Сага о Диве

Автор: Dr.P5iH
Серое небо, серый горизонт, серые глаза и серая боль черного, как давно застывшая кровь ворона. Ему не пошевелиться, ему не улететь, ему остаётся лишь терпеть. И с каждым камнем, брошенным ребенком, становится всё легче переносить боль. Дети смеются. Дети веселятся. Ворон терпит. Ворон ждёт.
Его слезы давно иссякли, его страх прошел, но с судьбой он не собирается мириться, ибо он полон гнева.
Давно, когда он был птенцом, его спасли люди, возможно даже родители этих детей. Они вылечили его и отпустили. Ворон был свободен, был умен, даже среди братьев и сестер. Но был доверчив. И боль - это его цена за доверие к этим людям, этим детям, пустым, безамбициозным, никому ненужным, но столь уверенным в себе.
Ворон ослеп, но стал видеть больше чем раньше. Он стал видеть души людей. Прекрасные, как восходы и закаты солнца, ужасные, как вывернутые на изнанку, но ещё живые, создания этого мира.
Среди детского смеха появился новый голос. Взрослого. Камни перестали лететь. Приближающиеся шаги пустой души. Мягкие и теплые руки подняли израненного ворона с земли. Чей-то голос утешал его, вносил покой в израненное тело. Но прозвучали слова, одинаково звучащие на всех язык и для всех. Мягкая рука поднялась к голове, обхватывая её, готовясь сделать всего один движение, дабы отправить жизнь в царство вечного покоя и ничего.
Удар клювом в руку, занесенную как топор палача, не помог освободиться от объятий костлявой. Зато в серой душе взрослого промелькнула алая искра гнева, что позабавило обреченного к смерти.
Детские ручки потянулись к ворону, желая помочь вовсе не ему, но своему родителю, завершить начатое.
Птица не собиралась сдаваться, она была между двух серых душ, и выбирала на кого обрушить свой гнев, возможно даже предсмертный.
Ворон выдохнул весь воздух из своих маленьких лёгких, напряг мышцы и рванулся прочь из хватки. Когти раздирали руки взрослого, клюв стремился к лицу того существа, что не смогло дать своим детям хоть что-то, чтобы они не стали ему подобными. Тонкая струя крови потекла между пальцев, вниз по руке. Тиски разжались. Объятья смерти разошлись. И гнев темной птицы обрушился всей своей силой на оболочку из плоти.
Будь ворон зрячим, он бы увидел в глазах инстинктивный страх, прежде чем клюв вошёл в глазницу. Но ворон видел только души. Эта душа не изменилась в момент своей смерти, она затухала без сожалений, она не видела ничего в своей жизни, ни плохого, ни хорошего. И вот Он и она, ворон и душа повалились наземь. Тело содрогалось в конвульсиях, ворон ликовал.
Дети завизжали и бросились домой. Они видели то, что потом назовут ужасом. Но порой именно это необходимо, дабы душа пробудилась ото сна. Теперь перед ними неизвестность. И ворон ликовал за них. Их будущее ещё не потеряно. Возможно, их он даже спас.
Его же, спасшегося, победившего смерть, ждал пир.
Он поедал кожу, хрящи, мышцы, мозг, внутренности, впитывал в себя энергию. А кровь продолжала стекать по перьям, засыхая и окрыляя ворона.
Кромкой сознания он зацепился за другую душу. Она была столь ярка, столь разнообразна, столь многогранна, что нельзя было её описать. Ворон хотел продолжить пир, но и приблизиться к ней тоже.
Он решил все же подлететь к человеку, рассмотреть краски, что не видел раньше. Кровь, застывшая в крыльях, проникшая в них, дала возможность снова летать, но он не мог приблизиться, его отталкивал яркий свет души. Он стремился к ней, желал этого, но разворачивался, не понимая почему. Набрав высоту, ворон решил обрушиться хотя бы к ногам, прорваться сквозь свет.
Пером, коснувшись облака, он устремился вниз. Ближе. Ярче. Горячее. Кровь вспенилась, забурлила, начала стекать с крыльев. И ворон рухнул, не долетев.
- Ступай, маленький Див, иди к своей еде. Тебе ко мне ещё рано подбираться, вестник.
Впервые он так четко понимал голос человека. А душа палила, обжигала.
Див послушался и, оглядываясь, стремясь запечатлеть в своей памяти эти цвета, эту душу, этого Человека.
