«И вновь пришла беда на землю русскую. И вновь стали собираться добры молодцы». Мудр, «Летопись Времён», том XXI, глава 17. - До завтра! - сказала Ночь уносящемуся вдаль Вечеру и заступила на вахту. Скорый фирменный поезд №055Ы, среди пассажиров по старой привычке до сих пор именуемый «Енисей», следовал по маршруту «Красноярск – Москва», набирая обороты и увозя засыпающих пассажиров из до сих пор заснеженного крайцентра одной шестой России в весну сиренево-ландышевой Москвы. На тёмном, замёрзшем и украшенном невероятной красоты зимними узорами стекле двери тамбура, в самом её центре, появился маленький, едва заметный огонёк. Он то гас, то снова зажигался, напоминая одинокого светлячка, потерявшего своих друзей. И вот, когда огонёк перестал мерцать и начал светится ровным зелёным светом, стало ясно, что это и есть настоящий светляк. Светлячок осмотрелся по сторонам, будто бы хотел удостовериться, что его никто не видит, потёр передние лапки, поправил фонарик, который держал следующей парой ножек, и начал двигаться по поверхности вагонного стекла так, как двигается наносящая на «болванку» будущей грампластинки звуковые дорожки головка рекордера. Перемещение шло быстро, по направлению часовой стрелки, светлячок то и дело встряхивал затухающий фонарик, оставлявший светящуюся дорожку на стекле. На столах, постукивая в такт колесам алюминиевыми ложками, высились верные спутники всех дальних железнодорожных путешествий - граненые стаканы в массивных подстаканниках. Образуемый ими хор пел пассажирам «Поездную колыбельную»: «Ты–ты, тывдых. Ты–ты, тывдох…». Поезд постепенно окутывала заступившая на вахту ночь. Светлячок удалялся всё дальше и дальше от центра стекла. Когда он оказался у самого его края, остановился, обернулся, посмотрел на дорожку, напоминающую светящуюся зелёным светом грампластинку, и как довольный своим полотном художник, сделал движение передними лапками, напоминающее движение рук живописца, вытирающего вымытые кисти. Затем он ловко спрыгнул на ручку вагонной двери и выдул из почти потухшего фонарика остатки света в сторону светящейся дорожки, которая тут же стала похожа на большой огненный блин, поверхность которого переливалась всеми цветами зелёного спектра. Мужчины и женщины, возвращались с вахты и, погружаясь в сон, начинали строить планы на отпуск. Кто-то, уже лёжа прямо здесь в поезде, перекрывал крышу, ремонтировал дом, сажал грядки, высаживал розовые кусты и ставил новый забор. Кто-то покупал новую машину. Кто-то начинал ощущать «мандраж абитуриента» перед поступлением своего чада в институт. Кто-то уже накачивал надувной матрас на тёплых морских волнах. Кто-то ехал к родителям в деревню и жадно вдыхал вкусный сельский воздух. Но были и такие, кто не спал в эту, как потом оказалось, волшебную ночь. Да что там ночь - вся эта поездка оказалась богатой на странные, не вписывающиеся в обычный уклад жизни события, которые в последствии коренным образом изменили судьбы многих и многих людей. Светлячок спрятал уже совсем потухший фонарик под крылышко и стал устраиваться поудобнее на дверной ручке словно он зритель, пришедший на театральный спектакль, а ручка - его мягкое и удобное кресло в восьмом ряду. Когда светляк окончательно умостился, он сложил передние лапки на груди и стал смотреть на светящийся диск, как на занавес. Было видно, что пришёл он не на премьеру, зритель восьмого ряда будто смотрел это представление уже в сотый или даже в тысячный раз. И вот…Начиналось! Занавес разделился ровно пополам, и две тяжёлые портьеры начали разъезжаться в разные стороны. Кружащийся по спирали вихрь из снежинок и ярко-бирюзового света ворвался в пустой тамбур вагона-ресторана из просвета и юркнул в прошныр, образовавшийся между двумя полулиниями образовавшегося портала. В вагоне-ресторане сидел мужчина и меланхолично держал в руке бокал с коньяком. Он ехал с вахты в свою московскую квартиру. Давно пустую и одинокую. Даже собаку или, на крайний случай, рыбок позволить себе завести её обладатель не мог. Слишком подолгу он