Я всегда знала, что выйду замуж за моряка. В нашем портовом городке другие мужчины либо спивались к тридцати, либо уезжали на заработки и не возвращались. А Сашка... Сашка был другим. Когда он впервые пригласил меня на танцы в матросском клубе, его белая форма пахла солью и свободой.

Теперь этот запах вызывал тошноту.

"Опять в рейс?" — спросила я, глядя, как он швыряет в чемодан застиранные майки.

"Ты же знаешь, Лен, без рейсов нам не прожить". Он даже не обернулся.

Это был его третий отъезд за год. В прошлый раз он пропал на два с половиной месяца. Вернулся с дурацким браслетом из ракушек ("Это тебе, дорогая!") и странным кашлем. Через неделю у нас обоих диагностировали одинаковую "болячку".

"Ты хоть понимаешь, что подцепил эту дрянь в каком-то борделе?" — шипела я в кабинете венеролога.

Сашка лишь пожал плечами: "Ну бывает. Ты же взрослая женщина, должна понимать — после месяца в море мужик готов и на корову залезть".

Сегодня, глядя на его спешно упакованный чемодан, я вдруг отчетливо представила, как он через недельку будет трахать какую-нибудь смуглую красотку в Сингапуре или Стамбуле. А я... я буду сидеть в нашей прокуренной кухне, слушать, как воет ветер в форточке, и считать дни до его возвращения.

"Ты хоть позвонишь?" — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

"Конечно, родная!" Он наконец обернулся и небрежно потрепал меня по щеке. "Не скучай".

Дверь захлопнулась. Я стояла посреди комнаты, сжимая в руках подарок — очередной дурацкий магнитик на холодильник ("С любовью из Одессы!"). И вдруг поняла: больше так не могу.

На следующий день я пришла к Наталье. Мы с ней познакомились в очереди в сберкассу — она тоже "морская вдова", только муж у нее капитан дальнего плавания.

"Опять твой сбежал?" — фыркнула Наталья, наливая мне крепчайшего чаю. Ее кухня всегда пахла корицей и чем-то запретным.

Я кивнула, глотая слезы.

"А ты знаешь, почему мой Валера уже пять лет даже на стюардесс не смотрит?" Наталья вдруг странно улыбнулась. "Бабка моя один ритуал знала... настоящий приворот".

Я закатила глаза: "Да брось, в эту чертовщину только дураки верят!"

Но Наталья достала странную книжку в кожаном переплете. На страницах были какие-то знаки, а между листов засохшие травы.

"В субботу едем в деревню к моим родителям. Там банька старая стоит... идеальное место".

Я хотела отказаться, но вдруг представила, как Сашка в очередной раз привозит мне "подарок" вместе с новой болезнью.

"Хорошо, — прошептала я. — Только чтобы никто не знал..."

Наталья улыбнулась так, будто уже знала, что я соглашусь.

В деревне нас встретил ее отец — сухонький старичок с мутными глазами. Он молча указал на баню за домом.

"Папа, мы сами истопим", — сказала Наталья, но старик покачал головой.

"Я знаю, зачем вы приехали", — пробормотал он и вдруг перекрестил меня дрожащей рукой.

Меня бросило в холодный пот. Что, если это не просто глупый женский ритуал? Что, если за всем этим кроется что-то настоящее?

Но когда в полночь мы с Натальей вошли в баню, где густой пар скрывал стены, назад дороги уже не было...

Баня оказалась не такой, как я представляла. Не уютная деревянная постройка с пахнущими сосной полками, а низкая черная избушка, больше похожая на склеп. Стены, почерневшие от времени и копоти, впитывали свет единственной керосиновой лампы, которую Наталья поставила на пол.

"Раздевайся", - приказала она, доставая из холщового мешка пучки сухих трав.

Я неловко стянула с себя одежду, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Не от холода - в бане уже было душно, а от ощущения, что за нами кто-то наблюдает.

