Аномалии мистика и не только

Изменение образа жизни Помнится, как за амфорой доброго вина сказал мне старина Аристотель: «Запомни, Иваныч, движение – это жизнь, а жизнь – это движение!». Думаете я соврал? Правильно думаете. Но сии золотые слова, разумеется, без упоминания Иваныча, ему приписывают. Недавно сетовал я, что вне дачного и лесного сезона становлюсь закостенелым домоседом, сижу в четырёх стенах как моллюск в раковине. И вот созрело во мне твёрдое, можно сказать, эпохальное решение изменить свой образ жизни, разнообразить, раскрасить его, добавить больше движения. Впрочем, я и тут соврал. Не во мне это решение созрело, а в супруге, которая вопрос ребром поставила. Она у меня дама решительная, скажет, как отрежет, с ней не забалуешь. В один из выходных всё шло по привычному распорядку. Утром встал, привёл себя в порядок, позавтракал и улёгся на диван книжку читать. Вдруг подходит ко мне Ирина и приказным тоном заявляет: – Юра, ну-ка встань и послушай меня! – Я тебя и лёжа неплохо слышу, – ответил я, глядя на неё поверх очков. – В магазин попозже схожу, я не забыл, заодно мусор вынесу. – Я не об этом. Ты почти не двигаешься, только лежишь и сидишь. А это прямой путь к деменции. Сам должен знать, врач …ренов! Станешь дурачком и что я с тобой буду делать? – Ира, перестань выдумывать! Какая обездвиженность, если я работаю два раза в неделю по двенадцать часов, да ещё на подработки хожу? – Не путай божий дар с яичницей. На работе ты сам себе не хозяин, хочешь – не хочешь, а обязанности выполнять надо. Я тебе говорю про свободное время. Нельзя его так бездарно профукивать. Меня, кстати, Лариса Новикова спрашивала, мол, почему ты всё время одна везде ходишь? Юра болеет, что ли? – Ну и что ты предлагаешь? – насторожился я. – Предлагаю разнообразие. Давай вставай, пойдём погуляем в парк и в кофейне посидим. – Ира, ну мне же завтра на подработку! – предпринял я попытку сопротивления. – Ничего страшного, шататься до ночи не будем. Но теперь настраивайся на активность. Будем не только гулять, но и в кино, и в театр, и в гости ходить. – Нет, в гости если только к Фёдору с Женей. Ни к кому другому не пойду, – решительно заявил я. – Хорошо, Юра, как скажешь. Признаюсь честно, собирался я на эту прогулку как на каторгу, чувствуя себя страдальцем, не принадлежащим самому себе. А на любимый диван с сиротливо лежавшей на нём книгой смотрел с неизбывной тоской, словно прощаясь на век. На улице совсем не кстати знакомую встретили, ту самую чёртову Ларису, про которую Ирина вспомнила в разговоре: – Здрааасте! Ну наконец-то парочкой идут! – радостно воскликнула та. – Юра, а ты чего такой смурной? – Критические дни наступили, – мрачно ответил я. – Ууу-ха-ха-ха! – рассмеялась Лариса. – Прогуляться решили, развеяться, – сказала Ирина. – Правильно, так и надо, а то Юра уж, наверное, прокис сидевши дома! – одобрила она. Накатило на меня такое раздражение, что не уведи меня Ирина, «послал» бы я эту Лариску, не стесняясь в выражениях. К моему крайнему удивлению, задуманная Ириной программа отдыха, включая посиделки в кофейне, подействовала на меня подобно антидепрессанту в смеси с антипсихотиком. Настроение повысилось и от былого недовольства даже следа не осталось. «А ведь хорошо!» – сделал я вывод. Диван, книга и телевизор от меня никуда не денутся, а вот по-настоящему счастливые моменты можно упустить очень легко и безвозвратно. На следующий день дежурил я на соревнованиях по пулевой стрельбе из «мелкашки». К моей радости, всё прошло гладко, без убитых и раненых. Единственным неудобством была сильная жара в тире, прям как в бане. Но это всё ерунда, не стоящая внимания. А