Таро Бездны.

Дурак
Косой дождь заливал ступени склепа, так что перед ними уже образовалась довольно большая лужа, пенящаяся по краям. Чугунная дверь, запертая на висячий замок, не открывалась с тех пор, как Марту и Андрея Сувейских накрыли гранитной плитой с высеченными на ней именами.
«Ничто не вечно. Даже смерть» - вот что Леонид Николаевич распорядился написать на камне. И он верил в это. Верил ещё до того, как стечение обстоятельств - то, что иные величают судьбой - привело к гибели его жены и единственного сына.
Сейчас в гробах лежали только кости и остатки одежды. За прошедшие два года ничего иного там остаться не могло. Но это не имело значения. Дело заключалось совсем не в плоти.
Дождь кончился неожиданно – словно некто перекрыл небесный кран.
Леонид Николаевич закрыл зонт и, подняв лицо, взглянул на чистое голубое небо - один клочок, освещённый солнцем, виднелся посреди тёмных туч и казался окном в иной мир. Но профессор не рассчитывал узреть там лик милосердного Бога - отнюдь!
В Бога он не верил. В иной мир - пожалуй, да. Но не в тот, о котором говорили священники. У Леонида Николаевича на этот счёт имелась собственная теория. Собственно, за неё профессора, в конце концов, и лишили кафедры в Университете. Выгнали с позором, осмеяв и выставив настоящим дураком. Но это не имело значения. Преподавание Леонида Николаевича больше не интересовало.
Прикоснувшись рукой к шершавому мокрому камню, он положил на порог склепа букет белых роз – ровно двенадцать штук - и побрёл по тропинке, ведущей к центральной аллее кладбища. Спустя пару минут Леонид Николаевич обернулся, чтобы взглянуть на склеп ещё раз - он всегда так делал, доходя до того места, где дорожка сворачивала. Никогда он не думал, что переживёт жену и сына, что будет приходить сюда каждый день в любую погоду и уходить, возвращаясь в пустой дом, заваленный книгами, приборами и исписанными тетрадями, лишь с одной целью - продолжать работу, от которой зависела теперь его судьба.
Два года назад он оказался на краю пропасти и уже был готов шагнуть в неё, но любовь заставила продолжать жить и трудиться ради тех, кто пересёк черту. Черту, из-за которой, как все считали, нет возврата.
Исследования, которым Леонид Николаевич посвятил пять лет своей жизни - последние два стали особенно напряжёнными - близились к концу. Он достиг многого. Кто-то, возможно, сказал бы, что слишком много.
Экспериментов, было, впрочем, два. И оба произвели бы революцию в науке, решись Леонид Николаевич опубликовать результаты хоть одного из них. Но пока это в его планы не входило. До гибели жены и сына - да. Он мечтал о том, как станет мировой знаменитостью, человеком, перевернувшим представления о жизни и смерти. Но не теперь. Два года профессор трудился только ради тех, кого потерял. На научную общественность ему было наплевать.
Леонид Николаевич жестом позвал ехавшего по другой стороне улицы извозчика.
Несмотря на то, что профессор был учёным, мыслил он широко и науку от сверхъестественных изысканий не отделял. Ему всегда казалось, что самые великие открытия могут совершаться только на стыке этих «дисциплин». Ведь и электрический ток когда-то могли принять за колдовство. Да и теперь, когда он изучен при помощи науки, что человечество на самом деле знает об этом удивительном явлении? Только эффект, который он производит. Но что заставляет энергию возникать в металлах? Откуда она берётся и куда исчезает? Разве нельзя считать это вполне физическое явление чудом?
Экипаж остановился у тротуара, и Леонид Николаевич поднялся в него, запахнув разошедшееся от быстрой ходьбы пальто.
- На Гороховую, - велел он, даже не взглянув на кучера.
Колёса заскрипели, свистнул кнут.
Леонид Николаевич торопился домой, в свой просторный флигель, одну из комнат которого он превратил в лабораторию. Профессор собирался сегодня провести первый из экспериментов. Если он не завершится успехом, придётся испытать открытие на себе - иного выхода профессор не видел.
17 марта. Важный день. От волнения под ложечкой сладко засосало, и Леонид Николаевич приказал себе успокоиться. Он сделает всё так, как задумал - чётко, строго, без эмоций. Как и полагается серьёзному учёному. Каков бы ни оказался результат, он примет его. Примет, и либо перейдёт к следующему этапу, либо продолжит работу над первым. Вот и всё.
