На тумбочке запищал будильник. Даша привычным жестом шлепнула по нему, тот обиженно пискнул и замолчал, завалившись набок.

Нет, у Дарьи Михайловны Полыниной, конечно, был сотовый, на нем функция будильника тоже имелась, да с разными мелодиями, но она упорно таскала везде этот старенький круглый будильник на двух разлапистых ножках. Он верещал резко, противно, как будто в самый мозг вонзалось сверло и пищало, пищало, пищало, заставляя нервные клетки исступлённо дрожать.

Почему именно он? Потому что мамин. Именно так это объясняла Даша и взглядом пресекала все дальнейшие вопросы. Мамин. И точка. Додумывайте сами.

Дарья Михайловна, молодая леди тридцати двух лет от роду, довольно хорошенькая, с широковатой, правда, костью, но с миленьким круглым личиком, на котором самыми прекрасными были, конечно, её огромные, серо–зеленые глаза, села на кровати, зевнула, потянулась, скинула ноги на пол, пошевелила ступнями — от себя, на себя, потом по кругу, — почесала под коленкой, покуксилась, разминая лицо, и встала.

Сколько сейчас? Ах, да. Пять. Дашино утро всегда начинается в пять. Почему? Потому что надо идти на работу. У Дарьи важная и нужная работа, конечно, в фирме, частной, богатой. Даша — правая рука начальства. Левая рука в лице Павлика Фёдорова иногда приходит к ней в гости, так сказать, для «кулуарной беседы». Беседа длится от силы минут десять, Павлик рассказывает пару–тройку анекдотов, потом выдает что–нибудь про начальство, а дальше просто сгребает Дашу в охапку и целует.

Нет. Она не собирается за него замуж. Почему? Потому что он никогда ей этого не предложит, незачем.

— А ты сама виновата! — отчитывает её мать. — Должна быть в женщине какая–то загадка. А ты всё сразу ему и отдала. Честь свою отдала. Он же просто пользуется тобой, Даша! Как ты этого не поймешь?!

Она понимала и ругала себя, потом жалела и ругала уже судьбу, потом клялась, что больше «ни–ни». Но приходил Павлик, нежно гладил её по шее, там, где пульсирует мелкими толчками яремная венка. Он как будто проверял, жива ли она, или уже превратилась в робота, выполняющего свою работу. Даша была жива, трепетала от его прикосновений, и таяла, ничего не могла с собой поделать.

— Мы с тобой болеем, Дашка! — говорил ей потом, когда успокоится, Павлуша.

— Чем? — хмуро спрашивала Дарья.

— Друг другом, не понятно, что ли? Это же не любовь, не дружба, прости Господи. Это зависимость, — с готовностью пояснял больной.

— Тогда надо лечиться, Паша. Не приходи больше.

— А ты хочешь? Ну, чтобы я не приходил? — Он опять проводил рукой по её шее, на миг останавливался, чувствуя, какая она нежная и уязвимая, эта шея.

Даша не отвечала. Оба знали ответ. Да, они, увы, больны, друг другом. И лекарства от этой страшной болезни ещё не придумали.

— Женись на мне, Паш. Нет, ну а что? Так и на работу ходить удобно, и тебе не мотаться туда–сюда! — как–то предложила она.

А он только рассмеялся. Ну какая женитьба?! Боже упаси!..

Так вот Даша и жила. Подъем в пять, завтрак, чем придется, Дашка в еде непритязательна, потом бегом на работу. «Правая рука» должна приходить в офис раньше, подготавливать, подстраховывать, уточнять, быть на подхвате, прикрывать и разруливать. «Левая рука» приползала много позже, часто с похмелья, злая и небритая. Но Паше это прощалось. Он был «мозг», «гений», в его голове часам к трём всегда рождались потрясающие идеи, которые потом приносили фирме миллионы. За то и держали. Так дурной, сварливой собаке прощают, наверное, её характер, если она приносит медали на собачьих выставках, или терпят сумасбродную старуху, потому что она ещё не подписала завещание, и все в ней заинтересованы…

На работе часто случались командировки. Даша и дома–то бывала от силы три–четыре дня в неделю, остальное — туры по городам и весям необъятной страны.

