— А доски я покупал! Я, поняла?! — уже практически орал Дима, бил себя в грудь кулаком, плевался, вытирал рот рукавом и бешено таращил глаза. Он никак не ожидал, что невеста, Зина Орлова, даст ему от ворот поворот, ведь все было так хорошо, и он уж себе и место в избе присмотрел, и тетке сказал, чтоб деньги откладывала ему на костюм, а тут вон оно как…
Доски для Зиночкиного забора Димон купил у дяди Вани. Держащем стройматериалы, далеко не новые, на каком–то пахнущем плесенью и кошками складике у станции, далеко не новые.
Купил, сколько велено, даже рулеткой перемерил, подходят ли. Да и пусть будущий тесть потом ворчал, что гнилые и сучковатые. Не нравится — сам поезжай и выбирай. Что он, Димка, должен каждую дощечку оглядывать, обнюхивать и поглаживать на предмет сучков? Дудки! Дяде Ване на бутылку еще надбавок кинул, и все равно Димон тогда круто сэкономил. Зина дала ему денег на материал для забора у родительского участка. Большая пачечка тогда получилась, Зинка вложилась, тесть с тещей тоже… Дима и не стал даже много добавлять, так, пару купюр от себя для порядка отслюнявил. Зачем больше, если и так хватает! Нет, он даже сэкономил, к мужикам на лесопилку не поехал, а договорился с Иваном Яковлевичем, местным алкашом, что купит у него то, что валяется на складе. А на остаток, разницу, купил себе на рынке прекрасные охотничьи сапоги, лодку надувную и шапку. Зачем, не знает, но просто захотелось побаловать себя.
— Да нам и надо–то всего ничего! А тебе хорошо будет, да, дядь Вань? И тебе выгода, и мне! — выловив Ивана перед рюмочной, приобнял его Димка, повел в сторонку. — Так по чем отдашь? Мне, понимаешь, перед Зинулей выслужиться надо, никак замуж не идет, а уж очень она мне хочется, я ее окучиваю, окучиваю, а она ломается. Дом у Зинки же, хозяйство, тепленькое местечко, не упустить бы! Так что?
Дядя Ваня скептически поморщился, пожал плечами.
— Тут дело–то какое, Димка… Зина — она баба железная, кремень и этот… Как его?.. — Мужчина пощелкал костлявыми пальцами, подыскивая слово. — Цемент. Кстати, не нужен? У меня два мешка валяется. Лет уж семь…
— Да не нужен мне цемент. А про Зину ты зря, да какая разница вообще?! Она за меня тоже ухватилась, без мужика–то как?! Сына кто будет воспитывать? Но мы это быстро решим, с сыном, а вот доски… Сколько хочешь за свою гниль?
Иван задумался, пошамкал губами, посчитал что–то, глядя в небо, потом назвал цену.
— Ну–у–у–у! Это грабеж, дядь Вань! Ты в руках и денег–то таких никогда не держал. Пропьешь. Давай скидку мне! — возмутился Дмитрий.
Поломавшись и увидев у Димки в сумке чекушку, Иван Яковлевич согласился. На том и расстались. А потом Дима и его друг Михаил подогнали Мишкин грузовичок, на котором тот занимался частными извозами, и погрузили те злосчастные доски. К Зине приехали ночью, свалили все у ворот. Девушка встретила жениха с фонарем, позволила себя поцеловать. Дима бы и остался там, у Зины, тихонько пробрался в ее комнату, Андрейку, сына, отправили бы к деду с бабкой, а уж сами…
— С ума сошел? Домой иди. Ну всё! Всё! Андрейка температурит что–то.
Она последний раз клюнула его в щеку, провела рукой по губам, по поросшему щетиной подбородку и убежала, накинув на плечи платок.
— Покормила бы хоть! — бросил он ей вслед.
Зина на миг застыла, обернулась.
— Погоди, пирогов принесу. Да отстань, увидят же!
Зине двадцать два, она растит сына одна, «нагуляла», привезла мальчонку в одеяльце из города, где училась и работала, встала перед родителями, гордая, всем своим видом говоря, мол, если выгоните, уйду, в ногах валяться не стану. А Зинина мама, Полина, помедлила, нахмурилась, но через секунду уже встрепенулась, потому что Андрей заплакал, пора было менять пеленки.
