Стекло в его руках пело тихую, едва слышную ноту, рожденную трением шелковой ткани о его идеальную поверхность.

Бокал, высокий, с тонкой ножкой, был последним в длинной череде таких же безупречных сосудов. Элиан Веспер двигался с гипнотической, отточенной веками плавностью. Каждое движение было экономным, точным, лишенным суеты. Его руки, покрытые сетью едва заметных серебристых шрамов — следов давно забытых порезов и ожогов, — знали свое дело лучше, чем разум знал мысли.
Бар «Эфемера» сегодня был погружен в свой привычный, изменчивый полумрак. Сводчатый потолок терялся в клубящемся тумане, из которого то проступали фрески с забытыми созвездиями, то мерцали силуэты гигантских рыб, плывущих в небесном океане. Стены, сложенные из грубого камня, меж которыми пробивалась мягкая моховая опушка, то уходили в бесконечность длинными анфиладами залов, то сжимались, становясь уютными и тесными, подстраиваясь под настроение гостя. Сегодня бар был больше похож на интерьер старой, добротной библиотеки: запах старой кожи, воска и пыли смешивался с ароматами кофе, виски и чего-то неуловимого, сладковато-горького, что всегда витало здесь — запахом самой магии.
За стойкой царил его собственный, безупречный порядок. Бесчисленные бутыли, склянки и амфоры стояли в идеальном строю на полках из темного дерева. Содержимое их переливалось, пульсировало, испускало тихий свет или, наоборот, поглощало его, проваливаясь в густую, непроглядную тьму. Здесь была кровь феникса, собранная в момент возрождения, слезы русалок с глубин Марианской впадины, песок из часов последнего дня Помпеи, застывшие крики радости, выдохи первобытного страха и сотни, тысячи других ингредиентов, которым не было названия на любом языке.
Элиан поставил последний блестящий бокал на стойку. Его взгляд, цветом напоминающий старое серебро, скользнул по залу. Он видел всех и в то же время никого конкретно. В дальнем углу, в кресле-качалке, дремал седой старик в мундире наполеоновского маршала, на коленях у него лежала раскрытая книга, страницы которой были из тонкой кованой стали. У небольшого камина, сложенного из гигантских опаловых глыб, две дамы в кринолинах эпохи Возрождения с любопытством рассматривали планшет, который им демонстрировал гуманоид в облегающем скафандре из будущего. Их тихий, певучий смех смешивался с мерным гулом какого-то прибора.
Дверь в бар открылась беззвучно, впустив не столько гостя, сколько ощущение. Ощущение холода, пустоты и тихой, всепоглощающей печали. В проеме стояла женщина. Вернее, ее силуэт. Она была соткана из теней и тумана, и лишь длинное, потрепанное платье да прозрачная шляпка с увядшими цветами казались хоть сколько-нибудь материальными. Она парила над полом, не касаясь его, и от нее веяло запахом влажной земли, осенней листвы и далеких, забытых могил.
Элиан лишь кивнул, приглашая ее подойти. Его выражение лица не изменилось. Призраки, духи, тени — все они были желанными гостями в «Эфемере». У каждого своя жажда.
Женщина-призрак приблизилась к стойке. Ее глаза были двумя бездонными колодцами скорби.
— Мне… что-нибудь… — ее голос был шелестом опавших листьев, едва различимым. — Я забыла. Забыла его лицо. Забыла звук его смеха. Я ищу, брожу между мирами, но нахожу лишь обрывки. Они тают, как дым.
Элиан внимательно смотрел на нее. Он не просто слушал слова. Он читал историю, отпечатавшуюся на ее эфирной сущности. Историю любви, прерванной внезапной смертью, незаконченных слов, невыполненных обещаний.
— Вам нужен не напиток, — тихо произнес он. — Вам нужно напоминание.
Он повернулся к полкам. Его пальцы скользнули по бутылям, не колеблясь ни секунды. Он взял маленький хрустальный флакон, в котором переливался мягкий, перламутровый свет — это был лунный свет, собранный в ночь полнолуния с зеркальной глади горного озера. Добавил щепотку золотистой пыльцы с цветка, растущего только в садах Эдема — пыльцы воспоминаний. Капнул одну слезу единорога, известную своей чистотой и способностью исцелять душевные раны. Всё это он налил в широкую чашу из черного обсидиана.
— Смотрите, — сказал он, подавая ей чашу.
Женщина-призрак заглянула внутрь. Поверхность жидкости в чаше замерла, а затем пошла рябью, превратившись в живое зеркало. И в его глубине проступили черты — добрые, любящие глаза, улыбка, знакомый изгиб губ… Она вскрикнула, звук, похожий на всхлип ветра в пустой трубе, и прижала прозрачные руки к груди. Образ в чаше таял, но уже не навсегда. Он запечатлелся в ее сущности, снова став частью ее.
— Спасибо, — прошептала она, и ее голос обрел тень былой теплоты. — О, благодарю вас!
— Не за что, — Элиан мягко улыбнулся. — Иногда даже тени нужен якорь.