вот обратный путь на «скорую» оказался тернистым и приключенческим. Когда расслабишься и уверишься, что все тревоги позади, непременно нарвёшься на какую-нибудь пакость. На подработках, когда помощников нет, лучше всего ехать в салоне, где тебя никто не видит. Однако это неписанное правило я нарушаю и по привычке сажусь в кабину. Короче говоря, едем себе спокойно, лениво треплемся с водителем, как вдруг от остановки к машине бросается всклокоченная девица и начинает махать руками, типа стойте! Деваться некуда, остановились, я приоткрыл дверь, спрашиваю: – Что такое? А девица орёт дурниной, выпучив намалёванные глаза: – Девушку убили, она умирает! Сам чёрт не разберёт, кого там убили или не добили. Так и пришлось выходить. У остановки стоял с включённой аварийкой микроавтобус-маршрутка. Рядом с ним на слякотном асфальте лежала молодая женщина, вокруг которой столпились сочувствующие. – Что с ней такое? – спросил я. – Её водитель из маршрутки выкинул, , она головой ударилась! – выкрикнула та самая девица, оказавшаяся откровенно пьяной. – Надо этих ! ! – Полицию вызвали? – Да, вызвали. Правильно сделал, что выкинул, – сказал мужчина средних лет. – Они без денег влезли, да ещё и хамить начали. Водитель сто раз просил выйти, а эта на него набросилась. – Чё? Кто набросился, ты, ? – вновь завелась девица, но слушать её вопли не было ни времени, ни желания. Когда пострадавшую загрузили в машину, крикливая зараза не успокоилась и прицепилась ко мне: – Я с ней поеду! – безапелляционно заявила она и попыталась залезть в салон. – Куууда? – преградил я ей путь. – Поезжай в «пятёрку», мы её туда повезём. – Чё такое? Я её подруга, имею право! Мой водитель, видя такое дело, вышел и оттеснил её в сторону, а я быстро закрыл и заблокировал дверь. «Старый !», – раздалось в мой адрес. Мы уехали из поля зрения, остановились и я провёл осмотр. Внешних повреждений на голове не было, подвижности костей черепа не ощущалось, какой-либо патологической симптоматики я не углядел, давление в норме. Да и вообще создавалось впечатление, что она просто спит с перепоя. Недолго думая, я смочил нашатырём вату, сунул под нос, и болезная начала реагировать. Сначала просто морщилась и вяло махала рукой, а вскоре открыла мутны очи. – Уважаемая, как дела? – спросил я. – , ёпт, – ответила она и заёрзала, пытаясь подняться. – Лежи-лежи спокойно! – остановил я её. – Ты в «скорой помощи». – В какой? – В обычной. Помнишь, что было? – А чё? – Ничё. Помнишь, как в маршрутке с подругой ехала? – Да знает… А что было-то? – Говорят ты головой ударилась. Болит голова-то? – Хм, так, чуть-чуть… – Не тошнит? – Да вроде нет. – Много ли сегодня выпила? – Я не помню точно… Сначала две бутылки на четверых были… – Бутылки чего? Вина, водки, пива? – Водки, по ноль семь… – В больницу поедешь? – А чё, надо? – Давай исключим черепно-мозговую травму и, если всё нормально, пойдёшь домой. – Ну ладно, поехали. – Документы есть при себе? – Не… – Тогда говори свои фамилию, имя, отчество… Когда приехали в приёмник, события развернулись неожиданные. Эта госпожа ни за что, ни про что, чуть ли не с порога, «послала» дежурного врача далеко и очень некультурно. Однако он тоже был не лыком шит и ответил несостоявшейся пациентке взаимностью. Вот так бессмысленно завершилась сия история, что не освободило меня от писанины и передачи сообщения в полицию. Процесс оскотинивания людей идёт стремительно. К такому выводу я пришёл не сейчас, не в одночасье. Эти перепившие девицы всего лишь мизерная часть многочисленной массы тех, кто утратил человеческий облик. У них, как правило имеется вполне приличная внешняя оболочка, под которой кроется