К 140-летию одного из самых известных художников начала XX века АМЕДЕО МОДИЛЬЯНИ

СМЕРТЬ В ПРЕДВЕРИИ СЛАВЫ

22 января 1920 года санитары доставили в парижскую больницу для бедных, расположенную на углу улицы Жакоб и Сен-Пер, оборванного мужчину в бессознательном состоянии. Через двое суток, в девятом часу вечера он скончался, не приходя в сознание. Так закончился жизненный путь одного из самых оригинальных художников начала XX века – Амедео Модильяни. 

Его жизнь была яркой и насыщенной. Он не стеснялся обнажаться на людях, любил выпить и помахать кулаками, ввязавшись в очередную драку. У него была горячо любимая жена, но это нисколько не мешало ему менять женщин чаще, чем кисти. Амедео Модильяни мечтал стать скульптором, но, так и не найдя поддержки со стороны, стал художником, чьи работы на сегодняшний день стоят как целое состояние.

Он совсем немного не дожил до славы, к которой так стремился. По странной иронии судьбы его персональная в престижной галерее Сен-Огюстен, включавшая 20 картин, открылась ровно в день похорон. Многие люди, хорошо знавшие художника, отмечали, что Амедео словно сознательно разрушал свою жизнь, неотвратимо приближая ее конец. Печать трагедии лежала на последних годах его жизни. Художник Освальдо Личини так писал о своей встрече в Модильяни: «... на тротуаре я увидел юношу очень, очень бледного, одетого в серый бархат, без шляпы и с платком на шее. Он был похож на поэта и хулигана одновременно; во всем его облике было нечто трагическое и обреченное».

Ощущение трагизма усиливало сознание своего таланта и непризнанности. Многие из его друзей, с которыми он начинал работать и на парижском Монмартре, давно стали знаменитыми. Дерен и Вламинк перебрались из убогих студий в престижные апартаменты. Пикассо жил в собственном доме в парижском пригороде Монруж. Полотна Матисса показывали в Нью-Йорке. И лишь к Модильяни удача и успех равнодушны. Возможно, причиной тому была оригинальность его полотен, которые не относились ни к одному из известных направлений. В моде был кубизм. Любому неизвестному художнику достаточно было нарисовать на холсте дробленое смешение цветных плоскостей, добавив пару намеков на реальные предметы, и картина такая уходила влет. Модильяни не шел на компромиссы. Он искал свой путь и поэтому находился в полной изоляции.

Упорство, с которым он злоупотреблял спиртным, а порой и наркотиками, было похоже на попытку обрести хотя бы посмертную славу. Попытка удалась. Торговец картинами Луи Либод, почувствовав в начале января 1919 года, что дни художника сочтены, начал скупать его картины. После кончины Модильяни он радостно хвастался друзьям: «Ну разве я не счастливчик? Ведь еще вчера я их скупал за бесценок». За полтора часа, пока траурный кортеж с телом Модильяни двигался от больницы на улице Жакоб до кладбища Пер-Лашез, цены на его произведения выросли минимум на порядок – свидетельством тому были разговоры арт-дилеров, шедших за гробом художника. На похороны Амедео пришел весь художественный Монпарнас. Глядя на полицейских, которые так часто забирали пьяного Модияльяни в участок, а теперь были вынуждены перекрыть движение, Пикассо бросил своему спутнику Карко: «Смотри, теперь он отомщен». Так последний путь итальянского еврея, больного туберкулезом, нищего алкоголика и наркомана стал началом его пути в бессмертие.

Возможно, житейская непрактичность в финансовых делах была привита Модильяни еще в раннем детстве. Амедео появился на свет в Ливорно 12 июля 1884 года. Он был четвертым и самым младшим ребенком Фламино Модильяни и Евгении Гарсен. Ко времени его появления на свет дела семьи пришли в упадок. Когда Евгения почувствовала родовые схватки, в ее дом постучал судебный пристав. Будущая мать Моди вспомнила старинный обычай, который гласил, что во время родов нельзя касаться кровати роженицы. Все самое ценное, что оставалось в доме, было свалено горой к ее ногам. Озадаченный чиновник был сбит с толку, и дом не описали.