отсутствовал. Вахтовик крутил в руках наполненный снифтер, задумчиво смотрел на темень проносящихся за окном пейзажей, вздыхал и вливал в себя очередную порцию напитка. Чуть позже туда же пришла женщина и, заказав бутылку шампанского, села за соседний столик. Она собиралась отмечать свой Новый год одиночества. Когда ей принесли заказ она ловко, без хлопка, не пролив ни капли напитка, открыла бутылку «Крымского полусладкого». Увидев это, Вахтовик мог бы сказать, что шампанское так могут открывать только одинокие, натренированные в этом деле женщины, привыкшие на Новый год и Восьмое марта поздравлять себя сами. Но не увидел, а, следовательно и не сказал, ведь Одиночница, по чьему-то не до конца известному замыслу, сидела к Вахтовику спиной. Бирюзовый смерч, как могучий змей, вырвавшийся из длительного заточения, сворачивался в кольца. Казалось, его голова пыталась догнать свой хвост. В самом центре этого, похожего на водоворот, стремительного светящегося потока, едва просматривалась женская фигура в широкого кроя сорочке и вольном сарафане. Вихрь быстро, как послушный котёнок под ласкающей его рукой хозяина, затихал и, вместе со снежинками, опускался на пол. Фигура, нежно, как-бы «по шерсти» гладила правой рукой этот мощный поток и становилась осязаема. И, чем ниже опускались снежинки, тем заметнее становилось, что сорочка и сарафан превращаются на ней в форменную одежду железнодорожницы. Налив себе первый тост, женщина поставила бутылку на стол, взяла бокал в руку и стала смотреть в сторону выхода из вагона. Как будто ждала кого-то. Но этот «когот» появляться не торопился. Вдруг в тамбуре, как молния, на миг озарив уют вагона-ресторана ярким светом, блеснула вспышка. И тут же погасла. Вахтовик и Одиночница, вскочив со своих мест и, едва не столкнувшись лбами, извиняясь и толкая друг друга в узком проходе, спешно направились в тамбур, но, ничего и никого там не обнаружили. Продолжая извиняться, они вернулись назад к своим столикам. Казалось, только они одни и видели эту вспышку. Обычно шумный и людный в это время вагон-ресторан был пуст. Официанты на кухне натирали посуду, бармен флиртовал с молодой поварихой. «Сделай пару оборотов и закроются ворота», — сказала фигура в форменной одежде проводницы и, похожий на змея, вихрь, сделав два оборота вокруг её ног, стал послушно вползать в просвет между половинками занавеса, которые уже быстро двигались по направлению друг к другу. Махнув на прощание тоненьким хвостом вихрь исчез. Половинки снова образовали светящийся диск, который вспыхнул, как последний залп салюта, и погас, оставив на стекле едва заметную мерцающую точку. - Разрешите нарушить Ваше уединение? – Вахтовик подошёл к столику Одиночницы, держа в ладони свою початую бутылку коньяка и пустой бокал. В другой руке он держал искусственную ромашку, которую вытащил из вазочки, стоявшей на покинутом им ради женской компании столике. – Меня зовут Олег. Хотя нет, не зовут – сам прихожу, – широко улыбнулся Вахтовик, – Это Вам! Простите, что не настоящая. Настоящие - в будущем! - Моё уединение пора было давно уже нарушить. Лет, эдак, пятнадцать назад, – почти смеясь ответила Одиночница, – Приятно познакомиться, я - Ольга, – принимая подарок, она жестом пригласила мужчину присесть за свой столик. И вот, когда всё окончательно стихло, пришедшая с вихрем фигура материализовалась в тамбуре в женщину лет сорока-сорока пяти. Это была Веда. Она протянула левую руку к дверной ручке, и светлячок спрыгнул на её открытую ладонь. Светляк шустро достал фонарик и открыл его дверцу. Правой рукой Веда аккуратно сняла мерцающую едва заметным зеленоватым светом точку со стекла вагонной двери. Так, как будто это был драгоценный камень, и положила её вовнутрь, и Светлячок тут же затворил дверцу фонаря. Из правого кармана пиджака Веда достала маленькую шкатулку и посадила его туда. - Отдохни, малыш. Мы славно с тобой поработали, - Веда вернула шкатулку в карман. - Промахнулась. Первый раз промахнулась, – негромко смеялась она и стряхивала снежинки с формы проводника, в