"Что это?" - показала я на странный символ, выцарапанный на дверном косяке.

Наталья даже не взглянула. "Защита. Чтобы... лишнее не вошло".

Она развела на каменке травы, и в воздухе поплыл густой, удушливый аромат. Не привычный банный дух, а что-то тяжелое, сладковато-гнилостное.

"Ложись", - Наталья указала на широкую лавку.

Когда я легла, она начала читать слова, от которых у меня похолодела кожа. Не русские, не знакомые... а будто бы шипящие, будто змеи выползали у нее изо рта.

"Теперь трижды плюнь на каменку и скажи: "Как этот пар к телу липнет, так и раб (имя) ко мне прильнет".

Я послушно выполнила. Пар действительно лип к коже, обжигая. Вдруг лампочка мигнула, и я увидела - в углу, за печкой, шевельнулась тень.

"Наташ, там..."

"Не отвлекайся!" - резко оборвала она. "Теперь закрой глаза. Не открывай, что бы ни случилось. И не кричи".

Я зажмурилась. Сначала ничего. Только жар и этот странный запах. Потом... потом я услышала шорох. Будто кто-то осторожно ступал босыми ногами по мокрому полу.

"Наталья?" - прошептала я.

Ответа не было.

Шаги приблизились. Остановились у лавки. Я почувствовала, как что-то шершавое, как кора старого дерева, провело по моему бедру.

"Не открывай глаза", - донесся голос Натальи, но откуда-то издалека, будто она вышла.

Дыхание. Горячее, прерывистое, прямо у моего лица. Пахло сырой землей и чем-то прогорклым...

Я не выдержала - открыла глаза.

Надо мной склонился... нет, не человек. Существо с серой, как пепел, кожей, с длинными спутанными волосами, в которых застряли листья и веточки. Его глаза - желтые, с вертикальными зрачками - смотрели прямо в меня.

Я хотела закричать, но не смогла. Хотела убежать, но тело не слушалось.

Оно прикоснулось ко мне.

Боль была такой, будто меня разрывали изнутри. Я чувствовала, как его... нет, не хочу вспоминать.

Потом - провал.

Очнулась я на холодном полу. Натальи нигде не было. Дверь в баню распахнута, и в проеме маячит фигура ее отца.

"Дочка... что ж ты наделала..." - только и сказал он, крестясь.

Я не понимала, что произошло. До дома дошла как в тумане. Наталья встретила меня на крыльце с чашкой чая.

"Ну что, теперь твой Сашка никуда от тебя не денется", - улыбнулась она. Но в ее глазах читался... страх?

Только через месяц я поняла, что что-то не так. Когда тест показал две полоски. Когда врач с удивлением сказал, что срок - уже семь недель.

Когда Сашка, вернувшись из рейса, радостно обнял меня: "Наконец-то у нас будет ребенок!"

А я смотрела на его счастливое лицо и думала только одно...

Это не его ребенок.

Первые месяцы беременности были адом. Не токсикозом — я бы выдержала и не такое. А тем, что происходило по ночам.

Я просыпалась ровно в 3:33 от ощущения, будто кто-то сидит на моей груди. В темноте слышалось тяжелое сопение, как у больного пса. Однажды я осмелилась резко дернуть рукой — и почувствовала, как пальцы скользнули по чему-то влажному и шершавому.

Наутро на запястье остались синяки в форме длинных пальцев.

Сашка звонил каждую неделю. "Как наш малыш?" — радовался он. Я молчала, гладя уже заметный живот. Врач удивлялась: "У вас срок маленький, а живот растет как на дрожжах!"

На пятом месяце начались кошмары.

Я видела его — того самого из бани. Он стоял в углу нашей спальни, его волосы шевелились сами по себе, а изо рта капала черная слизь. Во сне он клал костлявую ладонь мне на живот и шептал:

"Скоро, матушка, скоро..."

