— Алло? — голос ещё не проснулся, дрожал.

— Софья Андреевна? Это капитан полиции Снегирёв. Мне очень жаль, но... Ваш брат... Сергей Андреевич... его нашли мёртвым.

Софья замерла. Мгновенно проснулась. Слова не складывались в смысл. Мозг будто защищал её от удара, не позволяя поверить в услышанное.

— Что... вы сказали? — прошептала она.

— Он был обнаружен в реке, у деревни Сосновка. Утонул. Мы... — пауза, — мы не нашли признаков насилия. Версия — суицид.

Суицид.

Это слово вонзилось в её сознание, как нож.

— Вы ошиблись. Это невозможно. Вы точно уверены? Может быть, это не он? Может, это ошибка?

— Установлена личность. Документы были при нём. Мы… мы соболезнуем. Вам нужно приехать.

Софья сидела в пустой квартире брата. Солнце светило через окно, освещая комнату, но свет казался чужим, фальшивым. Здесь всё напоминало о Сергее — его аккуратный письменный стол, кружка с логотипом его компании, стопка книг по маркетингу, аккуратно разложенные на тумбочке. И фотография с его девушкой — Сашей — в рамке, улыбки на которой теперь казались нереальными, застывшими во времени.

Она не могла плакать. Не могла дышать. В груди — пустота и глухой звон.

Сергей не мог покончить с собой. Не он. Весёлый, целеустремлённый, с блестящими глазами, которые всегда светились от новых идей. Он только что получил повышение. И самое главное — он собирался сделать предложение Саше. Он сам рассказывал ей об этом пару недель назад, глаза у него тогда сияли, как у ребёнка.

Она позвонила Саше, и та приехала через час. Бледная, растерянная, со следами бессонной ночи на лице.

— Мы не ссорились, — голос дрожал, будто она всё ещё надеялась проснуться от этого кошмара. — Он сказал, что поедет за город. Хотел сделать сюрприз… Что-то романтическое. Но не сказал, что именно. Только намекал. Я думала — может.... Он был… таким счастливым.

Софья попросила его ноутбук. Саша кивнула, вытерла слёзы и сказала пароль.

Когда Софья села за компьютер, её руки тряслись. Она открыла браузер — история запросов была исчерпывающей:

«Как сделать предложение на природе»

«Романтический пикник у реки»

«Кольца: советы по выбору»

«Как удивить любимую девушку»

«Сосновка: красивые места у воды»

Софья почувствовала, как у неё немеют пальцы. Он действительно собирался туда. На пикник. Чтобы сделать предложение.

— Что-то там случилось, — прошептала Софья, как будто сама себе.

Она подняла глаза на Сашу.

— Я поеду туда, в Сосновку. Я выясню, что случилось. Обещаю.

В ту ночь она не спала. Лежала на кровати, уставившись в потолок. В голове кружились фразы, воспоминания, обрывки детства. Она вспоминала, как они с Сергеем играли у дачи у бабушки, как он спас её, когда она оступилась у реки. Он умел плавать. Он был сильный. Как он мог утонуть просто так?

Нет.

Сосновка встретила Софью тишиной и жарой. Узкая дорога, извиваясь между полей, вывела её к краю деревни — здесь начинались заросли высоких сосен, отбрасывающих длинные тени на обочину. Воздух был насыщен запахом хвои и пыли. Ветер лениво шелестел листвой, доносил запах распаренной травы и чего-то сладковатого, медового — может, это липа цвела где-то поблизости.

Софья остановилась на обочине и долго смотрела вдаль. За деревьями блестела река. Медленно, как будто нехотя, она пошла в ту сторону.

Берег оказался почти сказочным. Река была широкой, ленивой, с зеркальной гладью, в которой отражались пушистые облака и стройные стволы деревьев. Камыши шептались друг с другом на ветру, перекликались стрекозы, а над водой плясали пыльцевые искры — солнечные блики. Всё было прекрасно, по-летнему уютно и по-деревенски спокойно. Софья поняла: да, это место, где её брат мог бы сделать предложение. Здесь было что-то почти волшебное — идеальное для романтики.

Она присела на сухой валун у самой кромки воды, сняла рюкзак и сжала пальцы в кулак. Тишина. Только редкое чириканье где-то в ветвях и мерное журчание воды. Софья вглядывалась в гладь — будто надеялась увидеть в ней ответ. Может, отражение? Может, след? Что-то?

Но вода была равнодушной. Ни пузырьков, ни течений. Только собственное отражение смотрело на неё в ответ: уставшее лицо, тёмные круги под глазами и волосы, собранные в небрежный пучок.