которую была одета, – Хотя нет – по-моему я появилась там, где надо. Она провела рукой по своим длинным, тёмно-русым, слегка вьющимся и растрёпанным волосам, и они сами сплелись в красивый узел. Из левого кармана выскользнула шпилька, украшенная серебряным цветком Иван-чая и, описав в воздухе полукруг, закрепила её прическу... В восьмом вагоне фирменного поезда №055Ы в ту ночь не спали ещё несколько человек. В первом купе через тонкую перегородку от проводницкой строили планы на жизнь отличники боевой подготовки, «дембеля» ВДВ Муромов Илья, Добрынин Никита и Попов Алексей, а также прапорщик их Черноморов, который по достижению предельного возраста был уволен в запас из рядов российской армии и ехал домой – к матери в Вековку. И хотя по окончанию службы ему была выделена квартира во Владимире, перед обустройством своей холостяцкой берлоги ему хотелось побывать в родительском доме, слишком долго он не видел маму и соскучился по ней невозможно. «Трудно ей одной управляться. Забор, поди, совсем развалился, да и крышу уже давно пора чинить». В крайний его приезд обрушился ливень, и так лихо каплело с потолка, что тазы и ведра с водой пришлось на улицу выносить всю ночь. Тогда за день Черноморов наспех починил крышу и убыл на службу, едва не опоздав на поезд. «Эх, Ванечка-Ванечка… Совсем измотался. Даже пироги забыл в дорогу. Да и приезжал ли вообще?» - вздыхала потом Мария Васильевна и долго смотрела на фото сына, где он, балагур, гроза деревенских мальчишек и спортивная надежда школы, Иван Черноморов, победитель межшкольный районных соревнованиях по бегу, стоит на пьедестале почёта Гусь-Хрустального района. «Мама, мама! Как же я соскучился!» - думал про себя Черноморов. - «Вот заберу тебя во Владимир, и станем жить вдвоём. Ни огорода тебе, ни сельпо за версту от дома. Спрошной водопровод и спутниковое телевидение! Сиди, жми на кнопки и смотри, что в мире делается. Газовая плита, центральное отопление опять же… Дрова на себе не надо тягать будет, с коромыслом надрываться. Молоко парное можно и на рынке покупать. В кино буду тебя водить на фильмы старые. На все сеансы подряд. Шаль тебе куплю самую красивую. И конфет. Самых дорогих и самых вкусных. И кота модного, с глазами по пятаку и ушами странными. Серого такого. То ли албанец, то ли афганец, то ли другой какой «анец». У жены командира такой был. Носилась с ним, как дурень с писаной торбой. По ветеринарам чуть тому нездоровится, по выставкам. Все медали собрала. Медали-то собрала, а борщи варить разучилась. А у командира язва. Вот он и слег в госпиталь. И докторицу там встретил, у которой тоже кот был, но она от этого борщи варить не забывала. Этим варевом своим - зельем приворотным - командира нашего и приворожила. А жена его с котом осталась. И медалями…» В то время, как отставной прапорщик Черноморов предавался мыслям о взаимосвязи между любовью к котам и навыку варить борщи, от вагона-ресторана по направлению к восьмому вагону, загадочно улыбаясь, шла проводница. На бейдже значилось имя – Веда, и была она чрезвычайно весела. - Ну вот! Ещё одно дельце состряпала, – весело потирала руки она. - И почему Мудр не разрешает чистить тропы?.. - то ли спрашивая кого-то невидимого, то ли размышляя вслух, но уже совершенно серьёзно закончила она свою фразу. - Чайку не хотите, командиры? – прервала мысли прапорщика приятной наружности, ставшая Черноморову за годы мотания этим маршрутом уже родной проводница. - А почему бы и да! – оживились и почти в один голос ответили её «дембеля». За время службы они настолько сдружились, что говорили почти всегда в унисон. Выросшие каждый в своей глубинке они с детства мечтали увидеть столицу. Вот и сейчас перед тем, как разъехаться по домам, было у них одно на всех желание – в Москву. - А налей-ка нам своего фирменного чая, Ведушка! – попросил Черноморов, – И приходи поболтать… - Не извольте сидеть в ожидании! – со смешинкой ответила проводница и удалилась, оставив после себя шлейф то ли от духов, то ли от туалетного мыла, в котором угадывался запах