Из недавно найденных и ранее неопубликованных записок о Шерлоке Холмсе.
Александр Бор. Рассказы.

Перебирая свои записи, относящиеся к поздней осени 190... года, я с особым трепетом натыкаюсь на историю, которую долгое время не решался предать огласке. Казалось бы, мрачное дело собаки Баскервилей было благополучно завершено, злодей Стэплтон поглощен пучиной, а над Баскервиль-холлом наконец воцарился мир. Однако судьбе было угодно, чтобы мы с Холмсом еще раз вдохнули сырой, пропитанный гнилостными испарениями воздух девеонширских болот.

В тот день Лондон был окутан плотным желтым туманом, столь густым, что сгущающиеся сумерки казались преждевременной ночью. Мы сидели в нашей гостиной на Бейкер-стрит. Холмс, свернувшись в кресле и обхватив колени руками, пребывал в том состоянии деятельного оцепенения, которое обычно предшествовало всплеску его гениальной энергии. Я же безуспешно пытался увлечься свежим номером «Таймс», но мысли мои то и дело возвращались к унылому пейзажу за окном.

— А ведь вы неспроста полагаете, Ватсон, что эти завихрения тумана на нашей улице напоминают вам о Гримпенской трясине? — внезапно произнес Холмс, не открывая глаз.
Я вздрогнул от неожиданности.
— Холмс, это уже переходит всякие границы! — воскликнул я. — Как вы могли узнать, о чем я думаю? Я не проронил ни слова.
— Это было несложно, мой дорогой друг, — он лениво потянулся за своей трубкой из вишневого дерева. — Последние пять минут вы то и дело поглядывали на свою трость, ту самую, с которой мы бродили по болотам, спасая сэра Генри. К тому же, на вашем ботинке до сих пор виден след красноватой глины, которую вы умудрились подцепить еще вчера в Риджентс-парке, но которая по цвету удивительно напоминает почвы Девоншира. Ассоциативная цепочка очевидна. Но, боюсь, что вспоминать о тех краях нас заставляет не только ностальгия.

В этот момент дверь распахнулась, и Билли внес на подносе телеграмму. Холмс вскрыл ее с привычным хладнокровием, пробежал глазами текст и, нахмурившись, протянул листок мне.
— Что вы об этом думаете, Ватсон?
Я прочитал вслух:
«Умоляю, приезжайте немедленно. Сэр Генри на грани безумия. Трясина снова требует жертв. Это не собака. Это что-то иное, но не менее ужасное. Мортимер».
Я почувствовал, как холод пробежал по моей спине, словно ледяное дыхание пустоши ворвалось в нашу уютную комнату.
— Неужели все начинается сначала? — прошептал я. — Но ведь Стэплтон мертв!
— Зло многолико, Ватсон, — Холмс резко поднялся, вся его летаргия мгновенно улетучилась, а глаза сверкнули стальным блеском хищной птицы. — Стэплтон мертв, но Гримпенская трясина жива. И, судя по всему, она породила новый призрак. И сдается мне, он будет пострашнее собаки. Собирайтесь, Ватсон. Поезд до Паддингтона отходит через час. Сэру Генри снова нужна наша помощь, и на этот раз я не намерен отпускать вас одного.

Поездка в Девоншир была долгой и утомительной. Холмс, погруженный в свои мысли, почти не выпускал изо рта трубку, наполняя купе клубами едкого дыма. Он разложил на коленях подробную карту окрестностей Дартмура, ту самую, что служила нам верой и правдой во время охоты на каторжника Селдена и чудовищного пса. Его тонкий палец то и дело скользил по заштрихованной области, обозначавшей гибельную Гримпенскую трясину.
— Место, где природа расставила свои смертельные ловушки, Ватсон, — пробормотал он, не отрывая взгляда от карты. — Идеальная сцена для драмы. Стэплтон нашел там свой конец, но, боюсь, его злобный гений мог оставить после себя наследие, о котором мы и не подозревали.

Когда поезд с шипением остановился на маленькой станции Кумб Трейси, нас встретил пронизывающий ветер и мелкий колючий дождь. На платформе, кутаясь в дорожный плащ, нас ожидал доктор Джеймс Мортимер. Перемены, произошедшие с ним за эти пару лет, поразили меня. Из энергичного человека науки он превратился в сгорбленного и дерганного человека. Его вытянутое лицо осунулось, а за стеклами очков читался нескрываемый ужас.