смрадная чернота. И заменить её иным, позитивным и полезным содержимым, вряд ли получится. Что-то зима нынче вялая и ленивая. Нет, страшных холодов, конечно, не хочется, а вот лёгкий морозец был бы очень кстати. Да и снежка не мешало бы подсыпать. Но, для небесной канцелярии наши хотелки не указ, её работу надо воспринимать как данность. «Скорая» ничем новым меня не встретила и это хорошо. Пусть всё идёт своим чередом, без вывертов и загогулин. – Всех приветствую! Как смена прошла? – поинтересовался я у коллег, сидевших в «телевизионке». – Нормально, – ответил врач Данилов. – А вот ни …рена не нормально! – вспылил фельдшер Бочаров. – Я уже в одиночку работать! – Так вам, наверно, за самостоятельность доплачивают? – предположил я. – Да пошли они в с этой доплатой! Кинут копейки, а спрашивают, как будто миллион дали. – К Надежде Юрьевне не подходил? – спросил Анцыферов. – А …рен ли толку? Говорит, работать некому. Она только орать может. – Ну ведь не ты один так работаешь, – сказал Данилов. – Мне от этого легче, что ли? Как назло, дают всякое . Вчера вызвали на бронхиальную астму, а там отёк лёгких, . Дед захлёбывается, всё, думаю, ща крякнет. Позвонил Андрею, чтоб на себя бригаду вызвать, а он начал: «Зачем, ты чё, первый год замужем, что ли?». – И что, не разрешил? – Разрешил, восьмую прислал. Как стал старшим врачом, вообще скурвился. – Так с него тоже требуют, – сказал я. – Сам же знаешь, его на каждой конференции сношают. – Да пошли они ! Если совсем достанут, уволюсь и оно всё! Понимаю я Алексея и не осуждаю. Работа в одиночку – это ад натуральный, сплошная нервотрёпка, плюс физически тяжело. Единственный вызов, доставшийся мне на подработке, особой сложностью не отличался, но всё равно было тяжело. А как отпахать целые сутки без помощников, я вообще не представляю. Однако и администрация не от хорошей жизни такую политику ведёт. Людей не хватает, а большие дяди и тёти из Департамента требуют, чтоб на линии работали не менее тридцати четырёх бригад. Им неинтересно, откуда возьмётся такое количество и какой ценой. Как говорится, вынь да положь. Вот и разъединяют фельдшеров, чтобы по одному работали. Количество бригад увеличивается, а качество медпомощи… Думаю, это и без меня понятно. На конференции, после доклада старшего врача, начмед Надежда Юрьевна по традиции выразила недовольство: – Андрей Константинович, вы ни слова не сказали, что Никитина пропустила отёк лёгких и увезла больную в «шестёрку» якобы с пневмонией. Мне оттуда звонил Матвеев, орал как резаный. – Отёк купировали в стационаре, ничего страшного не случилось, – ответил старший врач. – Нет случилось! – вскричала Надежда Юрьевна, шлёпнув по столу ладонью. – Кардиогенный отёк повезли без оказания помощи, без ЭКГ, это нормально? – Я оказала, в карте всё написано, – ответила сама Никитина, полноватая крашеная блондинка лет сорока. – Что вы оказали? сделали? Это называется помощью? Тут и главный врач не удержался: – Какой, блин, на отёке? Вы совсем, что ли, с головой не дружите? – Да ещё и сатурацию от балды написали! – продолжила негодовать Надежда Юрьевна. – Вам трудно пульсоксиметр нацепить? – Я измерила, – продолжала упорствовать Никитина. – Любовь Николаевна, при отёке лёгких сатурация девяносто пять? Нормально, да? Мне непонятно, как можно отёк не увидеть? Больная у вас булькает, хрипит, задыхается, а вы ей пневмонию рисуете! Всё, пишите прямо сейчас объяснительную! Безнаказанной вы не останетесь, не надейтесь. С Надеждой Юрьевной нельзя не согласиться, нарушение допущено вопиющее. Но, по моему мнению, причина кроется не в безграмотности фельдшера, а в её безответственности. На «скорой» она