свежескошенного луга и лесных ягод. - А она - симпатичная… – сказал Никита и озорной огонёк блеснул в его больших, почти чёрных глазах. Он был как-то по-особому красив и слыл ловеласом. Нет, внешности экранного героя у него не было. Каштановые волосы, слегка курносый нос, пухлые губы, среднего телосложения и роста. Но глаза! Его глаза очаровывали, притягивали, манили и влекли. Его телефонная книга трещала от количества номеров влюблённых в него совсем ещё юных девушек и достаточно себе зрелых дам. И кого там только не было! Вики, Кати, Маши, Светы, Иры… Была даже пара-тройка Виолетт и Элеонор. Не было только телефонов Веры, Надежды и сестры их Любови. - Никитос! Ты опять за старое? Обещал же! Хотя может быть это - Судьба? – саркастично улыбнулся Лёшка. Вообще то Никита был до «мозга костей» романтиком. На перроне Красноярска он торжественно поклялся связать свою жизнь с той, про которую в сказках говорят «девушка в опасности». Это должна была быть первая попавшаяся девушка, которую он встретит, сойдя с этого поезда. Слишком уж он верил в Судьбу. И, надо сказать, не безответно. Судьба тоже в него, казалось, верила. - Нет! Эти двое никогда не угомоняться! Ван Ваныч, ну что мне с ними делать? – Илья Муромов свесил голову с верхней полки, смеялся и пытался достать рукой до головы Никиты Добрынина и «поправить» ему причёску, которую тот так тщательно укладывал перед зеркалом на купейной двери всего полчаса назад. Илья отличался от своих друзей прагматизмом и считал, что из всего нужно извлекать уроки. Один такой урок он извлек для себя на всю оставшуюся жизнь. Никогда не влюбляться и быть осторожнее с чувствами. Со своими чувствами. - Э-э-э, орлы! А ну-ка давайте без фокусов! Лёшка, Никитка! Я ещё от вашего последнего «залёта» не отошёл! – пытался строжиться Черноморов, и трое пассажиров купе посмотрели на Никиту и расхохотались. Они вспомнили как месяц назад Добрынин не явился на вечернюю поверку. Дежурный по роте уже в третий раз прокричал его фамилию, но ответа так и не получил. И вот, когда он был готов объявить тревогу, в роту вбежал запыхавшийся Никитос. - Рядовой Добрынин! Где Вы были? - что было дури закричал дежурный. - Отлучался по срочному делу в город! Имя тому срочному делу было Даша. Или Маша? Или Катя? А, впрочем, кому какая теперь разница! Никитке влепили три наряда вне очереди, а Илья и Лёшка ещё долго подтрунивали над ним: «У тебя есть на сегодня в городе срочные дела?» - А вот и чай! Угощайтесь, командиры! – в купе, открыто улыбаясь, зашла Веда. Ребятам на миг показалось, что она и Черноморов как-то хитро между собой переглянулись. От чая исходил невероятный аромат малины и черной смородины. Запах настоящих ягод, а не химия из пакетиков. Вскоре он заполнил собой купе и слегка опьянил парней. Чай пьянил еще больше, и после первого стакана, дембелям виделась уже не обычная проводница, а ведуница в странно-красивой одежде с вьющимися по ветру русыми волосами. В руках у неё были разные коренья, и пахло от неё ручейком и лесом. Черноморов открыл свою дорожную сумку, достал оттуда три одинаковых свертка и вручил их Алексею, Никитке и Илье. - На долгую память обо мне, сынки. Надеюсь - сгодятся когда… Но это был уже не обычный прапорщик. Одет Черноморов был в рубаху с запахом и без воротника, подпоясанную красным широким кушаком, расшитым по краям желтыми нитками. Русые волосы были подвязаны простой бечёвкой. Холщовые штаны его по ширине напоминали шаровары, были собраны по талии и подвязаны у щиколоток и под коленями, и одежда эта только подчеркивала и без того богатырскую фигуру прапорщика. Недоумевая, парни молча положили свёртки в рюкзаки. «Да ну его! Привиделось» - подумал Илья. «Вот это попил чайку! И чего только Веда в него добавляет?» - спросил сам себя Лёшка. «А она очень даже ничего! Пожалуй, возьму номерок» - решил Никита. Решив, что всё это от волнения и усталости, парни пожелали прапорщику с проводницей доброй ночи и заснули безмятежным сном юношей, готовившихся к большой и увлекательной взрослой жизни. Им снилась