— Ну что ж ты дите мучаешь?! Холодно, а он весь мокренький. Давай–ка в дом, скорее! Саша, Сашенька, люльку надо с чердака спустить! — обернулась она к мужу. — Ой, какой у нас мальчик, какие губки бантиком, какие глазки… — заворковала над внуком. — Зинуль, воды согрею, а вы пока устраивайтесь. Ох, радость–то какая! Внучок у нас теперь! Парень!
Родители переглянулись за Зиночкиной спиной, пожали плечами — вот как оно в жизни бывает…
Соседи посудачили, поглядели, да и свыклись, что Зина теперь мама, а Полина и Александр стали бабушкой и дедушкой даже без свадьбы дочери.
— Бывает. Сейчас все бывает. Не верится, чтобы Зина просто гуляла, она девушка серьезная. Видать что–то случилось, любовь была, а потом ушла… — вздыхала Зиночкина соседка, баба Оля. — А мальчик хороший, я видела. Опора матери будет.
Димка помнил Зину еще школьницей, она ему нравилась, ведь и пела хорошо, и красавица была. Но в руки не давалась. Да и чё рт с ней, других вокруг было полно!
А вот приехала, и Дима ни спать, ни есть, ни работать больше спокойно не может, всё о ней думает.
Сказал о своих видах тете, с которой жил лет с десяти, а та губы поджала.
— «Порченых девок» мало кто берет, не принято как–то с приплодом в дом приводить, — строго сказала Елена Николаевна. — Зачем она нам? Найдешь хорошую, белёную, — так тетя Лена называла «чистеньких» девушек, они такие ей нравились. А вот что ее Димка сам не хорош, что лет с восемнадцати по сеновалам да по сараям с девчонками ночует, — это ерунда, мужская плоть требует. — Я её дочкой буду звать. Ох, не дожили твои–то до такой радости, чтобы у тебя, Дима, семья была, настоящая, крепкая… — и всхлипнула даже, так расчувствовалась. — Только чтобы детки–то твои были… А чужой приплод…
— А что тебе приплод? Ерунда все это, предрассудки! Нравится, значит моей будет. Точка! — отрезал Димон, жахнул по столу кулаком.
Тетя Лена испуганно вздрогнула, дождалась, пока Димка уйдет, а потом довольно кинула ему вслед: «Хозяин!»
Зинаида долго не подпускала к себе парня, приглядывалась. А он как будто через свои чувства стал лучше, добрее, «правильнее», не хулиганил, с кем попало не гулял, в пивную не ходил, дом стал свой ремонтировать, красоту наводить.
— А какие вы, Зина, наличники предпочитаете: голубые или белые? — стоя на стремянке, спрашивал он у идущей мимо девушки Дима. — Я в этом совершенно ничего не понимаю…
— Мне все равно! Какие хотите, такие и делайте! — хмыкала та.
— Тогда голубые. Как твои глаза, Зина. Стой! Погоди, — кидался парень ей вслед.
— Не кричите. Ребенка разбудите! — осаживала его девушка. — Ну что?
— Я тебе букет вот приготовил… Ромашки… Нравится? — Димон протягивал ей букет из полевых цветов, которые он нарвал еще утром, когда Зина ушла с Андрюшей в поликлинику.
— Нравится, — помолчав, кивала девчонка...
А из–за заборов на них смотрели старушки, толкали под локти своих стариков и улыбались. Любовь рождается, молодец Димка, на правильную дорогу встает…
Потом он стал приносить малышу погремушки, привез из города книжки со сказками. Зина эти знаки внимания принимала неохотно.
— Ну что же ты ломаешься, дочка? Димка вырос, образумился. А ты… Ты же… — Полина кивала на лежащего в колыбели мальчика, но тут же замолкала, потому что дочь так строго смотрела на нее, что продолжать было опасно — как бы не поругаться!