Тем временем, пустая душа мертвеца совсем растаяла в небытие. Осталась лишь плоть. Второй глаз клевала ворона, ногу грызла крыса. Крик ворона, или того что перестает быть им сотряс воздух, разгоняя мелких паразитов, сбежавшихся на готовое.
Ворон взобрался на труп и вновь принялся клевать свою добычу.
Плоть уже не закаляла перья, не давала того эффекта, потому что это было лишь мясо, бездушный кусок мертвечины. Кровь скатывалась крупными каплями с клюва, соскальзывала на одежду мертвеца, застывала бурыми пятнами.
Неподалеку раздался крик другого ворона, будто спрашивая разрешения присоединиться к трапезе. Див посмотрел на него. В последний раз он видел и слышал своих братьев, когда его глаза были того же цвета, что и оперение. Сейчас же он видел в брате тот же свет, что и в людях. А его душа была в разы меньше.
Еда ему стала неинтересна, в ней не было того что он ищет, поэтому он позволил(?). Вторая птица осторожно подошла, вонзила клюв в бедро и издала благодарное "Кар". Див же устремил свой внутренний взгляд на место, где была та яркая душа. Она уже ушла, оставив после себя память.
Расправив крылья, маленький Див воспарил в небо. Воздух струился между перьев, обволакивал, опьянял. Взлетев к небесам, он увидел неподалеку три души. Две шли вместе, будто держась друг за друга невидимыми якорями. В одной горела жизнь, но не тем ярким светом, вторая же была серой как небо. Третья душа была просто пуста, потеряна. Див выбирал, куда ему направиться, а следом летел его брат.
Дива привлекло столь странное сочетание серости и цвета. И он полетел к ним. Приблизившись, он понял, что цветная душа была моложе, другой, она ещё не знала горя, не знала всего прекрасного, что её ждёт. Вторая же душа, была взрослее, это будущее тех детей, что не столь давно причиняли боль ворону. Дива наполнил гнев. Но он недаром был умнее своих собратьев. Он решил ждать. Приземлившись на ветвь исполинского дерева, он стал наблюдать.
Пара медленно шла, разговаривала, шепталась. И что-то начало происходить с серой душой. Её начала затягивать дымка. Ворон узнал эту дымку. Это была похоть. И она нарастала.
Вот они приблизились к дереву, и похоть достигла своего апогея. Душа устремилось к другой, начала теснить её, зажимать. И цвет души девушки стал фиолетовым. Она боялась, сопротивлялась, но ничего не могла сделать. Спустя время и её душа начала тускнеть в отчаянии. И Див сорвался вниз.
Его когти впились в лицо пустой души, раздирая его. Мощный удар отбросил птицу на землю, но его собрат не спал, он падал следом. Этого хватило, чтобы девушка смогла побежать. В глазах Дива она горела страхом, но в нем было нечто другое - благодарность. Что радовало ворона.
Сквозь боль он смог взлететь ещё раз, хотя был уверен, что не сможет, чтобы снова обрушиться на пустышку. Он был рад, что смог спасти чью-то душу, но он был также голоден. Его тело жаждало крови, он поднимался вверх, дабы вниз вместе с братом(?), вырывая клювом куски мяса, а с ним и куски души, из серого, невзрачного создания. В нем не было света, а значит и жизни, в том сокровенном понятии которое не понимает большинство.
Вместе с братом они продолжали гнать, терзать, вырывать мясо из пустого. И в нем зародился гнев. Не страх, не раскаяние, что только усилило гнев вестника. Вот беглец споткнулся, упал, свернулся, защищая искровавленное лицо руками. Но Диву не было разницы, какое мясо поедать, будь то руки, будь то лицо, будь то что-то ещё.
Впереди маячили другие души, много душ. Беглец поднялся и вновь побежал, он старался добраться до своего дома, скрыться в коробке из бетона, стекла и стали, там, где вороны не смогли бы его достать.
Див не хотел его отпускать.
И он отдал приказ.
Убить!
И ему ответили.
Из дома взмыло несколько, ранее не замеченных огней душ. Других воронов. Теперь их стало семеро.
Оторвав часть мышцы, новый глава стаи опустился на землю, пополнить силы. А его стая рвала остатки одежды, вот один из воронов оторвал часть исполосованной щеки, вот другой вгрызся в позвоночник между лопатками, молодая самка, прошлась когтями по тому месту, где не столь давно, под деревом, было больше всего крови, почти полностью отрезая орган.
Человек ослаб, упал, но был жив. Пока что жив. Он закрывал лицо, поджал ноги, его живот был открыт.
