Полоса в моей жизни была даже не черной. Черный цвет — он хотя бы глубокий, определенный. Моя же была серой. Беспросветной, выцветшей, как старая больничная простыня. Все рухнуло в один год, словно карточный домик, который кто-то сдул со стола просто от скуки. Сначала сократили на работе — перспективный проект, в который я вложил три года жизни, внезапно прикрыли. Потом — долги, которые росли, как снежный ком. А вишенкой на этом прогнившем торте стала болезнь матери. Она слегла, и врачи только разводили руками, выписывая рецепты на лекарства, цены на которые казались злой шуткой.

Мой мир съежился до размеров ее крохотной квартирки на окраине города, пропахшей корвалолом и безысходностью. Дни слились в один бесконечный, тягучий кошмар: поиск денег, беготня по аптекам, бессонные ночи у ее постели. Сестра, Лена, помогала, как могла, но у нее своя семья, двое детей. Она разрывалась, и я видел в ее глазах ту же усталость и отчаяние, что поселились в моих. Мы почти перестали разговаривать, обмениваясь лишь короткими, функциональными фразами. Горе не сблизило нас. Оно построило между нами стену из невысказанных упреков и общей вины.

В тот день я возвращался из ломбарда, где заложил последнее, что у меня было — отцовские часы. Вырученных денег должно было хватить на лекарства на неделю. Что будет дальше, я старался не думать. Шел дождь, мелкий, нудный, под стать моему настроению. Я брел, опустив голову, глядя на мокрый асфальт, когда прямо передо мной из серой мороси вынырнула она.

Старуха. Маленькая, сгорбленная, в каком-то нелепом, выцветшем платке. Она стояла у перехода и смотрела на меня. Не просто смотрела, а будто видела насквозь. Ее глаза, блеклые, почти бесцветные, казалось, заглядывали мне прямо в душу, в самый ее темный и больной уголок.

— Тяжко тебе, милок, — сказала она. Голос у нее был скрипучий, как несмазанная телега. — Ноша непосильная на плечах.

Я хотел пройти мимо, но ее взгляд словно держал меня.
— Удача от тебя отвернулась, — продолжала она, — ходит где-то, а дорогу к тебе забыла.

Она протянула ко мне свою сухую, похожую на птичью лапку, руку. На морщинистой ладони лежал маленький амулет. Кусочек темного, почти черного дерева, гладко отполированный, с вырезанной на нем странной, спиралевидной руной.

— Возьми, — сказала старуха. — На удачу. Она к тебе вернется.

— Мне нечем платить, — буркнул я, пытаясь отвести взгляд.
— А и не надо, — усмехнулась она беззубым ртом. — Удача-то она своя, а плата-то за нее — чужая.

Я не понял смысла ее слов, да и не хотел понимать. Чтобы отвязаться, я взял амулет. Он был странно теплым, почти живым на ощупь. Я сунул его в карман куртки и, не сказав ни слова, пошел дальше. Оглянувшись через пару шагов, я увидел, что на переходе уже никого нет. Словно старуха просто растворилась в дожде.

Я забыл про этот случай почти сразу. Забежал в аптеку, купил лекарства, вернулся домой. Мать спала, ее дыхание было тяжелым, прерывистым. Я сидел рядом, смотрел на ее измученное, родное лицо и чувствовал, как меня душит бессилие. Я готов был отдать все, что угодно, лишь бы ей стало легче.

Проснулся я от звонка сестры. Голос у нее был встревоженный.
— Слушай, что-то странное происходит. Нашей Маркизе совсем плохо. Ветеринар говорит — какое-то редкое отравление, не знает, выживет ли. Катя в слезах, не успокоить.

Маркиза была их старой сиамской кошкой, которую Лена любила, как собственного ребенка. Я посочувствовал, но, честно говоря, на фоне наших проблем ее кошачьи беды казались мне чем-то далеким и неважным.

Я повесил трубку и пошел на кухню, чтобы заварить себе кофе. Машинально сунув руку в карман вчерашней куртки, я наткнулся на амулет. Повертел его в руках. «На удачу», — вспомнил я скрипучий голос старухи. Бред какой-то. Я бросил его в ящик стола вместе со всяким хламом и забыл.