— Я не ломаюсь. Просто я не считаю, что должна выходить за абы кого только потому, что воспитываю ребенка. Вот бабушка тебя одна вырастила, и я смогу. Всё, мама, не начинай!
Полина больше «не начинала», но к Дмитрию приглядывалась теперь внимательней, всё старалась разглядеть в нем хорошее. Получалось.
Вот недавно приволок он откуда–то качели детские, приладили с Александром Трофимовичем во дворе, потом посидели, покурили, поговорили, ладно вышло.
Зимой Дима привез дрова, Зиночку обогревать.
Ну и много еще чего было, по мелочи, Полина не вспомнит, но было же!
А вот дочка ее беспокоила. Молока, сказала, нет, Андрюша рос «искусственником»; подругами не гуляла, только с ребенком всё нянчится, книги читает, говорит, что учится заочно.
А Полина не верит. С Зиной что–то произошло, что–то странное. Она ведь приезжала год назад, зимой, и никакого живота у нее не было. Как же?..
Время идет, дрова те давно прогорели, Дима все чаще бывает у Зины, кажется, дело идет к свадьбе, но невеста все нос воротит.
— А чего ты, Зина, ждешь? Принца? Не будет в наших краях принца, тем более к нам во двор он не зайдет, это точно! — не выдержала Поля. Она уж и ткань на свадебное платье приглядела, и кружева для своего воротничка нашла, чтобы понарядней выглядеть, а Зина нос воротит. — Дмитрий — положительный мужчина. Да, грубоват, да, не отесан, но это же всё твоя работа! Поженитесь, исправишь потихоньку. Зина!
А дочка только головой качает.
— Не надо, мам. Димка что? Я же знаю его как облупленного! Куда нам жениться?! Смешно. Да он и до меня, и после ни одной новой юбки не пропускал и не пропустит! Вот недавно в поликлинике медсестра появилась новая, Эля. На практику приехала, кажется. А наш Дима тут как тут! Уже с ней познакомился! Горбатого, мама, могила исправит!
— Смешно, Зин! Ну мало ли, что они там обсудили, он же за тобой тогда приехал, чтобы вам с Андрюшей под дождем домой не идти, узнавал, наверное, когда вы выйдете! Беда, а не дочка! — всплескивала руками Поля. Не со зла, просто хотелось, чтобы у Зины все было хорошо…
— Хватит, Полька, — одернул ее Александр Трофимович. — Зина знает, что делает. Суждено — значит будут вместе, а не суждено, сколько ты их ни сватай, не сойдутся. Да и Дима этот матершинник еще тот, не люблю таких. И с отцом его мы из–за этого не ладили.
— Ну ты сравнил! Димин отец совсем другой был. Абсолютно! — махнула рукой Полина. Она не любила, когда муж затыкает ей рот. — А вот Димка хорошеет с каждым днем. Ну смотрите, вы вот тут спелись, против него все выдумываете, а женится на другой — будете локти кусать. Ладно, Андрюша проснулся, я кормить пойду. Смесь эту затеяли тоже, как будто своё молоко нельзя было сохранить… Мучают мальчика, а у него колики из–за этого!
Полина ушла в соседнюю комнату, Зина направилась за ней, но отец поймал ее за руку, посмотрел снизу вверх, покачал головой:
— Делай, как нужно, Зина. Только… Только если надумаешь замуж выходить, надо Диме все рассказать, поняла? Надо, так будет честно! — прошептал он.
— Что рассказать? — вспыхнула Зинаида.
— Ну то, что Андрей не твой. Я случайно документы увидел. И не надо мне ничего объяснять, я тебе доверяю. Взяла мальчика, значит на то были веские причины. Только и твоя жизнь как будто надломилась, судачат люди… А на каждый роток не накинешь платок, понимаешь?..
— Понимаю, папа. Всё будет хорошо.
Зина убежала к сыну, а Александр Трофимович еще долго сидел за столом, слушая, как жена и дочка воркуют с ребенком.
«Странное это дело — жизнь! То так повернется, то этак… То конь впереди, то телега… И как тогда в эту телегу лошадь запрячь, если все наоборот?» — потирал он подбородок, вздыхал, а потом пошел во двор курить.