— Не устала мотаться? Когда заживешь нормально? В холодильнике мышь повесилась, на подоконниках ни цветочка. Где каланхоэ? Я тебе дарила на прошлый день рождения. Сгноила? — ругалась Дашина подруга Женя.

— Засохло. Но я не виновата, Жека! Я на балконе его… А вдруг снег пошел, и оно… В общем, не сберегла. Я ж тебе говорю, мне нельзя доверять вообще что–либо живое! Мне некогда этим заниматься. Дари мне плюшевые игрушки.

— Зачем? Чтобы пыль собирали? Больно надо! — дулась Женя, потом вздыхала, ковыряясь ложечкой в куске торта, сначала снимала сверху крем, потом препарировала слои, выгребая крем уже оттуда, потом уже доедала тесто.

— Ну что ты опять копаешься?! Не на работе! Смотреть противно! — ворчала Даша. — Ешь, как все!

— А я ем, как мне вкусно. И то, что я работаю микробиологом, тут ни при чём. Не нравится, я могу вообще уйти. Заверни мне торт с собой.

Они могли ещё битых полчаса препираться с Дашкой, а потом замечали, что торт весь съеден, чай выпит, а за окном полночь.

— Даш! Ну ты чего?! Время–то!.. — спохватывалась гостья, чмокала Дашу в лобик, этак по–матерински, но со сладким привкусом, вызывала такси и убегала.

А хозяйка мыла посуду, (Надо же, блюдца пригодились… Сто лет их не вынимала!), потом шла под горячий душ, долго терлась полотенцем, как будто стирая с кожи всю усталость, и падала спать…

А сегодня у Даши выходной. Единственный. Завтра лететь в Сургут. Должен был ехать Павлик, но у него, у бедняжки, разболелось горло, поэтому билеты уже поменяли на Дарью Полынину.

Чемодан собирать не надо, он и так постоянно собран. Так удобней. Чем тогда заняться? Ну стирка кое–какая, потом поработать надо, просмотреть макеты, договор опять же… Что–то там юристы говорили, надо исправить. Значит, будем исправлять!

Даша кивнула своим мыслям, запустила пальцы в волосы, пошевелила там, как будто прогоняя притаившиеся в кудряшках сны, и пошла в душ.

Там повизжала, потому что отключили горячую воду, пофыркала, намазалась кремом и потащилась на кухню. Бутерброды и кофе получались всегда быстро.

Куски хлеба с кругляшами колбасы уже лежат на тарелке, целых три штуки, кофе вот–вот выплюнет в чашку кофемашина. А за окном…

Даша отодвинула шторы и поглядела наружу.

Восход. Боже, какой нынче утром красивый восход! От края до края протянулись подсвеченные солнцем пласты облаков. Темно –бордовые, потом красные, дальше алые с переходом в оранжевый, а ещё дальше они желтели, блекли и терялись в серой дымке смога. Всё это двигалось, менялось, как будто оператор ускорил пленку. Облачные зефирные тяжи шевелились, путались, всплескивались, выпуская наружу то один луч, то другой, потом снова заглатывали просыпающееся солнце, прятали его, как будто давая ему возможность раскочегариться, как следует, а уж потом шарахнуться золотой расплавленной массой на землю и её обитателей.

Даша даже замерла, не обратив внимания на писк кофемашины. Та поперхнулась последней каплей молочной пенки, зажужжала и недовольно моргнула красным огоньком.

— Да! Завтрак… Я помню! — как будто оправдываясь, наконец сообщила кухне Даша, хотела сесть, но тут же ушла в прихожую за ноутбуком. Договор можно просмотреть и за едой.

Удобно устроившись за столом, женщина нашла нужный документ, стала вчитываться, потом подцепила ногтем колбасу, пожевала, взяла второй кусочек.

— Да что ж такое! — выругалась Дарья. — Тоже препарирование какое–то!

И закусила бутерброд целиком, жадно оторвала кусок, прожевала, схватила второй. Вкуса она не чувствовала, всё просто падало в желудок.

Проверив почту и найдя целых три письма от юристов, Полынина положила посуду в раковину и приготовилась работать. Ну и что, что выходной? Зачем он ей?!..

Но тут позвонили в дверь.