Согласно буржуазному этикету, женщина не должна была сама зарабатывать себе на кусок хлеба. Мать Амедео решительно порвала с этой традицией (от ее мужа Фламинио помощи ждать не приходилось), и вскоре она открыла «школу Гарсен» для подростков. Тем не менее, в семье Модильяни не принято было открыто говорить о деньгах. Тема эта считалась слишком низменной, чтобы обсуждать ее вслух.

Эта особенность, как и многие другие семейные обстоятельства, сказалась на формировании характера Амедео. От своего деда по материнской линии Исака он перенял любовь к поэзии и фантазированию. Общество чудаковатого и такого забавного деда заменяло мальчику обычные отношения со сверстниками. Амедео почти не играл с детьми. Возможно, это привело к проблемам в общении во взрослом состоянии. От того же деда Модильяни унаследовал немотивированные перепады настроения, подверженность депрессии. К туберкулезу, который и погубил будущего художника, была склонна его прабабка Реджина. От мании преследования страдала тетка Амедео – Лаура Гарсен…

Семейная легенда рассказывает о начале увлечения Амедео живописью. В 1898 году он заболел тифом и свалился в кровать с высокой температурой. В то время тиф считался заболеванием почти неизлечимым, и жизнь мальчика висела буквально на волоске. По рассказам матери Амедео Евгении именно в это переломное для время в лихорадочном бреду болезни ему стали являться образы шедевров итальянских мастеров, и он почувствовал свое предназначение стать художником.

Когда болезнь по счастью отступила, родители Амедео позволили ему бросить школу и начать брать уроки живописи в ливорнской Академии искусств. В 1899 году мать Амедео записала в своем дневнике: «Дедо бросил учение. Он не занимается ничем, кроме живописи, с необыкновенным пылом, который меня удивляет и восхищает».

В 1902 году Модильяни поступил в Свободную школу живописи обнаженной натуры во Флоренции, посетил Рим и Капри. Он испытывает необычайный жизненный подъем, который так описывает в письме домой: «Я ощущаю прилив мощнейшей энергии. Я хотел бы, чтобы моя жизнь была как бурная большая река, брызжущая радостью…». В мечтах начинающего художника заявить о себе.

В самом начале 1906 года эта мечта сбылась. Мать собрала для Амедео небольшую сумму денег, и он едет во Францию. Модильяни немного знал французский, который начал учить еще в раннем детстве (Евгения Гарсен была родом из Марселя), и это облегчило ему интеграцию в среду парижских художников. Вскоре Модильяни снял небольшую комнату на Монмартре и познакомился с Морисом Утрилло, который остался его другом на всю жизнь. Неподалеку от студии Амедео в столь же скромных условиях начинает работать Пабло Пикассо. Весной 1907 года Модильяни живет в доме на улице Дельта, комнаты в котором сдает внаем молодым художникам доктор Поль Александр. Он стал первым покровителем молодого Модильяни. Поль покупает его рисунки и картины и пытается искать заказы на портреты.

Привлекательная внешность и свободные манеры Модильяни производят впечатление на женщин. На Монмартре ходили пересуды о его мимолетных увлечениях. В это время Амедео познакомился с Анной Ахматовой и создал по памяти серию ее рисунков – портретов. Поэтесса так вспоминала о своих встречах с художником: "У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами.... Все божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак… Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет. Как художник он не имел и тени признания… Со мной он не говорил ни о чем земном». 

Впечатления о своём общении с гениальным художником Ахматова за год до своей смерти описала в новелле «Амедео Модильяни». «Больше всего мы говорили с ним о стихах. Мы оба знали очень много французских стихов. В два голоса читали Верлена, которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помним одни и те же вещи, Данте он мне никогда не читал. Быть может, потому что я тогда не знала еще итальянского. Модильяни очень жалел, что не может понимать мои стихи, и подозревал, что в них таятся какие-то чудеса, а это были только первые робкие попытки».

Мне с тобою пьяным весело —
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного...
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.

Некоторые исследователи полагают, что эти строки были написаны после ее второго посещения Парижа в мае-июне 1911 года.

Нищета уже в то время была спутницей Амедео. Ахматова отмечает любопытный штрих – во время их встреч в Люксембургском саду они сидели вдвоем на бесплатных скамейках, а не на платных стульях.

В 1911 году Модильяни сделал 16 рисунков Ахматовой, из них сохранилось лишь несколько.

