До чего же ранняя в том году выдалась весна! После долгой и изнуряющей зимы, жизнь с жадностью вступала в свои права, словно боялась не успеть пройти все циклы.

Василий любовался цветущими садами из окна своего вагона. Поезд уносил его всё дальше от любимой столицы. Что же, он был готов. На благо партии, за правое дело, отдать несколько лет своей жизни на то, чтобы привить правильные идеи жителям глубинки. Шёл тысяча девятьсот тридцать второй год, впереди было светлое будущее, тень войны ещё не омрачала небо Советов. А красота весны лишь подпитывала радужные надежды и светлые ожидания.

К слову, Василий Кузнецов был одним из немногих, кто без пререканий и обид согласился отправиться так далеко от дома, чтобы нести идеологию и законы партии в тёмные сердца селян, а заодно и следить за процветанием местного колхоза.

Около половины седьмого утра, Василий вышел на тихой и скромной станции близ посёлка Алёшихи. Здесь его должен был встретить местный агроном.

Пьянящий аромат цветущих вишен, мычание коров на дальнем пастбище и поезд, уносящийся в неведомую даль... Василий проводил взглядом немногочисленных пассажиров, которые выйдя вместе с ним, сразу разошлись в известных им направлениях, и присел на лавку.

В телеграмме он сообщал дату, время прибытия. Однако не знал, как здесь работает почта, и насколько быстро известия достигают адресатов. В лицо он никого тем более не знал, как и точных имён.

По ощущениям прошло минут десять. Никого. Сколько ещё ждать? И дождётся ли? С тоской Василий засунул руки в карманы- зябко, да и поесть не мешало бы.

-Это ты новый парторг?

Скрипучий голос, раздавшийся неожиданно прямо над головой, заставил Василия вскочить на ноги.

Он оглянулся и увидел деда. Лицо его было тёмным и морщинистым, глаза неопределяемого выцветшего цвета, половина зубов отсутствовала. Это был явно не тот, кого Василий ждал.

-Я Кузнецов Василий Александрович, назначен парторгом в деревню Алёшиха.- отчеканил он, стараясь напустить солидности.

-Ага.- просто ответил дед, смерив его взглядом.- Тогда поехали.

-Но меня должен встретить Фёдор Трофимович, агро...

-Федька занят.- перебил, недослушав старик.- Меня прислал. Поехали, дел много у меня, некогда тут с тобой болтать.

Не дожидаясь ответа, старик пошёл вперёд, Василий, понимая, что это его единственный провожатый, схватил чемодан и направился следом.

Новый знакомый, представился дедом Севой. Он приехал за гостем на телеге, запряжённой спокойной рыжей кобылой. Как только Василий взобрался и уселся, дед дёрнул поводья, животина потрусила вперёд неспешным и размеренным шагом.

Кузнецов рассматривал поля и луга, не переставая любоваться красотой. Наконец, показались хаты. Несмотря на раннее утро, жизнь в Алёшихе кипела. Бабы пропалывали огороды, мужики гнали скот на пастбища. На чужака поглядывали с любопытством, но без удивления. Видно слух о прибытии столичного партийца распространился задолго до его появления.

Дед Сева был не особо словохотлив. На гостя косился с подозрением, новостей успеха и развития молодой страны не знал, о партии и её ценностях высказывался с крайней неохотой. "Эх, работы мне тут..."- думал с тоской Василий. Наконец, отчаявшись разговорить старика, он сам замолчал, а потом и задремал.

Проснулся Василий, от рывка- телега резко остановилась.

-Слезай, Вася.- сказал дед, хрипло откашливаясь.- Во двор прямо заходи, тут Фёдор с семьёй живёт.

Парторг слез с телеги, поблагодарил нового знакомого и направился в калитку, напротив которой его высадили.

На лай привязанной около будки дворняги вышла дородная женщина, а следом высокий мужчина лет пятидесяти.

-О, кто к нам пожаловал! - громко приветствовал хозяин.- Поди, Кузнецов из Москвы?

-Он самый.- улыбнулся Василий.- А вы, судя по всему, Фёдор Трофимович?

-Так точно!

Василия провели вглубь двора и усадили за стол в саду под цветущей яблоней.

Добродушная хозяйка, жена агронома, принялась накрывать на стол, что было весьма кстати- живот молодого парторга издавал отчаянные и протяжные стоны, оповещая всех о голоде.

