Жёлтое пятно света металось по снегу испуганным зайчиком.

Шли тихо, но совсем молчать не получалось: перешёптывались, хихикали, толкались.
— Ну, девки, кто начнёт? — Нина с раскрасневшимися щеками поставила фонарь на верхушку плотного сугроба и обернулась к подружкам.
Алину жутко тянуло съязвить, но обижать деревенских, так тепло принявших её в свою компанию, не хотелось. Она замерла за спиной рослой Лидки и подышала на заиндевевшие пальцы. Подступали самые настоящие крещенские морозы.
Первой пошла закутанная в бабушкин цветастый платок хохотунья, с крупной родинкой на скуле. Алина так и не запомнила её имени. Почерневшая от времени заброшенная баня слепо пялилась глазницей окна с выбитым стеклом. Дверь предбанника заскрипела, закряхтела. Сахарно хрустнул слежавшийся снег.
— Что, городская, не веришь? — Лидка ухмыльнулась. — А вот Машку в прошлом году по мягкому месту железкой приложило, так к ней сын кузнеца весной посватался.
Алина чуть покривилась, но кивнула. Раздался тоненький визг, из тёмного проёма выскочила первая гадающая, на ходу натягивая тёплые колготы под задранную юбку.
— Мокрым мазнуло! Девки, ну, точно пьяницу мне пророчит. Ай, к чертям, не пойду взамуж!
Луна выкатилась из-за туч, желая посмотреть на кучку одуревших девиц. Хохот стоял на всю Савиновку. Одна за другой оголяли зад, спрашивая у банника про суженого. Искристый промороженный воздух заполнили счастливые и испуганные вопли. Кого шлёпали, кого гладили. Лидке дружно завидовали: по её ягодицам мохнатым прошлось — к богатому жениху.
— Давай, городская. Испытай судьбу, — Алину подтолкнули к дверям.
На общем кураже она влетела в предбанник. «Самой от себя смешно», — фыркнула, стягивая серые джинсы и белые кружевные трусики. Хотелось придумать что-то залихватское, удивить девок. «Скажу, ущипнуло меня. Волосатыми пальцами», — Алина заулыбалась, но тут же вскрикнула от боли и страха.
В обнажённую кожу точно впились ледяные влажные губы. Встряхнуло, пробрало до костей. Она не помнила, как вывалилась наружу на одеревеневших, негнущихся ногах. Молчала на все расспросы подруг, мелко вздрагивала и боялась обернуться. Все смеялись, аж заходились, только Лидка смотрела странно, растерянно.
Потом всей гурьбой отправились к Нине, пили сладкую до тошноты наливку, тянули старинные напевы. Разошлись уже под утро. Алина проскользнула в избу тихо, стараясь не будить тётку, у которой гостила. Переоделась в рассеянном полумраке, свернулась под тёплым пуховым одеялом.
Снилось тяжкое, муторное, про вечный холод и бесконечный мёртвый лес. А разбудил нервный, отчаянный шёпот:
— Я тебе точно говорю, Лидка моя видела след! Подымай девку, поведём к бабушке Офимье.
Алина нехотя открыла глаза. Над ней тревожно нависала тётка, а рядом стояла высокая женщина, со смутно знакомым лицом.
— И вам с добрым утром. Тёть, а в честь чего торжественное собрание у моего изголовья?
— А вот ты нам и скажи. Гадали, небось, вчера?
— Гадали, — Алина зевнула и поёжилась.
— На зад свой посмотри: есть ли отпечаток?
Девушка нахмурилась, но затаившийся где-то в глубине ужас всколыхнулся, к горлу горько подкатил комок. Она вскочила с кровати, подбежала к зеркалу, подобрала подол длинной футболки и оттянула резинку трусов. Тётка с гостьей одновременно охнули и перекрестились. На белой коже отчётливо синел поцелуй. Алина покраснела и повернулась к ним.
— Что это вообще? Шутки такие дурные у местных?
Высокая покачала головой. «Точно, это ж мать Лидки», — наконец-то вспомнилось.
— Доченька, милая, только не пугайся. Банник отметил тебя. Сходим к бабушке Офимье, она поможет свести.
Испытывая отчётливое желание вытолкать всех из комнаты, одеться, собрать вещи, сесть на автобус и уехать от этой дичи подальше, Алина вздохнула и закатила глаза. Тётка умоляюще смотрела на племянницу.
— Тёть, ну что за суеверия. Ладно, если тебе легче станет, пойдём к этой вашей бабуле. Только позавтракать дайте сначала.
В избе старухи на окраине деревни пахло сушёной мятой и чем-то кислым. Офимья, полуслепая, скукоженная, ощупывала костлявыми пальцами пятно, словно выбитое инеем, и ворчала:
— А вот неча, неча жопы голые совать, куда не следует. У, дуры вы, девки.
Алина морщилась: будто паук тонкими лапками шарит по её пояснице. Отчаянно хотелось чихать от пыльного запаха трав. Бабка вытащила небольшой веничек, подпалила прутья в печи и, почти касаясь кожи, чертила дымом затейливые знаки, пришёптывая невнятную чушь.
Лидкина мать стыдливо сунула Офимье завёрнутый в платок пирог, тётка оставила на столе пару смятых бумажек. Не прощаясь, быстро вышли на заснеженную улицу.
— Вы идите, я погуляю немного, подышу, — Алина махнула рукой женщинам и отправилась в сторону реки.
На утоптанной белой площадке несколько парней, улюлюкая и гогоча, швырялись снежками.
— Эй, Витька, колись! Ты городскую вчера в бане в жопу целовал?
Коренастый, с обмороженными ушами, божился и отнекивался:
— Да она ж худая, как щепка, нужна мне такая!
— А я Нинке так по заду зарядил, аж звенело!
— Айда, парни, к церкви сегодня, девки туда гадать пойдут.
«Вот придурки. А я тоже хороша, совсем было поверила в эту чертовщину», — Алина, улыбаясь, расстегнула воротник бежевого пуховика и глубоко вдохнула колкий воздух.
* * *
Ночью бабка Офимья вынесла на порог чашку молока с красными разводами и забормотала, всматриваясь в тьму за забором:
— Ишь, охальник, чего удумал! Городскую уташшить. Не дам, и не проси. Мало тебе наших девок?
Высокий, рвано очерченный силуэт встал из сугроба. Льдисто заскрипел голос:
— Не обессудь, хозяин требует. Сама знаешь. Раз в семь лет… Круг не разомкнуть.
— Круг катай, а меру знай. И не зарывайся на нездешних, беды не оберёшься потом.
Старуха плюнула за порог, бросила щепотку соли и скрылась в душном нутре избы. Тёмная фигура за окном медленно таяла. Ещё три дня до Крещения, успеет выбрать другую.
Автор: Эйч Хэ
#авторскиерассказы