В нашей деревне Заречной, что затерялась среди бескрайних полей, до сих пор шепотом передают историю семьи Прохора. А началось всё как в доброй сказке...

Летним утром 1937 года в деревенской церкви венчались красавец Прохор, лучший кузнец в округе, и Танюшка - дочь местного учителя. Свадьбу гуляли три дня, а молодая семья поселилась в добротном доме на краю деревни, у самого леса.

Первые годы были счастливыми. Прохор с утра до ночи работал в кузнице, а Танюша вела хозяйство. Вечерами она пела старинные песни, а он, усталый, но довольный, слушал, куря у порога. Соседи завидовали их согласию.

Весной 1940 года родились близнецы - Ванюша и Петруша. А через год - дочка Настенька. Казалось, счастью не будет конца. Прохор, хоть и уставал, но каждый вечер качал детей на руках, а Танюша светилась от радости.

Но осенью 1943 года что-то изменилось...

Сначала бабка Дарья, жившая напротив, заметила, что Танюша перестала петь. Потом кум Прохора, Степан, увидел её в полночь во дворе - стояла босая в одной рубахе, хотя уже октябрь был, и что-то шептала, глядя на луну.

А потом началось самое страшное.

Дети... Они перестали плакать. Совсем. Три младенца - и ни звука. Соседки, приходившие с гостинцами, рассказывали, что малыши лежат в люльках с открытыми глазами, не шевелятся, только следят взглядом за каждым движением.

Прохор стал мрачным. Перестал ходить в кабак по субботам. Однажды Степан застал его в кузнице - тот сидел на наковальне и плакал в голос.

"Не могу больше, Степка... - прошептал Прохор. - Она ночами встаёт и стоит над детьми. Говорит с ними... на каком-то другом языке. А вчера... вчера я проснулся от того, что она сидит на мне. Глаза горят, как у кошки. Шепчет: "Не мешай, скоро они проснутся".

На следующее утро Прохора нашли в колодце.

Когда староста с мужиками пришли в дом, Танюша встретила их у дверей. Улыбалась. За её спиной в полутьме горницы сидели трое детей. Слишком большие для своего возраста. Слишком бледные. И все трое улыбались одинаково - будто репетировали перед зеркалом.

"Не бойтесь, - сказала Танюша. - Мой Прохор просто уснул. А дети... дети наконец проснулись."

И тогда Ванюша, старший, вдруг заговорил голосом, в котором смешались детский лепет и что-то древнее, хриплое:

"Мама, а когда мы пойдём играть с другими детьми?"

Деревенские молча вышли. А на следующую ночь дом Прохора сгорел дотла...

Но странное дело - на пепелище не нашли ни одного тела.

Прошло три дня после пожара. Деревня жила в страхе — никто не решался подходить к чёрным руинам дома Прохора. Даже собаки обходили пепелище стороной, жалобно поскуливая и поджимая хвосты.

Но на четвёртую ночь случилось нечто, что заставило даже самых храбрых мужиков схватиться за топоры.

Бабка Агафья, жившая ближе всех к пожарищу, первой услышала — тихий смех. Детский. Он доносился с пепелища, будто из-под земли. Старуха перекрестилась, зажгла лампадку перед иконой и заперла дверь на все засовы. Но смех не стихал.

К утру вся деревня знала — на пепелище кто-то есть.

Мужики собрались у старосты.

— Надо идти, — сказал Степан, бывший кум Прохора. — А то бабы с ума сойдут от страха.

Они взяли вилы, топоры и двинулись к чёрным останкам дома. Солнце уже садилось, и длинные тени тянулись за ними, будто пытаясь удержать.

Пепелище было холодным, хотя после пожара прошло мало времени. Воздух пахнул сыростью и чем-то кислым, будто прокисшим молоком.

— Смотрите... — прошептал кто-то сзади.

Из-под обгоревшего подпола торчала рука. Маленькая. Детская.

Степан наклонился, чтобы разглядеть, и тогда...

Пальцы на руке дёрнулись.

Мужики отпрянули. В следующее мгновение земля под пепелищем зашевелилась, будто что-то большое копошилось в глубине.

— Бежим! — закричал Степан.

Они побежали. А сзади, сквозь треск углей, прозвучал голос. Тонкий, детский, но слишком... осознанный.

— Почему вы убегаете? Мы же только проснулись...

На следующий день в деревню приехал уполномоченный из района. Ему сказали, что дом сгорел случайно, а семья Прохора уехала ещё до пожара.

Но вечером, когда чиновник пошёл осматривать пепелище, он не вернулся.

Нашли только его фуражку. И следы — маленькие, босые, ведущие в лес.

А в полночь бабка Агафья, та самая, что первой услышала смех, вдруг встала с постели, подошла к окну и замерла.

Во дворе, в лунном свете, стояли трое детей.

— Бабушка, — сказал старший, Ванюша, улыбаясь во весь рот. — Можно мы к вам зайдём? Нам так... одиноко.

Старуха хотела закричать, но в горле пересохло. А потом она заметила, что дверь в сени уже открыта.