Парное молоко и свежие пироги сделали своё дело- гость расслабился, подобрел и утратил бдительность. Заулыбался и агроном.

-Народ у нас покладистый и добрый.- делился Фёдор Трофимович, прожёвывая аппетитный кусок.- Но, как и везде…Как ты к ним, так и они к тебе…

-Я думаю, найду общий язык со всеми.

-Тёмный правда, немного люд наш. - продолжал хозяин, словно не услышав слова гостя.- Верит во всякое, что партия мягко сказать... не признаёт. Но Вы уж не обессудьте!

-Во что, например?- удивился Василий.

-Есть тут пара баек. Бабские россказни.- уклончиво ответил Фёдор Трофимович.- Не суди людей строго. Но одно скажу тебе. Как солнце за горизонт уйдёт- со двора не выходи! Какое бы срочное дело не было. Пересиди до утра.

-Так что происходит то?! Если банда орудует, так и скажите. Телеграмма в Москву- и помощь будет тут.

-Эх.- выдохнул агроном с откровенной досадой.-Не всё так просто.

Более эту тему Фёдор Трофимович не поднимал, хотя Василий и старался его разговорить.

После завтрака агроном лично проводил Василия к бабе Тоне, у которой тот должен был жить всё время своей долгосрочной командировки.

Хозяйка приняла гостя как родного. Жила она в чистом домике с соломенной крышей и побеленными известью стенами. Везде был порядок и уют. Кузнецову она выделила собственную комнату, чему тот был просто несказанно рад.

А далее потекли трудовые будни. Молодому парторгу было нелегко заставлять селян менять свои привычки и собираться на планёрки, летучки, политинформацию. Но молодого энтузиазма москвича хватало на то, чтобы рушить все устаревшие твердыни. Кроме того, у него было средство воздействия- силовая поддержка советской власти. Это хорошо понимали и местные главы, уважаемые в народе. Поэтому сами побуждали селян делать то, что от них ожидалось, чтобы не накалять обстановку.

Так, худо-бедно, в трудах и бдениях, прошли две недели.

***

Был тихий летний вечер. Василий ужинал, а баба Тоня всё подкладывала ему своих угощений.

Сидя на кухне, парторг посматривал в окно-там было так красиво, горел закат, пели соловьи.

-Пойду ка я посижу на скамье в саду.- сказал Василий, и захватив свой чай, направился к выходу.

-Я с тобой, милок.

Бабушка пошла следом, чем не смутила гостя- компания её была приятная.

Они уселись на скамью возле цветущего куста сирени, продолжая начатую ещё в доме беседу.

Как вдруг, покой нарушил крик!

Женский, полный ужаса и отчаяния, на грани срыва голосовых связок!

-Ой, беда! –всплеснула руками баба Тоня.

Это невозможно было не услышать! В соседних домах стали хлопать двери. Послышались взволнованные голоса.

Криков более не было, но несколько мужиков уже спешно шли по улице в направлении звука. Василий поставил недопитую чашку чая, и тоже пошёл.

Баба Тоня попыталась остановить его, но тот лишь отмахнулся. Если в этом селе есть опасность мирным людям- он первый должен знать это!

Пробежав пару улиц, он увидел толпу людей. Подошёл. Заметив его, селяне расступились. В центре толпы, была Маруся, Остапенко дочка, которая, судя по всему и переполошила всех своим криком. Вид у неё был такой, что Кузнецову стало не по себе! Белая, как мел, с посиневшими губами, она опиралась на подхватившую её под локоть женщину, и едва стояла на ногах. А глаза... Такого обречённого и отчаянного выражения Василий не видел никогда.

-Что случилось?- выпалил он.

Ему не отвечали, девушка была в полуобморочном состоянии, селяне же опускали головы, прятали взгляд.

-Гражданка Остапенко! Я спрашиваю, что случилось?- с нажимом повторил парторг.

Девушка облизнула пересохшие губы и выдохнула, почти шёпотом:

-Немая. Я видела её! Она показала на меня рукой!

Проговорив это, девушка рухнула без сил, как подкошенная, а толпа всколыхнулась, словно от брошенного камня. Женщины стали причитать, мужики молча перекинулись тяжёлыми взглядами. И, словно выдох, пронеслось из уст в уста: «Немая... Немая... Немая...»
продолжение следует
#МистикаОтИриныШведской
источник