Настроив себя подобным образом, Леонид Николаевич откинулся на спинку обитого синим плюшем сиденья и стал глядеть по сторонам.
Ранняя весна в Петербурге выдалась холодная, так что первые солнечные дни выгнали на улицу едва ли не всех жителей города. Многочисленная и пёстрая толпа текла по улице в обе стороны, отовсюду доносились голоса - смех, окрики, завывания лотошников, свист кучеров. Лошади ржали и фыркали, колёса экипажей грохотали по булыжной мостовой. В общем, город жил.
Леонид Николаевич поднял бобровый воротник. Этот мир слишком прекрасен, чтобы покидать его. А если уходить в небытие приходится слишком рано - не в этом ли подлинная трагедия человеческого бытия? И не только тех, кто умирает, но и тех, кто остаётся. Разве может он, покинутый, наслаждаться в полной мере этим солнцем, этим небом, этим прозрачным воздухом?
К сожалению, таков побочный эффект смерти.
Профессор вынул из жилетного кармана часы и щёлкнул крышкой. Половина шестого. Он как раз успеет закончить приготовления прежде, чем стемнеет.
***
Место предстоящего действия напоминало храм, в который зачем-то натащили кучу приборов. Так выглядела домашняя лаборатория Леонида Николаевича. Он соединил науку с оккультизмом в стремлении призвать силы, влияющие на мир, но доселе человечеством не изученные. Маленькая «проба», сделанная им на прошедшей неделе, дала надежду на удачное завершение эксперимента. Но условия различались весьма существенно, так что…
Леонид Николаевич отогнал посторонние мысли и в последний раз проверил, хорошо ли широкие кожаные ремни удерживают тело, распростёртое на столе в центре комнаты.
Раньше здесь принимали гостей и отмечали праздники. В вазах всегда стояли букеты белых роз, наполнявших дом благоуханием. Теперь вдоль стен располагались генераторы тока, резервуары с питательными растворами и многое другое, необходимое для того, чтобы законы природы - в том понимании, которого придерживалось человечество на данном этапе своего существования - могли быть нарушены.
Убедившись, что гомункул не вырвется, профессор приблизился к щиту, на котором располагался ряд рубильников с резиновыми рукоятками.
Пальцы слегка дрожали от понятного волнения, но сам Леонид Николаевич был твёрд, как никогда. Решительно опустив первый рубильник, он положил начало эксперименту.
Существо, которое лежало на столе, походило на уродливую помесь обезьяны, свиньи и человека. Оно было сшито, соединено зажимами, скручено стальной проволокой - профессор не уделял внимания эстетике. Красота гомункула беспокоила его меньше всего. Он должен был послужить одной-единственной цели - доказать, что «ген Иисуса» существует. Именно так назвал своё открытие Леонид Николаевич, помня о библейской притче, в которой рассказывается, как «Сын Божий» оживил мертвеца, пролежавшего в пещере четыре дня.
Иногда он перечитывал этот отрывок, чтобы напомнить себе, что нечто вроде того, к чему он стремится, уже происходило:
«Итак отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет».
Способность к воскрешению. Иисус обладал ею, и Леонид Николаевич верил, что история о Лазаре не выдумка. Некоторые люди могут нарушать законы вселенной. И подтверждений этому множество. Профессор изучал древнюю литературу и отыскал десятки свидетельств подобного рода.
Однако у него ушло немало времени, чтобы понять, почему избранные способны возвращать умерших в мир живых.
Ген. То, о чём писал английский зоолог Чарльз Дарвин. Нечто в организме человека, определяющее его внешний вид и многое другое.
Леонид Николаевич открыл ген, отвечающий за способность человека преодолевать смерть. Во всяком случае, он не сомневался, что сделал это. Извлечь его оказалось нелегко, но, благодаря древним трактатам и упорству, профессор справился и с этим. Оба свершения могли бы сделать его самым уважаемым учёным современности, но Леонид Николаевич не стремился к славе. Он отказался от бренного и суетного во имя любви. Только она имела для него ценность, ради неё он работал.
Маленький предварительный эксперимент с лягушкой доказал, что есть смысл попробовать с существом, похожим на человека. Земноводное, правда, прожило меньше минуты, но с тех пор профессор усовершенствовал процесс.
И вот Леонид Николаевич опустил второй рубильник.