А через час позвонили с моей бывшей работы. Вернее, не совсем с бывшей. С той самой, из головного офиса, где закрыли наш проект. Голос в трубке, бодрый и деловой, принадлежал какому-то важному начальнику, которого я и в глаза-то никогда не видел.

— Так, слушайте, — без предисловий начал он. — Тут такая ситуация. Проект ваш решили возобновить. Инвесторы новые нашлись. А вы, как я погляжу, были ведущим специалистом. Короче, готовы вернуться? Зарплата вдвое выше, плюс должность руководителя отдела.

Я стоял с трубкой в руке и не верил своим ушам. Это было похоже на чудо. На невозможный, фантастический сон. Конечно, я согласился. Я летал по квартире, как сумасшедший. Я подбежал к матери, рассказал ей. Она впервые за много дней улыбнулась. Мне казалось, что жизнь наконец-то поворачивается ко мне лицом.

А вечером снова позвонила Лена. На этот раз она рыдала в трубку.
— Егор в больнице. Авария. Ехал с работы, и в него какой-то урод на джипе влетел. Перелом ноги, сотрясение. Живой, слава Богу, но…

Егор был ее мужем. Хороший, надежный мужик. Я похолодел. Сначала кошка, теперь Егор. Какое-то жуткое совпадение. Я поехал к ней в больницу, успокаил, как мог, дал денег, которые у меня теперь были.

Вернувшись домой поздно ночью, я сел на кухне. Радость от новой работы испарилась, сменившись смутной тревогой. Я открыл ящик стола и достал амулет. Он лежал среди старых квитанций и сломанных ручек, и от него, как мне показалось, исходило едва заметное тепло.

«Удача-то она своя, а плата-то за нее — чужая».

Слова старухи всплыли в памяти с пугающей ясностью. Нет. Это бред. Просто совпадение. Череда нелепых случайностей. Я должен был так думать.

Следующий месяц был похож на сказку. На работе все складывалось идеально. Я раздал долги. Маме стало лучше. Мы нашли хорошего врача, новые лекарства подействовали. Она уже начала понемногу вставать. Я чувствовал себя на вершине мира. Жизнь налаживалась.

Я даже выиграл в лотерею. Купил билет от нечего делать и сорвал джекпот. Не миллионы, конечно, но сумма была приличная. Хватило, чтобы полностью оплатить маме курс реабилитации в хорошем санатории.

В тот день, когда я получил выигрыш, Лена позвонила и сказала, что ее старшего, Петьку, из школы увезли на скорой. Острый приступ аппендицита, вовремя успели. Операция прошла успешно.

Я уже не мог списывать это на совпадения. Я начал бояться. Бояться своей удачи. Каждый раз, когда со мной происходило что-то хорошее, я с замиранием сердца ждал звонка от сестры. И он всегда раздавался. То у ее младшей дочки, Кати, началась сильная аллергия. То их самих затопили соседи сверху. Мелкие, бытовые неприятности, которые, тем не менее, складывались в жуткую, закономерную мозаику.

Моя удача. Их беды.

Я достал амулет. Я должен был проверить. Это было безумие, но я должен был. Я вышел на улицу. Во дворе, как всегда, не было ни одного свободного парковочного места. Я сжал амулет в кулаке и мысленно сказал: «Хочу, чтобы прямо сейчас передо мной освободилось место».

И в ту же секунду из ряда припаркованных машин прямо передо мной выехал старенький «жигуленок», освобождая идеальное место. У меня закружилась голова. Я тут же набрал номер Лены.

— Привет, как вы? Что-то случилось?
— Да нет, все нормально, — ответила она уставшим голосом. — Только что Катюшка с качелей упала, руку ушибла. Плачет вот, сидим, лед прикладываем.

И я все понял.

Это был не амулет удачи. Это был амулет проклятия. И он работал. Работал безотказно.

Я побежал домой. Схватил молоток. Положил амулет на пол и со всей силы ударил по нему. Молоток отскочил с таким звоном, будто я ударил по наковальне. На амулете не осталось ни царапины.