В синеватом Парижа тумане,
И наверно опять Модильяни
Незаметно бродит за мной.
У него печальное свойство
Даже в сон мой вносить расстройство
И быть многих бедствий виной.
Но он мне — своей Египтянке...
Что играет старик на шарманке,
А под ней весь парижский гул,
Словно гул подземного моря,
Этот тоже довольно горя
И стыда, и лиха хлебнул.
Анна Ахматова, из черновика «Поэмы без героя»

Люния Чеховская, долго поддерживавшая дружеские отношения с художником, так описала свои впечатления о Модильяни: «Я вспоминаю его шагающим по Монпарнасскому бульвару прекраснейшего юношу в большой черной фетровой шляпе, сером бархатном костюме и красном шарфе. Из карманов выглядывают несколько карандашей, а под мышкой огромная папка для рисунков…».

Вторым серьезным увлечением в жизни Модильяни стала южноафриканская поэтесса английского происхождения Беатрис Хестингс. У них было много общего. Оба были неравнодушны к крепким напиткам и наркотикам. Беатрис отличалась экстравагантным поведением. Говорят, она нередко разгуливала по Монпарнасу в наряде пастушки времен Людовика XV с посохом и корзинкой с зеленью. Роман с Хестингс был бурным; со стороны Амедео он часто сопровождался вспышками гнева. Беатрис не оставалась в долгу. На Монпарнасе за ней закрепилась слава «пожирательницы мужчин». Они не раз ссорились на публике. За два года знакомства с Беатрис Модильяни написал 14 ее портретов. Вряд ли в то время она могла предположить, что только благодаря этим странным картинам с вытянутыми лицами и шеями ей будет суждено оставить свой маленький след в истории.

По мнению биографа художника итальянца Коррадо Ауджиаса скандалы, ссоры и даже драки, которых сполна хватало в жизни Амедео, были не чем иным, как появлением инфантильности, «… скрывающие в своей сути симптомы крайнего разочарования». Это было следствие «…непрестанной мучительной борьбы болезненной мечтательности и синдрома неудачника, упорства победителя и частых приступов отчаяния». Однажды на вопрос знакомого, написал ли он что-то новое, Модильяни ответил: «В своем воображении я пишу не менее трех картин в день, так зачем же тратить холсты? Все равно их никто не купит». В глазах большинства родственников Амедео был неудачником. Его брат Эммануэле, депутат от социалистической партии, однажды резко ответил на вопрос о жизни Моди: «Мне наплевать! Амедео – пьяница, а его рисунки смехотворны!». Во время жизни в Париже Модильяни не раз приходилось менять квартиры, которые он не мог оплачивать. Порой в качестве никогда не выкупаемого залога он оставлял свои картины.

Несмотря на невнимание критики и серьезных арт-дилеров в полотнам Модильян, во время Первой мировой войны у него появился еще один помощник и почитатель. Им стал польский поэт и антиквар Леопольд Зборовски. Его родители давно эмигрировали из Польши в Канаду, Збо (так звали его друзья) обучался литературе в Краковском университете и перебрался в Париж вместе со своей супругой Ханкой в 1913 году. Картины Модильяни произвели на Зборовски сильное впечатление. Он интуитивно почувствовал, что перед ним большой талант и согласился материально помогать художнику, предлагая небольшое ежедневное «пособие» в размере 20 франков. Новый меценат не раз повторял знакомым: «Амедео – большой художник. Мне жаль, что у меня нет достаточно денег, чтобы он рисовал, а не торговал своими рисунками в кафе». Именно по заказу Зборовски Модильяни начал работать над жанром «ню».

Выставка этих картин, состоявшаяся в галерее Берты Вайль, закончилась скандалом. Желая привлечь публику, Зборовски выставил в витрины пару картин с обнаженными дамами. Вокруг окон галереи быстро собралась толпа, отпускавшая по поводу этой живописи сальные шутки. Галерея располагалась неподалеку от полицейского участка, и заявившийся вскоре страж закона приказал Вайль убрать «это безобразие». Возмущенная Берта сама отправилась в участок, где безуспешно пыталась доказать комиссару Руссло, что изображение обнаженного женского тела имеет в изобразительном искусстве давнюю традицию. Комиссар был непреклонен. На прямой вопрос Вайль, что же его так возмущает в картинах Модильяни, тот ответил: «То, что у этих обнаженных видны волосы», имея в виду растительность на лоне. К такому натурализму в живописи парижские обыватели еще не были готовы. Выставку пришлось прикрыть через несколько часов после ее открытия.