— Даша! Извини, пожалуйста! Ради Бога извини! Ох, как хорошо, что ты дома! Ты же сегодня дома, да? — тараторила стоящая на лестничной клетке Дашина соседка, Ольга, растрепанная, несчастная.

— Привет, Оль…Ну, дома, — кивнула Дарья. — Да, сегодня дома, а завтра…

— Дашенька, милая! Выручай! Мне с Сашиной работы позвонили, там случилось что–то, Сашка в больнице, надо ехать, а Иришку мне не с кем оставить! Понимаешь, каникулы у них, ну куда я её? Совершенно некуда… — Ольга вдруг всхлипнула. — Мама может приехать только послезавтра, Сашины родители, сама понимаешь, тоже рванули к шахтам этим проклятым. И мне надо. Возьми Иру к себе пока, а? Ну, пожалуйста! Даш, ты только не отказывайся! Хочешь, я тебе денег дам? И в нашей квартире ты бери всё, что нужно, и…

Дарья Полынина растерянно смотрела на мнущуюся у двери напротив Иру. Шесть лет девчонке, всё понимает, даже больше нашего, взрослого, может быть… Глаза строгие, брови хмурит, руки в кулачки сжала.

— Мама! Я с тобой поеду, слышишь? Я тоже хочу папе помогать! Не бросай меня! — зашептала вдруг Иришка, бросилась к матери, обняла ту за ноги, прижалась лицом, не отпускает.

— Ир, я не могу! Тебя не пустят туда, там только для взрослых. И одна ты не можешь остаться. Ты поживешь с тетей Дашей, а я буду тебе звонить часто–часто и всё рассказывать, — нарочито бодро говорила Оля, гладила дочку по голове. — Помоги мне, Дашка! — уже одними губами прошептала соседка.

Дарья немного постояла, зачем–то оглянулась на свою квартиру, пустую, как будто голую, отшельническую. Как тут будет житься Ире? Да и с детьми Дашка дел давно не имела…

Ольга кивнула, пожала плечами.

— Ладно. Извини за беспокойство… Я просто не знаю, что мне делать… — прошептала она. — Даш, ну прошу тебя…

И что делать? А командировка? А юристы? А если Олин муж… Ну… И как сказать об этом Ирише? Нет, Даша ничего говорить не станет, она просто не сможет…

— Да, конечно! — вдруг выпалила Дарья. — Так и сделаем. Мы будем тебя ждать, Оля. Ириша останется у меня, а ты поезжай! Ира, вот телефон, мы будем помогать маме, если что–то надо будет узнать. У меня есть ноутбук, а там всё, что пригодится, мы тоже найдем. А пока, Ириш, давай–ка мы маму отпустим, ей надо бежать.

Полынина присела на корточки, протянула Ире руку.

Та её с неохотой пожала, отлипла от матери. Ольга быстро поцеловала дочку, схватила сумку и ринулась к лифту.

— Такси уже приехало! Я позвоню, как доеду! Вот ключи от нашей квартиры. Пользуйтесь! Я постараюсь быстро! — крикнула уже в узкую щель лифтовых дверей Оля и пропала.

Лифт как будто вздохнул, клацнул цепями и стал опускать кабину вниз.

А Ира стояла и смотрела на закрытые железные двери.

Дарья Михайловна с трудом отвела девочку к себе в квартиру.

— Так… Ты посиди вот тут, на диване, — поспросила Полынина. — Я сейчас быстро документы почитаю, и займусь тобой, хорошо?

Ира слабо кивнула.

Дашке самой от себя было противно. «Почитаю документы… Займусь тобой…» Казенно и холодно. Но Даша умела только так. «По–человечески» ей было трудно, разучилась видимо...

Девочка присела на краешек дивана, замерла, уложив руки на колени и сцепив ладошки. Она так сильно переплела пальцы, что те побелели.

Дарья всё щелкала клавишами на ноутбуке, что–то шептала, качала головой, потом позвонила Павлику, но тот трубку не взял, пришлось разговаривать с его автоответчиком.

Потом у Иришки заурчало в животе, и Даша наконец оторвалась от своей работы.

— Ты голодная? Мама тебя не покормила? — спросила она свою маленькую гостью.

Та помотала головой.

