К 210-летию Николая Васильевича Гоголя

По страницам гоголевской «Шинели» с музыкой Альфреда Шнитке и иллюстрациями Кукрыниксов, Б.Кустодиева и других художников. Однажды Гоголь услышал где-то «канцелярский анекдот» про мелкого чиновника, мечтавшего о дорогом ружье, долго копившем на него и скоропостижно умершем от горя после его потери. Все нашли анекдот очень смешным, а писатель помрачнел и глубоко задумался, это было в 1834 году. Спустя пять лет сюжет всплывёт в гоголевской “Шинели”, художественно переосмысленный и творчески переработанный

«Итак, в одном департаменте служил один чиновник; чиновник нельзя сказать чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щек и цветом лица что называется геморроидальным... Что ж делать! виноват петербургский климат. Имя его было Акакий Акакиевич. Фамилия чиновника была Башмачкин. Уже по самому имени видно, что она когда-то произошла от башмака; но когда, в какое время и каким образом произошла она от башмака, ничего этого не известно.

Что касается до чина (ибо у нас прежде всего нужно объявить чин), то он был то, что называют вечный титулярный советник, над которым, как известно, натрунились и наострились вдоволь разные писатели, имеющие похвальное обыкновенье налегать на тех, которые не могут кусаться.

«Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» — голосом, преклоняющим на жалость, говорил Акакий Акакиевич. Служба его состояла в переписывании бумаг, исполнял он ее с любовью и, даже придя из присутствия и наскоро похлебав щей своих, вынимал баночку с чернилами и переписывал бумаги, принесенные на дом, а если таковых нет, то нарочно снимал для себя копию с какого-нибудь документа с замысловатым адресом.

Однажды один директор, будучи добрый человек и желая вознаградить его за долгую службу, приказал дать ему что-нибудь поважнее, чем обыкновенное переписыванье; именно из готового уже дела велено было ему сделать какое-то отношение в другое присутственное место; дело состояло только в том, чтобы переменить заглавный титул да переменить кое-где глаголы из первого лица в третье. Это задало ему такую работу, что он вспотел совершенно, тер лоб и, наконец, сказал: «Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь».

С тех пор оставили его навсегда переписывать. Развлечений, услады приятельства для него не существовало «написавшись всласть, он ложился спать», с улыбкою предвкушая завтрашнее переписывание. Есть в Петербурге сильный враг всех, получающих четыреста рублей в год жалованья или около того. Враг этот не кто другой, как наш северный мороз, хотя, впрочем, и говорят, что он очень здоров.

Однажды утром, после многократных внушений, сделанных петербургским морозом, Акакий Акакиевич, изучив свою шинель (настолько утратившую вид, что в департаменте давно именовали ее капотом), замечает, что на плечах и спине она совершенно сквозит. Он решает нести ее к портному Петровичу, чьи повадки и биография вкратце, но не без детальности изложена. Петрович осматривает капот и заявляет, что поправить ничего нельзя, а придется делать новую шинель.

Понюхав табаку, Петрович растопырил капот на руках и рассмотрел его против света и опять покачал головою. — Нет, нельзя поправить: худой гардероб! У Акакия Акакиевича при этих словах екнуло сердце — Отчего же нельзя, Петрович? — сказал он почти умоляющим голосом ребенка, — ведь только всего что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь кусочки..

.— Да кусочки-то можно найти, кусочки найдутся, — сказал Петрович, — да нашить-то нельзя: дело совсем гнилое, тронешь иглой — а вот уж оно и ползет. — Пусть ползет, а ты тотчас заплаточку. — Да заплаточки не на чем положить, укрепиться ей не за что, подержка больно велика. Только слава что сукно, а подуй ветер, так разлетится. — Ну, да уж прикрепи. Как же этак, право, того!.. — Нет, — сказал Петрович решительно, — ничего нельзя сделать, а шинель уж, видно, вам придется новую делать. При слове «новую» у Акакия Акакиевича затуманило в глазах, и все, что ни было в комнате, так и пошло пред ним путаться. .— Ну, а если бы пришлось новую, как бы она того... — То есть что будет стоить? — Да. — Да три полсотни с лишком надо будет приложить, — сказал Петрович и сжал при этом значительно губы..

