Старик и Чайка

В Перекрестке Мастеров стояли длинные вечерние сумерки межсезонья. В мастерских горел свет, в кофейнях слышался смех. Вдали шумело море, и шапка маяка проблескивала веселыми искрами.
Но Ведьмочка Ули сидела на скамейке у самого Парка, Приютившего Сказку, и горько плакала, кутаясь в разноцветную шаль. В руках она комкала белоснежный конверт, который вовсе не потерял своей белизны в ее грязных пальчиках. Она плакала, плакала и все никак не могла остановиться…
К счастью, Фонарщик оказался рядом. Он шел куда-то по своим делам, но не мог не оказаться рядом. Когда кто-то плачет – рядом обязательно должен оказаться кто-то другой. Хотя бы для того, чтобы помочь остаться наедине со своим горем, и не утонуть в нем при этом.
- Что случилось? – тревожно спросил он.
- Нас не бывает, - горько выдохнула Ведьмочка, подняв и показав Фонарщику конверт, - Совсем не бывает. Тут все написано!
- Что? – Удивился Фонарщик, и бережно взял странный конверт… Вчитался. По улице навстречу им шел Витражных дел мастер, который иногда звал себя Витражником. Фонарщик махнул ему рукой – а ну-ка, иди сюда… Гляди, мол, чего тут есть! Ведьмочка перестала плакать, заметив, что Фонарщик и Витражник с любопытством вчитываются в слова, и вовсе не начинают реветь. Пять минут спустя заразительный, веселый смех трех друзей разносился по городу, они едва ли не катались по земле, раз за разом перечитывая строки загадочного конверта…
В это время Смотритель Маяка сидел у своего дома, который был у самого подножия маяка, и глядел, как на берег накатываются волны. Сегодня где-то в море прошел шторм, и в мутной воде волны были ракушки, камни, песок, обрывки водорослей, древесные осколки и вялые обрывки медуз. Все это печальное варево оставляло блеклые блики на берегу, уходило, утягивало за собой, слизывало и забирало. Чтобы снова вернуть.
- Ты не занят? – к нему без спешки шел Толкователь Знаков, и в руках у него был белый прямоугольник. Толкователь выглядел чуть встревоженным, и немного печальным.
- Конечно, занят, - кивнул Смотритель, разглядывая того, - Вот уже три мгновения я занят тобой и твоими тревожными новостями, друг. Что случилось?
- Нам написали письмо, - вздохнул Толкователь, - Обстоятельное письмо, в котором очень аргументированно рассказывается, что мы неправильные.
- Мы – это кто? И кто написал? – Смотритель подвинулся, чтобы на бесконечном пляже стало чуть больше насиженного места. Мудрый его друг сел рядышком, теребя все еще безупречно белый конверт.
- Мы все, - обвел рукой бесконечность тот, - Наш город, мастера, мастерские, улицы, отель, кофейни, ученица ведьмы по имени Ули, Фонарщик и мы с тобой, два старых глупых философа. А еще тут сказано, что за всякое волшебство нужно платить, что все чудеса даются не просто так, и только могущественные существа могут ими поделиться, и обязательно захотеть за это что-то странное и довольно неприятное. Душу там, или тело… Вот тут все написано… - помахал конвертом, мрачный и решительный.
- Серьезно? – удивился Смотритель, - В общем-то, ничего нового… Он никого не напугал?
- Он напугал Ведьмочку, и очень рассмешил наших неунывающих парней. Их смех до сих пор звучит на окраине города, и, кажется, имеет все шансы превратиться в маленьких рыжих птиц.
Смотритель кивнул. Хорошо, что насмешил. Плохо, что напугал. Но Смотритель был уверен, что Ведьмочка скоро станет умной и веселой Ведьмой по имени Ули, а значит – очень полезное происшествие! И ничего страшного. Тем более, если рядом оказались такие хорошие друзья.
- А ну ка покажи мне это письмо, дружище! – И Смотритель взял его, открыл и достал оттуда белоснежный тончайший лист бумаги. Всмотрелся, и удивился, - Тут уже нет никакого письма и никаких аргументов. Тут есть история… Гляди-ка.
И он начал читать вслух то, что было написано на бумаге:
- «Лысый старик с обжигающе-холодными серыми глазами, которые из-за контраста с загорелой кожей казались чуть ли не светящимися, молча наблюдал за Чайкой, вольно парящей в небе. Он знал, о чём она думает. Она грезила об абсолютной свободе - и самим фактом своего существования, всей своей сутью воплощала эту мечту. Старец тоже хотел бы быть свободным - но он знал, что до конца времён он обречён оставаться узником в собственном теле, лишённым большей части своих воспоминаний и сил из-за ошибки, совершённой в невообразимо далёком прошлом, когда время было ещё молодым. Человеческое тело - идеальный сосуд для души, но это также и совершенная темница для духа.
Завидовал ли он Чайке? Не совсем. Ведь свобода - это не свобода "от", это свобода "для". Для чего она Чайке? И для чего она ему самому?
Старик выше всего ценил Знание и его поиск. Однако теперь он не мог видеть недоступные человеческому глазу цвета и оттенки и не мог слышать, как звучат магнитосферы планет и звёздный ветер. Он не мог удержать в голове миллиарды лет своей жизни и забывал, куда положил очки. Его инструменты познания были вопиюще несовершенными... Что ж, такова цена.