Софья почувствовала, как пот стекает по спине. Жара. Она сняла кроссовки и погрузила ноги в воду. Холодная, ласковая, манящая. Было бы приятно окунуться, скинуть с себя усталость дороги, испарину, тревогу. Но мысль о том, что её брат — Сергей — умер здесь, утонул в этой самой воде, заставила её резко выдернуть ноги обратно.

— Нет. Не сейчас.

Она натянула обувь, поднялась и направилась в сторону деревни. Может быть, кто-то что-то видел. Или слышал.

Сосновка была небольшой: десятка четыре домиков, аккуратных, стареньких, с покосившимися заборами и цветами у окон. Где-то мяукала кошка, у кого-то глухо лаял пёс, а на подоконнике одного из домов сушились пучки мяты, ромашки и зверобоя. Всё пахло травами, солнцем и чем-то ещё — как будто старой жизнью, уютной и доброй, из прошлого, которого уже не вернуть.

У местного магазина — одноэтажного, облупленного здания с выцветшей вывеской "Продукты" — стояли скамейка и деревянный ящик с арбузами. Когда Софья зашла внутрь, за прилавком оказалась женщина лет пятидесяти, крепкая, с добрым лицом и замотанными в платок волосами. Она сразу посмотрела на Софью с интересом.

— О, да у нас гостья, — сказала она, отрываясь от перечня товаров. — Не часто к нам кто новый заходит. Ты, милая, не потерялась?

— Здравствуйте. Я… Я сестра того парня, которого нашли у реки. Соня.

Лицо женщины посерьёзнело, но не удивилось.

— Ох, как же… Конечно, знаю. Все в деревне знают. У нас-то что, новостей немного. Сразу всё по дворам разлетается. Жалко паренька… Хороший, видно, был. Но не первый и, боюсь, не последний.

— В смысле? — Софья нахмурилась.

Женщина вышла из-за прилавка, достала из холодильника бутылку холодного лимонада и жестом предложила сесть за маленький столик у окна.

— Меня Нина звать, — сказала она. — А ты присаживайся. Вижу, тебе не просто так сюда надо. Хочешь, расскажу тебе про нашу реку?

Софья кивнула. Внутри у неё всё сжалось.

— Ты, наверное, заметила: народу у реки — никого. А погода какая! Середина июля. Раньше, в мою молодость, вся деревня там была: и детвора, и старики с удочками, и бабы стирать бельё ходили. А теперь — пусто.

Нина взглянула в окно и понизила голос:

— Потому что местные туда больше не ходят. Лет двадцать уже. Всё началось с той девки... Утопленницы.

Софья села чуть ближе. Уши звенели от тишины. Даже магазин, казалось, затих, слушая.

— Девчонка была… Маринка её звали. Весёлая, озорная, лет шестнадцать, наверное. Летом к нам в гости приехала к бабке. Влюбилась в парня. А он, дурак, не ответил ей. Смеяться начал. Она и побежала тогда к реке. Сказала — если ты меня не любишь, пусть вода полюбит. И… утонула. С тех пор и началось.

Нина сделала глоток лимонада, помолчала, глядя куда-то в прошлое.

— Сначала подумали — несчастный случай. Потом ещё парень утонул. Потом ещё один. Все — приезжие. Местные-то береглись, чувствовали что-то. Вода как будто… выбирает. Кто случайный — того и заберёт. Кто с добром приходит — того и манит. А потом — тянет.

Софья с трудом сглотнула.

— Но это всё… слухи? Суеверия?

Нина пожаловала плечами:

— Может и так. Только вот странно всё это. Вода у нас не быстрая, не глубокая. Плавать умеешь — не утонешь. А они тонут. Просто исчезают. А потом всплывают, с лицами такими… Будто что-то увидели там. Что-то страшное. Или наоборот — прекрасное. Не понять.

В магазине повисло молчание.

Софья почувствовала, как мурашки бегут по спине. Она взглянула в окно, туда, где вдалеке блестела река.

Теперь она знала, с чего начнёт.

— Послушай, — после недолгого молчания снова заговорила Нина. — А ты зачем всё это спрашиваешь? Ну утонул парень — жалко. Но… Река забрала, и не поделаешь тут ничего. Мы уж давно с этим смерились. Да и не любят тут, когда копаются в старом.

Софья не ответила. Сжимала ладони на коленях так, что побелели костяшки пальцев. Она не знала, что именно ищет. Ответ? Смысл? Может быть, оправдание? Или просто... доказательство, что её брат не сам полез в воду.

