Уважаемые читатели! Прошу прощения за неотформатированный, неопрятный текст. У меня слетело офисное приложение, но следующая публикация будет уже в пристойном виде.
Слишком уж неуверенной была поначалу осень. Почти весь сентябрь вела себя как приживалка бесправная: робко зайдёт, посидит в уголочке и тихонько исчезнет, чтоб никому глаза не мозолить. Но, буквально в одночасье, преисполнившись решимостью, она взошла на трон. По-летнему зеленевшие леса, меньше чем за неделю, щедро покрылись золотом. Городские улицы тоже преобразились, стали нарядными, праздничными. Что и говорить, осень знает толк в роскоши.

Всё бы хорошо, вот только задержавшееся лето устроило на прощанье безобразный дебош. Поздним вечером, посреди тишины и спокойствия, вдруг как зашумит, зазвенит, загрохочет! Сперва показалось, что война пришла или глобальная катастрофа случилась. А это был по-настоящему ураганный ветер. В квартире бояться нечего, ведь многоэтажка не шалаш, не развалится, и тем не менее, из глубин сознания доносились отголоски иррационального страха.

К счастью, всё обошлось без жутких последствий. Люди не пострадали, серьёзных разрушений не было, да и вообще привычная жизнь шла своим чередом. А вот лично мне чёртов ветер сделал таки гадость. Мелкую, но подлую. На дачу приехали и видим: наш укрывной материал висит у соседей на высокой ели. Будь это полиэтиленовая плёнка, никуда бы её не унесло. А нетканое покрытие лёгкое, полетело не хуже воздушного змея.

Супруга, как водится, скандалить начала, мол, ты, такой-сякой, склеротик недолеченый, убирать за собой разучился, зачем вообще ты эту укрывашку из сарая вытаскивал. Но руганью тут не поможешь, срамоту надо убирать. А это задачка не из лёгких. Ветер будто пошутил надо мной, укрытие развесил высоко, с земли ничем не дотянешься. Для полного счастья, прошедший ночью дождь его основательно промочил и тем самым закрепил на еловых ветках. Без лестницы тут никуда, а наша давно померла от старости. Пришлось к Фёдору идти. Он, как настоящий друг, не только лестницу притащил, но и сам вызвался снять дурацкое ёлочное украшение.

С честью выполнив сию трудную миссию, Фёдор, слезая с лестницы оступился и чуть было на меня не грохнулся. При этом больше всех испугалась Ирина:

- Ооой, <распутная женщина>, с вами точно не соскучишься!

- Дык мы завсегда рады твою скуку развеять! – ответил я.

- Ты, если что, обращайся, Ириш! – поддержал Фёдор.

В общем миссия была с честью выполнена. Фёдор, ваш покорный слуга и лестница не пострадали.

Если б знали вы, как мне дороги подмосковные… Нет, как достал меня идиотский бесконечный сериал с Борисом Алексеичем и Альбиной Петровной в главных ролях! Они подобны ноющей зубной боли, от которой никуда не спрячешься. Впрочем, боль всё-таки предпочтительней, от неё можно анальгетик принять.

На этот раз они оба к нам заявились, прям сладкая парочка, не к ночи будь помянуты.

- Юра, Борис Алексеич согласен! – торжественно объявила Альбина Петровна. – Давай мы сразу всё обговорим, чтоб никаких недоразумений не было.

- И на что же вы согласны? – спросил я, вообще не понимая о чём идёт речь.

- Лечь в психбольницу, - ответил Борис Алексеич. – Чтоб дали справку, что на меня нашло затмение и я ничего не понимал.

- А почему вы решили, что вас положат и справку дадут?

- Ну здрааасте пожалуйста! – изумилась Альбина Петровна. – Ты же сам сказал, что так можно сделать и тогда платить не придётся.

- Нет, я сказал совершенно другое. Невменяемым его не признают, а если и признают, то лечение в психбольнице – не сахар.

- Можно подумать, я ни разу в больницах не лежал! – сказал Борис Алексеич.

- Вы лежали в обычных. А психиатрический стационар – это вообще другой мир. Вряд ли он вам понравится.

- Ничего страшного, - ответила за него Альбина Петровна. – Там тоже люди лежат.

- Ну ладно, не вопрос, идите в диспансер и там решайте, - сказал я. – А от меня-то вы что хотите?

