Дмитрий возвращался в деревню медленно, словно ноги его сами не хотели ступать по знакомой дороге. В последний раз он был здесь два месяца назад, тогда всё село собралось на кладбище проводить в последний путь Веру Геннадьевну. Теперь же путь его лежал не к могиле, а в старый дом на окраине. Дом, в котором больше не звучал её голос, не хлопала дверь кухни, не пахло пирогами, которые она всегда пекла к его приезду.

Дмитрий понимал: пора разбирать вещи. Не потому что они мешали ему, наоборот, он бы, может, всё оставил, как есть, чтобы сохранить ощущение присутствия мамы. Но пустой дом не мог стоять глухо закрытым. Соседи уже спрашивали, будет ли он продавать или сдавать. А главное, в доме всё равно копилась пыль, и сама мысль, что любимые мамой вещи стоят никому ненужные, тянула к земле.

Он отпер замок, дверь тяжело скрипнула, будто возмутилась, что её тревожат. Внутри пахло сыростью и выветрившимся деревом. Дмитрий вошёл в гостиную и долго стоял, оглядываясь. Каждый предмет словно напоминал о хозяйке: вышитые салфетки на столе, вязаный плед на диване, фотографии в рамочках. Он коснулся рукой кресла, где вечерами сидела мать, и сердце болезненно сжалось.

Первые часы он просто ходил по комнатам, не решаясь ничего трогать. Потом всё же взялся за дело. Стал выносить одежду, старую посуду, книги — всё, что можно было отдать соседям или сдать. Работал молча, без лишних мыслей, только чтобы не дать себе раскиснуть.

Дошёл до спальни. Там всё выглядело так, как она оставила в последний день: кровать аккуратно застелена, на прикроватной тумбочке очки и пустой стакан. Дмитрий аккуратно снял покрывало, сложил. Он заранее знал, что разбор этого уголка дастся труднее всего.

Тумбочка оказалась забита мелочью. Сначала он нашёл пачки таблеток: одни от сердца, другие для сна, третьи от давления. Улыбнулся горько: как же она прятала от него масштабы своей болезни. Дмитрий перебирал лекарства, проверял сроки годности, выбрасывал просроченное. Под стопкой бумажек вдруг заметил пластиковую голубую папку. Пыльная, с надорванным уголком, она явно пролежала здесь годы.

Он достал её, положил на колени. Сначала подумал, что внутри медицинские выписки или рецепты, но, раскрыв, удивился: всего два документа и ещё один лист, сложенный вчетверо.

Именно к этому листку рука его потянулась первой.

Бумага пожелтела, но буквы читались ясно. «Отказ от ребёнка». Дмитрий перечитал несколько раз, прежде чем смысл дошёл. Отказ. От мальчика. Дата… тридцать два года назад. День рождения совпадал с его собственным.

Он долго сидел неподвижно. Слово «отказ» будто врезалось в сознание, звенело. В груди стало пусто.

Вторым оказался его собственное свидетельство о рождении, привычный документ, но рядом к нему прикреплён был акт об усыновлении. Дмитрий смотрел и не верил: если бы не эти бумаги в руках, он никогда бы не подумал, что был приёмным.

Мама… Нет, Вера Геннадьевна, он вдруг поймал себя на том, что мысленно произнёс имя холодно, официально, никогда не намекала, не обмолвилась. Напротив, он всегда чувствовал её любовь. Она жила им одним. Именно у него первого в классе появился планшет, потом ноутбук, она экономила на себе, но покупала ему всё, о чём он мечтал. Даже квартира, в которой он теперь жил, — её последняя жертва ради него.

Дмитрий зажал лоб ладонями. Перед глазами стояли сцены из детства: как она встречала его из школы, как сидела рядом с тетрадкой, объясняя задачи, как гладила его по голове, когда он падал духом. Неужели всё это не отменяет того, что он чужой?

Руки дрожали. Он снова развернул отказную бумажку. Подписано: «Ефимова Галина Геннадьевна». Фамилия ему ничего не говорила. А вот отчество зацепило. Его мама, ну, та, что вырастила, тоже была Геннадьевной. Совпадение? Или родство?

Он опустил голову. Вопросов стало больше, чем ответов.

Вечер опустился на деревню. В окне сгущался сумрак, где-то за забором тявкала собака. Дмитрий сидел в тишине, держа на коленях чужие и свои документы, и впервые в жизни чувствовал, что земля под ногами уходит.

Дмитрий долго не мог уснуть в ту ночь. Сидел в темноте на кухне, пил остывший чай и снова и снова доставал голубую папку, разворачивая бумаги, словно в них можно было найти объяснение. Но объяснения не находилось. Лишь три документа, и каждый из них перечёркивал прежнюю жизнь.