Он наблюдал, как она уплывает прочь, становясь все светлее и четче, пока не растворилась в воздухе, унося с собой обретенную память. В баре на мгновение воцарилась тишина, которую тут же нарушил громкий, надтреснутый голос у его локтя.
— Эй, алхимик! Сюда взгляни!
К стойке подошел коренастый гном с густой, заплетенной в сложные космы бородой, в которую были вплетены шестеренки, болтики и крошечные медные инструменты. Его лицо было красно от внутреннего жара, а в маленьких, пронзительных глазах плясали огоньки неукротимой ярости. От него пахло серой, раскаленным металлом и гневом.
— Мне нужно что-то крепкое! Очень крепкое! Чтобы аж искры из глаз посыпались! — проворчал он, тяжело взгромоздясь на барный стул, который с треском прогнулся под его весом. — Этим безруким увальням в моей мастерской весь расплав испортили! Месяц работы к чертям!
Элиан кивнул. Он знал этого гнома. Брондрин Железобород, лучший кузнец семи горных царств, вечно кипящий от праведного гнева.
— Проблемы с подмастерьями, Брондрин? — спросил Элиан, доставая массивную железную кружку.
— Проблемы? Да они ходячая катастрофа! То сплав перегреют, то молот не так возьмут! Чутье у них нулевое, интуиция — как у булыжника! Я из-за них свое клеймо опозорю!
Элиан слушал, пока его руки работали. Он взял бутыль с темной, густой жидкостью, что бурлила и пенилась сама по себе — дистиллированная ярость пещерного тролля. Добавил щепотку молотого обсидиана для остроты. Но затем его пальцы потянулись к другой полке. Он достал маленький сосуд с медом, собранным с гигантских пчел, обитающих на полях вечной битвы Асгарда. Мед был густым, золотистым и пахнул мужеством и стойкостью. Капнул несколько капель.
— За ваше здоровье, мастер Брондрин, — сказал Элиан, ставя перед ним дымящуюся кружку. — И за терпение великих учителей.
Гном хмуро хмыкнул, схватил кружку и залпом выпил половину. Его глаза расширились на мгновение, изо рта действительно вырвалось облачко искр. Он крякнул, и ярость в его глазах начала медленно уступать место задумчивому, глубокому удовлетворению.
— Хм… — проворчал он, отпивая еще глоток. — А неплохо. Сперва жжет, а потом… тепло как-то становится. Словно вспомнил, как сам впервые молот в руки взял. Тоже все вокруг крушил от нетерпения.
— Все великие мастера когда-то были учениками, — заметил Элиан, снова принимаясь натирать бокалы.
— Да уж… — Брондрин вздохнул, и его плечи немного опустились, но не от усталости, а от обретенного спокойствия. — Ладно, пожалуй, с ними еще можно повозиться. Может, и не все еще потеряно. Спасибо, бармен. Как всегда, ты знаешь, что нужно.
Элиан лишь кивнул, принимая от гнома пустую кружку. Брондрин, теперь уже более мирно побрякивая инструментами в бороде, направился к выходу.
За вечер сменилось еще с десяток гостей. Юная девушка-сильфида, дрожащая от страха перед своим первым полетом, получила коктейль из воздуха с вершин Гималаев и каплей бесстрашия молодого орла. Усталый солдат в форме Второй мировой, с пустыми глазами, в которых застыли ужасы войны, молча пил виски, в которое Элиан добавил щепотку пыли с дороги, ведущей домой, и аромат свежеиспеченного хлеба. Солдат не сказал ни слова, но, когда он уходил, плечи его были уже не так сгорблены, а в глазах появился слабый, но живой огонек надежды.
И так было всегда. Каждый приходил со своей болью, радостью, потерей или надеждой. И Элиан Веспер находил именно ту комбинацию, которая была необходима. Он был не просто подающим напитки. Он был проводником, психотерапевтом, алхимиком душ. Он слушал. Это было главным ингредиентом любого заказа — умение выслушать.
В какой-то момент к стойке бесшумно подплыла Серафина Люмен. Она была воплощением грации и тишины. Ее серебристые волосы были убраны в строгую, но изящную прическу, а в больших, чуть раскосых глазах цвета весеннего неба мерцали звезды. Она носила простое платье цвета ночи, и с ее движениями по залу казалось распространялся мягкий, умиротворяющий свет. Она была официанткой, но в ее обязанности входило не только подавать блюда, но и успокаивать слишком разошедшихся гостей, направлять заблудившихся в бесконечных залах «Эфемеры» и своей аурой гасить возможные конфликты.
— Старый маршал снова заснул, — тихо сообщила она голосом, похожим на перезвон хрустальных колокольчиков. — Книга упала, едва ногу не отрубила. Я убрала ее на полку.
— Спасибо, Серафина, — Элиан улыбнулся. — Как там наши леди из Флоренции?
— Уже обменялись контактами с хрононавтом(1). Кажется, они договорились о совместном проекте по изучению влияния ренессансного искусства на нейросети тридцать пятого века. Камин доволен, гремит тише.