Москва, которую они видели только на картинках. Снилась воинская часть, ещё недавно такая близкая, но, с каждой новой станцией, удаляющаяся всё дальше и дальше в прошлое. Снились торжественно встречающие их родные российские глубинки... Да много чего им снилось в ту ночь, пока поезд уносил их всё дальше и дальше - в жизнь, полную приключений и опасностей. Проснулись ребята только ближе к полудню. То ли чай у Веды был со снотворным эффектом, то ли потому, что специально их никто не будил. Они настолько разоспались, что поутру о произошедшем перед отбоем они даже и не вспоминали. Черноморов сидел за столом, грыз карандаш и что-то мурчал себе под нос, а точнее занимался своим любимым делом – гадал сканворды. - А, проснулись, соколики! Марш на водные процедуры! Да, а что это за обувь, в которой ходят на выставки Ван Гога? Никак не отгадаю. Последнее слово осталось. - Лабутены, товарищ прапорщик! Ла – бу – те - ны! – в один голос рассмеялись соколики. Они достали из своих камуфляжного цвета спортивных сумок «мыльно-рыльные» принадлежности и вышли из купе, напевая популярную мелодию в своей собственной «казарменной» обработке. Вернее, пели её только Илья и Лёшка, петь, не безосновательно считая, что это про него, Никита Добрынин смущался: «На па-ра-шю-тах-тах мы приземлимся на матрас, а тут де-жур-ный-ный: «Где ваш Никитка-ловелас?» - Да ну вас, черти! До конца дней моих будете подтрунивать? А вот я вам сейчас… - Не серчай на них, Никитушка, не со зла они… - ласково прозвучал над ухом голос не пойми откуда появившейся Веды. Парни были готовы поклясться, что ещё секунду назад в коридоре вагона никого кроме них не было. Веда пересчитывала белье, но парням показалось, что не цифры она называла, а что-то шептала себе под нос. Дембеля переглянулись, вернее Лёшка и Никита вопросительно посмотрели на Илью. В их троице он считался самым умным, и друзья были уверены, что он знает ответы на все-все-все вопросы. Заметив их взгляды, Илья удивлённо пожал плечами и высоко поднял брови. Судя по всему, его жест означал: «А я почём знаю?». - Доброго дня, командиры! – улыбнулась Веда – Как спалось? - Если номерок напишите, будем спать ещё лучше. А если еще и на чай пригласите, то тогда вообще всё будет за-меч-та-тель-но, – попытался по своему обыкновению флиртовать Никита. - Обязательно напишу. Когда время придёт… – ответила проводница и загадочно улыбнулась. На миг ребятам показалось, что в её глазах блеснули зелёные огоньки. - Напишите, напишите. А вдруг судьба? – продолжил на своей волне Никита. - Конечно, судьба! Но я - не та «дама в опасности». Твоя судьба - не за горами. Только смотри широко закрытыми глазами, Москва-то ведь большая. На один квадратный метр по три судьбы приходится, и все они в опасности. Смотри - не ошибись! - Да не Вы обращайте внимания на этого чудика! Ветер в голове! –за замявшегося Никитоса ответил Веде Илья и направился по направлению к тамбуру. – Пошли чистить пёрышки, соколы! - А я и не обращаю. А вот тебе, Илюша, на многое обращать внимание нужно. Особенно на то, чего глазом не видно. И понимать научиться… Илья резко обернулся, но проводницы уже и след простыл. Как будто и не считала она мгновение назад бельё в проходе. Да бельём никаким не пахло. «Чертовщина какая-то» - подумал Муромов и в раздумьях открыл дверь в тамбур, где в уголке проёма межвагонной двери в обнимку стояли Вахтовик и Одиночница. Перебивая друг друга, они уже строили планы на совместное будущее и даже спорили, к кому из них к первому они поедут «в гости». Хотя какие «в гости»? Вид у парочки был такой, будто они уже как минимум тысячу лет вместе. Ильи проглотил подступивший к горлу ком. Зайдя в туалет, он долго стоял перед зеркалом умывальника, вглядываясь в своё отражение. Снова и снова, как несколько лет назад, Муромов задавал себе один единственный вопрос: «Почему?». Но ответа ни от зеркала, ни от отражения в нём так и не получал. Вдруг в потрескавшейся амальгаме начали мелькать картинки совершенно незнакомой ему, непохожей на обычную жизни. Изображения