С первыми петухами он вышел во двор. Умывался ледяной водой из колонки, глядя, как солнце медленно поднимается из-за леса. Над крышами соседних домов поднимался дым, деревня жила привычной жизнью. Дмитрий поймал себя на том, что ему страшно выйти на улицу и встретить знакомых. Вдруг кто-то знал? Вдруг все годы смотрели на него, усыновлённого, и молчали?

Он поспешил в дом, запер дверь и только тогда позволил себе вдохнуть свободнее.

Несколько дней он метался. Сначала пытался убедить себя, что эти бумаги ничего не значат. Мало ли, вдруг ошибка, вдруг подмена? Но даты и фамилии не оставляли пространства для фантазии. Потом пробовал представить, что всё равно ничего не изменилось: Вера Геннадьевна была и остаётся его матерью. Но мысль о женщине, которая написала отказ, засела в голове, как заноза. Кто она? Где? Жива ли?

Собравшись, он решил: надо ехать к тёте Вале. Она оставалась последней ниточкой к прошлому.

Дорога заняла почти три часа. Старенький автобус гремел по ухабам, в салоне пахло бензином и дешёвыми духами какой-то пассажирки. Дмитрий сидел у окна, смотрел на поля и деревни, мелькающие за стеклом, и чувствовал, будто едет не просто в соседнюю область, а в свою собственную чужую историю.

Тётя Валя встретила его так, как всегда встречала: в старом халате, с натруженными руками, но с той теплотой, которой у неё хватало на всех. Она была двоюродной сестрой Веры, старше на десять лет, и до смерти матери Дмитрий видел её редко. Но теперь он радовался, что она есть.

— Димка! — воскликнула она, открывая дверь. — Да какой же ты уже взрослый, совсем мужчина! Заходи, заходи, чайник давно кипит, как будто знала, что гости будут.

Он вошёл в небольшую кухню, где всё напоминало о деревенском укладе: на стене висели расписные полотенца, на подоконнике стояли банки с соленьями, в углу — пузатый самовар.

Они пили чай с пирогами, Валя расспрашивала о его работе, о жизни в городе. Дмитрий отвечал рассеянно. Мысли всё время возвращались к папке в его рюкзаке.

Наконец он не выдержал.

— Тётя Валя… — голос его дрогнул. — Я кое-что нашёл у мамы.

Он достал документы, разложил на столе. Тётя долго смотрела на них, потом сняла очки и протёрла глаза.

— Ну что ж, — сказала наконец. — Нашёл, значит. Пришло время узнать.

Дмитрий ждал, сжав кулаки.

— Галька… — начала тётя, и голос её прозвучал тяжело. — Она была младшей в семье Ефимовых. Отрывная душа. С ней всё время беда была: то с уроков сбежит, то на танцах до утра пропадёт. Родители её не знали, как удержать. В десятом классе залетела. Тогда-то всё и началось.

Валя говорила медленно, будто перебирая прошлое, боясь что-то забыть.

— Сначала скрывала. Живот под одеждой прятала, пока не стало очевидно. Мать с отцом в шоке были, ругали её, но деваться-то некуда. Она родила мальчишку. Только вот в роддоме написала отказ. Говорила: не хочу, не нужен он мне. Родители её плакали, говорили: давай, мы сами будем растить. Но она стояла на своём.

Дмитрий слушал и чувствовал, как холод пробирается к сердцу.

— А Вера тогда только институт закончила, — продолжала Валя. — Увидела, как мальчонку оставляют, и решила: возьму. И взяла. Родители помогали, конечно. Но потом она уехала. Боялась, что найдётся кто-то, кто скажет тебе правду.

— Но почему… — прошептал Дмитрий. — Почему мне никто не сказал?

— Потому что Вера любила тебя, как родного, — твёрдо ответила Валя. — Она жила ради тебя. Зачем было ломать тебе жизнь?

Дмитрий молчал. Перед глазами стояло лицо матери, мягкое, светлое, всегда спокойное. Он вспомнил, как в детстве однажды сказал ей: «Мам, спасибо, что ты у меня есть». И она тогда только улыбнулась, поцеловала в макушку и ответила: «А у меня ты».

Теперь это воспоминание било по сердцу особенно больно.

— А где сейчас эта… Галина? — спросил он наконец.

Тётя вздохнула, отвела взгляд.

— Кто его знает, Дим. После того, как оставила мальчонку, дома ей житья не было. Уехала куда-то. Писем не слала, вестей не было. Может, и жива до сих пор, а может, нет.

На кухне повисла тишина. Тиканье часов на стене казалось оглушительным.

Дмитрий смотрел на бумаги, потом снова на тётю. И понимал: всё, что он услышал, не даёт ответа на главный вопрос. Почему мать отказалась от него? Что заставило женщину оставить ребёнка?