— Извините. Я больше не буду. Я отвлекаю, наверное, — прошептала девочка, обхватила себя руками, думая, видимо, что так урчать будет тише.

— Ерунда, — решительно ответила Даша. Но ей всё же было странно разговаривать с этой девочкой, вообще странно, что дома кроме неё есть ещё кто–то. — Я тебя накормлю. Пойдем на кухню. Я тебя…

Она уже открыла холодильник, но тут поняла, что там пусто. Она же завтра улетает, поэтому хотела заказать что–нибудь готовое, да и возиться с плитой не любила.

— У вас что, ничего нет? — тихо спросила Ира, удивленно воззрилась на соседку. — Пусто совсем?

— В смысле? У меня? Ну вот тут колбаса… И хлеба кусок. А кофе ты не пьешь… Но… Но… — Даша пошарила на полках в поисках хотя бы макарон, но и те она сварила на прошлой неделе, когда приезжал Павлик. И больше не покупала.

— Вы же испортите себе желудок! — покачала головой Ириша, насупилась. — Я, конечно, не должна вас критиковать, это же я у вас в гостях, а не вы у меня, но всё равно я скажу! Так жить нельзя.

Даша даже улыбнулась. Дожили, шестилетка её отчитывает!..

Павлик тоже всегда говорил, что Дашка непутевая, хозяйство вести не умеет, готовит «средненько», да и вообще… Поэтому, наверное, он на ней и жениться не хочет.

— Как так жить? Я просто редко бываю дома, ем в кафе или ресторане. Мне не надо и… — оправдывалась Даша, как будто её застукали за чем–то постыдным.

— Так, ладно. Мама же оставила ключи? Тогда пойдем к нам. Я вас накормлю. Пойдемте, пойдемте! Ужас какой–то! — распиналась шестилетняя Ира. — Поглядите, даже цветов нет! У вас совершенно нет цветов в горшках!

— У меня и без горшков их нет, — буркнула Даша.

— А наша воспитательница, Галина Петровна, всегда говорила, что цветы очищают воздух и настроение улучшают. Вам надо завести что–то. Хотя бы кактус! — кивнула Ирочка.

— Я не могу. Мне некогда их поливать, кактусы твои, — пожала плечами Дарья.

— А их редко же… Я подумаю, что вам дать! — Ира решительно протянула руку. — Давайте ключи!

Полынина протянула ей связку.

Ира покурочила в замочной скважине, покряхтела.

— Опять мама этот кривой оставила! Ну сколько раз папа ей говорил, чтобы новый сделала. А она «некогда всё, некогда…» Папа…

Ириша вдруг вся поникла, нахмурилась.

— Ничего, обойдется всё. Мама нам позвонит и скажет, что всё хорошо, поняла? Ира, ты поняла меня? — громко, на всю соседскую квартиру сказала Даша.

— Да. Поняла. Идите сюда. Кухня у нас здесь. Осторожно, порожек. Под ноги смотрите. Тут в ковшике, на плите, каша, садитесь, я разогрею. А вот вам булка и масло, сделайте нам, так уж и быть, бутерброды.

Даша кивнула, зачем–то вытерла руки о джинсы и уселась на стул.

Ира уже включила конфорку, плюхнула на неё ковшик с кашей, помешала, поцокала языком. Даша смотрела на девочку изумленно и растерянно. Шесть лет, а уже не хуже взрослой! Да ещё хозяйственная такая, всё–то она знает — и как кашу разогревать, и что ключ надо сделать, и вообще…

— Ешьте! Чего вы сидите, остынет же! — пододвинула к Дарье тарелку Ира. — Можно ещё изюма кинуть и кураги. Но я не люблю.

— Спасибо… — улыбнулась Дарья. — Я тут намазала, как ты сказала, бери бутерброд.

Гостья проглотила первую ложку овсянки, поморщилась.

— И не надо тут корчить из себя! — пошла в наступление Ириша. — Да, овсянка у мамы не удается, но это же не повод морить себя голодом! Ложку за ложкой, и переплывем!

«Таких детей показывают в кино», — подумала Даша. — В советских фильмах все дети были такими рассудительными и строгими, они решали какие–то вопросы, спасали мир и взрослых, которые этот мир испортили».