— Мистер Холмс! Доктор Ватсон! — воскликнул он, хватая нас за руки с отчаянной силой утопающего. — Благодарение небесам! Вы приехали. Я боялся, что телеграмма не застанет вас.
— Успокойтесь, дорогой, — мягко, но твердо произнес Холмс, увлекая нас к ожидающему экипажу. — Истерикой делу не поможешь. Рассказывайте все по порядку, пока мы едем в Баскервиль-холл. Что стряслось?

Мы тронулись в путь. Колеса экипажа глухо стучали по размокшей дороге, и вскоре за окнами потянулись мрачные волнистые очертания вересковых пустошей, похожие на застывшие волны древнего моря.
— Это началось две недели назад, — заговорил Мортимер, нервно теребя пуговицу на пальто. — Сэр Генри после всех пережитых потрясений, казалось, совершенно оправился. Он занялся восстановлением поместья, осушением части земель... Но потом рабочие отказались выходить на болота. Они шептались о блуждающих огнях и фигуре, что восстает из грязи.
— Суеверия местных крестьян, — пренебрежительно фыркнул Холмс. — Продолжайте.
— Я тоже так думал, пока сам сэр Генри не увидел ЭТО, — голос Мортимера дрогнул. — В прошлый вторник, в полночь, он вышел на террасу выкурить сигару. И увидел, как над самой серединой Великой Гримпенской трясины — там, где, как мы знаем, нет и не может быть твердой тропы — стоял человек. Он был окутан белесым фосфоресцирующим сиянием. Он не тонул, мистер Холмс. Он стоял на зыбкой жиже, словно на паркете бального зала, и манил сэра Генри рукой.
— Описание фигуры? — отрывисто бросил Холмс.
— Высокая, худая... — Мортимер сглотнул ком в горле. — Сэр Генри клянется, что, несмотря на расстояние и туман, он узнал его. Он утверждает, что это был Джек Стэплтон. Тот, кого трясина поглотила на наших глазах.

Я невольно вздрогнул.
— Это невозможно, — вмешался я. — Мы видели, как он сгинул. Никто не может выжить в этой жиже.
— Мертвые не возвращаются, Ватсон, по крайней мере, в физическом теле, — заметил Холмс, но в его голосе не было прежней уверенности. — Однако страх перед мертвецами может убить живого не хуже отравленной пули. Каково состояние баронета?
— Ужасное. У него возобновились сердечные приступы. Он убежден, что дух Стэплтона вернулся, чтобы утащить его за собой в ад. Он уже слышит по ночам шепот из вентиляционных шахт. Если мы не раскроем эту тайну, последний из Баскервилей закончит свои дни в сумасшедшем доме.

Экипаж свернул в ворота парка. Впереди, сквозь пелену дождя, проступили темные башни Баскервиль-холла. Дом казался огромным спящим зверем, затаившимся во мраке. В окнах почти не было света, лишь в одном, на втором этаже, мерцал слабый огонек.
Едва мы ступили на порог, как навстречу нам вышел дворецкий Бэрримор. Его лицо было бледнее полотна, а в руках дрожал подсвечник.
— Слава богу, вы здесь, джентльмены, — прошептал он, озираясь по сторонам, словно стены имели уши. — Сэр Генри заперся в своей комнате и никого не пускает. Но час назад я выглянул в окно библиотеки, выходящее на болота.
— И что же? — Холмс уже сбрасывал плащ, его глаза горели охотничьим азартом.
— Там, в темноте, кто-то зажег сигнал, сэр. Три длинные вспышки. Точно такие же, какие подавал каторжник Селден, когда прятался на пустошах. Но Селден мертв, сэр! Кто же тогда подает знаки из царства смерти?
Холмс резко повернулся ко мне:
— Держите револьвер наготове, Ватсон. Кажется, на этот раз нам не придется долго ждать развязки. Ночь только начинается, и Гримпенская трясина готова раскрыть свои новые тайны.

Мы бросились к окну библиотеки. Бэрримор дрожащей рукой отдернул тяжелую бархатную портьеру. Снаружи царила непроглядная тьма, разрываемая лишь косыми струями дождя, хлещущими по стеклу.
— Там, сэр, вон там, у черной вершины холма, — прошептал дворецкий, указывая в пустоту.