— Ладно, — продавщица вздохнула. — Раз уж тебе покоя не даёт, сходи к Лариске. Она подруга той самой... утопленницы. С детства вместе. Только вот после всего она совсем не та стала. Закрылась в себе, затворницей стала. Молоденькая ещё была, когда Маринка-то утонула. Все думали, с ума сойдёт. Не сошла, но и счастливой её не назовёшь.

— А где она живёт?

— За деревней. Дом у неё на отшибе, возле старой яблоневой посадки. Ветхий, но крепкий, мать её ещё держала, пока жива была. Та добрая была бабка. Год назад померла. С тех пор Лариска совсем одна. Никуда не ходит, разве что по нужде. Но всегда дома. Упрямая, как коза. Может, тебе что и скажет. Ты только аккуратней.

Софья кивнула.

— А парень тот? Тот, из-за которого Марина...

— Живёт тут. Тоже. Но к нему не ходи, — голос Нины стал твёрдым. — Спился давно. Буйный. Кто его знает, что у него в голове. Ружьё у него есть, и характер скверный. Если чего и знает — молчит, как могила. А Лариска… Она хоть и странная, но вежливая. Добрая, когда не трогать. Вот только зачем оно тебе, душенька?

Софья не ответила. Она уже знала, куда пойдёт.

Дорога к дому Ларисы вела мимо полей, где высокие стебли ржи колыхались от лёгкого ветра, шелестя, словно шептались о чём-то своём. В воздухе витал запах земли, старых досок и чего-то немного горького — может, полынь росла где-то поблизости. Деревенские дома остались позади, и вскоре впереди показалась старая яблоневая роща. Сухие сучья тянулись к небу, как чьи-то костлявые пальцы, а среди них прятался дом — покосившийся, облезлый, но всё ещё живой.

Софья подошла к калитке, постучала. Дверь отворилась почти сразу, но не Лариса выглянула, а сухонькая старушка с добрыми глазами.

— Здравствуй, деточка, — сказала она тихо. — Иди, не бойся. Я тебя ждала.

Соня замерла.

— Вы… ждали?

— Конечно. Видела тебя у воды. Садись, чайку выпьешь. У меня чайный гриб холодный, хороший. Лето всё-таки.

Софья, немного растерянная, вошла в дом. Внутри было прохладно и темновато, пахло сушёными травами, старой мебелью и яблочной кожурой. Пол скрипел под ногами, а в углу щёлкал старый часовой механизм. Всё было аккуратно, по-домашнему, как у бабушки в детстве. На столе стоял графин с мутноватым напитком и два тонких стакана в подстаканниках.

— Я не Лариса, — мягко сказала старушка. — Я — тётка её. Когда мать умерла, я ей помогаю иногда. А ты — про Марину, да?

Софья кивнула. Горло пересохло.

— Садись. Я тебе всё расскажу. Хоть кто-то должен это знать.

Старушка тихо вздохнула и посмотрела на Софью усталыми, будто слишком многое повидавшими глазами.

— Маринка была добрая. Светлая. Глупенькая, может быть… Верила в любовь, как в сказку. А особенно верила одному парню. Вроде бы свой, деревенский, а оказался подлец. Звали к ним на посиделки — трое их было. Она думала: просто компания, веселье. А они напились, и… — старушка замолчала, в уголке губ дрогнула боль. — Сначала один. Потом остальные. Они же её друзьями были. Детство вместе. А она потом вышла на улицу, босая, вся в крови и грязи. Даже плакать не могла.

Софья застыла. Мир будто перестал дышать.

— Наутро её нашли — у реки. Одежда на берегу. Вода чистая была, тихая. Как зеркало. Только волосы её плавали, как водоросли. И лицо... спокойное. Словно простила всех. Никто ничего не знал. А Лариса знала. Она её первой и нашла.

— Лариса была рядом?

— Поздно пришла. Она Марину звала, искала всю ночь. А когда увидела — упала на колени и кричала, будто душу у неё вырывали. С тех пор не та. Ни с кем не разговаривает. С людьми не живёт, с воспоминаниями — да.

Старушка поправила платок на плечах, покачала головой.

— А те? Те, кто сделал?

— Один в том же году в лесу повесился. Второй спился — умер зимой в сугробе, прямо возле своего дома. А третий... тот и жив. Да только с ума сходит. Всех боится, на окна тряпки вешает, с ружьём спит. Его Марина особенно ждёт. Я думаю, она к нему и зовёт. Только он не идёт.

Софья опустила взгляд, пальцы сжались на стакане.

— А мой брат? Он-то тут при чём?