Я просыпалась с дикой болью — будто внутри меня что-то царапалось, пытаясь вырваться наружу.

На седьмом месяце пропала Наталья. Ее муж вернулся из рейса — дома ни души, только на кухонном столе лежала та самая книга в кожаном переплете, раскрытая на странице с ритуалом "на верность". На стене кто-то когтями выцарапал: "ОТДАЛА ЧТО ВЗЯЛА".

Роды начались на две недели раньше срока.

Когда я в последний раз легла на сохранение, медсестра, ставя капельницу, вдруг резко отдернула руку: "Что это у вас?!"

На животе проступили... буквы. Как будто кто-то изнутри выводил их под кожей. Я успела разобрать только "НЕ" — потом они исчезли.

В родзале все пошло не так.

Ребенок шел неправильно. Врачи перешептывались, когда думали, что я не слышу: "Как будто он... разворачивается там сам".

Когда раздался первый крик, в палате погас свет. На секунду. Но мне хватило.

Я увидела его глаза.

Не младенческие, синие или серые. А желтые. С вертикальными зрачками.

Потом — обычный ребенок. Кричащий, красный, с кулачками. Медсестра умильно ахнула: "Какой богатырь! Для недоношенного — просто чудо!"

Сашка, когда приехал, плакал от счастья. Качал сына на руках, целовал его крохотные пальчики. А малыш... малыш смотрел на него и улыбался. Слишком осознанно для новорожденного.

Прошло три года.

Я проснулась от тихого чавкающего звука. При свете ночника увидела: кроватка пуста.

Сердце упало.

Потом — шевеление у двери.

Он стоял там. На своих двоих. Голенький, с каплями чего-то темного на губах.

На полу за дверью лежал наш кот. Без глаз.

"Ма-ма", — сказало существо моими сыном. И засмеялось.

Сашка спит рядом, сжимая в руке распечатку с графиком рейсов.

А я сижу на кухне и пишу это.

Потому что знаю: завтра он уйдет в море.

И останется только мы с ним.

С моим сыном.

С тем, что живет в его коже.

Первое утро после "случая с котом" началось с тишины. Слишком тихой. Я лежала, не дыша, прислушиваясь к каждому шороху из детской. Вдруг скрипнула дверь — и по коридору зашлепали маленькие босые ножки.

"Мама, сок!" — раздался тоненький голосок у кровати.

Я медленно повернула голову. На меня смотрел обычный трёхлетний мальчик. Никаких желтых глаз, только пухлые щеки и карие детские глаза. На губах — следы вишневого сока.

"Ты... как..." — я не могла собраться с мыслями.

"Я хороший!" — засмеялся он и побежал на кухню, споткнувшись о порог по-настоящему детской неуклюжей походкой.

Сашка, завтракавший у плиты, даже не заметил моего ужаса. "Ну что, капитан, сегодня идем в парк?" — весело спросил он, подбрасывая сына на руках.

Я наблюдала, как мой муж — скептик и рационалист — играет с тем, что ночью съело нашего кота. И поняла страшное: он не замечает. Ничего.

День прошел как в тумане. На детской площадке другие матери умилялись: "Какой у вас развитый мальчик! И как похож на папу!" А я видела, как песочница рядом с ним внезапно наполнилась мертвыми муравьями.

Вечером, когда Сашка ушел досыпать перед ночной сменой, я осталась на кухне с "сыном". Он сидел, болтая ножками, и рисовал карандашом.

"Что рисуешь?" — спросила я, заглядывая через плечо.

На бумаге было изображено наше окно. А за ним — десятки таких же желтых глаз, какие я видела в родзале.

"Друзья ждут," — сказал он, вдруг повернув голову на невозможный угол. Его голос стал глубже. "Мама, ты же не прогонишь меня? Я ведь твой сынок..."

В этот момент в коридоре скрипнула дверь. Сашка!