В лаборатории загудело, включились насосы, и в резервуарах забурлили жидкости.
Если этот уродливый гомункул оживёт… Если он просуществует достаточно долго, чтобы профессор убедился, что обрёл способность оживлять умерших… О, какие возможности это откроет! Разумеется, Леонид Николаевич не намеревался доверить монстру, лежавшему на столе и сотрясаемому электрическими разрядами, воскрешение Марты и Андрея. Это существо едва ли будет наделено разумом, достаточным для того, чтобы самостоятельно мыслить. Придётся попотеть, объясняя, что от него требуется.
Леонид Николаевич опустил третий рубильник. Теперь уродец забился в настоящих конвульсиях, и в его вены устремились жидкости, бурлящие в резервуарах. Воздух начал постепенно наэлектризовываться.
Если гомункул сумеет воскресить приготовленную для него крысу, уже разложившуюся, если не сказать почти истлевшую, то следующим на этом столе окажется сам Леонид Николаевич. Профессор намеревался наделить себя «геном Иисуса», чтобы лично вернуть жену и сына с того света.
Он изменит себя, свою природу, перестроит собственные гены - ради того, чтобы Марта и Андрей снова любовались солнцем и небом, дышали воздухом и ходили по земле, а не лежали в ней!
Леонид Николаевич опустил последний рубильник и замер в ожидании. В какой-то миг ему показалось, что напряжение окажется чрезмерным, и приборы вспыхнут или взорвутся, а питательные растворы выплеснутся из лопнувших резервуаров. Ему захотелось остановить это безумие, но он сдержал страх и лишь стиснул кулаки, чтобы не поддаться искушению.
Он стоял, не сводя глаз с гомункула, до тех пор, пока существо не подняло сморщенные веки и не издало пронзительный звук, напоминавший больше крик дикого животного, нежели человека.
Тогда профессор словно очнулся и начал лихорадочно поднимать рубильники один за другим.
***
Гомункул извивался, пытаясь освободиться от пут. Из его рта вылетали нечленораздельные звуки, нисколько не напоминавшие человеческую речь.
Резервуары с питательными растворами почти опустели. В лаборатории пахло палёной шерстью, металлом и химическими реактивами.
Леонид Николаевич взял со столика приготовленный заранее шприц и приблизился к подопытному. Его следовало усыпить, прежде чем запереть. Ещё три месяца назад профессор приобрёл в зоологическом саду большую клетку с навесным замком - сейчас она стояла в углу. Раньше в ней обитал медведь, так что по размерам она должна была гомункулу подойти.
Существо скосило глаза на приближавшегося человека и замолчало. Оно тяжело дышало, ноздри раздувались, изо рта свисали нити вязкой слюны. Омерзительный вид, что тут скажешь.
Леонид Николаевич прикоснулся пропитанным спиртом тампоном к плечу гомункула, и тот вздрогнул.
- Это не больно, - зачем-то сказал профессор и ловко ввёл иглу.
Он знал, что подопытный ничего не почувствует: Леонид Николаевич практиковался в военном госпитале и поставил множество уколов. Рука у него была твёрдая.
Учёный стёр выступившую капельку крови тампоном и повернулся, чтобы положить шприц обратно на столик, как вдруг гомункул дёрнулся изо всех сил. Ремень, удерживавший его правую руку, лопнул, и профессор с ужасом ощутил, как длинные чёрные пальцы берберийской обезьяны стиснули его предплечье. Он попытался вырваться, но гомункул держал крепко. Губы его раздвинулись, рот приоткрылся, и стал виден толстый язык, мечущийся между крупными жёлтыми зубами.
Леонид Николаевич хотел было ударить по этому уродливому, покрытому грубыми шрамами лицу, но вовремя остановился: если он сейчас причинит подопытному боль, то не сумеет завоевать его доверие; а значит, тот не станет пытаться оживить кого бы то ни было, чтобы угодить своему создателю.
Профессор попытался разжать обхватившие его предплечье пальцы. Пришлось потрудиться, но, наконец, ему это удалось. Правда, два твёрдых, как дерево, ногтя, прежде чем соскользнуть, сильно поцарапали его, прорвав рукав. Леонид Николаевич держал руку гомункула, пока не подействовало успокоительное. Лишь когда подопытный обмяк и закатил глаза, он продезинфицировал царапины и забинтовал их. Через минуту на повязке выступила кровь - раны оказались довольно глубокими.
