Сказка про Змея Горыныча.

для взрослых часть 2
Николай Васильевич Захаров
- Ну-у-у-у,- Ваня принялся скрести в затылке.- Ладно уговорили. Горыныч, тут такое дело… - повернулся он к Змею и подмигнул ему заговорщицки. При этом дыхнул прямо в ноздри правой голове. Голова дернулась, оскалилась и принялась отплевываться, в галитофобию впав. А Ваня мигнув, продолжил,- Народ у нас гостеприимный, ты не подумай чего-нибудь плохого, просто время сейчас самое страдное. Покосы у всех выстоялись, не могут они все бросить и праздновать вместе с нами целый месяц, так что ты погости денька три, да и лети себе дальше, а люди тебе в знак уважения пятнадцать возов сена подгонят и деньжат подкинут на дорожные расходы. Только не серчай шибко и не плюйся ты так, сердешный друг, народ вон переживает уж не захворал ли ты чем-нибудь. Трясется весь. Ты окромя сена что еще в пищу употребляешь, мил друг?- все слова эти Ваня произнес с таким участие и заботой, что у Горыныча и четыре оставшихся глаза заслезились.
У правой головы слезы хлынули от реакции на дыхание Ванино /страшная все же хворь эта галитофобия, будь она неладна/, а вот из средней и левой головы слезы полились от умиления. С Горынычем, кроме папани ни кто и никогда эдак уважительно и ласково не разговаривал отродясь.
Вот в рыло это да, каждый встречный норовил врезать, а чтобы при этом слово доброе молвить, такого никогда не случалось. А тут и "сердешный друг" и "милый друг",- Горыныч даже всхлипнул и зубами заклацал. Он вообще по натуре был впечатлительным с детства и сентиментальным. Ту же травку, прежде чем съесть, пол часа нюхает и только потом жевать примется.
- Кроме травки я еще веточки еловые кушаю,- шепнул Горыныч Ване на ухо, застеснявшись. Налился при этом цветом маковым и хвостом вильнул от умиления. Человек десять деревенских при этом с ног сшиб.
- Да иди ты!- обрадовался Ваня.- Чеж раньше не сказал? Да я тебе этих веток сколько хочешь разрешаю грызть в лесах наших. А окромя веток еще чем любишь лакомиться, друг ты мой ситный?
- Грибы люблю, овощи, фрукты. Все я ем, Вань, окромя мяса. У меня от него изжога. Извини,- Горыныч опять завилял хвостом смущенно, расшвыривая народ любопытный в разные концы улицы. Пополз тот на четвереньках от греха подальше. А Ваня времени не теряя, огласил старикам последнее свое слово, сумму денежную назвав совсем не большую - сундук пятиведерный серебра попросил. Не прошло и пол-дня, как его уже притащили на подворье Ванино, куда он Горыныча увел.
Вместе с возами сена притащили. Овощей натащили еще столько же и даже веток еловых приперли тоже пятнадцать возов. Вся деревня старалась гостю свирепому угодить, трудясь не покладая рук все это время.
- Да тут ему дней на десять провизии,- прикинул Ваня количество на глазок.
- А ни чо. Пущай жрет на здоровье, а что не успеет, то себе оставь за беспокойство, благодетель ты наш,- народ отвечает, в пояс кланяясь и со двора поспешно выметаясь, возы опростав.
Ваня Горыныча с коровой Милкой, из стада вернувшейся, познакомил и сундук в избу уволок, оставив их наедине. А глазищи у Милки… краси-и-и-и-вые. Чудо, а не глаза. Глянул в них Горыныч, крышей и поехал, даже лететь в три-сороковое царство ему расхотелось, не говоря уж о три-пятидесятом. Крутится рядом с Милкой, мигает ей всеми шестью глазами, а та знай себе жвачку жует и поглядывает на него глазищами своими.
- А не соблаговолит ли, сударыня, отведать вот сих корнеплодов?- начал Горыныч подкатываться к ней издалека.
- Му-у,- согласилась Милка, захрустев предложенным ей огурцом.
- Ай, как славно вы кушаете, сударыня,- рассыпается в комплиментах Горыныч, очередной огурец подсовывая, а за ним еще пару десятков.