Из–за забора показалась голова Димки, поинтересовалась, где Зина, почему не выходит гулять с коляской.
— Погоди, поговорить надо. Иди, садись, — постучал по теплой доске крыльца Зинин отец.
Дима бочком, пряча за спиной бутылку с пивом, прошел на участок, оттолкнул бросившуюся к нему Ирму, Зинину собаку, уселся рядом с предполагаемым тестем.
— Чего говорить–то? — буркнул Димка.
— Ну как же… Ты виды на мою дочку имеешь, так сделай все чин чином, приди, оденься только прилично, попроси, скажи, что и как. Не дети же, ей–богу! — пояснил Александр Трофимович, закинул ногу на ногу, затянулся, выпустил дым в сторону, чтобы Диме не щипало глаза.
А тот хмурится, не доволен будто чем.
— Не знаю я, дядя Саша. Зина меня на расстоянии держит, всё у нее что–то там не складывается в голове. А что тут складывать, если и так она уже пор… Ну, словом, ребенка воспитывает, тяжело, поди, самой. И хозяйство у вас… — Димка пошарил глазами по участку.
— Хозяйство у нас, ты прав, большое. Трактор один чего стоит, — с нескрываемой гордостью кивнул хозяин. — Нравится?
Ещё бы Димону не нравилось?!
— А ребенок… Ну что же, женщина, она, Дим, мать, понимаешь? Она рождается уже с потребностью такой. С детства кукол нянчит, а потом и кукленка живого приносит. Жизнь. Вырастит ли она Андрюшу сама? Справится. Нас мать пятерых вытащила, в люди вывела, никто не пропал. И ведь двое детишек не наши были, прибились после войны, мать их взяла. Женщины могут многое, такое, что нам и не снилось. Не знаю, Димка, думай, решай. И себя же мучаешь, и Зиночку. Хватит может? Она любит волевых, сильных, я знаю. А ты вроде как резину тянешь…
Поговорили, вышла на улицу Зинаида, Димка увязался за ней, гулять с ребенком…
И выдался такой прекрасный, наполненный летним жаром и духотой перед идущей с запада грозой вечер, так пахло от реки рыбой и илом, а с луга тянуло преющим на солнце клевером, что Зина как будто опьянела, стала воздушной и легкомысленной…
Тогда как будто и сладилось. И договорились о том, что Дима женится на Зиночке, а Андрюшу усыновит.
Едва успели вернуться домой, как громыхнул первый гром, а потом небо пошло нескончаемыми всполохами, загудел ветер, играясь с крышей старого сарайчика, точно с девичей косынкой, сорвал забытое Полей белье, заухало где–то у станции, завыла сирена на полигоне, стало черно и страшно.
Александр Трофимович проверил, везде ли закрыты окна, поглядел на Зинку, щеки которой пылали, и велел женщинам ложиться спать.
А на утро узнали, что огромная, с широкими, усыпанными желтыми мохнатинками цветов липа упала прямо на их забор, сломала доски, подмяла под себя только недавно высаженные кустики клубники.
— Горе! Беда, да и только! — причитала Полина. До причитаний и охов она была уж больно охоча.
— Перестань, мать. Хватит, — одернул ее Александр. — Исправим. Зин, может Диму попросишь досок купить? Я бы сам, да уж пусть поможет, коли…
Зина кивнула…
Вот тогда Дима и купил доски, а взамен получил пироги и поцелуй. И был отправлен домой.
Александр Трофимович строительный материал перебрал, поцокал, побранился с будущим зятем, тот дал отпор, ну и сладили забор.
Зинаида с Андрюшей на руках смотрела, как Дима, голый по пояс, мускулистый, загорелый, стучит молотком, неловко прилаживает доски, но те рассыпаются там, где проела их гнильца. Димка косится на дядю Сашу, но тот как будто не замечает.
Александр Трофимович мог бы прогнать Диму сразу, тут же, кинув ему вслед эти самые досочки, но не стал. Быть хозяином тоже надо уметь, учиться. Авось, получится что–то у молодых.