Он вернулся домой поздно вечером. В автобусе, глядя на чёрные поля за окном, он вдруг почувствовал странное облегчение: тайна раскрылась. Но вместе с тем в душе появилась пустота, которую нечем было заполнить.

Он был благодарен своей маме, Вере Геннадьевне, без неё его жизнь могла сложиться иначе, возможно, трагично. Но теперь в нём горела необходимость узнать больше. Где-то в мире жила женщина по имени Галина, и Дмитрий знал: пока он не найдёт её след, покоя ему не будет.

После поездки к тёте Вале Дмитрий несколько дней ходил как в полусне. Днём работал, разговаривал с коллегами, выполнял привычные задачи, а ночью ворочался, вслушиваясь в собственные мысли. Ему казалось, что теперь вся его жизнь разделилась на «до» и «после». Вера Геннадьевна осталась в прошлом, светлом, полном любви, но неизменно завершённом. А впереди зияла пустота, которую можно было заполнить только одним способом: найти ту женщину, чья фамилия стояла на отказной бумаге.

Он снова и снова доставал папку, рассматривал подпись: «Ефимова Галина Геннадьевна». Неровные буквы, словно написанные в спешке, бездумно. Дмитрий пытался представить, какая она была: испуганная школьница, которая тайком скрывала живот, а потом решилась оставить новорождённого. Но вместо лица в воображении возникал только белый лист бумаги.

Он начал с самого простого, с интернета. Вбивал фамилию в поисковик, листал десятки страниц. Нашёл множество Ефимовых, но ни одной, которая совпадала бы по возрасту или отчеству. Иногда ему казалось, что вот, вот он наткнулся на зацепку: профиль женщины из соседнего города, публикация в газете с упоминанием такой же фамилии. Но всякий раз совпадения оказывались случайными.

Вечерами он сидел над ноутбуком, уставший, с красными глазами, и всё чаще ловил себя на раздражении: как можно искать человека, если о нём известны только имя да фамилия?

Однажды он собрался и поехал в тот самый город, где находился роддом. Старая кирпичная больница стояла на окраине, уставшая от времени. В регистратуре молодая девушка только пожала плечами: архивы за те годы давно перевезены, а часть утеряна. Дмитрий настоял, попросил поговорить со старшими сотрудниками. Его направили к заведующей, женщине лет шестидесяти.

Он объяснил, что ищет сведения о биологической матери. Та внимательно посмотрела на него поверх очков.

— Молодой человек, мы таких историй повидали немало, — сказала она. — Но поймите, время прошло, документы не всегда сохраняются. Если уж очень хотите, обращайтесь в ЗАГС, в архивы области.

Дмитрий вышел на улицу с ощущением, что в очередной раз упёрся в стену. Но отступать он не собирался.

В ЗАГСе его встретили с официальной вежливостью. Потребовали заявление, объяснение причин. Дмитрий честно написал: «Хочу узнать сведения о биологической матери». Сотрудница взяла документы, пообещала, что через месяц даст ответ, если удастся что-то найти.

Месяц. Срок казался вечностью. Всё это время он жил в подвешенном состоянии. Работал, встречался с друзьями, но словно издалека. В голове всё время звучал один и тот же вопрос: «Почему?»

Вечерами он ездил в деревню, где остался дом. Там было проще думать. Он сидел на крыльце, смотрел, как сад медленно зарастает травой, и представлял, как мама, ещё молодая, однажды решает увезти его сюда, подальше от чужих глаз и слухов. Она строила с ним жизнь заново, будто другой прошлой истории вовсе не было.

Иногда ему чудилось, что мать всё знала, что рано или поздно он наткнётся на эти бумаги. И всё равно оставила их в тумбочке. Не уничтожила, не спрятала. Словно хотела, чтобы правда открылась, но уже после её ухода.

Через месяц из ЗАГСа пришёл ответ. Дмитрий разорвал конверт прямо у почтового ящика. Внутри было письмо: «По вашему запросу установлено, что гражданка Ефимова Галина Геннадьевна, 1970 года рождения, действительно родила ребёнка в таком-то роддоме и оформила отказ от него».

Дальше следовало: «По данным регистрационного учёта, после 1995 года гражданка снялась с учёта по месту жительства и уехала в неизвестном направлении».

То есть подтверждение есть, но никакого адреса, никаких следов.

Дмитрий долго сидел с этим письмом в руках. Ветер трепал бумагу, над головой пролетали вороны. Сердце стучало неровно. Он понял, что шаг сделал, но дорога только началась.

Он обратился к знакомому, который работал в полиции. Тот неофициально пообещал помочь, посмотреть базы, пробить паспортные данные. Через неделю перезвонил:

— Слушай, ничего толком нет. Паспорт меняла в середине двухтысячных, но где сейчас, неясно. Ни регистрации, ни собственности на неё не числится. Будто испарилась.

Эти слова застряли в голове. Испарилась.