- Му?- не поняла Милка, давясь угощением.
- Да вы не стесняйтесь, сударыня, овощей вон сколько и хоть все можете съесть, я буду только рад,- Горыныч хвостом кучу овощей поближе к Милке сдвинул, чуть ее ими не завалив и она недовольно мукнув, ушла в сарай от назойливого ухажера.
Устала видать весь день пасясь, решила отдохнуть. А Горыныч следом лезет, только маловат сараюшка. Одну голову сумел только протиснуть - среднюю. Да еще темно в этом сарае и курицы клеваться принялись, так что долго не смогла голова там вытерпеть. Вынуждена была ретироваться. И впал Горыныч в тоску и уныние.
Пригорюнился у крыльца. Вот уж истинно - Любовь зла - полюбишь и козла. А тут и того трагичнее - корову. Влюбился Горыныч видать на свою беду в обыкновенную деревенскую буренку. Безграмотную, невежественную и кроме "му" ничего говорить не умеющую. Такая вот беда с парнем приключилась. Пропал, как следствие, аппетит напрочь. На сено и прочие деликатесы смотреть не может.
Хорошо, что Ваня как раз серебро пересчитав и в погребе спрятав, из избы вывалился. В отличие от Горыныча настроение у него было отменным. Светится весь от счастья. Давненько ему так не везло. Последний раз вот так же почти - лет пять назад, когда он службу нес в стольном граде в этой самой подводно-конной авиации.
На складе Ваня всяким скарбом армейским заведовал и как-то раз сбыл удачно на сторону - купцу проезжему целый вагон просроченных консервов. Насвистел, что это новый вид снарядов метательных. А банки вздулись почти до шарообразного состояния и не подвела брошенная показательная. Так рванула и такой вонью окрестности заволокла, что у всех жителей стольного града глаза потом неделю слезились, почти как у Горыныча при его галитофобии.
Купец результатом остался доволен и тут же рассчитался звонкой монетой. Все войско на эти деньги месяц гуляло, чуть не спилось. А купец, говорят, "снаряды метательные" эти с огромными барышами перепродал как раз в три-пятидесятое царство и началась там такая война лютая и вонючая промеж себя, что год потом к ним после ее окончания, из соседних царств заезжать ни кто не желал.
Войну эту назвали естественно ВВВ - Великая Вонючая Война и из-за чего началась уже ни кто не помнит, а закончилась из-за чего знают все. Снаряды кончились метательные, воевать стало нечем, вот она сама собой и закончилась.
В тот прошлый, счастливый раз Ваня еще молодой был и по простоте душевной фактически не воспользовался счастьем привалившим как следует, но в этот раз решил ни с кем не делиться удачей, тем более, что когда она делится, то таковой быть перестает. Обыкновенностью становится. И ничего кроме похмельного синдрома от нее не остается.
Выходит Ваня на крыльцо, светится весь от счастья, глядь а Горыныч весь в страданиях. Головы шеями в косу заплел, так что не понять которая откуда растет и все это на сараюшку взгромоздив, страдает.
- Ты эт чо?- Ваня его спрашивает.- Что это за херню ты из своих голов изобразил? На что намекаешь?
- Эх,- Горыныч отвечает,- Милка твоя мне приглянулась. Да только не смотрит она на меня. В сарае прячется. Уступи буренку, Вань. Я за это пару дней потерплю и все сено с ветками тебе достанется.
- Да ты что. Как это "уступи"? Не могу, извини. Милка коровенка удойная. Летом три ведра молока в день дает. Чем я ребятишек кормить буду? Нет и не уговоришь. Сена теперь у нее навалом,- уперся Ваня.
А ребятишек у него было то ли семь, то ли восемь - он сам точно не знал, так как все по соседским избам в основном нарождались, но насчет "кормить" не лукавил. Кто тятькой назовет из деревенских пострелят, тому и наливал. Любил ребятишек Ваня. А они это быстро прочухали и если всех кто его за отца чтил сочесть, то почитай вся деревенская детвора таковой и была. Тут впору еще пару коров заводить, а не продавать единственную. И даже не продавать, а "уступить".