— Может, был слишком похож. Молодой, светлый. Слишком живой. Она таких теперь не отпускает. Для неё это — как память. Или наказание миру. А может, и утешение.

Ветер донёс с улицы аромат скошенной травы и прелых яблок. Где-то недалеко тихо капала вода с крыши в железную бочку.

Софья почувствовала, как холодок прошёлся по спине. Будто сама Марина стояла сейчас за её спиной. Молча. Ждала.

— А почему никто не обратился в полицию? — голос Софьи дрожал. — Это же… Это же преступление.

Старушка тяжело выдохнула и, отведя взгляд, тихо покачала головой:

— Родственник он. Сильные у них в роду. Связи. Отмазали быстро. Сделали, будто сама в воду пошла от несчастной любви. Мол, любила, а он не ответил. Всё красиво оформили. Людям — плевать. Бумажка есть — и ладно. Только правда — она не в бумажках. Её Лариса одна знала. Да и то… долго молчала. Через пару дней только, когда ночами орала так, что вся деревня слышала, а утром с синими кругами под глазами ходила, еле на ногах стояла — тогда и рассказала. Мне. Одной. И сразу же сказала: "Хоть слово — я следом за ней". Я испугалась. Знала, не шутит. И промолчала.

Старушка посмотрела в окно, где ветер гнал пыль по дороге, словно стирал следы.

— Не говори никому, что я рассказала. Слово дай. Старой уже не долго, но с совестью жить хочется. Софья кивнула, поблагодарила за чай, за всё услышанное. Но одно её теперь не отпускало.

— Где он живёт?

Старушка выдохнула, как будто это слово вырвало из неё последние силы.

— Не далеко тут. Дом с покосившейся верандой, синий, облезлый. Он отличается от всех. Не ухоженный совсем. Там, за огородами. Ты его сразу узнаешь. Только… будь осторожна.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в медные и багровые оттенки, когда Софья подошла к тому самому дому. Калитка скрипнула, словно предупреждая: «Не ходи». Двор зарос бурьяном, по тропке пробирались редкие пятна ног — сюда редко кто заходил. Окна были занавешены изнутри, подоконники пыльные. Дверь — старая, перекошенная, с вбитым гвоздём вместо ручки.

Она постучала.

Никакого ответа.

Стук повторился — громче.

Изнутри донёсся глухой голос:

— Уходи. Кто бы ты ни была. Я никого не жду.

— Я знаю, что ты сделал, — твёрдо сказала Софья. — Я говорила с той, кто помнит. И с той, кто знает. Я могу помочь.

За дверью — тишина. Потом — шаги. Щёлкнул затвор.

Дверь распахнулась, и на пороге появился мужчина. Лет сорока, но с таким лицом, будто он старик. Лицо бледное, с тёмными кругами под глазами. Щетина, мутные глаза, дрожащие пальцы сжимают ружьё.

— Помочь? — хрипло усмехнулся он. — Мне? Ты кто такая, мать твою?

— Сестра одного из тех, кого утянула Марина.

Он вздрогнул. Глаза дёрнулись, как у зверя в капкане.

— Уходи, пока жива. Я не шучу. Я… я могу…

— Убей. Ещё раз. Чем больше на совести, тем привычнее, да?

Он медленно опустил ружьё. Дверь скрипнула, впуская её в прохладный, мрачный дом.

Внутри пахло плесенью, застарелым табаком и страхом. На стенах — выцветшие обои, на столе — пустые бутылки, одна перевёрнутая. На подоконнике засохший кактус. Мужчина опустился на табурет у окна, глядя куда-то в никуда.

— Ты пришла сказать, что она убивает? Да знаю я. Думаешь, я ночью сплю? Думаешь, я к колодцу выйти могу? Слышу её, зовёт. Шепчет. Плачет. Иногда поёт. Я с ума схожу. Но, может, так и надо.

Софья молча смотрела на него.

— Девушку ты не вернёшь. Ни слова, ни жеста, ни дыхания. А теперь — из-за тебя мертвы другие. Те, кто просто был не в том месте. Просто хотел отдохнуть.

Он поморщился, как от пощёчины.

— И что ты хочешь? Чтобы я на коленях к реке пошёл? Искупление? Да к чёрту оно. Я сам себе суд.

— А если и после смерти она тебя не отпустит? — тихо спросила она. — Ты думаешь, всё закончится, когда ты умрёшь? Может, только начнётся. Ты забрал её жизнь. Теперь она забирает чужие. А если ты хотя бы попробуешь... сделать хоть что-то, чтобы остановить это, может, спасёшь и свою душу.