мелькали так быстро, что Илья никак не мог сконцентрироваться и понять - что именно эти картинки хотят ему сказать. Сюжеты между собой связаны не были. Единственным, что их объединяло, был образ незнакомой девушки. Её глаза были настолько необыкновенно-бирюзовыми, что казалось, видит он их не в первый раз. Длинные волосы «в пол» были не то, чтобы русые, а скорее русо-зелёные. Девушка что-то искала. Видимо очень важное для неё. Но не находила. Какой-то предмет. Она плакала и все время спрашивала: «Почему?». Голова у Муромова от калейдоскопа мелькавших перед глазами видений начала кружиться. «Да итить-колотить!» - вырвалось у него непроизвольно, Илья набрал в ладонь воды, резко кинул ею в непрерывно мелькающие картинки и начал быстро тереть обшлагом рукава то по поверхности зеркала, то глаза. Всё в одночасье исчезло в никуда, впрочем, как из ниоткуда и появилось, но образ девушки настолько взволновал дембеля Муромова, что, опёршись руками на раковину, он жадно всматривался в поверхность зеркала, пытаясь хоть на миг снова разглядеть в нём ту самую девушку, черты которой были ему незнакомы, но казались настолько родными и близкими, что, в отчаянии найти объяснение всему происходящему, Илья буквально выдавил из себя вслед за ней: «Почему?» Он вновь и вновь тщетно пытался высмотреть в зеркале загадочный образ, но, кроме собственного отражения с испуганными глазами, ничего одушевлённого зеркало Илья не показывало. - Илюха! Заснул там, что ли? Ты не один! –прозвучала ответом на его «Почему?» последняя фраза Никиты. Муромов наскоро умылся, как мог постарался принять беззаботный вид и открыл дверь. Вид друзей развеселил его. Они стояли обнявшись, на их головах, как косынки, были повязаны полотенца. Попов и Добрынин широко улыбались. Да, теперь он был не один. Теперь у него есть эти два оболтуса. Два самых лучших в мире оболтуса. Лёшка держал в левой руке смартфон, направленный камерой на Илью. - Сосиськи! – скомандовал он, чем вызвал у всех присутствующих непроизвольную улыбку, и затвор камеры ожил. Лёшка всегда говорил «сосиськи» перед съемкой. Это слово из его уст можно было слышать тысячу раз, но каждый раз оно вызывало улыбку вновь и вновь. Сделав пару снимков, Лёшка буквально вытащил Илюху из туалета. - Звезда изволит принять ванну? Выпить чашечку кофе? – острил Лёшка и, набирая воду из крана в ладонь, пытался облить ею Илью, но всякий раз попадал в Никиту. - Будет тебе и кофе, и какава с чаем, и шампанское с мармеладами, – Никитос, включившись в игру начал щедро обрызгивать его в ответ. - Резвитесь, соколики? – внезапно спросила снова не пойми откуда появившаяся Веда. Она выбросила пакет с мусором в притамбурный ящик и, будто не замечая удивленных взглядов Попова и Добрынина, пошла по проходу в сторону их купе. Лёшка и Никита недоумённо переглянулись, наскоро привели себя в порядок и молча последовали за ней. Шаловливое настроение резко сменилось на задумчивое. «Чудеса какие-то» - на репите крутилось в голове Лёшки. «Нет! Без её номера я не сойду с этого поезда!» - запальчиво восторгался про себя Никита. – «Манит она меня и всё тут!». В купе их уже ждали. Черноморов с новым сборником сканвордов, купленным у залётных коробейников, взволнованный чем-то Муромов и Веда. В руках у неё была какая-то шкатулка. Стол был накрыт к позднему завтраку. Меню составляла простая холостяцкая еда – варёные яйца, от души, щедрыми кусками нарезанные колбаса и хлеб, и, неизвестно откуда взявшиеся, ароматные домашние котлеты. - Ну что, ребятушки, обедать шагом марш! – пригласил к столу парней Ван Ваныч. Дважды звать не пришлось. Чудеса чудесами, а обед по распорядку. «Ребятушки» без лишних уговоров уселись к столу и принялись делать себе огромных размеров бутерброды. Между делом они недоуменно смотрели то на Черноморова, то на Веду, которые, в свою очередь, переглядывались между собой, будто спрашивая друг друга: «Кто начнёт первым?» Поезд приближался к станции Ишим. Минуты за три до прибытия Веда встала и пошла за сигнальными флажками в своё купе. Шкатулку