Самому-то Ване много ли нужно - анахоретом живет. Ну, анахорет - это вроде монаха, только без скуфейки, молитв, постов и монастыря.- И потом, Горыныч, не пара она тебе Милка моя. Тебе в невесты слониха или жирафиха в самый раз при твоих-то габаритах. В зависимости от того каких предпочитаешь. Если стройных, то жирафиха, если пухлышек, то слониха. А Милка мелковата для тебя, паря. Прикинь,- принялся Ваня увещевать Горыныча и резоны приводить убедительные по его мнению.
Только слова его мимо голов Горынычевых видать прошелестели, потому что Змей шеи из косицы расплел, да как рявкнет в расстройстве:
- Сколько хочешь за Милку отступных, Ваня? Цену назови. Нет мне жизни без нее на этом свете. В лепешку расшибусь, а выкуплю ее у тебя.
- Эк тебя пробрало,- вынужден был посочувствовать Горынычу Ваня.- Цена корове известная и я бы тебе ее не торгуясь отдал и даже по дружбе даром, только не по-людски это как то. Что односельчане подумают? Кормилицу почитай взял и отдал. Пальцами в спину тыкать станут и уважать перестанут. Понимаешь, туловище ты трехголовое?
- А может быть ты потому ее уступать не желаешь, что сам на ней жениться собрался?- озвучил Горыныч мысль страшную, влетевшую сразу во все три его головы одновременно.- Тогда враг ты мой на веки вечные и пока жизни тебя не лишу, буду биться. Прямо сейчас и начнем. Выбирай, Ваня. Или бой до последней капли крови, или возьми за буренку золото. Сколь она весит столько и притащу взамен.
- Да, паря,- развел руками Ваня.- Хрен с тобой, забирай ты ее вместе с сеном раз такое дело. Что-то мне биться с тобой не особенно хочется. Лучше я золотом возьму. Уговорил. А весит Милка не много - всего двадцать пудов. Столько пудов золото с тебя драть мне совесть не позволяет, так что гони пуд и довольно будет,- принял он окончательное решение.
Горыныч, как услыхал его слова, от счастья чуть в обморок не свалился. Кинулся обнимать Ваню. Левую и правую головы на плечи ему положил, средней головой все лицо обслюнявил, так что Ваня взвыл чуть слюной этой не захлебнувшись:
- Угомонись, еш твою медь и вали за золотом, не то передумаю и сбегу с Милкой в три- шестидесятое царство или в три-семидесятое. К утру если золото не притащишь, считай что уговора не было.
- Все, лечу,- Горыныч взглянул на небо, день клонился к вечеру и времени у него стало быть осталось не так уж и много. Золото-то еще найти за это время следовало, а он и сам не знал где его искать, так как в глаза это золото проклятое за всю свою жизнь не видел ни разу. Ну, нет видел конечно же в виде украшений, а вот в виде монет не доводилось.- Ты мне только подскажи, Вань, где тут поближе золото взять можно?- спрашивает.
- Известно где - в казначействе государевом. Там его в подвалах, говорят, бочками не счетно. Только зря, Горыныч, смотаешься ты туда. Охрана там лютая при пистолях и взять золото так просто не позволят. Пристрелят они тебя и всех делов.
- Это что же за порядки у вас такие несправедливые?- возмутился Горыныч.- Там бочки без счета и бес толку с монетами стоят, а здесь молодая семья на корню гибнет. Правда где?
- Твоя правда - нет Правды у нас,- вздохнул Ваня, соглашаясь.- Я-то думал, что у тебя свой запас золотой имеется, а оно вона как. Голодранец ты выходит, Горыныч?
- Но, но,- обиделся Змей.- Просто надобности не было в золоте. Обходились. А теперь, раз надобность возникла, то будет и запас. Плевать я хотел на эту охрану и пистоли их. У меня чешуя чай не рыбная, пощупай. Ее пулей не прошибешь. В какую сторону лететь лучше укажи.
- На закат верст десять. Как увидишь стольный град, так сразу к самому высокому зданию и лети. Это казначейство, ну и дворец королевский одновременно и есть. Удачи тебе, Горыныч. Дай Бог еще свидимся. Ежели к утру не вернешься, значит застрелили тебя стражники и шкуру вместе с чешуей ободрали. Есть там такие умельцы. Коль не вернешься, мил друг, то поставлю свечу за упокой твоей души пудовую,- расчувствовался Ваня, помахал вслед взлетевшему Горынычу и отправился доить Милку, уже требовательно мычащую в сарае.