Паника начала затапливать мое сознание. Я выбежал на улицу, добежал до моста через нашу грязную городскую речку и швырнул амулет в темную воду. Я смотрел, как он исчезает в волнах, и чувствовал, как с моих плеч спадает огромный груз. Все. Кончено.

Но когда я вернулся домой и сунул руку в карман, чтобы достать ключи, мои пальцы наткнулись на знакомый, гладкий и теплый кусочек дерева. Он вернулся.

Моя жизнь превратилась в ад. Я перестал радоваться удаче. Я ее возненавидел. Каждая моя маленькая победа, каждый счастливый случай отзывался болью для моей семьи. Я старался не желать ничего. Жить тише воды, ниже травы. Но амулет, казалось, начал действовать сам.

Я выходил из подъезда, и прямо передо мной с крыши срывалась глыба льда, разбиваясь в сантиметре от моих ног. Удача. Через час звонила Лена и говорила, что ее уволили с работы.

Я выигрывал в дурацких акциях в супермаркете. Лена ломала руку.
Мне одобряли выгодный кредит. У ее мужа угоняли машину.

Я стал для них источником несчастий. Невольным палачом. И самое страшное было то, что я не мог им ничего объяснить. Они бы просто покрутили пальцем у виска.

Я пытался найти ту старуху. Я неделями ходил к тому переходу, расспрашивал прохожих, продавцов в ближайших ларьках. Никто ее не помнил. Словно ее и не было никогда.

Я перерыл весь интернет, читал проклятия, порчи, деревенскую магию. И однажды наткнулся на статью старого фольклориста о «дольницах» или «перекладах». Древний обряд, когда ведьма «перекладывает» свои болезни или беды на другого человека вместе с какой-нибудь вещью. Но это было не то. Старуха не передала мне свои беды. Она дала мне удачу.

Ответ пришел оттуда, откуда я не ждал. Разбирая старые книги на антресолях, я нашел записную книжку своего прадеда. Он был краеведом, собирал местные легенды. И среди прочего, там была история про «тихого вора».

«…он не крадет ни золото, ни хлеб. Он крадет то, чего нельзя увидеть и пощупать — удачу. Найдя человека с чистым сердцем, но тяжелой судьбой, он дарит ему вещь-привязку. И с тех пор вся удача, все счастливые случайности, все добро, что предназначалось близким этого человека, его роду, переходит к нему. А им остаются лишь голые беды да несчастья. Он не творит зло. Он лишь перераспределяет добро, оставляя за собой пустоту. Разорвать же привязку можно, лишь отдав всего себя, всю свою удачу, без остатка. Но как это сделать, старые люди не говорят…»

Я читал эти строки, и у меня волосы вставали дыбом. Все сходилось. Амулет не создавал удачу из ничего. Он воровал ее у моих близких. У Лены, у ее детей, у ее мужа. Даже у моей матери. Ее улучшение… оно тоже было куплено ценой их мелких и крупных несчастий. Я лечил мать, калеча сестру.

Я понял, что должен остановить это. Любой ценой.

Но как? Выбросить амулет нельзя. Уничтожить — тоже. Отдать другому? Обречь еще кого-то на эту муку? Нет.

И тогда мне в голову пришла страшная, чудовищная мысль. Если амулет питается связью, моей любовью к близким, то что будет, если этой связи не станет? Если я сам, своими руками, оборву все нити, которые нас соединяют?

Это был единственный выход. Чтобы спасти их, я должен был заставить их меня возненавидеть.

Это было самое трудное, что я когда-либо делал в своей жизни. Это было хуже, чем хоронить отца. Хуже, чем видеть, как угасает мать. Потому что я должен был убивать их любовь ко мне собственными руками, глядя им в глаза.

Я начал с Лены. Я приехал к ней, зная, что ей нужны деньги после увольнения. Она встретила меня с надеждой.

— Я больше не буду тебе помогать, — сказал я, глядя куда-то в стену. — Хватит. Ты со своей семьей тянешь меня на дно. У меня своя жизнь, своя работа. Разбирайтесь сами.

