Колечки из раскуренной трубки поднимаются вверх, расширяясь, тая в бесконечности Иного Берега.

Гадкая смертная привычка, но я не вижу нужды с ней завязывать. У нас нет имён, униформа стирает любые различия, но если присмотреться, у каждого жнеца найдётся хоть одна маленькая личная слабость, которую руководство снисходительно прощает. Едва завидев нас от перекрёстка, Феликс попытался отчитать меня, что неприлично курить в присутствии души, которую именно это и убило. Недолго и неубедительно.
Феликс, Феликс...
На коленях белокурого ангела покоится душа. Исхудавший парень в больничной робе — в таком образе застигла его смерть, таким он будет до тех пор, пока не поднимется по лестнице на Небеса.
— Долго ещё? — спрашиваю тихо и безнадёжно, взглянув на часы, где стрелки застыли в положении без пятнадцати полночь.
— Я остановил время, на следующую заявку не опоздаешь, — морщится Феликс. — Потерпи.
Прикрываю глаза, позволяя себе прикоснуться к иллюзии, которую он плетёт для мёртвой души. В ней парень идёт по весеннему лесу, в длинные, там — длинные, волосы вплетены яркие ленты, за спиной висит лютня вместо привычной гитары, а рядом, подстраиваясь под шаг, бежит крылатый белый кот…
Одержимость Феликса уже не первый век доставляет мне и коллегам неудобства — он сходит с ума от современного искусства. Следит за молодыми творцами, которые пытаются раскрасить этот мир словами, нотами, эскизами. И если кто-то из его любимцев погибает во цвете лет, не успев стяжать известности и признания, на пороге вечности рассказывает сказку о прекрасной жизни в ином мире с нуля. Мы осуждаем, но ждём — ведь бессмертие обретает смысл именно в маленьких личных слабостях.
И перепалка, которую я низменно затеваю с ангелом каждый раз, носит скорее ритуальный характер.
— Когда тебе уже надоест, а?
— Никогда! — горячо восклицает Феликс. — Хотя вам, проводникам, этого, конечно, не понять! Вы же ни черта не понимаете в искусстве! Скажи, вот кто-нибудь из вас создал что-то необыкновенное, на века? Хоть раз?
— Высший из восточно-европейского, — невозмутимо отвечаю я, — он создал легенду.
Ангел меняется в лице. Похоже, до него ещё не дошла эта новость.
— Что?! Это который... главный жнец четвёртого?.. Он.. — Высший?! Боги, боги, боги! То есть теперь можно не ждать, что он свалит в сансару, да?
— Ну что ты так бурно реагируешь, — прячу смешок за затяжкой, — ты к западно-европейскому приписан, вы даже не пересекаетесь по долгу службы.
— Не пересекаемся, как же, — ворчит Феликс. — А между тем, сто лет назад из-за него весь отдел миграции премии лишили! Даже тех, кто был вообще ни при чём!
Странная эта штука — премии. В потустороннем мире на самом деле деньги не имеют такого значения, как придают им смертные. Ни для ангела, ни для демона ничего не изменится, если ему не выплатят премию, зарплату или всё. Просто в огромной бюрократической машине, где проходят века и тысячелетия прежде, чем поменяется хоть что-нибудь, премия стала своеобразным мерилом успеха. И лучший способ доказать оппоненту свою правоту — сделать так, чтобы он остался без неё. Кто это придумал, зачем? Я не знаю. Я всего восемьдесят лет здесь работаю.
— Так, ладно, — с видимым трудом смиряясь с повышением самого виртуозного сочинителя жалоб и претензий во всех сопряжённых мирах, ангел машет рукой, — не отвлекай меня! А то опять дыры в сюжете появятся!
— Как с той девочкой из Германии, в которую на третьем свидании влюбился король? — и тут не упускаю случая его подколоть, — Феликс, ты сам не дотягиваешь до уровня тех, для кого стараешься. Смирись. Тем более, когда душа верит, что жизнь настоящая, она не переживает о её принципиальной нелогичности.
— Об этом переживаю я. Так что, пожалуйста, просто заткнись.
Что ж, молчу. Достаю бланк ежедневного отчёта и начинаю заполнять, чтобы не терять времени, как бы абсурдно в куполе безвременья это ни звучало.
А в сказке пожилой бард дарит правнуку свою лютню и засыпает в кресле-качалке навсегда...
Облик мёртвой души меняется. Старик открывает глаза и непонимающе озирается вокруг.
— Где я? Кто вы?
— Ведущий жнец второго отдела западно-европейского управления смерти, — привычно произношу первую часть ритуальной печати, как делал много раз, — вверяет эту душу в юрисдикцию Небес.
— Ангел-привратник принимает эту душу в юрисдикцию Небес и обязуется доставить её в место пребывания между жизнями, — по протоколу отзывается Феликс, но голос его звучит с непередаваемым удовлетворением.
Кивнув на прощание, надеваю шляпу, прикрыв полями лицо, и чёрным туманом переношусь в мир людей.
Великие боги, если вы меня слышите, пожалуйста, пусть мне сегодня больше не попадётся ни одного непризнанного таланта...
От Рейстлина Маджере
#авторскиерассказы