А Горыныч, напрочь забыв о всех своих фобиях, взмыл к облакам и понесся на крейсерской скорости в стольный град, где его дожидались в подвалах казначейства бочки с золотом, заботливо собранном с подданных несколькими поколениями правящей династии.- "Если бы здравствующий ныне король знал на какое благое дело потребовались монеты, то наверняка не стал бы возражать и препятствовать, а побежал бы лично, собственной персоной в свои закрома и выкатил бы столько бочек, сколько требуется",- так думал Змей, растопырившись в полете.
Но король не знал, да и откуда мог знать, если и сам-то Горыныч узнал об этом всего несколько минут назад. Что потребность такая у него вдруг возникнет в золоте этом. Вот что с людями делает любовь - соображать перестают. Т. е. со Змеями.
До стольного града Горыныч долетел минут за десять и описав пару кругов, сориентировавшись, направился к самому высокому замку, торчащему в центре столицы. На крышу его и плюхнулся, придавив прикорнувшего у пушченки караульного. Извинился разумеется, но парень щелкал вывихнутой челюстью, дергался весь в разные стороны как при хворе с длинным названием "Пляска святого Витта" и только мычал что-то нечленораздельное, почти как Милка.
Напомнив, кстати, Горынычу зачем он здесь этим мычанием. Поняв, что от первого встреченного горожанина он никакой информации конструктивной не получит в ближайшие несколько часов как минимум, Горыныч с крыши вспорхнул с грацией слоновьей и опустился на булыжники внутреннего дворика, довольно просторного.
Горыныч на нем свободно разместился и места еще осталось вполне достаточно что бы разместить рядом, к примеру, его возлюбленную Милку. Правда, вряд ли она обрадовалась бы оказавшись в этом дворе, так как травы здесь почти не было.
Пробивалась чахленькая между каменьев поросль серая, но такое жевать не стала бы ни одна уважающая себя корова. Особенно деревенская, выросшая на свежем воздухе и экологически чистых кормах. Городские коровы конечно же не столь разборчивы и жрут что нипопадя, а вот деревенские еще могут себе позволить эту роскошь - повыпендриваться.
А солнце уже катилось к горизонту и тень упавшая во дворик делало его несколько мрачноватым так что Горыныч не стал долго рассуждать и постучал хвостом в ближайшую дверь. Монументальную. Не дверь, а дверище. Сразу было понятно, при первом беглом осмотре, что предназначена она для прохода не абы кого, а возможно что самого короля.
Громыхнул Горыныч нетерпеливо по этой самой дверище и рявкнул с таким остервенением, что замок вздрогнул от подвала до флюгеров на башнях:
- Есть кто живой в замке? Отворяй! Я к королю по срочной надобности.
А король вокурат собирался отправиться в спальню почивать. Молился перед сном, на коленях в своем домовом храме. Набожен был - молитвенник всем подданным известный. Почти святой жизни человек. Его так и называли все - Преподобный и Богоносный. Скромненько, но со вкусом.
Прост был король в обращении с людьми и ежели что не по нему, то никогда не вел себя как деспот или упаси Бог тиран какой. Приказывал выпороть провинившегося на конюшне, причем соразмерно весу наказуемого - не более десяти плетей на килограмм живого веса. Король считал что одиннадцатая плеть на кило - это уже чрезмерное наказание, так как живого места на теле не оставалось и назидательный момент экзекуции утрачивался.
Да, чуть не забыл сказать как прозывался король по паспорту. Преподобный и Богоносный - были дополнениями разумеется к основным ФИО. Принадлежал он к славной и древней династии Корудирпов и именовался Каруд-ХХХ-ый. Это самый короткий вариант конечно же, а если полностью написать здесь имя Каруда-ХХХ-ого, то тогда сказку следует в сторону отложить и заместо изложения ее, излагать имя.