Пристрастие к алкоголю было одной из самых больших бед Модильяни. Люди, близко его знавшие, утверждали – они пил, чтобы преодолеть природную застенчивость и неумение строить обычные отношения с людьми. Для Модильяни не существовало культуры застолья, неспешных бесед за стаканчиком вина. Завсегдатаи кабачков Монмартра могли часами сидеть за парой рюмок абсента, который пили, соблюдая определенный ритуал. Кусочек сахара помещался над рюмкой в особой ложечке, и сироп постепенно стекал вниз. Модильяни пил абсент стаканами. По мнению одного из его биографов – Чарльза Бидла – художник нашел свою манеру письма, когда рассматривал девушку через искривляющее стекло бутылки с абсентом, которую он только что опустошил. По мнению другого эксперта – Клода Руа – Модильяни «…разрушал самого себя с тем же рвением, с каким искал свой путь». Не раз друзья Моди приносили его пьяным в кладовку ресторанчика на улице Компань-Премьер, пересекавшей Монпарнас. Там на мешках с углем он отсыпался до следующего утра. Хозяйка заведения, итальянка Розалия Тобиа, с которой Амедео не раз расплачивался своими работами за тарелку макарон, жаловалась: «… я привыкла к живописи Бугро, а от рисунков Амедео у меня болел живот. Эти его фигуры с длинной и искривленной шеей, одним глазом и искривленным ртом вызывали жалость, и когда он мне их давал, я складывала их в подвал… Кто бы мог подумать, что однажды наступит такой день, когда я смогу стать очень богатой из-за этих страхолюдин».

В числе моделей Модильяни была экстравагантная Алиса Прин, которую многие знали как "Кики Монпарнасскую". Оказавшись в 14 лет в Париже, она быстро отказалась от работы в булочной и стала профессиональной натурщицей. Кики сыграла с своей жизни много ролей: содержанки, любовницы, певицы, актрисы (снялась в восьми фильмах), писательницы. Ее воспоминания о монпарнасской жизни пользовались успехом у публики. Хемингуэй написал предисловие к американскому изданию ее книги.

Эту картину на торгах Sotheby’s (2010 г.) эксперты называли «триумфом наготы» и ставили в один ряд с шедеврами обнаженной натуры кисти Боттичелли и Веласкеса.

Среди увлечений Алисы был американский фотограф Мэн Рей, приехавший в Париж в июле 1921 года. Именно Кики изображена на одном из его самых знаменитых снимков, где спина женщины превращена в виолончель.

В Париже помимо спиртного, Модильяни пристрастился к наркотикам. Среди богемы были в моде эфир, гашиш и кокаин. Продавались они достаточно свободно в туалетных комнатах ресторанчиков или в китайских лавчонках квартала Опера. Увлекался гашишем и Пикассо, пока это увлечение не довело его до нервного срыва. Этот эксцесс так напугал маэстро, что тот навсегда бросил дурную привычку. Модильяни же оставался частым гостем посиделок, когда в дело шло одурманивающее зелье. По рассказам знакомых, обкурившись опиумом, он буквально кидался на листы бумаги, лихорадочно покрывал их рисунками и кричал: «Я нашел… я нашел свой путь!». Говорят, что после одного из таких «сеансов» на бумаге появилась женская головка с невероятно выгнутой шеей и непропорционально удлиненным лицом. 

Возможно, это очередная легенда о великом художнике. Другая рассказывает, что удлиненные шеи и лица без зрачков появились на его полотнах после непродолжительного увлечения скульптурой. Ведь на скульптурах изображать радужку глаза обычно не принято. Первобытные маски, которые наряду с Пикассо увлекали и Модильяни, имели гипертрофированно вытянутые лица. В конце концов, не так важно, откуда именно Моди почерпнул свой узнаваемый стиль. Нет сомнения, что он действительно упорно искал его в живописи и с тревогой воспринимал своеобразный заговор безмолвия, который окружал его имя.