Что Дима с Зиной станут жить у ее родителей, даже никто не сомневался. Тётка Дмитрия была категорически против впускать в дом «порченую».
С днем бракосочетания тянули, Зина то ездила сдавать экзамены, то Андрюша болел, потом прихворнула тетя Лена, Димка мотался к ней в больницу. Зина тоже приходила, но Елена Николаевна встречала ее холодно, смотрела с презрением. И Зинаида больше не навещала ее.
Дмитрий осмелел, теперь уже на глазах у всех обнимал невесту, несмотря на ее протесты, в доме чувствовал себя своим, Полина Федоровна ему тарелку супа подавала как зятю. Вот ещё месяц или два, и будет свадьба, гости, крики «Горько!», смущение Зины, гордость Полины Федоровны, строгий взгляд Александра Трофимовича… Поскорее бы!
Но тут к ним в поселок приехала какая–то девчонка. Вусмерть пьяная, ломилась она к Орловым в калитку, стучала, кричала, чтобы ей отдали ребенка, что его украли и теперь должны вернуть…
Полина испуганно смотрела на происходящее в окошко, муж сердито барабанил пальцами по столу, а Зина, отдав Андрюшу бабушке, выскочила на улицу, кинулась к калитке, схватила гостью, затолкала ее в сарай, ругала, прогоняла, но девчонке было, кажется, все равно.
— Не получишь ты Андрюшу. Ты от него отказалась. Ты выбросить его хотела, а я не дала. Он теперь мой мальчик, документы имеются. Уходи, Маша, домой поезжай, глядишь, еще как–то уладится всё у тебя.
Полина Федоровна и Александр Трофимович не мешали, притихли только, затаились.
— А что происходит–то? — всё спрашивала Поля.
— Ничего. Андрюшу забирать, видимо, приехала. Но какая же она теперь мать?! Такой матери и козленка не доверишь! Ничего, Зина не отдаст. Правильно всё сделает! — ответил кратко Александр Трофимович.
Вернулась Зинаида, зашуршала в комнате, вынесла деньги.
Отец видел, как судорожно схватила их незваная гостья, как усмехнулась, плюнула Зине под ноги.
А та, схватив с дровницы полено, замахнулась, гордо вскинув подбородок.
— …И не приходи больше, костей не соберешь, поняла? — крикнула девчонке вдогонку Зина и захлопнула калитку…
… Она рассказывала все медленно, устало покачиваясь вместе с Андрюшей на руках.
— Маша училась с нами, но из рук вон плохо, то у нее гулянки, то голова болит, то компании, то плачет целыми днями, а потом, вот, родила Андрюшу. Он был ей не нужен, иногда она в общежитии по несколько дней не появлялась, а он лежал и плакал… Я к нему привязалась и… И когда пришли его забирать, потому что комендант общежития позвонил куда–то, я сказала, что он мой…
— Брось, так просто тебе бы ребенка не дали! Не те времена! — нахмурилась Полина Федоровна.
— Не просто так. Я училась сначала за ним ухаживать, а он в доме малютки был. Мне говорили, что незамужней, да еще студентке, не дадут ребенка, а я все равно подала документы. Меня вызвали на беседу, ничего не сказали, велели только ждать. Я ждала, навещала Андрюшку, ухаживала за ним, даже устроилась к ним туда уборщицей…
— Почему? Зина, у тебя же вся жизнь впереди, зачем такие сложности? Про тебя теперь всякое болтают, а этому мальчику бы нашли семью… — задумчиво пробормотал отец.
— И что, многим там нашли семью эту? Ты, папа, не был в этом приюте! — горько усмехнулась Зинка. — Они там все лежат и плачут. А потом замолкают, потому что понимают — никто не придет. Я смогла помочь хотя бы одному, разве это плохо? Андрюшу я никому и никогда не отдам! Хотите, уеду навсегда, не пропаду. Но никогда чтобы я не слышала этих разговоров про загубленную молодую жизнь. Его жизнь, Андрея, была почти потеряна, а теперь вон он какой славный! Нет, я сделала все правильно.
— Правильно, дочка, всё так и надо, — миролюбиво погладил ее по руке отец, посмотрел на жену, та только покачала головой.