Ну, очень длинное. Поэтому плюнем на этот километраж буквенный и обойдемся лапидарным - Карудом. Сэкономим время, бумагу и нервы. Как уже было сказано - Каруд был почти святой жизни король и недостатки если и были у него, то совершенно незначительные. Скажем было у него несколько маний. Безобидных в общем-то и подданным никаких неприятностей не доставляющих, тем более что всего-то их и было-то пару десятков.
Само собой - мания величия, а как следствие из нее - мания преследования. Иногда Каруд впадал в гипоманиакальное состояние с последующим переходом в эйфорическую ипохондрию. А что же вы хотите - король был уже далеко не мальчик, старец можно сказать согбенный жизнью, так что такие недуги как болезнь Альцгеймера, а если проще то - пресенильная деменция с делирием, болезнью Рейно и системной склеродермией давненько поселились в его тщедушном тельце.
Каруд хоть и был по мнению подданных Преподобным и Богоносным, но уродился на свет этот мелким и невзрачным. Про таких злые языки говорят.- "От горшка - два вершка",- два вершка конечно же мало и очень обидно услышать такое про себя, особенно королям. По этой причине в королевстве Каруда подобные пословицы и поговорки были категорически запрещены. Типа.- "Мал клоп - да вонюч",- и всячески поощрялись противоположного толка. Ну, скажем.- "Мал золотник - да дорог",- на чем я остановился?
А, ну да... Молится король и тут ему докладывают, что, мол, какой-то грубиян во дворе хулиганит и дерзит, при этом всуе поминая его Преподобное Богоносное Величество.
- Выпороть на конюшне,- привычно распорядился Каруд-ХХХ, но лакей не уходит, на пороге топчется и уточняет:
- Ваше Величество, больно здоров этот грубиян. Боюсь, что плетьми мы его не вразумим. И голов у него целых три - это вроде как дракон к нам пожаловал.
- Чего хочет от меня эта бестия?- всполошился Каруд, кряхтя с колен поднимаясь.
- Говорит, что по срочной надобности к Вашему Величеству. Должно быть съесть хочет,- высказал самую очевидную версию лакей.
- Меня? За что? Я в жизни ни одного дракона в глаза не видел. Слышал, что живут будто бы где-то на белом свете эдакие чудища, но самому встречать не доводилось. Сильно страшный?
- Ужасно выглядит и явно голодный, Ваше Величество,- докладывает лакей.
- Расстреляйте из пушек,- принял решение Каруд и ушел в опочивальню, а лакей помчался передавать его волю пушкарям.
А те рады радешеньки. Какое-никакое - развлечение. Служба у охраны скучная, монотонная, однообразная изо дня в день. Унылая до зевоты. А тут сам король, посреди почитай ночи, палить из пушек разрешил, да не просто в белый свет как в копеечку, а по живой мишени. Это же мечта для любого стрелка. Спросите у любого.
И не верьте, если скажет, что любимое его занятие - выращивать герань в горшках. Это они /стрелки/ шутят так иногда. Потому что любимое их занятие - стрельба, а герань на каком-нибудь двадцать пятом месте разве что - после выпить, покурить и перекинуться в подкидного дурака. Короче, из всех трех пушек и пальнули по Горынычу, во дворе топчущемуся. Да еще с шутками и прибаутками казарменными - как водится:
- Эй, Трехголовый, получай гостинец королевский,- пушки рявкнули и три ядра просвистев, с треском врезались в головы Горыныча.
Меткие пушкари у Каруда оказались. Вот что значит стимул конюшенный.
Гостинец Горынычу не понравился. Он хоть и в чешуе, но на головах она мелковата и в нокдауне Змей слегка присел на булыжники все же. Минут пять в себя приходил, все ни как разобраться с головами не получалось, которая с какой стороны торчать из туловища должна. А пушкари тем временем пушки свои перезаряжают спешно, что бы еще разок угостить гостя не званного, посмевшего припереться на ночь глядя и невесть что от их короля любимого требующего.
Не успели. Горыныч быстрее оклемался и действуя в соответствии с наставлениями папаниными, ринулся на обидчиков, которые окопались в трех угловых башнях. Снес их Змей тремя ударами хвоста ко всем чертям, только пыль взметнулась чуть не до Луны, к тому времени уже над стольным градом повисшей.