Он знал, что позволить себе свободу от забот, обязательств и клятв могут только очень юные создания. Он знал, что за ошибки приходиться расплачиваться, что есть законы, которые нельзя нарушить, и обязанности, от которых нельзя отказываться.
Поэтому Узник не завидовал Чайке - зависть угасла тысячи жизней назад. Он просто был рад, что хоть кто-то может почувствовать себя свободным под этим холодным пепельным небом…».
Вот такая вот история была на бумаге. Два мудрых друга перечитывали ее, и осматривались – не появится ли сухой, прямой силуэт на темнеющем берегу, не оглянет ли их пронзительным, тяжелым и горьким взглядом, полным потерь и сомнений. Но берег был пуст, только тени ложились резкими росчерками, острые и темные, да сиротливо блестела на берегу неживая медуза, убитая прибоем.
- Ого… Вот оно как изменилось. И правда, обвинения и аргументы остались только в моей памяти. Зато теперь я понимаю, что им двигало. Страшное чувство. Горечь утрат, которая превращается в подобие зависти, готовая отрицать все, что отличается и что идет иным путем. Ты думаешь, мы можем ему помочь? – негромко спросил Толкователь. Его друг устало потер лицо, и спрятал бумагу в конверт. Этой бумаге стоило оказаться в Библиотеке, и нигде больше. Никому не стоило читать это. Разве что он сам, этот «никто», очень захочет. Тогда, конечно, стоило. Но не случайно, нет.
- Я не знаю… - растерянно сказал Смотритель, слушая легкий прозрачный бриз, доносивший мелодию далеких звезд, - Я могу угостить его чаем с булочками, если увижу его на этих берегах. Вот только ему не будет вкусно. Он не увидит в этом чае моей дружбы. Только насмешку. Могу пригласить в свой Маяк и дать почитать волшебные стихи – если он увидит в них волшебство… Еще я могу сыграть для него на лире или лютне, мне кажется, такое создание понимает гармонию мелодий… Ведьма даст ему доброе снотворное, а в кафе его напоят пьяными настойками, веселящими тело. Фонарщик зажжет для него фонарик… А Витражный мастер сделает сказочный витраж. Ключник может открыть для него двери в какие-то интересные миры. Ты расскажешь ему про знаки, проплывающие в небе, но он не поверит тебе, скорее всего…
- Ну почему же! – Толкователь нахмурился, - У меня есть математические подтверждения своих философских выкладок.
- О… ты все правильно понял о нем, - обрадовался Смотритель, - Да, мы все это можем сделать для него, но…
- А мы можем вернуть ему силу? Или веру в чудо? Или объяснить, что за чудеса не надо платить, если ты не хочешь? Мы это можем?
- Нет, Толкователь, знаешь ли… Зачем тревожить чужие клятвы и чужие правила? Мы можем лишь показать, что бывают и другие Законы, Которые Нельзя Нарушить. Мы можем дать ему чудо, и надеяться, что он не захочет оплатить его слишком страшно. Или придумать какую-то смешную дурацкую оплату, чтобы его представления о мире не рушились – это ведь очень больно, когда рушатся представления о мире! Как думаешь, может, попросить его построить замок? Или… ох, я даже не знаю, какую оплату берут обычно знакомые ему могущественные существа… Интересно, он понимает, что такое дар сердца? Или дар души? Или великая сила творения?
- Не волнуйся, - пробормотал Толкователь, - Я думаю, ему ничего от нас не надо. Мы же не существуем! Скорее всего, он рассмеется нашему предложению. Презрительно - наивные несуществующие детишки! Ему ведь нужно все и сразу, и желательно - по сносной оплате.
- Зря ты, - хмыкнул Смотритель, - Обиделся, как маленький. Разве ты не понял, о чем эта история? Она вовсе не про угрозы и про обиды. Она – про веру и про надежду, друг. Но… наши чудеса слишком легкие и слишком… эх… - он задумался, вертел в руках конверт и смотрел в темноту.
- Ты думаешь, это опасное существо? – тревожно спросил Толкователь. Смотритель хмыкнул.
- О, это очень опасное существо. Но именно такие существа, если хоть на миг поверят в чужое чудо, могут очень бережно его хранить. Может, ему так понравится вкус булочек с чаем, что он не станет…
- Но… он ничего не сделает нашей Чайке?
- Чайке? Чайка слишком мудра и стара, мой друг, чтобы обращать внимание на столь юное и тревожное создание, как этот великий маг. Возможно, ей хватит великодушия подарить ему свое перо. А может – она ничего не станет ему дарить. Знаешь ли, такие уставшие от чудес существа слишком горьки, слишком остры – они с легкостью видят вокруг только снисходительность, и сами донельзя снисходительны. Чайке хватит великодушия не отравлять его своим великодушием. Она так любит казаться равнодушной!
- Но что с ним делать? А если он придет сюда…
- Я буду рад, если это мудрое существо придет сюда, мой друг. Я тебе уже сказал – такие могущественные существа, потерявшие веру в чудо, могут быть чудесными сказочниками. Но, скорее всего, они не будут верить в свои сказки. А еще они могут быть великими хранителями и защитниками.
- Или разрушителями…
- Будем верить в чудо, мой друг. Будем верить…
© Мельэльгир