Он поднял на неё глаза. Впервые — без злобы, без угроз. Только бездонная пустота, в которой плавало что-то похожее на… сломленное дитя.

— И что ты хочешь, девка? Что я должен делать?

Софья шагнула к двери, не оборачиваясь.

— Ты сам решай. Но, если тебе хоть немного не всё равно — попробуй. Попроси прощения. Сделай что-то. Пока не поздно. Хотя бы раз — поступи как человек.

И она вышла, оставив его сидеть в темноте, среди пыли и страха, лицом к разбитому окну, где небо начинало медленно затягиваться тяжёлыми грозовыми облаками.

Ночь. Тяжёлая, плотная, будто сама тьма сгустилась над землёй. Облака ползли по небу, закрывая звёзды, и только редкие вспышки молний озаряли округу бледным, мертвенным светом. Глухие раскаты грома откликались эхом от леса, а ветер гнал по земле сухие листья, шепча что-то непонятное.

Софья стояла на берегу. Волны лениво бились о мокрые камни, вода блестела в темноте, как зеркало, в котором отражалось небо. Она сделала шаг ближе, к самому краю, где трава уже была влажной от брызг.

— Это был мой брат, — прошептала она, будто боясь нарушить равновесие мира. — Ты не должна была забирать его. Он не сделал тебе зла.

Тишина. Только ветер. И шорохи в кронах деревьев.

— Ты… ты думаешь, что чужая смерть сможет заглушить твою боль? — её голос дрожал. — Думаешь, если кто-то ещё умрёт, тебе станет легче?

Молния вспорола небо, осветив берег, деревья, поверхность воды… и фигуру, стоящую по щиколотку в воде.

Марина.

Полупрозрачная, хрупкая, с длинными волосами, стекающими каплями вниз. Её платье, будто намокшее, прилипло к телу, но ткань дрожала, как дым на ветру. Глаза — бездонные, печальные, изучающе смотрели на Софью, будто впервые увидели человека. Лицо не выражало злобы — только тишину, вечную, как сама ночь.

Софья не дышала.

— Я понимаю тебя… Но ты превратилась в то, что тебя погубило. Ты убиваешь. Месть… это не выход. Ты же знаешь это… где-то в глубине.

Марина сделала полшага вперёд, и вода кругами пошла от её ног. Она наклонила голову набок, будто слушала.

Но вдруг… её взгляд изменился. Стал резким. Острым. Губы плотно сжались, а в глазах полыхнула злоба.

Марина смотрела не на Софью.

Она смотрела за неё.

Софья обернулась.

Сквозь мрак, под раскат грома, шагал он. Тот самый. Бледный, дрожащий, но идущий. В руках — ничего. Лицо — без выражения, но в глазах читалась бездна.

Он остановился в нескольких шагах от воды.

— Прости… — сказал он хрипло. — Прости меня, Марина. Нет мне оправдания. Никто больше не виноват. Ни ты… ни они… Только я. Всё… я сделал. Всё разрушил.

Он посмотрел на Софью.

— Прости и ты. За брата… за то, что столько лет молчал. Я боялся. Прятался. Но страх — не оправдание. Я не вынесу ещё одной смерти. Не хочу.

Он шагнул в воду.

— Нет! — закричала Софья, подбегая. — Стой! Не надо! Это не выход!

Он резко обернулся и, почти с болью в голосе, сказал:

— Это — всё, что у меня осталось. Может… может, хоть это остановит её. Хоть это… искупит.

Она потянулась к нему, схватила за руку, но он оттолкнул её мягко, без злобы.

— Прости меня. Все… кто остались.

Он шаг за шагом уходил вглубь. Вода дошла до пояса. Потом — до груди. Потом — лишь голова. Последнее, что Софья увидела — его глаза. Закрытые.

И он ушёл под воду.

Марина стояла на месте. Мгновение — и её облик начал меркнуть, будто растворяясь в воздухе, как дым, как туман. Последний раз она взглянула на Софью — и в её глазах уже не было злобы. Только тишина. Усталость. И… покой.

Призрак исчез.

Гроза будто выдохлась. Облака медленно расползались, оставляя за собой очищенное ночное небо. Луна вынырнула из-за туч — яркая, серебристая, будто наблюдающая сверху за тем, что только что произошло. Воздух стал свежим. Тихим.

Софья села прямо на влажную траву у берега. Слёзы катились по её щекам, капая на мокрую землю. Слёзы за брата. За Марину. За того, кто выбрал расплату.

Но внутри было… облегчение.

Не победа. Но конец.
#КладбищеСтрашныхИсторий
источник