Дворик заодно расширил, так что на нем теперь могла не только Милка еще поместиться, а пожалуй все стадо деревенское, вместе с бугаем и пастухом. Горыныч снес не только башенки сторожевые, но и часть стены обрушил.
- Выходи, Король, не то снесу твой замок с лица земли,- прорычал Горыныч свой ультиматум и на этот раз децибелов столько в рев этот не пожалел, что стекла в окнах дворцовых посыпались со звоном из фрамуг. Пришлось перепуганному Каруду-ХХХ выйти для переговоров на балкон. Трясется от страха, но виду не подает, держится. Все же не зря его называли Преподобный. Вышел в ночном колпаке, взглянул на Горыныча и за сердце схватился. Жуткое, трехголовое страшилище металось по двору в лунном свете, сверкая шестью парами огромных глаз и хвостом своим мерзким подметала окрестности, расшвыривая по всему граду стольному обломки кирпича и черепицы.
- Чего изволите, Сударь?- крикнул Каруд, отплевываясь от пыли.
Горыныч, заприметив в лунном свете его мелкий силуэт, метаться прекратил, головами потряс, определяясь которой предоставить право вещать свои "изволения" и не определившись по причине контузии, рявкнул хором в три глотки:
- Ты кто таков, мать твою?- это я тут написал вежливо "мать твою", чтобы цензуру не раздражать из полиции нравов, а Горыныч, не сдерживаемый ни какими рамками, загнул про эту мать такое, что все матеря в стольном граде, а их как водится всегда минимум половина населения, вздрогнули, побледнели и попадали в обмороки.
Если верить Горынычу, в буквальном смысле слов им сказанных, то как минимум он являлся папашей их Богоносного короля, а стало быть имел право занять трон. Жуткая перспектива. Поэтому и повалилась в обмороки женская половина столицы, представив очевидно каково это будет.
- Я король - Каруд-ХХХ - Преподобный и Богоносный,- пролязгал зубами в ответ Каруд, задрав нос и впадая в манию величия совершенно не вовремя. Хворь она ведь времени не выбирает и навалилась совершенно не кстати на его щуплые плечи.
- Каруд? Ну и имечко тебе Бог дал. Да уж ладно, Каруд так Каруд, твои проблемы и мне плевать как ты с таким погонялом жив по сию пору, ни кем не прибитый только за это. Золото мне подавай и срочно,- выдал Горыныч все еще на нерве. И опять - мать перемать. Контузия сказывалась. Ну ка ядром в голову из пушки получи-ка. Не свойственно ведь ему было обычно так-то сквернословить и в нормальном состоянии разве бы стал? Нет конечно же. Он и слов-то таких не знал. Откуда что взялось?
Память видать генетическая выдала. Кто-то из пращуров Горыныча видать ужасным матюжником был когда-то и сейчас прорывался по цепочке ДНК, удивляя слово-оборотами даже самого Горыныча.
- Золото? И сколько, сударь, вам нужно?- осведомился Каруд, пропустив благоразумно оскорбления мимо ушей. Он иногда был очень покладистым парнем, особенно если нож к горлу приставляли. Мания величия, конечно же, возражала и буквально вопила внутри.- "Прикажи выпороть наглеца на конюшне",- мания она мания и есть - глупа и лишена напрочь благоразумия. Какая конюшня? Это Каруд понимал, особенно не напрягаясь. Достаточно было глянуть вниз, чтобы понять не соответствие размеров этой конюшни и Горыныча. Не поместится попросту этот монстр ревущий под окном, в конюшне.
- Двадцать пудов всего,- озвучил Горыныч тем временем количество, приведя названной цифирью Каруда в состояние шока. К сожалению государство его и казна вместе с ним, испытывали некоторые финансовые затруднения. Двадцать пудов золота конечно наскрести можно было бы и даже что-то бы осталось на хлеб и воду королю, но тех самых "бессчетно" к сожалению в казне не было и Каруд принялся торговаться. А что ему еще оставалось, коль за живое прихватили и последнее исподнее снять норовят, а оно такое привычное и самому нужно, ну очень?
- Где взять столько, сударь?- начал он, свесившись с балкона.
- Известно где. В подвалах своих. Вели катить бочки и поскорее. Некогда мне,- отвечает Горыныч.
