моё счастье, то ли от злости, то ли от ненависти, её вскоре разбил паралич. Не пришлось ей доносить на меня «кому следует».
Завтра похороны матери. Похороню и уеду отсюда. Я здесь на хорошем счету. Люди сочувствуют, уважают меня. Но не буду играть с огнём. Начну новую жизнь. С чистого листа. А что? Мне всего двадцать пять. Женюсь. Всё забуду. Может, и свои дети пойдут.
***
Сентябрь 1984 г.
Наконец я определился. Родные пенаты встретили меня не очень тепло. Ставрополь изменился. Стал для меня совсем чужим. Да и уехал я отсюда совсем пацанёнком. С работой проблемы. Меня только и спасает мой друг баян. Пока подрабатываю игрой на свадьбах. Но тоже это не хлеб. Теперь молодёжь всё на бобинах магнитофонных песенки слушает. Баян так, для родителей душу отвести. Хорошо, что, хотя бы так могу заработать. Но надо устраиваться официально, а то за тунеядство могут привлечь. Только куда? За съёмную комнату на окраине города приходится платить. Одно хорошо, не дорого хозяйка берёт за комнату. А её дочь, кажется, влюбилась в меня. Да и мать её неплохо ко мне относится. Всё просит поиграть ей на баяне. Иногда и накормит, что тоже хорошо.
Одно меня волнует. Вот смотрю на Ольгу, так девчонку зовут, а глаза закрою, так сразу представляю, что проделываю с ней то, что и с Полинкой. Влюбилась в меня, дурочка малолетняя, знала бы, в каких видах я её представляю.
***
Всё, нашёл для себя работу. Правда, в Светлограде. Недалеко отсюда. Надо валить из Ставрополя, пока на себя беды не накликал. Два дня назад хозяйка в область уехала к родственникам. А я как раз на юбилее играл. Прихожу, а Ольга в моей комнате меня дожидается. Ну что? Я не против. Сама напросилась. Хотелось её разделать на прощание. Она даже испугалась, когда я в раж вошёл, а потом сама чего-то там себе насочиняла. Решила, что я от избытка чувств к ней так разошёлся. Дура влюблённая. Я ей говорю, что переезжаю в другой город и чтобы она осторожней была. Слухи по городу ходят, что какой-то мужик по стране мотается, девчонок мучает. А она в слёзы. Не хотела, чтобы я уезжал. Приятно. И я кому-то в этой жизни нужен.
***
Сентябрь, 1984.
Вот я и в Светлограде. Городок: четыре площади, один проспект, мне понравился. Тихо здесь. Снял квартирку. Работу нашёл по объявлению. Один ушлый музыкант, тоже бывший музыкальный работник, сколотил бригаду. Как он называет нас «Музыкальная банда». Ездим по сёлам, городкам, где остались ещё не совсем обедневшие колхозники, и с музыкой под баян играют свадьбы, а с духовым оркестром провожают в последний путь.
Пока продержаться можно. Всё хорошо. Только по ночам мучают меня видения. До такой степени воспоминания нахлынут, хоть вставай и среди ночи иди и ищи запоздалую девицу. Ещё Ставрополе после одной такой ночи я даже купил несколько собачьих ошейников. Всё Ольгу представлял в одном из них. В общем, не смог я больше терпеть. Нашёл за городом одно тихое безлюдное местечко. Всё подготовил. Сначала хотел начать с собаки, но потом осознал, что по-настоящему надо свой стресс снять.
***
Ноябрь 1984 г.
Лихо я закрутил. Отвёл я душу. Обо мне даже в газетах пишут. Правда, думают, что это сделал тот неуловимый мужик, которого ищут и всё поймать не могут. Значит, не один я такой. Вот что пишут обо мне: «Неизвестный преступник жестоко убил трех девушек (одну 18-летнюю и двух 15-летних) тела двух из них сжег в землянках, а тело еще одной девушки сбросил в реку Калаус. Перед убийством он зверски издевался над ними. Что кажется странным, что на всех девушках были обнаружены на шее собачьи ошейники. Что это? Неуловимый убийца решил оставлять на своих жертвах фирменный знак? Или это другой жестокий маньяк»?
Вот меня уже маньяком назвали. Ничего, пусть думают, как хотят, лишь бы не думали на меня. А для этого неуловимого собрата мои ошейники будут приветом от меня. Пусть знает, что он не один такой умелец. Теперь ошейник мой фирменный знак.
***
Что-то потерял я бдительность. Вошёл в раж. Оставил девчонку малолетку на ночь в землянке, думал закончить дело на следующий день. А оказалось, себя подставил. Весь городишко гудит. Нашли её. И что странно, живой оказалась. Говорят, что не помнит моего лица. А если вспомнит? Рисковать не буду. Опять подозревают неуловимого маньяка. Посмотрю, что дальше будет и надо рвать когти отсюда. Но не спеша, чтобы не вызвать подозрений.