Леонид Николаевич отстегнул ремни и открыл клетку. Чтобы перетащить гомункула, он воспользовался небольшой тачкой, на которой обычно перемещал приборы. Через четверть часа спящее существо было помещено в клетку и надежно заперто. Ключ профессор повесил на цепочку от часов.
Прежде чем выйти из лаборатории, Леонид Николаевич отвинтил один из резервуаров и забрал его с собой. В нём ещё оставалось особое вещество - химический состав, изобретённый профессором и заставляющий гены перестраиваться. Раздобыть для него ингредиенты оказалось довольно трудно, и учёный купил их с запасом. Рецепт вещества Леонид Николаевич по крупицам собирал, роясь в древних трудах – таких, как «Изумрудная скрижаль», «Mutus Liber», «Theatrum chemicum» Лазаря Цетцнера и «De Alchemia» Иоганна Петреуса. Проштудированы был и египетские, а также арабские тексты, предшественники более поздних трактатов. Долгие часы, дни и ночи складывались в месяцы неустанной работы – и вот результат.
Леонид Николаевич запер лабораторию и отнёс резервуар в сейф - к научным записям и домашним счетам.
Он чувствовал себя уставшим. В последнее время учёный работал едва ли не сутками. Руки слегка дрожали - не столько от физического, сколько от нервного истощения. Этот эксперимент отнял у профессора много душевных сил, а ведь о его успешности судить рано: сможет ли существо воскрешать, пока было не известно.
Леонид Николаевич испытывал потребность в немедленном отдыхе. Подопытный проспит до утра - доза рассчитана точно. Значит, можно отправиться в постель и вознаградить себя за бессонные ночи.
На следующий день профессор намеревался заставить гомункула оживить приготовленных для него животных. Их трупы хранились в холодильнике - три тушки на разных стадиях разложения. Последняя так и вовсе была почти скелетом.
Леонид Николаевич разделся и с наслаждением растянулся на кровати. Так или иначе, он вплотную подобрался к цели. Даже если завтра ничего не получится, он был на верном пути - в этом не осталось сомнений!
***
На столе лежало три трупа. Кролики. Сейчас они уже оттаяли и нестерпимо воняли. Пришлось смазать верхнюю губу ментоловой мазью, чтобы хоть немного заглушить запах гниющей плоти.
Леонид Николаевич положил первый труп на тележку и покатил её к клетке, где сидел гомункул. Тот выглядел спокойным и лишь временами издавал протяжные звуки, напоминавшие стоны пополам с бормотанием.
Профессор расставил вокруг клетки приборы, которым предстояло направить энергетические потоки по нужным каналам – в соответствии со схемами, заимствованными Леонидом Николаевичем из «Герметического корпуса» Трисмегиста. Изобретения должны были дать гомункулу необходимую для воскрешения энергию, без которой даже «ген Иисуса» не мог вернуть мёртвых из небытия. «Всё-таки, уродец, сидящий в клетке, не Сын Божий», - усмехнувшись, подумал ученый.
Конечно, если бы подопытный не был создан искусственно, а родился с подобным даром, ему не понадобились бы технические приспособления, но - увы! - он являлся лишь плодом эксперимента, и не самого совершенного.
Тем не менее, профессор рассчитывал на удачу. Надо было убедиться, что гомункул способен воскрешать. Вот только как объяснить ему, что от него требуется?
Леонид Николаевич установил тележку перед клеткой и накрыл тушку кролика специальной металлической сеткой.
Интересно, гомункул может говорить? Речевой аппарат у него человеческий, но позволит ли уровень интеллекта произнести заклинание? И сыграет ли это заклинание роль в процессе воскрешения? Обо всём этом профессор мог лишь догадываться.
У него был простой план, как заставить гомункула оживить кроликов. Но он, как и всё прочее, существовал лишь в теории.
Леонид Николаевич перенёс к клетке коробку и открыл крышку. Внутри шебуршился живой кролик, купленный утром, - маленький, серый и просто очаровательный. Глазки блестели, как бусины, усы слегка шевелились. Профессор взял его за уши и достал из коробки. Продемонстрировал гомункулу.
Существо заинтересовалось и приблизилось к решётке, неуклюже передвигаясь на непропорционально коротких ногах. Оно взялось за прутья и прижалось к ним лицом. Взгляд остановился на кролике.