Див вознёсся к облаку, вновь коснулся его пером, и в том же рывке что и раньше он обрушился вниз. Как нож входит в теплое масло, так и Вожак стаи, Вестник, Див ворвался в человека. Сразу начав пожирать его тело изнутри, столько, сколько мог задержать дыхание; столько, сколько требовал его голод. Человек умирал. Сейчас каждое мгновение, каждый кусок был на счету. Пока душа не распалась, не ушла в ничто. Он пировал с братьями и сестрами по оперенью. Он ликовал. Дальше его ждал выбор. Отправиться в гнездо, из которого пришли к нему на помощь, или повести свою стаю дальше, в новые места.
Последняя частичка души покинула мертвое тело, последний кусок плоти проглочен Дивом. Кровь на перьях скрыла последние синеватые отблески оперения. Теперь Вожак своим видом олицетворял тьму. Он переваривал пищу и душу, впитывал в себя энергию, которую мог обрести насильник, но не обрёл, а выбрал серость. Его маленькая стая пожирала труп.
Когда тело превратилось в мясистый скелет, а его стая наелась, Див повел свою стаю дальше, желая оставить позади это место, этих детей, эти души. Он не знал куда летит, его вёл вперёд ветер, судьба и голод.
Неизвестно сколько они провели в полёте. Но вскоре голод Вожака начал становится всё сильнее, а стая начала уставать. И ворон полетнл вниз, в дикий лес. Согнав с высокой сосны местных птиц, его стая уселась на кроне древа.
Внизу царила жизнь. Множество огоньков живых душ, разных цветов, разных животных. У всех живых существ есть душа. И эта душа живёт вместе с телом и умирает вместе с ним. Только у людей душа бывает абсолютно мертвой, при живом теле.
Его стая закричала, просила отпустить их. Внизу лежал хозяин этой части леса, он был мертв уже много часов. Смерть взяла его измором, он состарился и принял ход жизни и смерти, ни о чем не сожалея.
Стая тоже проголодалась, и див отпустил их. Шесть воронов смолкли, и медленно, отдавая уважение смерти и животному принявшему её, с благодарностью и почтением спарили вниз. Вскоре до ушей вожака донёсся звук рвущейся плоти. Он тоже был голоден и он искал пищу.
И он нашел. Маленький серый огонёк блуждал в лесу. Это был не человек, но в какой-то мере, его творение. Раньше домашнее, нынче насильно выставленное на улицу животное скиталось уже много дней по лесу. Кабель отчаялся, он не знал, как выживать в лесу, он привык к хозяйской руке, жить в четырех стенах, в одном бесконечном кругу и не знать ничего кроме этого. Теперь он питался всем, что находил под лапами. Его душа была серой, но могла пробудиться. Див, по крайней мере, верил в это. Но и голод брал своё. Его ждал выбор: напасть или вытерпеть, возможно снова утратив способность летать, свою стаю и принять давно ждущую его смерть
Голод всё же взял своё. Див не стал отвлекать своих собратьев от трапезы и отправился за добычей сам. Взмахнув крыльями, он отправился в полёт, выжидая момент. Ему повезло. К собаке медленно приближался охотник, чистильщик леса и его дальний брат - волк, цвет шкуры которого мог посоперничать с многими человечьими душами. Цвет его души не был серым, но нельзя сказать, что и пестрил красками. Он был стар, и душа затухала вместе с телом, как и положено в бесконечном цикле жизни.
Лесной охотник шел открыто, он знал, что добыча не уйдет от него. Но это была добыча Дива, не его. Ворон спустился на ветвь, к будущему месту битвы.
Тем временем, добыча и добытчик встретили друг друга. Охотник шёл убивать. Жертва стояла, ожидая своей смерти, её душа не менялась. Див уже попрощался с собакой. Он ждал момент, чтобы отобрать добычу. Но и убить охотника он не мог, это была лишняя трата сил и энергии, ведь даже расправившись с ним, он не пожрет его душу. Поэтому Вожак решил дождаться смерти тела собаки, и, отогнав хищника, хоть слегка насытить себя.
Хищник уже был в нескольких шагах от своей жертвы. Он не скалился, не рычал, хладнокровно шел за своим обедом. Кабель, подняв голову к небу, прощаясь с миром, встретил взглядом серые зрачки ворона, сидевшего над ним. В его глазах он видел что-то недоступное людям. Он видел в них себя прошлого, будущего, настоящего. И его душа озарилась. Она загорелась светлыми огнями тех времен, когда он был щенком. Тех впечатлений и ласк от хозяев, гневом от их предательства, в котором виновата лишь их прихоть.