работает давно, опыт имеет приличный, поэтому вряд ли могла прошляпить отёк. Думается, ей попросту не захотелось возиться, вот и нарисовала пневмонию, рассчитывая на то, что в стационаре во всём разберутся и сами окажут помощь. Удивляет здесь только одно: как удалось довезти больную живой. После конференции, как всегда, началось безделье. В этот раз мы скучали вместе с реанимационной бригадой, но не особо долго. Откуда ни возьмись явился бомжеватого вида мужичонка, источавший неповторимый букет мочи и перегара: – Здрасте, там это… Человек умирает… Помогите! – Где умирает? От чего умирает? – спросил врач Конев. – Ноги отказали. Лежит, не встаёт. – Где лежит-то? На улице? – спросил фельдшер Герман. – Нет, в доме. – Где именно, адрес называй! – подключился я к допросу. – Вторая Нижняя, там дом заброшенный, без номера, рядом с оврагом. – Эх ё, куда забрался! – воскликнул я. – А чего не позвонил-то? – Дык телефона нет, откуда я позвоню? Вот пешком к вам пришёл. Вызов мы взяли себе, оставив реаниматологов для чего-то более серьёзного. То, что пахучий господин назвал домом, оказалось завалившейся набок, древней расхристанной хибарой. Чтобы попасть внутрь, пришлось согнуться в три погибели и затем пробираться чуть ли не на карачках, освещая пространство фонарём. Больной, косматый бородатый старик, лежал в каком-то отвратительном тряпье и тяжело дышал. – Что случилось? – спросил я. – С ногами чего-то… И вообще плохо мне, не знаю, как сказать… Может увезёте в больничку? Не хочется здесь подыхать… – Сейчас посмотрим. Обе ноги до колен были толсто замотаны заскорузлыми от выделений и грязи бинтами. Когда их срезали, открылась такая картина, за подробное описание которой, Дзен сделал бы мне жёсткое «Аяяй!». Поэтому скажу кратко: ноги попросту сгнили и отмерли. А продукты распада тканей отравили и продолжали травить организм, что и было причиной плохого самочувствия. – Что там, , да? – спросил больной. – Да, он самый, – честно ответил я. – Давно это у тебя? – Неделю, наверно… – , как дышишь! – сказал Герман. – Сейчас не лето, чтоб за неделю ноги сгноить. Да и летом надо постараться. – Ну я точно не вспомню… – Куда-то обращался? Где тебе перевязывали? – Никуда. Вовка перевязывал, который вас вызвал. Вытаскивали его на свет божий с огромным трудом, рискуя поломаться и пораниться. К счастью, обошлось без физического вреда, а вот про материальный так не скажешь. Виталий сильно порвал куртку, новую, недавно выданную. Больного увезли в хирургию. Дежурный врач произнёс нецензурный монолог, но в карте всё же расписался и нас отпустил. Шансы на выживание здесь минимальны, ведь процесс зашёл слишком далеко. Социально этот человек давно уже мёртв, а в скором времени умрёт и фактически. Кстати сказать, старику было всего сорок восемь лет. Следующий вызов получили срочный: взрыв в квартире многоэтажки. Место находилось недалеко и прибыли мы минут через десять. Пока ехали, воображение рисовало жуткую картину разрушений, людского горя и страданий. Но, к огромному облегчению, ничего подобного не оказалось. Если б не автомобили пожарных, в жизнь бы не догадался ни о каком взрыве. – Поднимайтесь в тридцать четвёртую, там двое пострадавших, – сказал молодой капитан МЧС. – Так ведь нам в очаг нельзя, – возразил я. – Можно, можно, уже ничего опасного, – ответил он. – А что там такое? – спросил Герман. – Самогонный аппарат взорвался, окно вышибло, кухню покоцало. Мужчина пострадал. В прихожей пол был усеян осколками стекла от межкомнатной двери. На кухне царил погром, стеклопакет раскурочен вдрызг, в разлившейся вонючей браге валялся искорёженный самогонный аппарат. А в остальных помещениях