Дарья улыбнулась, потом спохватилась, что забыла сотовый у себя в квартире.

— Ой! Я сейчас! Я телефон возьму! — вскочила она, помчалась к выходу.

— Да. Вернетесь, доешьте, пожалуйста. А я пока чайник поставлю, — согласилась Ира.

… — Звонила? Мама звонила? — поинтересовалась девочка у вернувшейся соседки.

— Нет. Но тут с работы много сообщений. Давай, я тебе чай налью, ты попей, а я разберусь. — Даша плеснула Ире в чашку заварку, потом кипятка, и села за стол.

Ириша вздохнула, встала, вынула из шкафчика сахарницу.

— Себе тоже налейте. Вам надо, вы же нервничаете! — сказала она.

— Я? Нет, тебе показалось, я… — замотала головой Полынина, но тут замолчала, потому что из сотового загремел голос похмельного Павлика.

«Чего стряслось, красава моя? А я всю ночь о тебе думал… Всю… Ик… Ночь… Чего звонила–то, я не понял? Ты погоди, я в душ, потом расскажешь. Ты одета? Или как я?...» — Он ещё что–то там говорил, но Полынина, залившись краской, тут же прервала трансляцию Пашиного сообщения, закрыла глаза.

Ира сделала вид, что ничего не слышала, но губы поджала.

«Ишь, ты! Полиция нравов!» — тоже поджала губы Дарья, быстро доскребла овсянку, залпом выпила свой чай.

— Я помою посуду, а вы не могли бы убрать мою кровать? — повязывая на себя мамин фартук, большой, с красными маками на груди, спросила Ира. — Нет, вы не подумайте, я не из лени. Просто неудобно, там же кровать высоко, а под ней стол. Это мне папа сделал. Сам, представляете? Пойдемте, я покажу! Сюда!

Ира хозяйским жестом показала, куда идти, поспешила вперед.

У неё была совершенно уютная, «девчачья» комната с мишками на полках, с розовыми обоями и бабочками под люстрой. Те, висящие на леске, немного качались от сквозняка.

— Вот мой стол. Здесь я делаю уроки и читаю, — докладывала гордо Ира. — А полку папа сделал для тетрадей. Я вечно теряю их, они заваливаются куда–то, путаются… Вот он и сделал. И лесенку на кровать тоже сам смастерил. А вы знакомы с моим папой? — подняв на Дашу свои серьезные глаза, спросила Ира.

Соседка пожала плечами. Ну виделись они пару раз, но Дашка даже его лица не помнит. Некогда. Работы много.

— Вот он, на фотографии. Я свет вам включу, смотрите!

Иришка щелкнула выключателем настольной лампы. Дарья разглядела скуластое мужское лицо, грубо вырубленное, суровое, а глаза добрые, даже как будто смеются. У Иры его глаза.

— Красивый? — кивнула девочка.

— Да, очень, — согласилась Даша. — Ладно, я застелю твою кровать и сяду работать, если ты не против. У меня завтра важная поездка, мне надо… Поездка! Билеты же у меня на завтра, Ира! А как же ты? А если Оля не успеет домой?! — вдруг сообразила Дарья. Она никогда не оказывалась в таких ситуациях. Нет многочисленной родни под боком, значит нет и забот.

Ириша вздохнула. Да, маме никак не обернуться туда–обратно до завтра…

«Ох, как невовремя! Совсем некстати это всё случилось! — Даша кусала губы. — Отложить полет никак нельзя, там ждут люди! Сделку и так затянули донельзя, как бы вообще в отказ клиенты не пошли! Надо продумать план «Б» на случай, если Ира всё ещё будет без мамы…»

Дарья быстро набрала Павлику. Тот всё ещё плескался в душе, ответил по громкой связи.

— Что, моя красотка? Хочешь приехать? Ща, погоди, я тебе фоточку пришлю. Свою, Даш…

— Паш, тут такое дело… — перебила его мурчание Дарья. — Знаешь, давай ты завтра вместо меня слетаешь, а? С билетами вопрос я решу. — Даша старалась говорить строго и уверенно, но слышала, как дышит Павлик, и уже представила его руку на своей шее, там, где бьется яремная венка. И вся уверенность улетучилась.