— Полтораста рублей за шинель! — вскрикнул бедный Акакий Акакиевич, вскрикнул, может быть, в первый раз от роду, ибо отличался всегда тихостью голоса. — Да-с, — сказал Петрович, — да еще какова шинель. Если положить на воротник куницу да пустить капишон на шелковой подкладке, так и в двести войдет. И решается Акакий Акакиевич уменьшить «обыкновенные издержки»: не пить чаю по вечерам, не зажигать свечи, ступать на цыпочках, дабы не истереть преждевременно подметок, реже отдавать прачке белье, а чтобы не занашивалось, дома оставаться в одном халате. Жизнь его меняется совершенно: мечта о шинели сопутствует ему, как приятная подруга жизни.

Каждый месяц он наведывается к Петровичу поговорить о шинели. Ожидаемое награждение к празднику, против ожидания, оказывается большим на двадцать рублей, и однажды Акакий Акакиевич с Петровичем отправляется в лавки. И сукно, и коленкор на подкладку, и кошка на воротник, и работа Петровича — все оказывается выше всяких похвал, и, ввиду начавшихся морозов, Акакий Акакиевич однажды отправляется в департамент в новой шинели.

Событие сие не остается незамеченным, все хвалят шинель и требуют от Акакия Акакиевича по такому случаю задать вечер, и только вмешательство некоего чиновника (как нарочно именинника), позвавшего всех на чай, спасает смущенного Акакия Акакиевича. Возвращаясь домой посреди огромной пустынной площади его останавливают какие-то люди с усами и снимают с него шинель.

И вот тут-то начинаются злоключения Акакия Акакиевича. Он не находит помощи у частного пристава. Не чуя ног, добирается тот до дома и сваливается с сильною горячкой. Несколько дней беспамятства и бреда - и Акакий Акакиевич умирает, о чем лишь на четвертый после похорон день узнают в департаменте. Вскоре становится известно, что по ночам возле Калинкина моста показывается мертвец, сдирающий со всех, не разбирая чина и звания, шинели. Кто-то узнает в нем Акакия Акакиевича. Предпринимаемые полицией усилия для поимки мертвеца пропадают втуне….

В 1978 году в театре на Таганке режиссером Юрием Любимовым был поставлен спектакль «Ревизская сказка» по мотивам произведений Гоголя. Музыку, благодаря которой создаётся на сцене театра необходимое пространство и время действия, написал композитор Альфред Шнитке.

А в начале 2000-х режиссер Валерий Фокин ставит в театре Современник гоголевскую «Шинель». Это очень необычная постановка, моноспектакль, в главной роли Акакия Акакиевича актриса Марина Неёлова . Спектакль больше представляет собой пантомиму практически без текста. На первом плане мир эмоций «маленького человека». От текста бессмертной повести Гоголя режиссёр спектакля Валерий Фокин оставил одну лишь фразу: «Милостивейший государь», погрузив зрителей в мир эмоций "маленького человека". Тут и пронизывающий холод Петербурга, и воплощённые тенями и звуками страхи главного героя, и спасительный домик-шинель. Спектакль понравится тем, кто готов воспринимать не текст, а образы и настроение.

Марина Неёлова в роли Акакия Акакиевича. Тишина, снег. Шинель стоит в центре сцены, как трон. Из нее проклевывается, вылупляется седая голова. Нет, это, конечно, не Неелова. То ли старик, которому несколько столетий, то ли домовой, то ли оживший пень. Башмачкин появляется из шинели и в шинель возвращается: она и лоно, и гроб. Кажется, голова двигается отдельно от тела, путешествует по шинели - сверху вниз, снова вверх. Крохотные болезненные глазки еще не открыты. Существо принюхивается. Потом оно откроет глаза, попытается видеть, слышать, говорить. Ничего не получится.

А вокруг Петербург, страшный, шикарный, которому дела нет до Башмачкина, что неловко причесывается гусиным пером, с трудом складывает звуки в слова, а слова в предложения. "Ми-ми-ми-лостивый государь", - блеет оно. Получилось… "Полька-шинель" Альфреда Шнитке часто исполняется с иронией и юмором в концертных программах разных оркестров. #РусскаяЛитература