Множество огней горело в крохотной душе. Вечность, которая длилась меньше мгновения. Но шерстью он уже чувствовал дыхание хищника.
Громкий крик Ворона разорвал тишину. Стая взмылась вверх и обрушилась градом вниз. Когти Дива прошли по морде волка. Старый хищник отпрянул и услышал ещё один крик от сероглазой птицы. Вороны прошлись когтями по его телу, не нанося увечий, но давая понять что могут. И волк отступил.
Див смотрел своим незрячим, но видящим взглядом на кабеля. Свечение стихло, но он был жив. И он был благодарен за своё спасение. Виляя хвостом, он взвыл в небо и отправился прочь. Почти скрывшись за кустами, он повернулся, будто призывая пойти с ним. Див мог полететь следом, а мог оставить пробудившегося и отправиться дальше.
Вожак встряхнул перья, взмыл в небо и повел стаю прочь. Ему не было дела до души, что пробудилась. Сейчас он был голоден. Очень голоден.
Спустя часы на горизонте загорелись души людей. Стая приближалась к небольшой деревушке в глубине леса. За время полета голод поглотил все мысли Дива. Он хотел, желал, требовал свежего мяса и серой души. Ворон искал серые души, их было много, но все были спрятаны в свои домах, отдыхая перед новым днём и новым круговоротом из дома-работы-еды-сна. Все, кроме одной. Эта душа не знала покоя, не знала жизни в далёкой, забытой деревне и скиталась по лесу, прячась от самой себя и своего дитя, столь не желанного ею.
Через считанные минуты женщина была уже мертва и на её костях пировали невидимые в ночи вестники смерти и жизни. Див ликовал, утоляя свой голод, его радостный крик не только созывал новых братьев, но и будил спящие в лесу души. Падальщики собирались в чаще, ожидая своей черед. Под довольное урчание и звуки рвущейся плоти, небо начинало понемногу светлеть. На краю видимого мира показалось солнце. И под хруст костей оно оторвалось от зелёного лесного ковра, начиная новый круг.
Стая утолила голод, но требовала отдыха, как и сам Див. Поэтому он направился к ближайшему дому, надеясь найти в нем углы потемнее и отдохнуть. Подлетая к небольшой бревенчатой избе, он заметил, что в ней кто-то есть. Чья-то душа, маленькая как у животного, но намного ярче, чище, светлее. Она была белоснежна, незапачканна печалями и невзгодами, не знающая даже саму себя. Эта душа заинтересовала маленького Дива. Крыша дома провалилась от времени и её заняла новая дюжина крылатых жильцов.
Сделав несколько кругов над домом большая часть воронов, включая вожака, влетела под свод крыши, заняла чердак и принялась искать уютное место для отдыха. Сам Див опустился на дощатый пол, аккуратно нащупал край лестницы ведущей вниз, и начал слегка неуклюжий спуск. Хватило одного лёгкого взмаха крыльев, чтобы подняться к душе и рассмотреть её.
Если бы сейчас в дом зашёл человек, он бы оцепенел от ужаса. Посреди комнаты в люльке лежал младенец, а над ним возвышался Ворон, что темнее мрака, окутывающего смерть, что размерами превосходит любую птицу. И в серых безжизненных глазах этой птицы было больше понимания жизни, чем у многих и многих других живых существ. А где-то в лесу ночные падальщики утаскивали в свои норы останки матери младенца.
Прошли часы. Див сам не понял, спал он или нет, но с места он так и не сдвинулся. Его поражал этот ребёнок, подобный чистому листу. Он раньше не видел человеческих детей и размышлял. Ведь если все приходят в мир такими, почему столь много вокруг серых душ? И зачем тогда он понадобился этому миру?
Снаружи послышался голос его братьев. К дому медленно брели две потрёпанные старостью души, но не утратившие своих цветов. Вожак предпочел оставить маленького человека людям и взлетел на чердак к своим братьям и сестрам. Внизу слышался плач ребенка и стариков, чьи души одолевала серость, но не та, что интересна Диву. То была грусть.
А в деревне дома оживали, души переливались цветами, одни горели гневом, другие страхом, единицы тосковали и большинство оставались неизменно серыми и столь аппетитными. Утром, после восхода солнца, охотники нашли то, что осталось от тела женщины. И сейчас готовили ружья и собирались вершить самосуд над природой и лесными хищниками. Но Див этого не знал. Он спал в самом темному углу чердака, а на его когтях застыла материнская кровь.