Теперь Полина Федоровна поняла, почему последний год дочка так мало приезжала, не гостила совсем, спешила всё куда–то. Из–за Андрея, этого мальчика…
— А почему нам не рассказала ничего? Неужели мы бы не поддержали, не помогли? Может, какие–то документы надо было, в дом, например, прописать… — тихо спросила Поля.
— Я боялась. Нет, не того, что вы осудите. Слухов, пересудов. Рано или поздно вы бы кому–то рассказали… А потом кто–то сказал Андрюше, что я ему не родная. А я не хочу. И не узнали бы вы вообще, если бы не Маша... Но она больше не придет. Я знаю, ей сын не нужен, она просто так… От тоски. Пап, Андрюшу прописать надо, ты прав. Я обещала, что всё улажу, мне его под честное слово отдали. Сделаешь?
Отец кивнул.
Потом долго молчали, сидя обнявшись. Завозился в кроватке Андрей, бабушка взяла его на руки, стала разглядывать. Хороший мальчонка, добро пожаловать в нашу семью! Вот ты, значит, какой? Без мамкиной груди растешь, бедный? Ну ничего, и не такие проблемы решали!..
А на следующий день все, кому не лень, обсуждали, как Димка подцепил в пивной какую–то мамзель, та едва держалась на ногах, плакала и твердила, что ее обидели. Дима сжалился, да так душевно, что потом весь вечер гулял с ней, целовался по углам да под кустами, а потом и вовсе повел к себе домой.
— Ну а что, дело–то житейское, негде девчонке переночевать было, и все дела! — махнул рукой Дима на Зинины вопросы, поглядел нарочито спокойно, хотя глазки его бегали туда–сюда. Выгонят ведь! Как пить дать выгонят. Александр Трофимович уже за ремнем потянулся, выпорет, поди! И прощай Димкина сытая, привольная жизнь при большом хозяйстве, при сытной еде и мягкой постельке…
— Житейское дело?! Гадко как! Как же гадко! Пошел вон! — тихо прошептала Зинаида. — И дорогу сюда забудь, понял? Иди, утешай еще кого–то! Раз утерпеть не можешь, то скатертью дорога. Хорошо, что не поженились, что в дом тебя не впустила, что не хозяин ты тут! — перешла она уже на крик, не стесняясь соседей.
Димка сначала сделал пару шагов к калитке, а потом остановился, нахмурился.
«Ты денежки им на забор давал? Дима, Дима… Ну значит и твое теперь все хозяйство! И держись за него!» — вспомнил он слова тетки.
— А что это ты меня выгоняешь? Сама ребенка где взяла? В универмаге купила? А я не побрезговал, взял тебя в жены, ну, то есть возьму. И простил, что гуляла там, в городе, и тетя моя тебя простила. Я же говорю, житейское дело! Кому ты еще нужна–то будешь?! Головой подумай! — Дима неуверенно усмехнулся, а невеста покраснела, хотела что–то ответить, но сдержалась, не станет она про Андрюшу рассказывать, пусть так всё останется! Зина оглянулась на растерянную мать, посмотрела на отца, тот был суров и сжимал кулаки.
— А у меня мужское начало, — продолжал Димон, — мы, мужики, имеем право, мы вас, баб, на этом свете терпим! Терпим вас, бестолковых! — Речь незадачливого жениха стала увереннее, бойчее. — Да и потом, я теперь тут тоже полноправный хозяин, забыла? — подбоченился, выставил вперед ногу, но тут же убрал ее, потому что Зина чуть на нее не наступила, оттесняя жениха к дороге.
— С какого это боку ты тут хозяин? — вскинула бровки Зиночка, улыбнулась.
— Я доски покупал! Я, поняла? — Он стоял, раздувая ноздри, красный, потный от страха, что сейчас, сию минуту, все это самое хозяйство — и двор, и трактор, и все остальное, — уплывет из его рук навсегда. Еще и побить могут! Орловы своих в обиду не дают, с них станется.
— Доски? Это те, что гнилые, ты у дяди Вани взял? А на остаток наших с отцом денег купил себе лодочку? Ну и получай свои доски! И на лодочке попутного тебе ветра, житейский ты наш!