- Юра, давай по-другому сделаем, безо всяких хождений. Когда будешь дежурить, я тебя вызову, а ты его увезёшь. Там словечко замолвишь, да и всё, - изложила Альбина Петровна преступную схему.

- Не переживай, Юрий Иваныч, я в долгу не останусь! – заверил Борис Алексеич.

- Да вы обалдели, что ли? – возмутился я. – Хотите в тюрьму меня посадить?

- А за что тебя сажать-то? – удивлённо спросила Альбина Петровна. – За то что увёз больного? Так это твоя работа, а не преступление!

- Альбина Петровна, похожий случай уже был, правда, не у нас, а в <Название города в центральной России>. Психиатр «скорой» за взятки призывников от армии отмазывал. Вызывали якобы на психоз, он парня забирал, увозил в больницу, а там, тоже за взятки, писали «нужное» заключение. В итоге его и подельников из стационара посадили. Были врачи, стали зеки. Ну и зачем мне это надо?

- Ой, Юра, ладно. Ну тогда хоть позвони в диспансер, пусть всё как надо сделают!

- Не буду я никуда звонить. Придите сами, за визит вас не расстреляют.

После этих слов они ушли разобиженные, а я усомнился в собственном психическом здоровье. Думал дежавю меня накрыло, но потом всё отчётливо вспомнил. Такой разговор уже был с той лишь разницей, что первоначально мне предлагали за услуги пять тысяч, теперь же обещали не остаться в долгу.

Уверен, с памятью у этой парочки особых проблем нет. Они просто решили включить «режим дурака», мол, первый раз отказал, а сейчас попросим понастойчивей, он и согласится. Но углубляться в их психологию я категорически не желаю. Лишь одного очень хочется: чтоб объявили мне решительный бойкот и даже в упор не замечали.

Осеннюю дождливую мерзопакость я воспринимаю относительно спокойно. Во всяком случае в депрессию не скатываюсь и мрачными мыслями голову не засоряю. Исключение составляет недоброе утро, когда предстоит топать на работу. Просыпаюсь, слышу шелест дождя и сразу ощущаю беспокойство с нервозностью. Однако я заранее знаю, что всё это продлится недолго. Стоит только переступить порог медицинского корпуса, как настроение мигом светлеет и жизнерадостным становится. Да, вот такое у меня фирменное средство от осенней хандры.

Врач Анцыферов, сидевший в «телевизионке», отвёл меня в сторону и поинтересовался:

- Иваныч, ты Лукина из четвёртой смены знаешь?

- Хм… Нет, по фамилии не знаю. А кто он?

- Врач, у нас недавно работает. Мы вчера к нему ездили, вены себе порезал! Прикинь?

- Слегка или по-взрослому?

- Конкретно так распахал, кровопотеря <песец> какая, мы аж <офигели>. Сначала оглушённый был, потом отрубился, в стационар привезли без сознания.

- А причина-то какая?

- Жена говорит он её к кому-то приревновал, ударил. А она пригрозила, мол, я от тебя уйду, напишу заяву и посажу.

- Пьющий?

- Вроде нет, ну во всяком случае не алкаш. Тридцать четыре года всего.

- Дааа, эх и дурак!

А как ещё можно назвать человека, добровольно пустившего под откос собственную жизнь? Ведь если он поправится, то вряд ли избежит тесных контактов с психиатрией. При таких серьёзных самоповреждениях будет трудно отговориться, дескать я это сделал без с***льных намерений. Но, как говорится, после драки кулаками не машут.

Чехарда со старшими врачами так и продолжается, никто надолго не задерживается. В других сменах всё хорошо, а в нашей вечно не как у людей. На конференции старший врач доложил об очередном случае невообразимо дикого человеческого идиотизма. А дело было так. Компания молодых людей отдыхала на берегу реки и пила отнюдь не «Растишку». Да, именно в конце сентября, именно в холодную погоду. Парень двадцати одного года захотел освежиться, с разбега нырнул и буквально воткнулся головой в дно.

Утонуть ему не дали, вытащили, но особой радости не принесло. Из-за перелома шейного отдела позвоночника его парализовало. Бригада приехала, а он как кукла лежит, ни рукой, ни ногой пошевелить не может, даже говорит еле-еле. Конечно, нейрохирурги помогут чем смогут, но это будет лишь мизерной частью трудного пути к восстановлению. Впрочем, надо сказать откровенно: полностью устранить последствия травмы скорей всего не получится. Вот такую непомерную цену заплатил парень за отдых.