И кто-то... нет, что-то... уже шаркало босыми ногами по половицам.

Утро после визита "детей" выдалось странным. Солнце встало, но светило как-то тускло, будто сквозь пелену. Деревня проснулась в гнетущей тишине — ни петухов, ни мычания коров, только тяжёлый воздух, пропитанный запахом прелой земли.

Бабка Агафья не вышла из дома.

Соседка, принёсшая ей молока, нашла избу пустой. На столе стоял холодный самовар, на лавке лежала раскрытая Библия. А на полу... На полу валялись три куклы. Грязные, с выгоревшими волосами, но узнаваемые — Ванюша, Петруша и Настенька. Только глаза у кукол были не нарисованные, а словно... человеческие.

В тот же день собрался сход.

— Надо ехать за батюшкой! — кричала молодайка Фёкла, крепко прижимая к груди своего младенца.

— Какой батюшка?! — перебил её Степан. — Помните, что старики говорили про этот дом?

Все замолчали.

Дело в том, что дом Прохора стоял на старом кладбище. Ещё при царе здесь хоронили самоубийц и некрещёных младенцев. А потом землю перепахали, и забыли.

— Они не дети... — прошептала вдова Марина. — Это...

Её слова прервал душераздирающий крик со стороны реки.

Толпа бросилась на звук.

На берегу, в камышах, лежало тело бабки Агафьи. Совсем не старое, не высохшее — а молодое, с тёмными волосами и бледной кожей. Только лицо... Лицо было искажено таким ужасом, что даже Степан, видавший смерть на войне, отвернулся.

А потом все увидели надпись на мокром песке. Будто кто-то детской рукой вывел:

"Мы играем в прятки. Нашли одну. Ищем дальше."

Вечером в деревню прискакал всадник из соседнего села.

— У вас тут кто есть из рода Прохоровых? — спросил он, с трудом переводя дыхание.

Оказалось, что в соседнем селе ночью пропали три ребёнка. А перед этим они всем рассказывали, что к ним приходили "новые друзья" — мальчик и две девочки. Хотели поиграть...

Стемнело.

В деревне зажгли все лампады, заперли детей в самых дальних горницах. Мужики с вилами и топорами дежурили у окон.

Но когда пробило полночь, в избе Степана раздался стук.

Тихий. Нетерпеливый.

— Дядя Степа... — послышался за дверью тонкий голосок. — Мы пришли за тобой. Ты же обещал Прохору быть крёстным...

Степан перекрестился и взялся за топор.

За дверью засмеялись.

Ночь выдалась самой долгой в жизни Степана. Топор в его руках дрожал, когда за дверью раздался смех - тот самый, детский и неестественно звонкий. "Дядя Степа, открой..." - голосок звучал сладко, но в нем слышалась какая-то хрипотца, будто говорил не ребенок, а кто-то, лишь притворяющийся ребенком.

Степан не двинулся с места. В избе было душно, хотя октябрьский ветер гулял за стенами. Вдруг скрипнула половица у окна. Медленно, будто нехотя, опустилась оконная заслонка. В темноте что-то зашевелилось.

"Мы уже внутри, крёстный..."

Степан рванул к двери, выбил её плечом и выбежал на улицу. За ним - топот маленьких ножек. Он не оглядывался. Добежав до церкви, начал колотить в колокол. Набат разнёсся над спящей деревней.

К утру у церкви собрались все жители. Староста, бледный как мел, рассказал: "Ночью в трёх домах пропали дети. Двери были заперты изнутри, а на подоконниках... на подоконниках лежали куклы. С волосами."

Бабка-знахарка, которую привели к церкви, долго смотрела на толпу, потом неожиданно плюнула через левое плечо: "Это не дети. Это гули. Некрещёные души. Им нужны не просто жертвы - им нужны семьи. Сначала они вошли в Таню, потом в её детей... А теперь ищут новых родителей."

Степан вспомнил, как Прохор перед смертью бормотал что-то о "пробуждении". Вдруг его осенило: "Старое кладбище! Они хотят оживить всех, кто там похоронен!"

Толпа замерла. Именно на месте того кладбища теперь стояли сгоревшие руины дома Прохора.

В тот же день собрали крестный ход. С иконами, молитвами и святой водой двинулись к пепелищу. Когда батюшка начал читать отходную, земля вдруг зашевелилась. Из-под пепла показались кости - десятки, сотни маленьких скелетиков. Они двигались, слепые черепа поворачивались в сторону живых.

"Мама... Папа..." - раздался многоголосый шепот.

Батюшка не дрогнул. Окропив кости святой водой, он начал читать заклинание из старинного требника. Кости затрещали, задымились. Последним исчезли три маленьких скелета - те самые, что когда-то были Ванюшей, Петрушей и Настенькой.

На следующий день на месте пепелища поставили крест. А в избе Степана нашли три куклы - чистые, с закрытыми глазами. Казалось, они просто спят. Но больше никто и никогда в деревне не делал кукол с человеческими волосами...
#ЗаГраньюРеальности. Мистические истории.
источник