— А что стряслось–то? Я вообще–то болею. Ой, Дашунь, ты не парь меня, а! Я сейчас приду в себя, а потом приду к тебе, и мы всё обсудим. Надень что–нибудь этакое… Или вообще ничего. Всё, скоро буду! — Он отключился быстрее, чем Полынина смогла сказать, что приезжать нельзя.

Ира тем временем вытерла посуду и сидела теперь на стуле, выпрямившись и опять сложив руки на коленях.

— Если вам надо уезжать, и я мешаю, то сдайте меня в интернат. Есть же такие передержки для детей, — вдруг сказала она.

— Чего? — Даша даже охрипла.

— Ну приюты они, кажется, называются. Как для собак и кошек. Я там посижу, потом бабушка или мама мня заберут. Я не хочу вам мешать, тетя Даша! — пояснила Иришка.

— Ты мне не мешаешь! Ты что, кошка или собака, чтобы тебя на передержку сдавать?! Глупости какие! Да, я не умею готовить и у меня нет кактусов, у меня вообще ничего нет, пустой холодильник, нет даже фломастеров или карандашей, но я ещё в своем уме, Ира! И пока твоя мама не приедет, я останусь с тобой! — Даша нахмурилась. Ира тоже нахмурилась. Но у Иры есть кактусы, целых три, один из которых вообще огромный. И спорить с хозяйкой такого «аптекарского огорода» Даша больше не решилась, а просто кивнула на выход. — Ноутбук. Мне надо его забрать.

— Хорошо. Фломастеры и краски есть здесь. Я вам тоже найду. Так что вам: фломастеры или… — крикнула ей вслед Ира, но Даша ничего не ответила.

В своей квартире она немного перевела дух, постояла, опершись о стену спиной. Что же делать? Позвонить Савельеву, начальнику, с которым она завтра должна лететь? Отпроситься уже сейчас, ведь неизвестно, вернется ли скоро Оля, а если вернется, то в каком состоянии… Или пока не сообщать, дотянуть до вечера? Надо промять Павлика. Он у нас гений, душка, он справится!

Даша кивнула своим мыслям, схватила со стола ноутбук, вышла, заперла квартиру…

Ира уже налила им по баночке воды и приготовила большой альбомный лист. Такие Даша видела последний раз в институте, когда делали стенгазету.

— Что это?

— Это для картины. Я вам фломастеры вынула, красками, боюсь, вы вся испачкаетесь, — скептически оглядела соседку Ира. — Галина Петровна говорит…

— Ты не отстанешь от меня, да? — сразу уточнила Даша.

— Не отстану.

— У меня работа! — возразила Полынина.

— А у нас праздник, между прочим. И пусть он только завтра, но надо уже готовиться! Папа с мамой приедут, а тут красота необыкновенная на стене висит. Они обрадуются и засмеются. Так что давайте–ка начнем! — Ира сунула Даше разноцветные фломастеры, попросила нарисовать подснежники.

— Ладно, только быстро. Но… Но я не умею рисовать подснежники!

— Это просто. Смотрите! — Ира принялась выводить по бумаге линии прямо кисточкой, выходило изумительно.

— Ага… Ага… Так, я поняла, — закивала Дарья, начала старательно рисовать, а у самой в голове всё крутилась какая–то невнятная мысль по поводу договора, что–то там ей не нравилось, а что, понять не могла…

…— Дашка! Ты где?! — вдруг закричала трубка в руках у Полыниной. — Спишь? Я приехал, открывай!

Дарья Михайловна закатила глаза.

— Извини, Ира, я сейчас. Это дядя с работы. Я быстро! — И пошла к себе.

Павлик стоял у её двери с примятым букетом и бутылкой шампанского. Сунув подарки Даше в руки, он привычным жестом сгреб её, прижал к себе, прикоснулся к шее. Дашка попыталась вырваться, но не получалось, она таяла и плавилась, ничего не могла с собой поделать…

— Извините!

Павлик и Даша вздрогнули, отпрянули друг от друга. Рядом с ними стояла Ира и без стеснения, даже как–то осуждающе, смотрела.

— Тебе чего, окалина? — грубо спросил Паша. — По утрам не подаю!

