Представьте себе квартиру.

Трешка, полногабаритная. Комнаты изолированные. Метров? Больше восьмидесяти — точно. Огромная кухня с огромным окном. Балкон, лоджия. На лоджии перила — как на юге, широченные. Второй этаж. Зато первый — высокий. Прихожая квадратная, очумительная.
Я видела роскошные квартиры в Москве. По шесть лямов баксов. Не в центре — есть там район за англо-американской школой. Пентхаусы там интересные, но квартиры — такие же, как та, о которой я рассказываю. Только без лоджий, с маленькими балкончиками. В 2019 году снять такую стоило около трехсот тысяч рублей в месяц. Хреновая окупаемость, честно говоря.
А та квартира, с которой я начала — советский панельный дом «улучшенной планировки». Были такие, самые разные.
Квартира моего деда в Усть-Каменогорске. Мой второй родной город. Крепость Усть-Каменная, заложенная майором Иваном Лихаревым, Сибирской губернии.
Ну, моя тётя, сестра моей мамы, была, что называется «завхоз, завсклад, товаровед» (с). Но квартира такая была получена только потому, что мой дедушка дошел до Будапешта. Харкал кровью до смерти, ранение. Умер там, в Казахстане. Там и похоронен. Обожала его. Всё детство, каждое лето, каждые каникулы — там, в Усть-Каменогорске.
В конце восьмидесятых всё уже стало понятно. Мои родственники — тётя, дядя, мои сестры, моя бабушка — простились с роскошной квартирой. Бабушке, кстати, плевать было на квартиру. Она рыдала, потому что оставляла могилу деда.
Однако — собрались и поехали. К нам, в Новосибирск. В скромную двушку на самой окраине. Сидели там друг у друга на голове. Обычное дело. Жить в независимом Казахстане они не хотели. Любили Усть-Каменогорск, русский — так-то — город. Но дело было сделано. Иногда надо уходить.
Зато у них были российские паспорта по праву рождения. Без вопросов. Они были на Родине.
Дядя нашего друга, полковник. Жил в Молдавии. Ну, служил там. Квартира в центре Кишинева, машина, все есть, благополучная жизнь. Ещё до событий в Приднестровье по городу стало опасно ходить в военной форме. Он мог снять форму вообще. Мог напялить форму другую. Спрос был. Вместо этого принято было иное решение. Он продал всё, что у него было, за копейки. Уехал в Россию. С семьей. Денег хватило только на комнату в Ногинске. В коммуналке на четыре комнаты. Друзья пристроили в Министерство обороны. Каждый день мотался из Ногинска в Москву. В гарнизонах полковник — босс. Фигура мощная. В Москве полковники чай подают (условно). Их — как килек в банке. Денег не платили (почти). Разгружал вагоны. К концу девяностых уже выкупил все комнаты в коммуналке. Была новая машина. И, само собой, российский паспорт по праву рождения.
Наша старшая дочь заканчивала школу в Москве. У неё была подружка. Русская девочка из Узбекистана. Родители этой девочки — милейшие люди. Они, увы, не уехали сразу. Они хотели жить в своей прекрасной квартире в Ташкенте. Они были старше нас. Наша старшая дочь училась с их младшей. Но у них была ещё одна. Девица за двадцать, ошеломительно красивая. На неё в Узбекистане положил глаз местный большой человек. Таким не отказывают. Пришлось оттуда натурально бежать. Середина нулевых. Бежали, путая следы, как шпионы. С легендами. Мама с дочкой едут навестить родственников (билеты в оба конца), а отец со второй дочкой на месте. Потом отец и вторая дочь, петляя, выезжают по земле. Приключения, чего.
У этих паспортов на момент нашего знакомства не было. Были из-за этого большие проблемы. Но дочка училась в школе, была отличницей, и директор школы лично хлопотала — дочь получила российское гражданство раньше всей остальной семьи. Все были счастливы. Никто не говорил: зачем ты припёрлась? Все старались помочь.
Эти истории — часть моей истории. Они, надо сказать, светлые. А есть другие. Русские в Чечне, русские в Таджикистане. Даже, знаете ли, светские таджики в Таджикистане.
А тут вдруг приезжают сейчас граждане и пытаются нас стыдить: какие мы бесчувственные.
Да мы такие бесчувственные, что вы в своих слезах утонете, милые. Буль-буль. А мы с места не двинемся.
Вестник родимых болот (Ольга Туханина)