Зинка, тяжело дыша, побежала в сарай, вернулась оттуда с огромным для ее маленьких худых рук ломом и принялась отдирать доски от перекладины, яростно, всхлипывая и ругая саму себя.
— Поверила тебе, думала, изменился. А ты… Забирай! Всё забирай, пар шивец! И духу твоего тут чтоб больше не было! — бросила она ему под ноги треснувшие и расползшиеся щепами доски.
— Ты что делаешь? Покалечишь же! — отпрыгивал Дима всё дальше и дальше.
— Бери, раз твоё! Папа, прогони его, папа! — Зина разрыдалась, убежала, бросив гвоздодер Димке на носок.
«Может, и правда, нет ее, любви? — подумала она, схватила Андрюшу, прижала его к себе. — Может, все будет также, как у Маши — примитивно, бесчувственно, а? Тогда уж лучше одной жить, так спокойнее!»
Димон засипел, а Александр Трофимович пошел на него спокойно, прямо и равнодушно.
Полина Федоровна стояла, прикрыв рот рукой, а потом вдруг засмеялась, громко, почти истерично.
— Доски он покупал, гляньте! Жених какой! Да тьфу на таких женихов! — закричала она. — Добро ему наше приглянулось, а себя в узде не держишь. Привет тете Лене, вот и живи с ней до старости! Тьфу! — Женщина плюнула в сторону Димки и тоже ушла в дом, к Зине.
Александр Трофимович прикрыл калитку, кивнул соседке, бабе Оле, та смущенно улыбнулась в ответ.
— А здорово Зинка твоя забор разнесла! — наконец крикнула она, решив, что пауза затянулась и стало неловко. — Твоя кровь, Сашка! Хороший спектакль получился, ох, знатный! А Димка–то улепетнул, будь здоров!..
Посмеялись, но как–то невесело, и разошлись.
А через несколько недель Александр Трофимович принес дочке бумагу, где было написано, что ее сын Андрей, и его внук, прописан с ней в одном доме, задним числом.
— Спасибо, пап! — кинулась ему на шею Зина, закружилась, радостно притоптывая.
— Гляди, дочка, чтобы все хорошо было! Переживаю я за тебя, тяжело же с ребенком будет! Но тайну твою сберегу, и мать тоже. Наш внук, твой сын, и точка! — буркнул Александр, кивнул. — Ну, полно. Пойдем ужинать, мать зовет!
Андрюша смотрел на них и улыбался, а потом и вовсе захохотал, раскинув ручки. Так он был счастлив…
Маша еще несколько раз приезжала к Зинаиде, просила денег, та давала, но не потому, что боялась. Нечего бояться, все документы были в порядке. Просто ей, наверное, было жалко Марусю. Она потом сгинула где–то, Андрюша так и не узнал, кто его настоящая мать. А про отца даже сама Маша, кажется, не имела никакого представления.
Димка, похоронив Елену Николаевну, продал дом и уехал куда–то. Говорили, что он теперь торгует помидорами под началом какого–то строгого, широченного поперек себя дядьки. Пока не женился, никак не выберет, на ком. Тут же и девчонка должна быть не хуже Зины, и чтобы дом у нее — полная чаша, трактор опять же… Такую найти, как иголку в стогу сена, пости невозможно…
Зинаида вышла замуж в двадцать девять за своего однокурсника, Виктора Прокофьева. Он знал все про Марусю, про мальчика, даже, кажется, сразу его полюбил.
Он так и не узнал, что Андрей — его родной сын. Жили, любили друг друга, родили еще дочку. Полина Федоровна во внуках души не чаяла, Александр Трофимович смотрел ласково, любил возиться с ними у реки, учил рыбачить. И все думал, какая жизнь сложная штука, как в ней все замысловато устроено. И не понять ничего, и в то же время все просто. Люби, живи честно, деток, вон, воспитывай, и будет тебе счастье. А забор — дело наживное, житейское, хоть сто раз отстраивай, ерунда!..
#зюзинскиеистоии #источник
Нет комментариев