Дмитрий снова поехал к тёте Вале. Она встретила его привычным радушием, но он видел, что разговор ей даётся тяжело.

— Ты ищешь, — сказала она. — Оно понятно. Но помни, Димка: не всегда найдённое приносит радость.

Он слегка улыбнулся, но в душе не согласился. Для него это стало делом не просто любопытства, а почти необходимостью.

Поздним вечером он сидел у себя дома, зажёг настольную лампу и разложил перед собой все бумаги, письма, записи. Впервые в жизни он почувствовал себя чужим в собственной судьбе. Но именно это ощущение и толкало его дальше.

Он знал: даже если придётся обойти сотни адресов, даже если все двери будут закрываться, он не остановится. Где-то там была женщина, написавшая отказ, и он должен увидеть её лицо. Пусть на миг, пусть без слов, но увидеть.

Осень в том году выдалась дождливой. Деревня тонула в сырости, листья липли к земле, небо сутками висело серым пологом. Дмитрий всё чаще возвращался сюда из города, словно только здесь, среди тишины и заброшенного сада, он мог сосредоточиться на главном.

Однажды вечером, перебирая документы в интернете через очередной сайт для поиска людей, он наткнулся на строчку в старом списке должников по коммунальным платежам. «Ефимова Г.Г.» — всего лишь инициалы, но совпадение года рождения заставило сердце пропустить удар.

Адрес значился в небольшом посёлке неподалёку от областного центра. Дмитрий недолго думал, уже на следующий день он сидел за рулём и гнал машину туда, почти не замечая дороги.

Посёлок встретил его облупленными домами, ржавыми заборами и тишиной. Указанный дом оказался деревянным, покосившимся, с провалившейся крышей. У калитки стояла женщина лет пятидесяти, в выцветшем платке, с ведром в руках.

Дмитрий остановился, сердце билось в горле.

— Скажите… здесь живёт Галина Геннадьевна Ефимова? — спросил он, сам удивившись тому, как дрожит его голос.

Женщина посмотрела на него внимательно, словно пыталась вспомнить. Потом ответила.

— Живёт. Только болеет сильно. В доме лежит.

Он прошёл за ней во двор. Дом оказался тесным и темным. В комнате на кровати под серым одеялом лежала женщина. Лицо осунувшееся, волосы седые, глаза тусклые. Она повернула голову, и Дмитрий вдруг почувствовал, как холод пробежал по спине: в этом лице было что-то неуловимо знакомое.

— Галя, к тебе пришли, — сказала соседка и вышла, оставив их одних.

Дмитрий шагнул ближе.

— Здравствуйте, — произнёс он. — Я… Дмитрий.

Женщина долго смотрела на него, словно не веря своим глазам. Потом прошептала:

— Ты… мой?

Он не знал, что ответить. В груди боролось всё сразу: злость, жалость, недоумение.

— Почему? — только и смог спросить. — Почему вы тогда оставили меня?

Она отвела взгляд к стене.

— Я была девчонкой, — тихо сказала. — Мне казалось, жизнь закончилась. Родители ругали, я боялась всего. Хотела свободы. А ребёнок — это оковы. Думала: без меня ему будет лучше.

Дмитрий слушал, и каждое слово больно резало изнутри. Он ждал оправданий, объяснений, которые могли бы дать смысл её поступку. Но их не было. Только растерянность и усталость.

— А потом? — спросил он.

— Потом… — Галина закрыла глаза. — Стыдно было вернуться. Уехала. Жила как придётся. Мужей не было, детей тоже. Я знала, что где-то есть мальчик… но не имела права искать.

Дмитрий молчал. Перед ним лежала женщина, которая дала ему жизнь и тут же отказалась от неё. И он вдруг ясно понял: никакая встреча не принесёт облегчения. Нельзя вернуть то, чего не было.

В голове всплыл образ Веры Геннадьевны: её руки, запах духов, её тихий голос. Настоящая мать всегда была рядом.

Он встал.

— Я хотел увидеть вас, — сказал он спокойно. — Хотел понять. Теперь понял.

Галина открыла глаза, в них мелькнула просьба то ли о прощении, то ли о жалости. Но Дмитрий не сказал больше ни слова.

На улице моросил дождь. Воздух наполнился мокрой землёй и дымом из печных труб. Он шёл к машине и чувствовал, что с каждым шагом становится легче.

У него была только одна мать, Вера Геннадьевна. Та, что носила его на руках, учила ходить, защищала от бед и радовалась его победам. Всё остальное лишь случайность, чужая ошибка, оставленная на пожелтевшей бумаге.

Дмитрий сел в машину, завёл мотор. Двор посёлка остался позади. Впереди тянулась дорога своя, настоящая, которую он теперь выбирал сам.

Мир глазами пенсионерки 

#рассказы