Начмед Надежда Юрьевна слушала старшего врача насупившись, искоса бросая сердитые взгляды. Дождавшись окончания доклада, она высказалась:

- Алексей Евгеньевич, я же просила не ставить Фомина самостоятельно! Ну в чём дело-то?

- У нас бригад было мало, я его и Гущину разъединил, по одному поставил. А что с ним не так? Работает нормально, вообще вопросов нет.

- А вот у меня есть! – ответила Надежда Юрьевна. – Вы его карточки, вообще, читаете?

- Да, читаю, проверяю.

- Он по-русски писать не умеет! Вот у меня две его карты, жуть, что творится! Как будто он и в школе-то не учился!

- Ну и ладно, зато профессионально грамотный, далеко не глупый.

- Алексей Евгеньевич, дураком его никто не считает. Но карточки проверяют эксперты страховых, вы сами знаете. У них же кровь из глаз пойдёт, когда увидят! Так, короче, будет работать только вторым! Пусть учит русский язык, а там посмотрим.

С Надеждой Юрьевной не могу не согласиться. Специалист, работа которого оценивается не только по фактическому результату, но и по документации, обязан обладать двумя видами грамотности: профессиональной и языковой. Разъединять их, ставить одну выше другой, нельзя. По одной простой причине: безграмотная письменная речь непременно будет затмевать профессионализм работника. Одним словом, нужно всегда помнить народную мудрость: «Встречают по одёжке, провожают по уму».

И в этот раз первый вызов дали рановато: психоз у мужчины шестидесяти пяти лет.

Отчего-то люблю я этот старый район на городской окраине. Двухэтажки тридцатых годов, уютные дворики, маленькие огородики и даже почерневшие от времени сараи, вызывают тёплое чувство идиллии. Но конечно же, я прекрасно понимаю: между редкими умилениями стороннего наблюдателя и постоянным будничным проживанием здесь, нет абсолютно ничего общего.

У подъезда нас встречали две пожилых женщины:

- Здравствуйте! Колёк у нас сильно раздурачился, видимо белая горячка.

- А что с ним такое?

- Я в окно смотрю, что такое? Колька в форме по двору шарахается, вроде как ищет чего-то.

Взял палку и давай по кустам лупить. Орёт, да всё матом, а на кого неизвестно.

- В какой форме?

- В милицейской, он раньше в милиции работал. А теперь уж давно на пенсии.

- Значит он пьющий?

- Ну как сказать? Выпивал, но уж не так сильно, а потом с женой разошёлся и всё, понеслось…

- Где он сейчас?

- Дома, с ним Миша сидит, сосед.

В неубранной, сто лет не видевшей ремонта квартире, нас ожидал худой, небритый и сутулый старшина милиции. Его грязная мятая форма органично сочеталась с не по размеру огромными шлёпанцами на босу ногу. В общем старшина ассоциировался с неким продуктом, просроченным и безнадёжно испорченным.

- О, мужики, вы за мной, да? – спросил он нас.

- Да. Только давай сначала присядем, поговорим, Николай Григорич. Ты в милиции работаешь?

- Это давно было, я уж двадцать лет на пенсии.

- А зачем форму надел?

- Ну как велели, так и сделал. По всей области общая тревога и День милиции. Сказали, если не придёшь, тебе <песец>.

- Вообще-то День милиции десятого ноября, а сегодня какой день и месяц?

- Да ёп, откуда я знаю? Такой приказ, наверно. Не я же это придумал. Звоните в УВД и там спрашивайте.

- Ясно. А как они вам приказывали, по телефону, что ли?

- Нет, вон, по радио, - показал он на раскуроченный вдрызг советский приёмник.

- Так он же весь распотрошённый? Неужели работает?

- Ха, когда надо, все приёмники работают! Без сети, без батареек, вообще без <нифига>. Молотком его <расфигачь> и всё равно будет принимать! Там же скрытые микросхемы стоят, они ничего не боятся.

- Понял, буду знать. Сегодня домой приду и тоже приёмник расшибу, супругу порадую. Николай Григорич, ты когда последний раз выпивал?

- А <фиг> знает. Я дня три в лёжку лежал, думал сдохну. Простой воды хлебну и сразу блевать. А сегодня встал и всё <зашибись>, как будто ничего и не было.