— Паша, ты что?! Это дочка моей соседки Оли, у них несчастье, и я сижу с Ирочкой, пока… — принялась оправдываться Даша. — И я хотела тебя попросить поехать завтра вместо меня, а я останусь с ребенком…

— Чё? — Павлик прищурился, потом захохотал. — В Сургут меня отправляешь? Не–не–не! Я пас! Босс выбрал тебя! А чего с этой малявкой сидеть? Сама мать пусть ждет. А давай ювеналов вызовем и скажем, что мать её бросила? Те девчонку заберут, и дело с концом! — зашептал он Даше на ухо, притиснул её к стене, стал лапать, дыша вчерашним коньяком и жвачкой.

— Ты с ума сошел? Да отпусти ты меня! Никуда мы не станем звонить, Ира будет со мной, а Савельеву я скажу, чтоб брал тебя. Это не обсуждается, понятно?

Даше было так стыдно перед девочкой за всю эту ужасную сцену, за Павлика, за то, что она, Дашка, позволяет ему так с собой обращаться…

Ира смотрела на соседку, кажется, с презрением.

— Дарья Михайловна, я же сказала, что могу побыть в приюте, — отчеканила она.

— Вот. И ребенок согласен! — радостно захлопал в ладоши Павел. — Ну Даша… Я соскучился… Веди, показывай, что надела! — Он опять полез к Полыниной, но та вдруг дала ему пощечину. — Ты берега попутала что ли, коза? — закричал мужчина, схватился за лицо. — На улицу захотела с волчьим билетом? Тебе, кажется, ясно дали понять, что я гений, а ты… Ты моя… — он выругался. — Да какие тебе дети?! Ты же их угробишь! Ты же супа нормального сварить не можешь, а дома у тебя пакостно и пахнет! Да! Падалью пахнет, поняла? И никто на тебе никогда не женится, потому что ты оглобля ржавая. Ты же глупая, Даш! Глупая, поняла?! — Павлик вдруг стал как будто в два раза больше, шире в плечах, толще. И Даше больше не хотелось, чтобы он трогал её за шею, это было страшно. — Ты сама падаль, ничтожество, которое я держу для потехи. Не поедет она… Смешно. Нет, ты поедешь, и сделаешь так, чтобы договор подписали. А потом… Потом…

Дарья Михайловна вдруг поняла. Паша и сейчас пьян, у него бывает такое, что, выпив утром, от него не разит «свежаком», организм как–то уже, видимо, приспособился. Пьян, поэтому и разговорчив. И почему–то очень зол. Волнуется, нервничает. Почему?

— И что же потом? — спросила Дарья, оттеснив Иру к двери и затолкав её в квартиру.

— А потом я стану главой точки в Сургуте, и вы будете мне платить деньги. А я милостиво дам вам существовать или подомну под себя, потому что знаю все слабые стороны Савельевской конторки. Савельев старый маразматик, с него хватит. А! Каково?! — Павлик опять рассмеялся. Да, он совершенно пьян. — Хорошо я всё сварганил? Я подумаю, взять ли тебя к себе секретаршей, грусти. — Он протянул руку и потрепал женщину за щеку.

Дарья кивнула ему, улыбнулась, а потом тоже юркнула в квартиру за Иришкой и захлопнула дверь.

Сначала она, пока Паша бился и кричал, чтобы его впустили, (видимо, понял, что сболтнул лишнего), позвонила Савельеву, рассказала всё в лицах, а потом перешла к главному:

— Я не могу поехать, на мне ребенок. И решите это как–нибудь, пожалуйста! — заключила она, дальше тихо спросила — Вы меня уволите?

— А то! — буркнул Савельев и бросил трубку.

Потом, когда за дверью всё утихло, а начальство замолчало, Даша расплакалась. Она сползла по стенке на пол, выкинула вперед длинные ноги, запустила руки в волосы и тихо заплакала. Всё пошло прахом. Ну что ж теперь делать, если она не может поехать?! Ну а если бы она заболела или ещё что–то?! Опять же, куда деть Иру? А всем наплевать… Павлик наговорил столько всего обидного… И внутри больно и хочется к маме… И Оля не звонит и не отвечает, значит, всё плохо…

Ириша принесла соседке воды, пристроилась рядом на полу, вздохнула, погладила соседку по плечу, приникла к ней, тоже всхлипнула.