Несколько секунд мы вглядывались во мрак, напрягая зрение до рези в глазах. И вдруг, словно в ответ на наши немые вопросы, вдали, где должны были начинаться смертоносные топи, вспыхнула искра. Раз, два, три. Три долгих, отчетливых проблеска желтого огня. Затем тьма снова сомкнулась.
— Это не блуждающий огонь, Ватсон, — тихо, но с зловещей уверенностью произнес Холмс. — У природного газа нет ритма. Там, в ночи, находится человек с фонарем. И он подает кому-то знак. Вопрос лишь в том — кому? Нам или кому-то внутри этого дома?
Он резко развернулся на каблуках.
— Бэрримор, оставайтесь здесь и следите за окном. Если увидите ответный сигнал из дома или с другой стороны болот — запомните место. Ватсон, пальто и револьвер! Мы идем туда.
— Сейчас? В этот ветер и слякоть? — ужаснулся я, хотя рука уже привычно потянулась к карману, где лежал мой армейский «Уэбли».
— Преступление не ждет хорошей погоды, друг мой. К тому же, дождь скроет наши шаги, а ветер заглушит звуки.

Через пять минут мы уже шагали по раскисшей аллее парка. Ветер на пустоши завывал, словно тысячи проклятых душ, и этот звук, знакомый мне по прошлому визиту, вновь пробудил в душе первородный страх. Мы миновали калитку и ступили на упругий пружинящий дерн пустоши. Холмс двигался вперед с грацией гончей, взявшей след, я же с трудом поспевал за ним, то и дело спотыкаясь о гранитные валуны.
Мы двигались по направлению к тому месту, где видели огонь. Вскоре твердая почва под ногами стала сменяться чавкающей грязью. Запах гниения и стоячей воды ударил в нос — мы приближались к Гримпенской трясине.

Вдруг Холмс резко остановился и схватил меня за локоть. Его хватка была железной.
— Смотрите, Ватсон, — прошипел он мне в самое ухо. — Смотрите и не верьте своим глазам.
Я поднял голову и почувствовал, как волосы зашевелились у меня на затылке.
Метрах в ста от нас, прямо над поверхностью трясины, где любой человек или животное были бы немедленно поглощены зловещей жижей, возникло свечение. Оно было не желтым, как сигнал фонаря, а мертвенно-бледным, с зеленоватым отливом.
Постепенно свечение начало обретать форму. Это была человеческая фигура. Высокая, неестественно тонкая, она, казалось, величественно парила над проклятым болотом.
Но самое жуткое было в том, что эта мертвенно-светящаяся фигура медленно приподняла руку и поманила нас.

— Стэплтон... — вырвалось у меня. — Боже правый, Холмс, это и вправду он! Тот же рост, тот же поворот головы...
— Спокойно, Ватсон, — голос Холмса был холоден, но я чувствовал в нем напряжение. — Если это дух, пуля ему не повредит. А если человек... то он владеет секретом левитации, который неизвестен науке.

Призрак сделал шаг. Потом еще один. Он удалялся вглубь трясины, туда, где виднелись лишь островки гнилой травы. Движения его были плавными и напрочь лишенными той тяжести, с какой ступает живой человек по земле.
— Он заманивает нас, — прошептал я. — Точно так же, как заманивал сэра Генри.
Холмс не ответил. Он выхватил из кармана свой мощный походный фонарь, шторку которого до этого держал закрытой, и направил резкий луч света прямо на фигуру.

Эффект был поразительным. Призрак замер. В ярком электрическом свете мы увидели бледное лицо, искаженное гримасой ярости, и пустые глазницы, которые, казалось, смотрели сквозь нас. Одежда на нем висела лохмотьями, покрытыми тиной. Но самое страшное было внизу: его ноги не касались поверхности. Он висел в футе над грязью.
Секунду мы стояли в оцепенении, а затем свет моего друга выхватил еще кое-что. Тонкую, едва заметную в дожде серебристую нить, уходящую от фигуры куда-то вверх и в сторону, к нагромождению скал.
— А-а! — торжествующе выкрикнул Холмс. — Вот оно что! Стреляйте, Ватсон! Стреляйте поверх головы, перебейте эту чертову нить!
Я вскинул револьвер и, почти не целясь, нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела потонул в реве ветра. Но фигура продолжала зависать над трясиной. Я выстрелил еще несколько раз. В какой-то момент фигура дернулась, неестественно изогнулась и с тяжелым, совсем не призрачным всплеском рухнула в грязь.
— Вперед! — скомандовал Холмс, бросаясь к краю твердой земли. — Теперь он никуда не уйдет!