при этом она оставила под присмотр Ван Ванычу на столе. Пассажиры, конечным пунктом следования которых была эта станция, готовились на выход, дорожные сумки, рюкзаки и чемоданы заполняли проход. Граждане взволнованно отсчитывали последние минуты, отделявшие их от долгожданной встречи с родными и близкими. Женщины пытались продвинуть свой багаж по проходу ближе к выходу. Одна из них держала на руках ребёнка и пыталась тянуть за собой детскую коляску, которую заклинило в проходе аккурат перед купе проводника. Ребёнок заплакал. Веда, как могла, успокаивала пассажиров, тем, что стоянка в Ишиме «аж целых двенадцать минут» и выйти успеют все. - Внимание, внимание! На первый путь прибыл фирменный поезд номер «ноль пятьдесят пять «ы» «Красноярск-Москва». Нумерация вагонов с головы поезда, - прошипел станционный громкоговоритель. Илюха высунул голову в проход и бегло провёл рекогносцировку местности. - Ну что, десантура, поможем народу с багажом? – Муромов встал и положил остаток мегабутерброда на стол, накинул «олимпийку» и первым вышел из купе. Никита с Лёшкой последовали его примеру. Парни, как могли деликатно, помогали пассажирам спуститься по приставной лесенке из вагона на перрон, выносили их багаж и с умилением смотрели на вокзальные встречи. - Братва! А ведь нас это тоже вскоре вроде как ждёт… – мечтательно заметил Лёшка. – О! «Соки, воды, мороженое»! Айда за мной! - Илюха, помнишь мульт «Бурундуки спешат на помощь»? Там ещё мышь такой толстый был? - К чему ты это спрашиваешь? – задорно спросил Илья, спускавший на землю последний чемодан из вагонного тамбура. - Так ты сейчас прямо, как этот самый Чеддер! – захохотал Никита. - Ну помню, и что? –только и ответил на это флегматично Муромов. Со стороны могло показаться, что он сейчас где-то очень далеко, и это было правдой. Когда последнего пассажира восьмого вагона, сошедшего с поезда в Ишиме, окружила и увлекла за собой шумная компания встречающих, вразнобой галдевших: «Ну, как добрался?», «Когда на рыбалку?», «А к Михалычу на новоселье пойдешь? Он всех на завтра приглашал! Шашлычок, коньячок…» - Илья загрустил. Было видно, что изнутри его что-то гложет. - О, мороженое! – внезапно «проснулся» Лёшка и, ничего не объясняя, побежал по перрону в сторону станционного ларька в районе хвоста поезда. Мороженое он очень любил и в армии испытывал острый недостаток своего любимого лакомства. - «Никольская ярмарка», - тем временем прочел на рекламном плакате Никита и, подражая нарисованным на нём персонажам, потянулся и сделал пару упражнений, чтобы размять мышцы. Название ярмарки, как острым ножом, резануло по едва затянувшейся ране в душе Ильи. Ране, которую он всё последнее время пытался запрятать как можно глубже в себя. Три года назад он, тогда ещё неисправимый романтик, студент второго курса исторического факультета Балтийского университета имени Иммануила Канта, вместе с группой однокашников выехал в летнюю экспедицию по Уралу. Конечным пунктом их назначения значилась Коркина слобода в Тюменской области. Это придавало их экспедиции неуловимую ауру мистики, так как последние упоминания о ней на географической карте датировались аж концом восемнадцатого века. Нынче в этой точке на карте находился уездный город «И» – Ишим - одной из достопримечательностей которого и была эта самая Никольская ярмарка. Какой богатый материал они тогда собрали! Но для студента БФУ им. Канта Ильи Муромова его первая в жизни экспедиция в итоге превратилось в две: и первую, и последнюю. Илья тяжело вздохнул. Казалось, он попытался выдохнуть воспоминания, которые тяготили его несколько лет. - Где наш Чедди? – чтобы хоть на что-то переключиться с нахлынувших воспоминаний спросил он у Никиты. - Да там он! - пошутил Добрынин и рукой махнул в сторону кишащего встречающими-провожающими перрона. – Сыром, наверное, затаривается… - Дождись его, - попросил Илья, а сам зашёл в вагон. Ему хотелось побыть в одиночестве. /окончание следует/ Источник: Зосима Тилль, издательства Ridero, ЛитРес, Москва, 2017-2019 #АлександрЧащин