- Да нету там столько. Пару бочек всего стоит пуда на два не более,- Каруд количество называет самое незначительное, предлагая с него начать торговаться в общем-то, но Горыныч душа простоя и хитростей торговых не постигший, рявкнул опять же бесхитростно:
- Я ведь могу снести к чертям собачьим твой замок и сам в твоих подвалах поискать. Прикажи катить сюда двадцать пудов или я за себя не отвечаю.
- Да как же я могу приказать катить то, чего и нет-то, сударь?- резонно ему возражает король.- Сносите, раз уж не верите и я вам только спасибо скажу, так как сам давно собирался снести это здание. Устарело оно, не вписывается уже давно в городской современный ландшафт, да все руки не доходят и средств нанять Подрядчика для разломных работ в казне нет. Так что благодеяние совершите. В ноги поклонюсь, потому что сэкономлю пудов десять все того же золота. Разрешите только семейству моему покинуть прежде здание. Не берите грех на душу,- и зарыдал навзрыд.
Лукавил конечно же. Горыныча слезы королевские слегка смутили. Не ожидал он такого поворота и даже несколько сбавил напор, контузией стимулированный:
- Выйти домочадцам конечно разрешу, но бесплатно ломать здание не согласен. За полцены соглашусь. Гони пять пудов и по рукам,- пошел он на некоторые уступки.
- Да вы что, сударь, ушами ли слушаете? Я же вам битый час втолковываю, что в казне всего пара пудов имеется в наличии. Хотите я вам заплачу землей? Нарежу удел соток пять по пуду за сотку. Есть у меня такие места в королевстве, которые для себя берег. Но раз такое дело, то вам уступлю. Вам-то я вижу они нужнее. Продадите и получите за них хоть сто пудов золота,- взвыл Каруд-ХХХ.
- Что это за места такие?- заинтересовался Горыныч, попадаясь, как любой другой лох - в коммерции ничего не смыслящий, на развод ушлого торговца.
- О-о-о!- Каруд смекнул, что ему повстречался дурачок и принялся "места" расхваливать.- На выбор, сударь, предлагаю в десяти разных местах. Планы участков вам немедленно принесут и летите себе с Богом на любой выбранный. Один совсем рядом с замком - в шестистах всего верстах. Достопримечательность можно сказать королевства. Болотце живописное, незамерзающее даже зимой. Глубокое и для вас, я полагаю, будет райским уголком. Ныряй себе с утра до вечера и закусывай лягушками. Их там видимо не видимо.
- Я вегетарианец и лягушек по сей причине не ем,- возразил Горыныч.- Да и некогда мне ваши примечательности посещать. Спешу я. Гони золото сколько есть, уговорил,- пошел он на очередные уступки.
- Я бы с радостью, сударь, да вот беда. Золота нет сейчас в казне вообще. Я его временно отдал купцам попользоваться. Обещали на днях все вернуть и с процентами. Ох, какие проценты шельмецы посулили! Не устоял, каюсь. Так что вы подождите недельку и приходите через две. Все к вашему приходу через месяц будет готово,- пообещал с легким сердцем и на голубом глазу Каруд.
- Да ты меня за простака никак посчитал?- догадался наконец-то Горыныч и в сердцах снес хвостом последнюю четвертую сторожевую башню замка.
- Что вы, что вы, сударь. Как вы такое подумать про меня могли? Я же Богоносный. Кого хотите спросите. Вам всякий скажет, что сроду я неправды не говорил,- заюлил Каруд-ХХХ.
- Только брешешь, как сивый мерин,- взвыл в ответ Горыныч.- Катить бочки сюда приказывай или разнесу твою, не вписывающуюся в ландшафт собственность к чертовой матери. Станешь королем без определенного места жительства. Король - Бомж. Вот уж соседи повеселятся,- рявкнул и слегка хвостом по стенам каменным прошелся. Замок вздрогнул, штукатуркой осыпающейся загрохотал, но устоял. Трещинами слегка, правда, покрылся. Хорошо раньше строили - на века.