никаких разрушений вообще не наблюдалось, всё находилось на своих местах, кругом чисто, опрятно. Стало понятно, что взрывная волна ушла через кухонное окно, не наделав настоящей беды. Жена пострадавшего, ещё не отошедшая от шока, дрожа и плача, сказала: – Посмотрите, ему совсем плохо, он прямо под взрыв попал, ошпарился. Пострадавший, крупный, крепкого телосложения мужчина, лежал на диване, прикрыв глаза и бессильно свесив руку. – Здравствуйте, что вас беспокоит? – спросил я. – Жжёт по-страшному… грудь… – тихо ответил он. – Сделайте укол… Футболку безжалостно разрезали и глазам предстал обширный ожог III степени, захвативший почти всю переднюю поверхность грудной клетки. Ясно, что пострадавший от испуга и растерянности не сообразил, как себе помочь. В итоге ожог осложнился шоком II степени и состояние значительно утяжелилось. Всю положенную помощь мы ему оказали и увезли в стационар на долгое лечение. Не знаю, по какой причине взорвался аппарат, но очевидно, что спиртовоздушная смесь при этом не воспламенилась. Если б такое случилось, то последствия могли стать куда трагичнее. Мораль тут проста: процесс самогоноварения требует непрестанного внимания и не терпит разгильдяйства. Пусть ты сто лет этим занимаешься, всё знаешь до автоматизма, однако потеря бдительности и самоуверенность абсолютно недопустимы. Ни для кого не секрет, что и я в прошлом занимался таким делом. Самогонный аппарат никуда не делся, так и стоит в кладовке. Но в последнее время нет у меня влечения ни к выпивке, ни к её изготовлению. Ну на фиг, от греха подальше! После освобождения поехали к мужчине шестидесяти трёх лет, за каким-то лешим выпившему аккумуляторную кислоту. В частном секторе, возле открытого гаража, нас встречали двое немолодых мужчин простецкого вида. – Здравствуйте! Что случилось? – спросил я. – Серёга кислоту случайно выпил. Вон, в гараже сидит, не знаю жив ли, – сказал один из них. Выяснять подробности было некогда, и мы быстренько прошли в гараж. Пострадавший сидел на полу, прислонившись к пассажирской двери древнего «ушастого» «Запорожца». Эх, тыщу лет не встречал я этих машинок, думал вымерли они как динозавры, исчезли бесследно, ан нет! Было похоже, что пострадавший мёртв, но в полумраке разве полноценно осмотришь? Поэтому вынесли мы его, положив у гаражных ворот. Увы, он действительно умер и в помощи не нуждался. Губы и подбородок покойного имели тёмно-серую окраску, что говорило об ожоге едкой жидкостью. – Ну что, готов, да? – спросил один из мужчин. – Да, всё, – ответил я. – А как же так получилось-то? – Серёга нас позвал машину посмотреть, надеялся восстановить. Стал чего-то искать и бутылку нашёл, почти полную. Водка «Распутин», помните такую? Обрадовался, ну всё, говорит, теперь жить можно! Мы давай отговаривать, мол, надо сначала проверить, она какая-то подозрительная, заткнута газетой и изолентой замотана. А он не слушает, я, говорит, сам эту бутылку заначил, потом забыл про неё. Затычку вытащил и прямо из горла начал пить. – Ух, …ля, – передёрнуло Виталия, впечатлившегося ужасным процессом. – Ну и что дальше? – спросил я. – Бутылку выронил и захрипел. Говорить не мог, наверно связки сгорели. Потом присел у машины и всё, отключился. – А вы точно знаете, что там аккумуляторная кислота была? – Тут и знать нечего. Бутылка разбилась, запах пошёл едкий, вообще не водочный. – Он пьющий был? – Ну так… – Да чего «так»? – подключился другой мужчина. – В последнее время каждый день в сопли! Непьющий не стал бы жрать что попало. Дождавшись полиции, мы отправились восвояси. Нужно полностью пропить рассудок, чтоб принять столь идиотскую и мучительную смерть. В комментариях