Последней музой и главной моделью в жизни Модильяни стала Жанна Эбютерн. Он повстречал ее в апреле 1917 года в кассах Национальной школы декоративного искусства и художественной композиции при Академии Коларосси, где когда-то сам брал уроки живописи. Жанне было 19. У нее были большие миндалевидные глаза и красивые слегка вьющиеся волосы. За их каштановый цвет друзья назвали Жанну «Кокосовым орехом». Модильяни было 33. Он ясно сознавал, что не добился должного признания и находился в глубокой депрессии. Состояние его здоровья вызывало у друзей серьезные опасения. Что Жанна и Амедео нашли друг в друге? Возможно, это было взаимное чувство, возникновение которого так непросто поддается логическому описанию. По свидетельствам знакомых, они нередко часами просиживали в известном кафе «Ротонда», без слов наслаждаясь обществом друг друга.

Однако это сильное и немного запоздалое чувство не могло изменить устоявшийся образ жизни художника. Он не переменился даже после рождения дочери, которую Жанна родила 29 ноября 1918 года в Ницце, куда ее вместе с Модильяни уговорил на время перебраться заботливый Зборовски. Девочку назвали Жанной в честь матери. Модильяни собирался зарегистрировать ее на свое имя, но так и не сделал этого. Он по-прежнему мечтает о славе и надеется, что признание способно будет остановить его неуклонное движение к пропасти. Он доверительно сообщает бывшему хозяину «Ротонды» папаше Либиону: «Как только все поймут, кто я такой, я уеду с дочкой лечиться в Италию». Модильяни мечтает начать новую жизнь с матерью, иметь большой дом с гостиной и смотреть как растет его дочь.

Этим мечтам не суждено было сбыться. Модильяни вернулся из Ниццы в Париж. Повстречавший его там журналист Луи Латурет писал, что художник «казался трупом». Он потерял почти все зубы. Амедео постоянно сотрясал не прекращавшийся кашель, часто с кровью. Относительный успех его полотен в Лондоне на выставке современного французского искусства уже ничего не мог изменить. Робкие просьбы Жанны обратиться к врачу остаются без внимания, а она снова ждет ребенка…

В начале января 1920 года, когда Жанна находилась уже на девятом месяце беременности после очередных бесцельных шатаний по улицам и по кабакам Монмартра Модильяни слег с высокой температурой и горячечным бредом. Несколько дней он провалялся в своей комнате без всякого ухода. Когда туда 22 января заявился его знакомый Ортис де Сарате, он обнаружил Амедео в удручающем состоянии. Было видно, что у него не раз шла горлом кровь. Вызванный доктор поставил диагноз – туберкулезный менингит. По словам Сарате Модильяни произнес: «У меня достаточно ума, чтобы понять – это конец… Мы готовы к вечному счастью».

Эти последние слова стали понятны знакомым художника уже после его кончины в больнице Шарите. Утром 25 января Жанна в сопровождении отца пришла проститься с телом Модильяни. Эта тягостная сцена усугубилась не слишком удачными попытками друзей художника снять с покойного гипсовую маску. Ашиль Казимир уговорил дочь провести ночь дома, на улице Амио, и та согласилась. Что именно произошло дальше в семействе Эбютерн, сказать наверняка трудно. Вероятно, родители Жанны слишком бурно обсуждали судьбу своей дочери, которая благодаря «этому Модильяни» стала незамужней вдовой с незаконнорожденным ребенком на руках. До утра следующего дня Жанна не дожила. Открыв окно и опершись о подоконник спиной, она бросилась вниз на мостовую с высоты шестого этажа.

Возможно, к решению последовать за «своим Моди» она пришла заранее. Во всяком случае, служанка, убиравшаяся в ее комнате, нашла под подушкой нож. Позже был обнаружен рисунок Жанны, где она изобразила себя с этим ножом в груди.

Модильяни был похоронен в скромной могиле на еврейском участке кладбища Пер-Лашез. Родственники Жанны Эбютерн обвиняли Модильяни в ее гибели, поэтому похоронили ее отдельно – на кладбище Банье. Перенести останки и захоронить их рядом с Модильяни было позволено лишь через несколько лет. Теперь две могильные плиты лежат рядом. На них надписи на итальянском языке «Амедео Модильяни, художник. Родился в Ливорно 12 июля 1884. Умер в Париже 24 января 1920. Смерть настигла его в преддверии славы». «Жанна Эбютерн. Родилась в Париже 6 апреля 1898. Умерла в Париже 25 января 1920. Верная спутница Амедео Модильяни, принесшая в жертву ему свою жизнь». На этих плитах всегда лежат свежие цветы. Дочь Модильяни и Эбютерн Жанна впоследствии была воспитана сестрой Амедео Маргаритой и в 1958 году написала биографию своего отца, которая была опубликована на английском языке под названием «Модильяни: Человек и Миф».