Леонид Николаевич взял кролика на руки, как ребёнка, и начал гладить. Он наблюдал за реакцией гомункула. Минуты три тот не двигался, а затем раздвинул губы и изобразил жутковатое подобие улыбки. Раздался урчащий звук.
- Талифа, - проговорил профессор отчётливо.
Гомункул перевёл взгляд на него, но лишь на несколько секунд.
- Талифа, - повторил Леонид Николаевич.
Гомункул просунул руку между прутьями клетки и попытался дотянуться до кролика.
Учёный позволил ему прикоснуться к мягкой шёрстке животного. Подопытный неуверенно провёл по ней сначала в одну, потом в другую сторону. Издал удовлетворённый рык.
- Талифа! - настойчиво повторил Леонид Николаевич.
Он дал погладить кролика минут пять, а затем положил животное обратно в коробку. Подопытный издал разочарованный возглас и дёрнул прутья клетки. Не обращая на это внимания, профессор унёс коробку из зоны видимости гомункула.
Вернувшись, Леонид Николаевич придвинул столик с полуразложившимся трупом к самой клетке.
- Талифа, - сказал он. - Талифа куми.
Гомункул взглянул на тушку и брезгливо поморщился.
Профессор сделал вид, что гладит мёртвое животное. Теперь в глазах испытуемого появился интерес. Помедлив, он просунул руку и прикоснулся к трупу указательным пальцем.
- Талифа куми! - повторил Леонид Николаевич.
Гомункул устремил на него внимательный взгляд.
Учёный кивнул.
- Талифа куми!
- Та-ли-фа… - тихо проговорил гомункул.
Леонид Николаевич едва не подпрыгнул от радости: существо умело говорить!
Профессор начал включать приборы. Загудели генераторы тока, защёлкали реле, в воздухе быстро возникали магнитные поля. Учёный чувствовал, как волосы на голове медленно приподнимаются. Мощности нарастали, но требовалось, чтобы гомункул захотел воскресить кролика!
Подопытный тыкал пальцем в тушку и шевелил губами, словно беззвучно повторял слово «талифа».
Леонид Николаевич опустил последний рычаг. Затем схватил гомункула за запястье и насильно прижал его руку к сетке на столике.
- Талифа куми! - проговорил он, глядя дёрнувшемуся от неожиданности существу в глаза. - Скажи это!
- Талифа… куми, - проговорил уродец в клетке. Голос его прозвучал глухо, но это не имело значения.
- Он оживёт и будет таким же мягким, как и тот, которого ты гладил, - сказал Леонид Николаевич, убирая пальцы с запястья гомункула. - Пусть он воскреснет!
Похоже, подопытный отлично его понял, потому что прижал ладонь к сетке и, уставившись на неё, громко повторил:
- Талифа куми!
Лаборатория наполнилась грохотом. Воздух стремительно нагревался, и в нём возникло странное, едва уловимое человеческим глазом сияние. Оно разлилось по комнате, но затем начало аккумулироваться вокруг столика, где под металлической сеткой лежал труп кролика.
На глазах у Леонида Николаевича полуразложившаяся плоть начала восстанавливаться. При этом не наблюдалось никакого соблюдения закона о сохранении вещества: клетки появлялись из ниоткуда - возможно, из других, неведомых миров, или формировались ещё каким-то необъяснимым образом.
Вот уже исчезли трупные пятна, и кожа кролика приобрела естественный розовый оттенок. Очень быстро она начала покрываться шерстью.
Гомункул был в восторге. Его глаза горели, и он не убирал руку с сетки, продолжая повторять заклинание, видимо, полагая, что это ускорит процесс.
Леонид Николаевич с трудом очнулся от оцепенения, в которое впал, глядя на то, как падаль вновь становится живым существом.
Когда кролик вдруг забился в судорогах, а затем поднялся на все четыре лапы, гомункул издал торжествующий возглас и попытался скинуть со стола металлическую сетку. Очевидно, он хотел забрать воскрешённого себе.
Профессор убрал сетку, и подопытный, поймав кролика за уши, втащил его в свою клетку. Уложив зверька на сгибе локтя, он принялся неуклюже, но сосредоточенно гладить его.
Леонид Николаевич отключил приборы и сел на стул. Он чувствовал с одной стороны страшную усталость - безусловно, нервного происхождения - а с другой - восторг. Первый же эксперимент прошёл удачно! Это ли не чудо? Теперь он сможет сделать всё, что задумал - совершенно всё!