- Ну ладно, Николай Григорич, бери паспорт, полис, мыльно-рыльные и поедем. Только сначала переоденься.

- Дык мне велели в форме прибыть. Сейчас в УВД приедем и чего? <Звездюлей> дадут и выгонят!

- Николай Григорич, решение поменялось. Мы поедем не в УВД, а в другое место. Ты будешь участвовать в оперативной разработке.

- В какой?

- Сейчас приедем и там тебя проинструктируют.

В итоге увезли мы Николая Григорьевича в наркологическое отделение острых психозов. С алкогольным делирием у бывших правоохранителей и военных нам не раз приходилось сталкиваться. Причём все случаи были непременно с профессиональным уклоном. А вот у белогорячечных коллег-медиков такого нет, на моей памяти есть лишь один «профессиональный

» делирий.

Выводить мораль и говорить банальности типа «Пить вредно», здесь совершенно ни к чему. Зачем, если всё и так предельно ясно?

После освобождения всучили наипоганейший вызов: задыхается мужчина семидесяти одного года. Давненько нам такой пакости не давали. И ведь как всегда, место находилось рядом, тут уж никак не отвертишься и не отбрешешься.

Супруга больного прямо с порога обеспокоенно сказала:

- Что-то ему совсем не дышится, у него, наверно, астма!

- Раньше такое было?

- Нет, никогда в жизни.

- Приготовьте его паспорт и полис.

- Да, да, я на стол положила.

Больной, довольно полный, с мертвенно-бледным лицом, сидел в кресле. Дышал он тяжело и часто, на лбу выступила испарина. На бронхиальную астму или отёк лёгких такое состояние не очень-то походило, но от этого было ничуть не легче.

- Анатолий Иваныч, у вас что-нибудь болит? – спросил я.

- Нет… Одышка… Ни с того, ни с сего… Слабость сильная…

- В груди не жмёт, не давит?

- Не знаю… Как-то неприятно…

Кардиограмма с ясно видимым инфарктом и низкое давление вызвали в моей голове матерный шквал. Не знаю для кого как, а для меня ядрёный матерок всё равно, что допинг. Выдашь мысленную тираду и сразу в мозгу наступает просветление, будто его чистой тряпочкой протёрли. А если бы каким-то образом я забыл всю нецензурную лексику, то вне всяких сомнений стал бы профнепригодным и вообще неприспособленным к жизни.

- Давно всё началось? – спросил я у супруги больного.

- Ну да, уж часа три, наверно. Сходил в туалет, и сразу одышка началась. Ждали, что вот-вот пройдёт, а всё только хуже.

Долго мы провозились, стабилизируя гемодинамику Анатолия Ивановича. Наши труды не пропали даром, в стационар его увезли без проблем. Хотя благополучный исход гарантировать не может никто.

У Анатолия Ивановича случился атипичный инфаркт миокарда, так называемый «астматический вариант». За последние годы симптоматика инфаркта очень изменилась, его можно сравнить с преступником, накопившим серьёзный криминальный опыт. Раньше он вёл себя как неотёсанный разбойник, действовал нахрапом, даже не думая скрывать свою личность. Нестерпимая боль или жжение за грудиной, были своего рода грозным окриком: «Всем лежать-бояться, я – Инфаркт!».

Теперь же он на рожон не лезет, всячески стремится запутать, ввести в заблуждение. Загрудинная боль имеется, но вполне терпимая. Болеть может совсем другая часть тела или область, например, голова, нижняя челюсть, руки, живот, лопатки. А иногда и вообще нет никаких ощущений, ну разве что дискомфорт. При атипичных инфарктах на первый план выступают другие симптомы: одышка, слабость, дурнота, холодный пот.

Если такое состояние возникло и даже не думает прекращаться, нужно сразу вызывать «скорую». Категорически нельзя делать две вещи: раздумывать над причинами, заниматься самодиагностикой и уж тем более самолечением; отправляться за помощью своим ходом. Соблюдение этих правил жизненно необходимо. Причём в буквальном смысле.

Затем мы отправились на недобровольную госпитализацию психически больной сорока семи лет, нашей давней знакомой. Страдает она параноидной шизофренией, признана судом недееспособной, миллион раз лечилась в стационаре, но положительной динамики как не было, так и нет.

На месте нас ожидали врач ПНД Людмила Павловна, молодая женщина – участковый уполномоченный полиции и сын пациентки.