«Пишут, пишут — „пил, буянил, умер”... Не в этом дело. Дело даже не в его судьбе, назидательной, как древняя притча. Его судьба была тесно связана с судьбами других, и если кто-нибудь захочет понять драму Модильяни, пусть он вспомнит не гашиш, а удушающие газы, пусть подумает о растерянной, оцепеневшей Европе, об извилистых путях века, о судьбе любой модели Модильяни, вокруг которой сжималось железное кольцо». Илья Эренбург

И, по традиции, в конце заметки - художественный фильм. "Модильяни" - пронзительная и душевная историческая драма Майкла Дэвиса, рассказывающая о жизни и творчестве одного из самых известных экспрессионистов, Амедео Модильяни. Его жизнь была полна творчества, любви и соперничества с великим Пикассо. Главную роль исполнил Энди Гарсиа, который абсолютно точно уловил дух и жизнь своего героя. Действие картины разворачивается в Париже в 1919 году. Первая мировая война только-только закончилась, и ночная жизнь Парижа полна неконтролируемых страстей и желаний. В это лихое время в кафе «Ротонда» находится штаб-квартира художественной элиты. Столик, за которым сидели вместе Пикассо, Ривера, Кокто, Сутин, Утрилло, Модильяни, и о котором впоследствии будут ходить легенды. Каждый из них жил, любил и чувствовал по-своему. И жестокая конкуренция развернулась между Пикассо и Модильяни. Они не могли поделить одно искусство, одну женщину…

Если кто помнит, когда-то у нас в прокате шел "Монпарнас, 19 (1958 г.) про того же художника в исполнении Жерара Филиппа. Но даже в те невинные времена фильм был признан неудачным, так как абсолютно не отклонялся от старых песен типа "жил-был художник один, много он бед перенес". Нищий-голодный, кашлял-кашлял, как умер – разбогател. Снаружи биография Модильяни вроде ложится на такие песни, но кино – это не отдел кадров. И на сей раз с участием Энди Гарсиа режиссер это доказал. Вместо "юноши бледного с взором горящим" на экране большой и сильный мужик, любящий женщин, выпить и покурить гашиш. Гарсиа играет абсолютно нормального мужика с хорошим чувством юмора, в поехавшей крыше его никак не заподозришь. А это уже заставляет совершенно иначе отнестись к биографической "бездомности", к "безденежью", к "очень много женщин", "очень много выпивки", "очень много гашиша". И на эгоизм не сошлешься – как мог, он заботился о своей женщине. Но настоящий художник – тот, кто делает лишь то, что хочется, а народ это не понимает. Народ понимает всех остальных, чуть меньше художников, чуть больше жуликов, даже если у них фамилия Пикассо. Но в чем-то им надо пойти и сдаться – за деньги и за пиар. Модильяни не сдался до самого конца, и Мик Дэвис снял именно это.

Бескомпромиссность дозволена хорошей осведомленностью. Все показанные факты соответствуют действительности, единственное, что время несколько уплотнено. Не так быстро все происходило, как выглядит. Но по большей части, если Мик Дэвис чего-то не знает, он это и не показывает. История любви Моди и Жанны Эбютерн в фильме почти антипсихологична, она просто дана: так было. Но, может, в отличие от свободы любовь как раз лучше видно, если в нее не лезть. К тому же актриса Эльза Зильберштайн не только портретно похожа на свою героиню, она, видимо – сама такая. Во всяком случае, ее игра вызывает уверенность, что актриса-то все понимает про Жанну, ничего ей не надо объяснять Любовь – третий повод посмотреть фильм. А четвертый, конечно – конкурс. Как за одну ночь все самые знаменитые художники Парижа написали по картине, а утром выставили в "Ротонде" на предмет, кто же лучше – это очень здорово снято. Даже если не отличаешь Репина от Рафаэля, все равно дух захватывает. Кто-то из критиков сказал: "Эти семь минут стоили всего фильма".