Балкон, на котором Каруд расположился, тоже слегка тряхнуло, до дрожи коленной короля доводя и он заорал испуганно с него:
- Хорошо, хорошо, сударь, ваша взяла. Сейчас прикатят,- и распорядился слугам, что бы бочки подготовили,- Насыпьте в них камней, а сверху монетками припорошите,- приказал он им.- Тварь эта хоть и велика по размерам, но суще глупое существо. Пади и проверять не станет, если ему честное слово сказать, что сверху монеты, а понизу самородки золотые навалены. Шевелитесь пока на конюшню друг друга пороть не отправил,- слуги засуетились, выполняя королевский приказ и через полчаса уже выкатили во двор две бочки с контрафактным золотом.
Однако, король ошибся в определении Горыныча, как лоха уж вовсе полного. Проверить решил Змей, что ему подсовывают и велел бочонки вскрыть. А в откупоренных еще и порылся, тут же до комней докопавшись, так как слуги монет пожалели и сыпанули их совсем не много. Тем более, что камней навалили крупных и монетки попросту между ними и провалились, не прикрыв это безобразие вероломное ни на миллиметр. Ткнулся Горыныч в камни рылом и как зарычит возмущенно:
- Что за хрень ты мне, Богоносный Врун, подсунуть норовишь? Что за булыжники? Золото где?
- Так это и есть золото,- Каруд отвечает.- Просто в самородках оно так и выглядит. Потом его поскоблят как следует, чтобы блестело и на монеты переплавят. А пока вот так оно выглядит. Тебе-то какая разница? Не все то золото, что блестит. Слыхал такую поговорку?- спрашивает Горыныча.
- Ну, слыхал. И что?
- А то, что следовательно, не все то, что не блестит - не золото. Разве не так?
- Ну, допустим,- опять согласился Горыныч.
- Вот и забирай, раз согласен,- обрадовался Каруд.
- Да на хрена мне твои булыжники. Золото где?- уперся Горыныч.
- Это золото и есть,- пытается достучаться до его мозгов король.- Все как положено. И не блестит по поговорке, и тяжелое, и в каменьях вполне солидного размера. Какого рожна тебе еще, сударь?
- Монетами давай,- не верит ему Горыныч.
- Нет монет,- орет с балкона король.
- А я проверю сейчас. Снесу замок к чертям собачачьим и пороюсь в подвалах,- Горыныч ему в ответ снизу.
- Ройся,- верещит сверху Каруд.- Спасибо только скажу, если что найдешь, то позови. Сам давно монет золотых не видел,- вот до чего людей скаредность доводит. Меру перестают ощущать. Перегнул ведь палку, потому что с драконами прежде дел-то не имел, а эти твари долго препираться не любят, тем более когда им заместо золота спасибо все время сулят.
Вот и Горынычу надоело пустые разговоры вести. Хряпнул по стене замка хвостом раз пять, причем пятым разом уже сгребал кучи камней в сторону, чтобы рыться в подвале не мешали. Каруд Преподобный с домочадцами и свитой, едва выскочить успели из рушащегося здания. Чуть было жизни не лишились из-за скаредности королевской.
Суетятся в отдалении, причитают, а Горыныч знай себе роется в щебне, до подвалов добираясь с ревизионной целью. И ведь докопался, нашел бочки с золотом целых сорок штук. Стоят полнехоньки, как одна копейка в наличии. Все их Змей и реквизировал, справедливо рассудив что наказать следует Каруда за брехливый язык, а его семейству будущему с Милкой золотой запас в тягость не будет. Мало ли на что в хозяйстве сгодиться может.
Проблема, правда, возникла с транспортировкой, но ее Горыныч решил моментально, наняв все тех же домочадцев за смешную цену в один бочонок и они живенько оставшиеся 39-ть бочек в сети затянув, между собой канатом связали. Получилось ожерелье, которое Горыныч всеми тремя головами нырнув, на грудь свою и хребет накинул. Тяжеловатое получилось, но чего ради любимой не перетерпишь. Горыныч потоптался, приноравливаясь и взмыл в ночное небо, каркнув на прощанье:
- Не хорошо обманывать, Каруд. Спокойной ночи. Извини, коль что не так,- поиздевался словесно можно сказать, на прощанье. Какая там спокойная ночь? Каруда перекосило еще в полете, когда он с балконом вместе рухнул вниз. Так испугался бедолага, что когда прощальные слова, к нему обращенные услышал, то и преставился с расстройства.