- Здравствуйте! Что опять такое? – поинтересовался я.

- Всё то же самое. Не приходит, не лечится и опять ухудшилась, - ответила Людмила Павловна.

- Вы вместе с ней живёте? – спросил я сына.

- Нет, теперь отдельно. Вы что, с ней вообще жить нельзя, иначе и сам ошизеешь! Я вчера пришёл, а она меня «послала» и выгнала.

Пациентка открыла нам сразу и пустила в квартиру без скандала, хотя покладистым характером никогда не отличалась. Некогда была она красивой женщиной, точней, естественно-красивой, без искусственной холодной «сделанности». Теперь же поблекла, увяла, стала неухоженной, вообще не похожей на себя. Да ещё и новая фишка появилась: прикрывать лицо рукой.

- Свет, ты чего закрываешься? Ну-ка покажись! – велела Людмила Павловна и отстранила её руку.

- Нет, не покажу! У меня нет лица! Нет тут ничего смешного, – ответила та, хотя никто и не думал смеяться. – Я раньше самой красивой была. Ну и наплевать. Бабушка умерла и фиг с ней.

- Значит и носа нет?

- Чёрт его знает, где-то тут посередине.

- Светлана, присядьте, пожалуйста, - попросил я.

- Нет, не присяду, обрадовались!

- Ну хорошо, скажите, вы чувствуете себя больной?

- Я – больная, у меня зуб болел и ухо. Всё, хватит, надоели вы мне.

- Тогда последний вопрос: вам что-нибудь слышится?

В ответ Светлана расплакалась, а когда поуспокоилась, я сказал:

- Ладно, собирайтесь и поедем в родную больничку.

- Нет, не поеду! Обрадовались! Всё, ты мне больше не отец! Ты, <самка собаки>, с мамой развёлся, её из-за тебя парализовало!

- О как! Значит я отец. А ещё кто?

- Иваныч в пальто, - шёпотом сказал фельдшер Герман, а Светлана так и не удостоила меня ответом.

Несмотря на категоричность и резкость, Светлана поехала с нами безо всякого сопротивления. Это, кстати, является наглядным примером амбивалентности или по-другому двойственности, характерной для шизофрении. У Светланы были два прямо противоположных желания: ехать и не ехать в больницу.

Да и не только в амбивалентности проявляется Светланина болезнь. В ответ на вопрос: «Слышится ли вам что-нибудь?», она заплакала. Поэтому можно уверенно предположить наличие у неё «голосов» с неприятным, пугающим содержанием. Есть ещё и характерные признаки дефекта личности. Мышление нарушено, можно сказать, разбито, интеллект снижен. Это видно из её речи с элементами разорванности и стереотипными оборотами: «Нет не присяду, обрадовались!».

К сожалению, совладать с шизофренией получается далеко не всегда. К примеру, при злокачественном течении все усилия оказываются если не напрасными, то малоэффективными. Эта болезнь своего рода Терминатор, которого не берёт никакое оружие.

Однако у Светланы совершенно другой случай, безо всякой злокачественности. Каждый раз, выписавшись из стационара, она почти не получает поддерживающего лечения. За рецептами приходит её сын, лекарства покупает, а затем они просто складируются дома.

Ремиссия сравнима с драгоценным ростком, требующим постоянного ухода. Если же его бросить на произвол судьбы, мол, ничего, как-нибудь сам вырастет, он однозначно засохнет. Вот и Светлана, отказываясь от поддерживающего лечения, лишила себя ремиссии. Но, что сделано, то сделано, время вспять не повернёшь.

А после освобождения получили мы разрешение на обед. «Скорая», будто в пересменку, напоминала муравейник. Машин полон двор, коллеги снуют туда-сюда, свободных мест на кухне нет. Ладно, думаю, сейчас карточки доделаю, наркоту спишу, а там, глядишь, народ подрассосётся. А вот как бы не так! В общем пришлось обедать в «телевизионке». Ну и ничего, мы люди простые, не бомонд какой-нибудь, извините за выражение.

Послеобеденный отдых удался на славу. Уж грешным делом подумалось, что так и досидим до пересменки, но нет, мечта не сбылась. Вызвала нас на себя фельдшерская бригада, шестидесятилетний пациент у них с чего-то запсихозничал.

Во дворе «хрущёвки» нас встречали коллеги и вызванные ими Росгвардейцы.