Ребенок мгновенно "превратился" обратно — захныкал, потянулся ко мне ручками. Когда муж зашел, он уже был обычным плачущим малышом.

"Что случилось?" — обеспокоился Сашка.

"Ничего... просто испугался," — я прижала к себе это... это...

Оно уткнулось мне в грудь мокрым лицом и прошептало так, чтобы слышала только я:

"Ты любишь меня, мамочка? Я ведь твоя плоть и кровь. Ты не бросишь меня, как та тетя Наташа бросила своего..."

Ледяной ужас пополз по спине. Наталья...

Ночью я полезла в интернет. Искала все: "дети-оборотни", "подменыши", "демоническое зачатие". Нашла форум, где женщина описывала похожую ситуацию. Последнее сообщение было от 3 лет назад:

"Он сказал, что если я попытаюсь от него избавиться, то мой настоящий сын навсегда останется в их мире. Простите, я больше не могу..."

Дальше — пусто.

Из детской донесся смех. Детский и одновременно... нет. Я подошла к двери, заглянула в щель.

Он сидел на кровати. А вокруг — тени. Много теней. И они... кланялись ему.

"Скоро папа уйдет," — сказало существо моим сыном. — "И мы с тобой, мама, будем играть в новые игры".

За окном завыл ветер. Ветер с моря, которое скоро унесет Сашку в очередной рейс.

А я останусь.

С ним.

С моим первым и единственным ребенком.

И я не знаю, что страшнее — то, что он делает... или то, что я начинаю к этому привыкать.

Сашка ушел в рейс на рассвете. Перед выходом долго стоял над кроваткой, гладя спящего сына по голове. "Ты за ним присмотри," — сказал он мне неожиданно серьезно. В его глазах мелькнуло что-то... понимающее?

Как только дверь закрылась, в квартире стало холодно. Я натянула на себя халат и пошла на кухню — нужно было выпить хоть что-то горячее.

Из детской донесся шепот.

Не детский лепет, а настоящий разговор — низкий, хриплый голос отвечал на чьи-то вопросы. Я прильнула к двери, сердце колотилось так, что, казалось, его слышно через всю квартиру.

"...не трогать её... она еще не готова..." — разбирала я слова.

Стук чашки, выпавшей у меня из рук, прервал этот кошмарный диалог. В комнате мгновенно воцарилась тишина.

Я распахнула дверь.

Мой сын сидел посреди комнаты, окруженный своими игрушками. Обычный трёхлетний ребенок.

"Мама, испугался!" — захныкал он, протягивая ко мне руки.

Я сделала шаг вперед — и наступила на что-то хрусткое. На полу валялись мертвые воробьи. Трое. С аккуратно вынутыми... сердцами.

"Кушать!" — радостно сказал ребенок, тыча пальчиком в эту жуткую картину.

В тот вечер я впервые задумалась об убийстве.

Стоя на балконе с сигаретой (я бросила курить еще при беременности), я представляла, как беру подушку и...

Рука сама потянулась к телефону. Я набрала номер, которого не набирала три года.

"Алло?" — ответил сонный голос Натальи.

Оказывается, она жива.

"Ты знала," — прошептала я.

На другом конце провода повисла тяжелая пауза.

"Приезжай завтра. Днем. Когда... оно спит," — так же тихо ответила Наталья и бросила трубку.

Ночью я проснулась от того, что в квартире пахло гарью. Выскочив в коридор, я увидела — детская дверь приоткрыта, оттуда валит дым.

Сердце упало.

"Сережа!" — закричала я, врываясь внутрь.

Комната была заполнена дымом, но огня не было. Мой сын стоял посреди комнаты, окруженный черным пеплом, который кружился в воздухе, образуя странные узоры.

"Мама, смотри!" — он повернулся ко мне, и я увидела — его глаза горят. В буквальном смысле. Как два крошечных факела.

Перед его кроваткой лежала обгоревшая книга. Та самая, из бани.