Они говорили недолго, обмениваясь краткими, емкими фразами, понятными только им двоим. Они были командой, отлаженным механизмом, работающим в вечном, бесконечном танце службы.
Наконец, поток гостей иссяк. Наступил тот редкий, почти мифический момент в «Эфемере» — полная тишина. Даже вечный гул мироздания за стенами на мгновение затих. Элиан вытер стойку последним движением, повесил ткань на свое место и вышел из-за бара.
Он прошел через зал, мимо дремлющего маршала, мимо потухающего опалового камина, к тяжелой, дубовой двери, которая вела не на улицу, а в никуда. По крайней мере, так казалось. Он толкнул ее, и она открылась.
Его обдало свежим, холодным ветром, пахнущим озоном, хвоей и бесконечностью. Он вышел на небольшую каменную площадку, висящую в пустоте. Под ногами у него не было ничего, кроме прозрачного, едва заметного сияния, а вокруг…
О, вокруг разворачивалась картина, от которой захватывало дух даже у него, видавшего виды за бессчетные тысячелетия.
В бархатно-черном небе, усыпанном миллиардами нетипичных, слишком близких и ярких звезд, пылало и переливалось Северное сияние невиданных масштабов. Оно было не просто зеленым — оно полыхало фантастическими красками: алыми всполохами, золотыми реками, фиолетовыми водопадами. Его свет озарял десятки, сотни планет, медленно плывущих в космической бездне. Одни были огромными газовыми гигантами с кольцами из алмазной пыли, другие — маленькими, похожими на изумрудные и сапфировые бусины, миры, покрытые океанами и лесами. Между ними парили обломки скал, поросшие яркой, неземной растительностью, и целые острова с зелеными полями, водопадами и одиноко растущими деревьями причудливых форм.
Элиан облокотился на невидимые перила и закурил тонкую, самокрутку с табаком, настоянным на снах мудрецов. Дым клубился призрачными фигурами и медленно растворялся в прохладном воздухе.
В такие моменты его мысли неизбежно уносились к простому, земному. К тому, что было давно и, возможно, никогда и не было вовсе. Он вспоминал запах свежескошенной травы где-то на далекой, забытой планете под желтым солнцем. Тепло человеческой руки в своей. Вкус простого хлеба с солью. Звонкий, ничем не омраченный смех, не отягощенный грузом веков. Простые радости, простые печали. Все то, что осталось там, далеко, за гранью бесчисленных реальностей, в мире, который он когда-то, возможно, называл домом.
Он давно забыл, откуда он родом. Серафина и Морвен тоже. Они были такими же вечными атрибутами «Эфемеры», как эти плывущие планеты и сияние над головой. Они возникли вместе с баром и будут существовать, пока существует сама идея убежища, места, где можно забыть о времени и тяготах своего пути.
Его размышления прервал голос. Низкий, глубокий, вибрирующий, как отдаленный раскат грома, он прорезал тишину, не нарушая ее, а становясь ее частью.
— Элиан. Пора.
Бармен обернулся. В дверном проеме стояла высокая, могучего сложения фигура. Морвен Талл. Администратор «Эфемеры». Его лицо, благородное и строгое, с резкими чертами и глазами цвета грозового неба, было бесстрастно. Длинные седые волосы были убраны в строгий хвост. Он был одет в безупречно сидящий костюм из ткани, которая меняла цвет от угольно-черного до темно-синего, в зависимости от падения света. Морвен был стержнем, осью, вокруг которой вращался весь этот безумный калейдоскоп. Он вел учет, решал споры, обладал властью, которой побаивались даже древнейшие демоны, и следил за тем, чтобы хрупкий баланс «Эфемеры» никогда не был нарушен.
— Новый гость, — произнес Морвен, и его голос не требовал ответа, он констатировал факт. — Необычный. Интересный.
В глазах Морвена мелькнула искорка того, что у обычного человека можно было бы принять за любопытство.
Элиан сделал последнюю затяжку и раздавил острие сигареты о камень. Простые земные мысли беззвучно растаяли, уступив место профессиональному спокойствию и готовности.
— Иду, — просто сказал он и последовал за администратором обратно в бар.
Дверь закрылась, снова отсекая безумную, прекрасную вселенную снаружи. Внутри пахло кофе, старыми книгами и тайной. Элиан Веспер прошел за свою стойку, за свое место силы. Он провел рукой по гладкой поверхности дерева, снова ощутил знакомую тяжесть идеального бокала в пальцах.
Он был готов. Готов выслушать следующую историю. Готов создать следующий напиток. Готов быть тем, кто он есть.
Барменом на краю мира.
(1) Хрононавт — в контексте вселенной «Эфемеры», исследователь и архивариус временного потока, наблюдатель, а не изменяющий события путешественник. Существо из далекого будущего, способное перемещаться перпендикулярно линии времени, собирая «импринты» — сгустки эмоций, мыслей и культурных кодов ушедших эпох. Вечный и одинокий зритель великого спектакля мироздания.
Автор: Алексей Притула
#авторскиерассказы