к одному из очерков читатель удивился, мол, как же можно пить непонятно что? Да так и можно. Это человеку разумному неприемлемо, а для алкоголика с мозгом, съеденным энцефалопатией и отключённым инстинктом самосохранения, очень даже ничего, запросто! Такие люди нацелены на получение кайфа здесь и сейчас, сию минуту, а о последствиях никаких мыслей нет вообще. Впрочем, тут я повторяюсь, ведь на эту тему высказывался многократно. Разрешение на обед получили вовремя, но отправились не напрямую, а через гипермаркет. Причина заключалась в том, что мне до зарезу захотелось маринованного чеснока. Типа Иваныч помирает, чеснока просит. На «скорой» я его есть не стал, решил до дома потерпеть. А то очень уж неприлично отравлять ни в чём неповинных людей вонючим дыханием. Поели не спеша, часа полтора отдохнули и вызовок прилетел: в отделении полиции ж/д вокзала находится мужчина тридцати семи лет с потерей памяти. Каким-то непонятным показался мне этот вызов. Обычно такие «потеряшки» вообще ничего не помнят, включая самих себя, а тут пожалуйста, ФИО, дата рождения, адрес, правда, московский. Хотя возможно при нём документы имелись. В действительности всё оказалось по-другому. Со слов дежурного, совершенно трезвый мужчина сам к ним обратился, поскольку не мог понять, как очутился в нашем городе. Пациент был прилично одет, ухожен, взгляд имел осмысленный, вёл себя адекватно обстановке, безо всяких закидонов. – Здравствуйте! Вас как зовут? – спросил я, хотя все данные у нас были. – Новиков Кирилл Викторович, тридцать семь лет. – Какое сегодня число? – Ммм… Наверное, двадцать четвёртое? – Нет, сегодня двадцать шестое декабря. – Ничего не понимаю, в голове муть какая-то… – сказав это, он сжал виски и сделал страдальческую гримасу. – Вы где живёте, помните? – В Москве, . – Вы женаты, семья есть? – Да, женат, только детей нет. – Работаете? – Меня сократили, сейчас в поиске. – Ну и как же вы в наш город попали? Совсем не помните? – Не знаю, понятия не имею, даже предположить не могу! – Может быть родственники или знакомые здесь есть. – Нет, вообще никого. – Ясно. А какое последнее событие вы помните? До того, как здесь оказаться? – В Москве дорогу переходил. – А куда или откуда шли? – Не помню, вообще без понятия. – Что у вас есть при себе? Документы, телефон, вещи какие–то? – Только паспорт и денег двести рублей. Ни вещей, ни телефона нет. – Кирилл Викторович, вы выпиваете? – Нет, только по праздникам немного. – Может какие-то лекарства принимаете? – Иногда г…цин и больше ничего. – Как вы себя чувствуете? Есть жалобы, кроме потери памяти? – Дышать трудно, как будто ком мешает. Но это не только сейчас, давно уже. При стрессе каждый раз. – И как вы с этим боретесь? – Стараюсь на воздух выйти, отвлечься. – Хронические болезни есть? – Вегетососудистая дистония с детства. – Травмы головы были? – Нет, никогда. – А потери сознания, обмороки? – Нет. – Может быть что-то в жизни произошло нехорошее? – Произошло, работы лишился. Жена ругает, а я что сделаю? Кирилла Викторовича мы увезли в психиатрический стационар. В данном случае речь шла не о полной потере памяти, а о «выпадении» ограниченного временного промежутка, продолжительностью около двух суток. Первое, что мне пришло в голову – эпилептические сумерки, то есть сумеречное расстройство сознания, иногда возникающее у больных эпилепсией. Однако после беседы отверг я эту версию. Истерия или по-современному диссоциативное (конверсионное) расстройство прежде всего ассоциируется с женщинами. В памяти сразу возникает слово «истеричка» в бранном значении. Но в действительности этой болезни подвержены и мужчины. Кирилл Викторович