Дойдёт до самого конца.
Он постарался взять себя в руки. Опыт ещё не закончен. Надо убедиться, что «ген Иисуса» позволяет возвращать к жизни любые останки. Остались ещё две тушки. Пусть гомункул поиграет с кроликом - но не слишком долго, а то ему надоест, и исчезнет стимул воскрешать.
Леонид Николаевич поднялся и пошёл за следующим трупом, представлявшим собой совсем разложившуюся, но ещё державшуюся на костях плоть.
***
В стеклянном коробе сидели три кролика. Они выглядели совершенно живыми, несмотря на то, что один из них ещё недавно представлял собой скелет.
Леонид Николаевич торжествовал. Все, над чем он работал так долго и упорно, оказалось не зря! Гомункул получил «ген Иисуса», а значит, и он сможет. И тогда… Профессор едва не задохнулся от ликования. Ему даже пришлось на несколько мгновений остановиться и просто постоять, чтобы собраться с мыслями.
Так, что теперь? Леонид Николаевич глубоко вздохнул и огляделся. Ах да, прежде всего, нужно избавиться от подопытного. Он своё дело сделал, и на этом роль его закончена. Содержать монстра в клетке в планы учёного не входило. Тем более что гомункул всё равно не мог прожить долго: собранный из частей разных существ, он был обречён, ибо ни сердечно-сосудистая система, ни получившийся скелет, части которого скреплялись проволокой и винтами, не были рассчитаны на долгую службу. Да и отторжение тканей должно было начаться со дня на день. Чудо, что существо вообще протянуло так долго.
Профессор подошёл к столику и ловко снарядил шприц раствором цианистого калия.
Гомункул словно почувствовал опасность. При приближении человека он отодвинулся в дальний угол и тихо заскулил.
Леонид Николаевич нагнулся, чтобы взглянуть на него.
- Не бойся, - сказал он. - Ты же помнишь: это не больно.
Гомункул замолчал и уставился профессору в глаза. Это продолжалось секунд десять, потом существо опустило веки и замерло.
- Чёрт! - Леонид Николаевич распрямился.
Во взгляде подопытного было что-то человеческое или ему только показалось? Этот монстр едва ли понимал, что происходит, и всё же профессор мог поклясться, что прочёл в его глазах страх - не животный, а совершенно осознанный и осмысленный. Гомункул понимал, что его хотят убить.
Леонид Николаевич прошёлся по лаборатории, не глядя в сторону клетки. Он должен уничтожить это создание. Оно всё равно умрёт через пару дней, причём в страшных мучениях. Усыпить его сейчас значит проявить милосердие!
Но этот взгляд. Такой человеческий… В конце концов, кто такой homo sapiens? Только ли плоть? Не может ли это чудовище…
Леонид Николаевич остановил себя. Подобные рассуждения не приведут ни к чему хорошему - только загонишь себя в угол. Пусть гомункул поживёт ещё немного. Если ему суждено погибнуть - значит, умрёт.
Профессор положил шприц на столик и накрыл белой тканью. Может, он всё-таки ещё пригодится - если муки подопытного окажутся невыносимыми. Тогда облегчить их станет долгом учёного. Но лишь тогда.
Леонид Николаевич запер лабораторию и отправился в свой кабинет. Там он сел на диван и приказал себе расслабиться. Сейчас ему, как никогда прежде, требовался отдых. Его организм должен быть в отличной форме к завтрашнему дню, когда он совершит трансформацию и станет воскресителем.
А через пять дней он повторит эксперимент, который удался ему сегодня. Но только не с мёртвыми кроликами, а с Мартой и Андреем. И они опять станут семьёй!
Пять дней…
За это время нужно организовать тайную доставку в лабораторию гробов из семейного склепа. Провести оживление на кладбище не получится: в склепе попросту не хватит места для размещения необходимого оборудования.
Леонид Николаевич вспомнил скрючившегося в углу клетки гомункула. Может, он сможет оживить Марту и Андрея? Тогда профессору не придётся проходить трансформацию. Но нет, подопытный, конечно, скоро умрёт. Вот если бы можно было устроить воскрешение пораньше, например, завтра… Но это исключено: чтобы зарядиться должным образом, аккумуляторам требовалось не менее пяти суток.
Законы электричества можно поставить себе на службу, но обойти, к сожалению, невозможно.
***