Седьмой лепесток

Хотел бы я избавиться от мыслей, которые портят мое счастье.
Фредерик Шопен
Квартира свалилась на Машку неожиданно. Отец, чьё настроение и планы менялись чаще, чем прогноз погоды на будущую неделю, припомнил детскую мечту дочери о собственной мастерской и выдал ключи от крохотной дворницкой, доставшейся ему невесть откуда.
Барабанящий по зонтику дождь подгонял быстрее бежать к своему счастью, но ноги будто сами собой заплетались и запинались о выбоины в асфальте, пока, наконец, Машка не грохнулась на переходе, зацепившись о поребрик и потеряв равновесие. Коленка тут же засаднила, и захотелось заплакать навзрыд, как в детстве, хоть ничего такого страшного и ужасного, конечно, не произошло.
Машка насупилась. Сидеть на мокром асфальте было и неуютно, и не по возрасту, но вместе с падением девушку нагнала та самая мысль, от которой она упрямо уворачивалась с самого известия о квартире: «А вдруг я не справлюсь?» Большое, лохматое, как сахарная вата, счастье таяло на глазах, неприятно облепляя Машку с головы до ног, словно паутина из обязательств перед родителями, друзьями и учителями, но застрять в этом ощущении девушка не успела, услышав обеспокоенный мужской голос:
— Вам помочь?
— Нет, вы знаете, я ведь должна справиться сама, чтобы папа не подумал… — Недосказанная мысль оборвалась, когда сверху протянули раскрытую ладонь, похожую на пятнистый кленовый лист.
Машка покраснела, наскоро вытерла руки о пальто, не заботясь, что оно ещё больше запачкается, и ухватилась за неё. Лёгким, уверенным движением прохожий поднял девушку на ноги и помог подобрать отлетевший в сторону зонт.
— Вы в порядке? Идти сможете?
— Д-да. — Машка сделала пару шагов, кивнула и неловко улыбнулась, отводя с лица намокшие волосы. — Спасибо!
Прохожий улыбнулся в ответ, а девушке на миг почудилось, что её затягивает в его зелёные, как намокшая листва, глаза. Там, в глубине, прятались под сенью деревьев расчерченные по линейке дорожки, плескались фонтаны и жёстким стержнем высился серый, увенчанный орлом обелиск. Тихая классическая мелодия звучала из музыкального павильона…
Внезапно она слилась с трелью телефонного звонка, собеседник ещё раз улыбнулся, теперь уже извиняясь, и развернулся в сторону Университетской набережной. Последним, что услышала от него девушка, было сдержанное, немного усталое приветствие:
— Слушаю. Румянцевский у аппарата.
До квартиры оставались считанные минуты. Нырнув в подворотню, а после — во двор, Машка будто бы оказалась в совершенно другом месте. Хлеставший на улице дождь перестал, а осень, пусть и тёплая, уступила место поздней весне.
Робкое тонкоствольное деревце преподносило себя как самый лучший, невиданной красоты букет, оно стояло посреди двора, всё усыпанное пышным розовым цветом, и завораживало неземным сиянием. Машка моргнула. Сияние деревца на мгновение притухло и разгорелось вновь.
Подул лёгкий тёплый ветерок, и Машку окутало волной лепестков, прокатившейся по ней и схлынувшей как ни бывало. Невысокое ещё деревце по-осеннему поджимало листья и почти сливалось с окружавшими его кустами, будто и не было чудесного цветения, но Машка, державшая в руке семь тончайших розовых лепестков, точно знала правду. Ей было смешно и хорошо. Лепестки щекотали ладонь и нашёптывали что-то своё, лепестковое, пока девушка широко и беспечно улыбалась всему и всем вокруг.
— Лети, лети, лепесток, через запад на восток… — Заклинание из старой сказки выскочило в голове бегущей строкой, закружилось, стремясь быть произнесённым, и незаметно для Машки вырвалось наружу. — Ой! — Девушка зажала рот ладонью, хихикнула, огляделась, будто нашкодивший ребёнок, и выскочила из двора через кованые ворота, ведущие на другую улицу, прямо под струи затяжного сентябрьского ливня.
Опомнившись, Машка развернулась и шагнула под арку: нужная дверь выходила прямо в подворотню и бежать дальше было вовсе незачем. Звякнула связка ключей. Выданный отцом нашёлся почти сразу и легко провернулся несколько раз до характерного щелчка. Машка зажмурилась и потянула дверь на себя, пытаясь не загадывать, что же её там ждёт.