пожаловался на ком в горле и затруднённое дыхание, проходящее если отвлечься. Он был несколько манерен, речь его пуэрильна, то бишь с нотками детскости. Плюс имела место стрессовая ситуация, вызванная потерей работы и недовольством супруги. Всё это в совокупности прекрасно укладывалось в истерические рамки. Так что же именно произошло с Кириллом Викторовичем? Из-за чего он попал в такую ситуацию? Очевидно у него случилась диссоциативная фуга – состояние, в котором больной внезапно, бесцельно уходит или уезжает в другое место. При этом он полностью забывает все сведения о себе, в том числе собственное имя. Спросите, а почему же Кирилл всё о себе помнил, чётко назвал все данные? Да потому что фуга уже прекратилась и из памяти осталось стёртым лишь перемещение в другой город. Эти события он вряд ли когда вспомнит. В целом прогноз здесь благоприятный, личность не разрушается. В общем можно надеяться, что у Кирилла Викторовича всё образуется и наладится. Дальше нас вызвали на психоз у нашего старого знакомого Коли Сомова, тридцати пяти лет. По большому счёту, Коля не психически больной. Он умственно отсталый в умеренной степени, этакий большой ребёнок, вечно благодушный и безобидный. Вот только, зараза, выпить любит. Мать начнёт ругать, он в ответ огрызается. В результате всё заканчивается вызовом психиатрической бригады в воспитательных целях. Мать пациента, женщина крепкая, голосистая, демонстративно громко сказала: – Проходите и забирайте его! Всё, надоел он мне, совсем не слушается! Пошёл гулять и поддатый вернулся! На самого виновника торжества её слова особого впечатления не произвели. Увидев нас, он расплылся в щербатой улыбке и косноязычно сказал: – Драаасти! А вы меня ни заберётиии? – Если будешь плохо себя вести, заберём и привяжем! – ответил я. – Ты зачем опять выпил? Тебе нельзя! – Гыыы, а мне дядька пива купил! – Тебе нельзя, иначе заболеешь и умрёшь! И прекрати с мамой ругаться! – Я не ругался! Она орёт, а я ей говорю: иди ! – Коля, нельзя так говорить, это плохие слова! – Ага! Плохие? – Да, очень плохие! Всё, больше так не делай! По просьбе матери дали мы Коле одну волшебную таблетку в минимальной дозировке и за сим откланялись. Можно было б возмутиться тем, что нас используют в качестве страшилок. А толку? Как вызывали, так и будут вызывать попусту. На беглый взгляд может показаться, что Николай для матери обуза, но это совсем не так. Любит она его, души не чает. Ну и мы не станем нарушать эту идиллию. Освободившись, получили вызов на дежурство в торговый центр, там угроза теракта нарисовалась. На месте уже находились полиция, ФСБ, Росгвардия, пожарные. Посетители были эвакуированы, все подходы-подъезды перекрыты. Сидеть в машине, уткнувшись в телефон, не хотелось и мы вышли, чтоб пообщаться со служивыми, удовлетворить своё любопытство. – Здравствуйте! Что тут стряслось, если не секрет? – спросил я у офицеров полиции, стоявших кучкой. – Бесхозная сумка у эскалатора, а из неё провода торчат. …рен знает, муляж – не муляж, – ответил подполковник. – Ща сапёры подъедут, разберутся. Обычно такие дежурства долгими не бывают, но это затянулось до неприличия. В сумке ничего криминального не оказалось, только моток проволоки и инструменты, возможно какой-то рабочий забыл. Но, учитывая общую нехорошую обстановку, силовики обследовали весь торговый центр, все закоулки. Долгой оказалась эта смена, переработка почти час составила. Но не стал я занудствовать и оформлять её. Ведь положа руку на сердце, не перетрудились мы до изнеможения и вообще всё прошло хорошо. А отдохнуть всегда успеется! Все имена и фамилии изменены автор канал на дзене - #УжасноЗлойДоктор