"Не надо ездить к тете Наташе," — сказал он взрослым, мерзким голосом. — "А то будет как с котиком. И с папой может быть как с котиком, когда он вернется".

Я упала на колени. Не от страха.

От осознания.

Он прочел мои мысли.

Утром я все равно поехала к Наталье. Оставила его с соседкой-старушкой — слава богу, он вел себя с чужими как обычный ребенок.

Наталья жила теперь в полуразрушенном доме на окраине. Когда она открыла дверь, я едва сдержала крик — ее лицо было покрыто странными шрамами, будто кто-то выжег на коже руны.

"Он растет," — сказала она, впуская меня. — "С каждым днем сильнее. Скруглится — станет настоящим хозяином в вашем доме. Потом в городе. Потом..."

"Как остановить?" — перебила я.

Наталья горько усмехнулась.

"Ты уже не остановишь. Ты — его мать. Ты его родила, ты его защищаешь, даже не осознавая этого". Она показала на свои шрамы. "Я пыталась... Мой не был таким сильным. Ему было всего три месяца, когда я..."

Она вдруг замолчала, уставившись за мою спину.

Я обернулась.

На подоконнике сидел ворон. Необычайно крупный. И смотрел на нас. Смотрел слишком осознанно.

"Он уже здесь," — прошептала Наталья. — "Уходи. И если любишь мужа — не пускай его домой. Никогда".

Когда я вернулась, соседка была в истерике.

"Он исчез! Я отвернулась на минуту!"

Я молча прошла в квартиру. В детской на полу валялась кукла. Без головы.

А на стене детской рукой было написано кровью:

"МАМА, Я НАШЕЛ ПАПУ".

В этот момент зазвонил телефон.

Неизвестный номер.

Я знала, кто это.

Я знала, что он нашел Сашку посреди океана.

И теперь они едут домой.

Вместе.

***

Дверь открылась ровно в полночь. Я сидела на кухне с ножом в дрожащих руках, наблюдая как тени в прихожей сгущаются в знакомую фигуру.

Сашка вошел первым. Его морская форма была в странных бурых пятнах, а глаза... Боже, его глаза были точь-в-точь как у ребенка - желтые, с вертикальными зрачками.

"Мы дома, мамочка," - раздался из коридора детский смех. Мой сын вошел следом, держа отца за руку. На его губах красовалась алая мазня.

Я вскочила, прижимая нож к груди. "Что вы с ним сделали?!"

Сашка только ухмыльнулся, обнажив слишком острые клыки. "Он выбрал сам, Лен. Либо присоединиться к нам, либо..." Его взгляд упал на нож в моих руках, и он рассмеялся. "Ты ведь не сможешь. Я же знаю тебя - ты три года защищала это чудовище, даже зная правду."

В дверном проеме возникла третья фигура - Наталья. Ее шрамы теперь светились в темноте, образуя те же узоры, что я видела в той проклятой бане.

"Она права," - прошептала Наталья. "Ты уже часть этого. Ты носила его девять месяцев, кормила своим молоком, защищала от всех. Твоя кровь - его кровь."

Ребенок подошел ко мне и обнял за ноги. Его прикосновение обожгло, но я не оттолкнула. "Мы семья, мама," - прошептал он, и в его голосе звучали сотни других голосов.

Нож со звоном упал на пол.

Я опустилась на колени и обняла свое дитя. Его кожа пахла гарью и медью, но это был мой сын. Мой плоть и кровь.

Сашка положил руку мне на плечо. "Теперь мы навсегда вместе," - сказал он, и я почувствовала, как что-то во мне... перестраивается.

Когда я подняла голову, то увидела свое отражение в окне.

Мои глаза теперь тоже горели желтым светом.

А за спиной, в кромешной тьме за окном, виднелись сотни таких же огоньков. Они ждали.

И мы вышли к ним.

Ведь семья - это самое важное, не так ли?
#ЗаГраньюРеальности. Мистические истории.
источник