Изнутри дыхнуло теплом. Свет зажёгся сам, не требуя шарить по стене в поисках выключателя, и перед девушкой открылся вид на совмещённую с небольшой кухней прихожую. Прежние хозяева или отец позаботились о том, чтобы с самого порога пришедший чувствовал себя как дома. Чистые, светлые цвета настоящего дерева. Округлые формы. Минимум мебели и декора создавали впечатление, что помещение внутри больше, чем кажется на первый взгляд.
Машка разулась и прошла в дальнюю комнату. Там было пусто, если не считать мольберта с прикреплённой к нему запиской да примостившегося в углу табурета.
Голые стены молчаливо и оценивающе смотрели на девушку, а она никак не решалась подойти к мольберту. Тогда-то её взгляд и упал на маленькое пятнышко в углу одной из стен. «Неужели плесень?» — думала Машка, подходя к нему и присаживаясь на корточки. Оно расползлось и стало напоминать кляксу от туши. Девушка потёрла его носовым платком и, не обнаружив на платке ни следа грязи, огорчённо вздохнула:
— Если так пойдёт и дальше, я точно-точно не справлюсь. Никогда не думала, что обладать счастьем так сложно. В детстве ведь не думаешь, что собственная мастерская — это не только место, где можно рисовать и творить как вздумается, но место, за которым надо ухаживать.
С улицы постучали. Девушка не понимала, кто вдруг решил заглянуть в обычно закрытое помещение без каких-либо вывесок, но встрепенулась и пошла открывать. За дверью оказалась старушка, едва достававшая Машке до плеча.
— Здравствуйте, милая девушка, — проговорила посетительница. — Вы ведь Мария, художница, я не ошиблась?
— Д-да, верно, я Мария, но как вы узнали? — Машка мысленно начала перебирать всех знакомых отца, кому он мог бы рассказать о своём подарке, но никто похожий на эту посетительницу не приходил на ум.
— Вот. Вы, кажется, обронили, а я подобрала. — Старушка протянула визитку из плотного розоватого картона, на которой изящным старинным шрифтом были выведены не только имя и профессия, но и адрес будущей мастерской. — Вы не могли бы нарисовать меня?
Машка приветливо улыбнулась, подумав, что надо же как-то начинать, и предложила посетительнице пройти в дальнюю комнату и подождать там. Конечно, здесь пока ещё нет всех необходимых инструментов, но обговорить детали и сделать пару карандашных набросков можно было и сейчас. Поставив чайник, Машка пересчитала сунутые при входе в карман пальто лепестки (их оставалось пять), бросила один из них в заварник на удачу и поспешила приступить к работе.
Дни побежали вперёд. Старушка исправно приходила в один и тот же час, Машка заваривала чай, усаживала посетительницу на диван и рисовала её портрет на том самом мольберте, который, как гласила записка, оставил для неё отец.
Тревожные мысли, пытавшиеся тёмным лесом заслонить от Машки её воздушное, пузырящееся, искрящееся счастье, больше не приходили. Зато в промежутках между сеансами заглядывали совсем другие посетители. Дети и взрослые, беспечные и деловые. Одни забегали на минутку, другие оставались на целый день, одним нужен был рисунок для мамы или друга, другим пейзаж в офис, и Машка чувствовала, как ширится и растёт её счастье. Поначалу маленькое, омрачённое сомнениями, оно казалось таким, что трудно будет удержать, а теперь само поддерживало девушку и вело её за собой. Даже разбитое в один из дней окно уже не могло огорчить Машку: заигравшиеся дети, чей мяч превратил стекло в крошево осколков, вместо нагоняя получили по конфете в нежно-розовом фантике. А окно уже наутро было целым и сверкало как новенькое.
Шли месяцы. Старушка исправно приходила в один и тот же час, Машка заваривала чай, рисовала её портрет и украдкой любовалась диковинным лесом, выросшим на стене из маленького пятнышка, которое девушка пыталась стереть в первый день. Лес жил на бывших когда-то голыми стенах сам по себе, и где-то в глубине, за деревьями, можно было обнаружить кляксу, напоминающую робкое тонкоствольное деревце, всё усыпанное пышным розовым цветом.
Как-то раз Машка вышла из мастерской и услышала знакомый немного усталый голос:
— Слушаю. Румянцевский у аппарата.
Девушка обернулась и с улыбкой проследила за прохожим, который когда-то протянул ей тёплую, похожую на пятнистый лист клёна, руку и помог подняться. Покопавшись в кармане пальто, Машка нащупала последний лепесток и, догнав Румянцевского, протянула ему его на открытой ладони:
— Вам помочь?
На следующее утро лес в дальней комнате мастерской зажурчал фонтанами, а из-за деревьев раздалась приятная классическая мелодия. Крохотный седьмой лепесток, похожий на маленького человечка, сидел на верхушке мольберта и слегка покачивался в такт музыке.
#ЕкатеринаКомарова