***
Январь 1986 г. Посёлок
Вот я и вернулся в свой посёлок. Восемьдесят шестой год встретил в своём доме. Председатель поселкового совета вернул мне ключи от дома и попросил командовать, как он сказал, клубом, пока ещё должность заведующего существует. А то в стране такое творится. Говорит он, что ожидается что-то непонятное. Говорит, надо людей как-то удерживать на местах. Бабульки мои из бывшего ансамбля, который я тогда сколотил, приходили. За чаем они стали вспоминать подругу Полинки, дочку бывшей школьной директрисы. И не невдомёк им, что могила её совсем рядом.
***
Давно я не брал в руки свою тетрадочку. Некогда. Закрутился я на работе. Небольшой ремонт сделал. Главное нашел в этом старинном строении вход в небольшое подвальное помещение. Это не ставропольская землянка! Некоторым здесь будет удобно уходить на тот свет. Выбил материал на ремонт клуба. Заодно тайно обустроил этот подвал. Снаружи на дверь поставил крепкий замок и за щитами так её вход спрятал, что никто не догадается, что там за ними находится. Я бы не возился с этим подвалом, но опять в мою жизнь влезли шавки из прошлого. Мне казалось, что с годами ненависть к ним, к этим девчонкам утихнет. Нет. Меня наоборот трясти начинает, когда они кидаются ко мне. Так и хочется их схватить за шкирку и в подвал бросить. Ближе к Новому году сделаю себе подарок. Они и так никому не нужны. Полькина сестра только обрадуется, узнав, что они пропали.
***
1990 г. Краснодар
Сколько всего произошло за четыре года! Мне пришлось опять покинуть наш посёлок. Люди разбежались. В стране бардак. Клуб закрыли. Я заболел. Всё мамашка моя виновата. Всё из детства тянется. Помоями меня кормила, да и я хорош. Всё на сухомятке. Вот теперь рак. Молодой ещё, тридцать лет, а сколько протяну? Дневник мой замурован был в моей любимой комнате. Только на днях решился я спуститься в свой потайной подвал. Попрощаться, да посмотреть, что там теперь. Почти четыре года нельзя было туда войти. Но это не я виноват. Хотя страху натерпелся я за эти годы.
После того, как в восемьдесят шестом году нашли этих маленьких шавок, я приутих. Подвал долго пустовал. Я думал, понаедет милиция, всё перероет. Но тишина была. Приехали, покрутились вокруг да около, и всё стихло. Время прошло. А летом восемьдесят восьмого около клуба девчонка появилась. Ладненькая такая. Лет одиннадцати. На каникулы к бабке своей приехала. У меня аж под ложечкой засосало. Не стерпел. Но всё так аккуратно вышло. Несколько дней я с ней забавлялся в подвале. А по посёлку бегали все. Искали её везде и ко мне в клуб заходили. Но, конечно, ничего не нашли. Опять покрутились и уехали. Живучая оказалась малышка. А тут меня так скрутило, что сердобольные старушки скорую вызвали.
Я сопротивлялся, не хотел ложиться в больницу. Но потерял сознание. Очнулся уже после операции. Пока в районной больнице лежал, пока выписали, вернулся, а моя малышка, конечно, запахла уже. Хорошо я дневник держал в стене, за кирпичами. Меня потом этот запах несколько месяцев преследовал. Так мне пришлось забыть и о подвале, и о моём дневнике. Ничего, обошлось. Потом, в восемьдесят седьмом, да и в восемьдесят восьмом ещё несколько раз в лесу за территорией посёлка побаловал себя. Но сейчас пришло время, и отсюда надо уезжать. Я бы остался. Но бережённого Бог бережёт. Да ещё накладка у меня вышла.
Обслуживал я свадьбу осенью восемьдесят девятого. Выходила замуж Танька Полетаева. Сестра лесника нашего. Я играл на баяне, а сам смотрел, завидовал молодым. Вспомнил Ольгу. Может, мне тогда надо было жениться на ней? На следующий день, а я не знал, что её жених опер, а она машинистка из районного УВД, вот и устроил ей продолжение банкета. Только потом, по виду её брата понял. Менты не докопаются, а этот докопается. Вот я и решился открыть заветную дверцу. А там что и осталось от девчонки, крысы подобрали. Я быстрей заветную тетрадочку в руки и бегом оттуда. Решил не испытывать судьбу. А поехать ближе к теплу. Теперь я обосновался в Краснодаре. Только всё думаю об Ольге. Может смелости наберусь, заеду в Ставрополь. Узнаю, как она. Замужем, наверное.
Глава 9 https://ok.ru/avroraproza/topic/157879334115472