Я видел, как ее лицо окаменело. Как в ее глазах сначала появилось недоумение, а потом — боль и обида.
— Да как ты можешь? — прошептала она. — Мама…
— А что мама? — перебил я ее с жестокостью, от которой меня самого тошнило. — Я оплачиваю ее лечение, и этого достаточно. Я свой долг выполняю. А содержать еще и всю твою ораву я не подписывался.

Я ушел, не оборачиваясь, хотя спиной чувствовал ее взгляд, полный ненависти. Это был первый удар. И он сработал. В тот вечер мне одобрили ипотеку на квартиру, о которой я и мечтать не смел. Амулет все еще работал. Значит, этого было мало.

Следующим был Егор, ее муж. Я подстроил все так, будто я пытался увести у него крупного клиента на новой работе. Подставил его, очернил. Он позвонил мне, кричал в трубку, называл меня последними словами. Я молча слушал, и с каждым его оскорблением чувствовал, как рвется еще одна ниточка.

Самым страшным была мама. Она пошла на поправку, ее должны были выписывать. Я приехал к ней в санаторий.

— Мам, я нашел тебе хороший пансионат, — сказал я, избегая ее взгляда. — Поживешь пока там.
— Как пансионат, сынок? — не поняла она. — А домой?
— Мне некогда за тобой ухаживать, — выдавил я из себя. — У меня работа, карьера. А тебе нужен постоянный уход. Так всем будет лучше.

Она смотрела на меня, и в ее глазах, таких родных, таких любящих, стояли слезы. Она ничего не сказала. Просто отвернулась к окну. И эта ее молчаливая боль была страшнее любых проклятий.

Я вышел из ее палаты, дошел до машины и рыдал так, как не рыдал никогда в жизни. Я превратился в чудовище. Но я должен был довести дело до конца.

Я разорвал все связи. Перестал отвечать на звонки друзей. Я стал одиноким, презираемым всеми волком.

И удача кончилась.

Сначала меня уволили с работы. Потом банк отказал в ипотеке. Мелкие неприятности посыпались на меня, как из дырявого мешка. Но я… я чувствовал облегчение. Я звонил сестре с левого номера, просто чтобы услышать в трубке ее голос. Она рассказывала подруге, что у Егора все наладилось на работе, что дети здоровы.

Я победил. Цена была чудовищной, но я освободил их.

Я остался один в пустой квартире, без денег, без работы, без близких. И со мной был только он. Амулет. Он лежал на столе, холодный, безжизненный. Он больше не воровал чужую удачу, потому что воровать стало не у кого. Не осталось никого, кто бы меня любил.

Я думал, что это конец. Что теперь я просто буду доживать свой век в одиночестве и нищете. Но я ошибся.

Однажды вечером в дверь позвонили. Я открыл, не раздумывая. Мне уже было все равно. На пороге стояла она. Та самая старуха.

— Ну что, милок, — усмехнулась она. — Попользовался удачей?
— Что тебе нужно? — спросил я. У меня не было ни страха, ни злости. Только бесконечная усталость.
— Долг принять, — сказала она. — Ты думал, все так просто? Оборвал ниточки, и конец? Нет. Плата была чужая. А долг — твой.

Она протянула ко мне свою сухую руку.
— Ты разорвал круг. Ты спас свой род. Такое не каждому по силам. За это положена награда. Теперь ты будешь, как я. Будешь ходить по свету, искать таких же бедолаг, как ты. И дарить им удачу. А плату забирать себе.

Она коснулась моей груди. Я почувствовал ледяной холод, а потом — пустоту. Словно из меня вынули душу. Я посмотрел на свои руки. Они стали тонкими, покрытыми старческими, пергаментными морщинами.

Теперь я стою на переходе под дождем. Я вижу парня, сгорбленного под тяжестью своих бед. В его глазах — та же боль и безысходность, что когда-то были в моих. Я знаю, что должен сделать. Я подхожу к нему и протягиваю амулет.

— Возьми, милок. На удачу.
Он смотрит на меня с недоверием. А я смотрю в его глаза и вижу в них отражение своего собственного проклятия.

Круг не разорвался. Он просто сменил носителя.
#ДмитрийRAY. Страшные истории
источник