— Спасибо, Ир… А какой у нас праздник завтра? — наконец спросила Дарья, вытирая слезы.

— Завтра первый день весны, тетя Даша. В первый день весны всегда у всех всё становится хорошо. — Иришка вдруг оживилась. — Не верите? Зря. Вот увидите. И в первый день весны надо радоваться, обязательно! А не работать эту вашу работу! Мы с вами, если мама не приедет, пойдем на улицу и будем искать первую зеленую почку. Конечно, мы не найдем, но будем усиленно искать. А если найдем, то загадаем желание и погладим её. Не сорвем, а именно погладим. И желание исполнится. Это папа мне говорил. И я загадаю, чтобы он… Нет, не скажу. А вы?

— А я загадаю, чтобы у меня был кактус и полных холодильник еды, и научиться рисовать, — улыбнулась Даша. — Ну и новую работу, наверное…

— Тогда надо целый куст с почками. — Ира вздохнула. — Но вы не отчаивайтесь, будет вам и кактус, и рисовать я вас научу. С холодильником тоже разберемся, да? Остается работа… Найдём! Тетя Даша, позвоните, пожалуйста, маме.

— Да, конечно. Сейчас позвоним…

… Ольга сказала, что всё обошлось, и она с Александром, Дашиным отцом, приедет завтра, но не утром, к сожалению.

— Я очень рада, Олечка! Не переживай. Всё у нас хорошо. Твоя Иришка поделилась со мной кактусом, — сообщила Полынина.

— О! ты попала, Даша! Теперь к тебе будет организовано паломничество с проверками, хорошо ли ты за ним ухаживаешь. И не дай Бог, Даша, хоть одна колючка упадет с его зеленой головы. Ира тебя в порошок сотрет! — засмеялась Ольга.

— Да? Ну ничего, я буду стараться. У меня есть суперклей! — ответила Даша, тоже улыбнулась…

Паша через некоторое время одумался, валялся в ногах сначала у Савельева, потом у Дарьи, но оба его просто выставили за дверь.

И Даша больше не представляла его рук на своей шее. Больно надо! Ей некогда заниматься ерундой! Она учится рисовать, ухаживать за кактусами и радоваться жизни. Как говорили в Древнем Египте, надо ответить себе на два вопроса: радовался ли ты чему–то в жизни, и радовался ли кто–то от того, что ты сделал для него. Даша думала. Она давно не радовалась жизни, весну чуть не прошляпила, заработалась, превратилась в тень самой себя. Когда это произошло? Она и не помнит… И благодаря ей никто как будто и не радовался. Все кругом «делали дела», только и всего. А это, оказывается, скучно, особенно весной.

Павлик сказал, что у Даши сезонное обострение, что потом она очень пожалеет о своем поведении. Она и не спорит! Обострение заботы, гнездования и желания делать других радостными. И выздоравливать от такого не хочется.

Когда с Сургутом все уладилось, Дарья уговорила босса дать ей передышку, взяла отпуск, отдала свой кактус Ире с Олей «на хранение» и уехала на неделю к родителям. Савельев и слова поперек не сказал. У него внучка родилась, пышка–Сонечка, он только о ней и говорил, фотографии Дарье показывал и смотрел, как расплывается в улыбке Дашкино лицо. Все удивлялись, но до этого суровый и каменный босс ходил теперь радостный, будто тоже вдруг проснулся, как Даша. А на место Павлика он кого–нибудь найдет. Талантов много, честных, хороших меньше, но они есть, надо только хорошенько присмотреться.

— Здравствуйте, тетя Даша, а мы на дачу едем! — улыбнулась Ириша, встретив соседку у подъезда. — Вы очень красивая, платье — просто чудо! — добавила она.

Даша кивнула. Жизнь вообще, оказывается, чудо!

Дарья спешит на свидание, она познакомилась с мужчиной, и он не считает её падалью, совсем нет!

И хорошо, что тогда Дашу отправили на «передержку» к Ире. Теперь Дарья Михайловна Полынина не только умеет рисовать подснежники, она сама расцвела, задышала. Вот вам и обыкновенные чудеса!

(с) Зюзинские истории /Дзен Яндекс

#рассказы