Мы подбежали настолько близко, насколько позволяла безопасность. Луч фонаря осветил поверхность трясины. Там, барахтаясь в вязкой жиже и пытаясь ухватиться за кочки, билось нечто, напоминающее куль с тряпками. Но это был не человек.
Холмс осторожно, проверяя каждый дюйм тростью, ступил на полузатопленное бревно и, изогнувшись, подцепил крюком трости «призрака» за лохмотья. С невероятным усилием он подтянул ношу к берегу. Мы вытащили это на камни.

Перед нами лежал не Джек Стэплтон. Это было грубо сработанное чучело, одетое в старый костюм, лицо которого было вылеплено из воска и покрыто фосфором. Но что поразило меня больше всего — внутри каркаса был спрятан сложный механизм из легких реек и пружин.
— Марионетка, — выдохнул Холмс, проводя пальцем по серебристой проволоке, привязанной к плечам куклы. — Искусная, дьявольская марионетка Гримпенской трясины. Кто-то управлял ею со скал, Ватсон, заставляя «летать» над болотом.
Он выпрямился и посмотрел в темноту, туда, где скрывались скалистые холмы.
— Мы имеем дело не с призраком, — сказал он, и в его голосе зазвучали стальные нотки, предвещавшие беду для преступника. — Мы имеем дело с инженером. И боюсь, этот спектакль был лишь отвлекающим маневром. Пока мы гонялись за куклой, кто-то подал сигнал. И теперь нам нужно выяснить, что происходит в Баскервиль-холле, пока мы оставили сэра Генри без защиты. Бежим, Ватсон! Игра приняла куда более опасный оборот.

Обратный путь показался мне кошмарным сном, полным отчаяния и физического изнеможения. Ветер, казалось, намеренно дул нам в лицо, пытаясь отшвырнуть назад, к проклятой трясине, а дождь превращал тропинку в скользкий каток. Я задыхался, сердце колотилось в груди, словно паровой молот, но вид узкой спины Холмса, бегущего впереди, заставлял меня превозмогая трудности двигаться дальше. Он бежал не как спринтер, а как человек, одержимый единственной целью — спасти жизнь.
— Скорее, Ватсон, скорее! — его голос долетал до меня сквозь вой бури обрывками фраз. — Мы совершили непростительную ошибку! Мы оставили дом без присмотра, погнавшись за дешевым фокусом!

Когда темная громада Баскервиль-холла выросла перед нами, мои худшие опасения подтвердились. Тяжелая дубовая дверь, которую Бэрримор всегда запирал на засов с наступлением темноты, была распахнута настежь и хлопала на ветру, ударяясь о каменный косяк с глухим звуком крышки гроба.

Мы ворвались в холл. Свечи в канделябрах были погашены сквозняком, и лишь молнии, вспарывавшие небо за окнами, на мгновение освещали пространство мертвенно-синим светом.
— Бэрримор! — крикнул я.
Ответа не последовало. Холмс, посветив фонарем, обнаружил дворецкого лежащим у подножия лестницы. На его виске темнела ссадина, но грудь его мерно вздымалась.
— Он жив, просто оглушен, — быстро определил Холмс, едва коснувшись его пульса. — Враг прошел здесь. Наверх, Ватсон! К сэру Генри!

Мы взлетели по ступеням, перепрыгивая через две за раз. Из-за двери спальни баронета не доносилось ни звука, и эта тишина пугала больше, чем любые крики. Холмс, не тратя времени на стук, ударом плеча распахнул дверь.
Картина, открывшаяся нам, навсегда врезалась в мою память.
Сэр Генри, бледный как смерть, прижался спиной к спинке своей массивной кровати, судорожно сжимая руками горло. Его глаза остекленели от ужаса. А посреди комнаты, спиной к нам, стоял человек. Он был одет во все черное, на голове — плотно облегающий капюшон. В руках незнакомец держал странный аппарат: стеклянную колбу, соединенную трубками с медным распылителем, из которого вырывалось облако желтоватого газа, медленно ползущее к лицу баронета.

— Ни с места! — взревел Холмс, и в ту же секунду мой револьвер уставился в спину злоумышленника.
Фигура среагировала с неестественной быстротой. Незнакомец не обернулся, он просто швырнул колбу через плечо прямо в нас.
— Ложись! — крикнул Холмс, сбивая меня с ног.

Продолжение следует...
#АлександрБор
источник