Проснулся Див от запаха смерти, что могли прочувствовать лучше всех лишь его собратья, и отправился на разведку. В лесной чаще люди убивали всё что видели, кто ради удовольствия, на секунду вспыхивая эйфорией, кто ради наживы, но были и те, что старались вместо ружей поднимать фляжки. Но это не интересовало Вожака, он высматривал себе пищу. Как в деревне, так и в лесу было много возможной пищи. Куда ему предстоит отправиться?
Взгляд чистильщика людских душ пал на лес. Стая покинула свой небольшой приют и направилась в сторону охотников.
Первая жертва не заставила себя долго искать. Человек опрокидывал в себя огненную воду, небрежно отбросив ружье. Смерть настигла его почти моментально. Черная тень упала с неба, проникая клювом между позвонков чуть ниже черепа. Див не церемонился со своей жертвой. Его стая вслед за вожаком набросилась на тело, разрывая ткань и плоть, расчищая путь к сердцу. Рокоча от удовольствия Див начал поедать ещё не остывший орган. Кровь человека впитывалась в него, почти не достигая желудка. Этого ему было мало.
В момент, когда последняя частица души рассеялась, Див поднялся в полёт к новой жертве. Ещё две души были неподалеку. Они были на стороже, но нападения с небес не ждали, а зря.. Стая темным шаром упала на молодую душу. Та лишь смогла нажать на курок. Картечь ушла в листву и воздух. Выклевав глаза, Вожак добрался до мозга, одним ударом отправляя человека в загробный мир.
Его друг, возможно даже отец, впал в панику, наставив ружье и выпустив оба заряда картечи из своей двустволки. Один из воронов упал замертво, несколько были ранены. Если бы не выстрел, человек смог бы выжить, просто сбежав. Свинцовые шарики вместе с братом разорвали на части и душу, ещё трепыхавшуюся в теле. Дива начала наполнять животная ярость. Громкий низкий голос, похожий на стрекотание сверчков разорвал воздух на многие мили вокруг.
Наполненный гневом, Чистильщик открыл доселе сомкнутую пасть, показав два ряда ещё маленьких, но прочных и острых зубов. Взмах его крыльев отбросил мертвеца. Одним толчком, в одно мгновение, сократив дистанцию, пасть сомкнулась на шее приговоренного к смерти, отправляя человека в её объятия. Разгоняемая сердцем полного страха, кровь фонтаном вырвалась наружу, окрасив поляну алым. А душа до конца оставалась серой.
Охотники, услышавшие звук выстрелов двинулись к нему. А див продолжал свою охоту. По одному, по двое отлавливая серые души и обходя живые.
Полтора десятка человек объединились в группу и, выставив ружья, как спартанцы свои копья, двигались в сторону криков, не зная чего ожидать впереди. Но до конца веря в непобедимость дерева, металла и свинца в их руках. А над кронами деревьев кружили стаи воронов, слетавшихся на зов своего Вожака.
Ранее громкие звуки выстрелов, криков умирающих, стихли на фоне второго клича Дива. Он, к большому сожалению людей, заметил огоньки их душ, собравшихся, будто, в клубок. Вставший на путь Короля всех воронов, Див обрушил на людей всю свою ярость и голод. Всё что он пережил за свою птичью жизнь, обернулось роду человеческому многократно.
Воздух заполонил гомон порхающих крыльев. На миг небо окрасилось в чёрное и сжалось в огромный вороной кинжал, падающий на людей.
Ответные выстрелы не смогли заглушить многоголосый клекот птиц. В нем не был слышен и голос Короля, утратившего контроль над своей огромной стаей. Среди людей были живые души, которых див уже не мог спасти. Птицы забрали каждую жизнь, пожирая тела всех и каждого. Наступил хаос.
Опьянённые металлическим привкусом крови во́роны устроили кровавую жатву над каждым живым существом, что попадало в поле их зрения. А из-под облаков, они видели многое. Див уже не мог остановить всех, лишь часть. Около шести десятков братьев примкнуло к нему. Насытившись последними крупицам души серого человека, он взял в клюв бедровую кость и повел свою стаю вслед за машиной, что вела фиолетовая от страха, но живая душа. Куда она направлялась, вожак не знал, но интуиция подсказывала ему: скоро у него снова будет серый пир. И окровавленная пасть, пока что еле заметная, спрятанная под клювом создания, грустно улыбалась. В глубине себя он ещё надеялся, что живая душа приведет к такой же, и там не нужен будет Вороний Царь.