- Что стряслось? – спросил я.

- Больной ни с того ни с сего психоз выдал, - ответил молодой фельдшер Крюков. – Мы к нему на травму приехали, он по пьяни на <попу> упал, жаловался, что копчик болит.

- Значит он пьяный? – уточнил я.

- Да, но не буйный, мы его посмотрели, хотели везти, а он Юльку толкнул, меня в грудь ударил и давай всё в квартире крушить. Жена орёт: «Он нас сейчас поубивааает!». Ну и всё, мы выбежали…

- А жена-то куда делась?

- Не знаю, куда-то убежала.

- Что с ним сейчас?

- Всё прошло, теперь нормальный. Говорит, что ничего не помнит.

Болезный со страдальческим выражением лица сидел в машине Росгвардии. Выглядел он так, словно прибыл в современность из семидесятых годов прошлого века: удлинённые волосы, усы в виде арки, спускавшиеся к подбородку, рубашка с длинным воротом. Крепкая дружба с алкоголем хоть и оставила неизгладимый след на его внешности, но при этом он не подходил под определение опустившегося асоциала.

- Здравствуйте, уважаемый! Что с вами случилось?

- Я сегодня в подъезде упал, копчик отшиб. Жена вызвала «скорую», а приехала полиция. Сказали, что я на врачей напал. А зачем мне нападать, вот сами подумайте? Я врачей уважаю, вы мне столько хорошего сделали, всегда буду благодарен! Ну зачем мне это надо?!

- У вас черепно-мозговые травмы были?

- Да, не один раз… Прошлой зимой башкой об лёд ударился. В пятой горбольнице лежал с сотрясением.

- Припадки были?

- Какие?

- Эпилептические, судорожные.

- Нет, никогда. Хотя бывает, ноги сводит ночью.

- Много ли сегодня выпил?

- Ну так… Грамм двести, да пивка… Уж не настолько и пьяный был.

- Двести грамм чего? Водки?

- Спирта.

- Разбавленного?

- Да, но он крепкий, градусов шестьдесят.

- Ладно, короче. Травмы головы бесследно не проходят. Вам вообще пить нельзя, ни двести, ни двадцать грамм, ни пять капель. На вас никто не наговаривает, вы действительно в разнос пошли, отчёта себе не отдавали. А в следующий раз вообще беды наделаете. Так что надо завязывать и чем быстрей, тем лучше.

- А сейчас-то куда меня?

- Решайте вопросы с полицией и потом – в травмпункт.

По всей видимости у больного имеется эпилептический синдром, развившийся на органической почве, щедро удобренной алкогольной интоксикацией. Повторю ранее неоднократно сказанное: эпиприпадки не всегда бывают классическими, с потерей сознания и судорогами. Ещё есть так называемые «эпилептические эквиваленты», то есть припадки протекающие совершенно по-другому. В частности, это могут быть неожиданные, ничем не спровоцированные агрессивные действия.

Здесь я не веду речь о патологическом опьянении, поскольку оно провоцируется небольшими дозами алкоголя, причём необязательно крепкого. Пациент же изволил выкушать стакан крепкого спирта, да ещё и пива незнамо сколько. Так что ни о каком патологическом опьянении речь тут не идёт.

Госпитализировать болезного мы не стали, так как психотика ушла, и в экстренной помощи он не нуждался. Плановое лечение ему, конечно же, необходимо, но залогом успеха является полный, безоговорочный, пожизненный отказ от спиртного. А с этим, сами понимаете, часто бывает сложно.

Освободившись, поехали к избитому мужчине тридцати под вопросом лет.

Местом действия был двор девятиэтажного дома на окраине города. Виновник торжества с разбитым в хлам лицом неподвижно сидел на асфальте, прислонившись к низкому ограждению газона.

Как и положено, неподалёку стояли зрители.

- Что случилось? – спросил я.

- Они с корешком «закладку» искали, - ответил мужчина лет сорока. – Какие-то пацаны шли, увидели и отоварили. Кореш убежал, а этот огрёб по полной.

- Да эти наркоманы тут каждый день роются! – в сердцах сказала женщина с собакой. – Лезут и лезут, как будто здесь мёдом намазано! С детьми погулять невозможно! Уж сто раз в полицию заявления писали и вызывали! Всё без толку, не знаем где защиту искать!

Пострадавший находился в оглушённом состоянии, на вопросы отвечал тихо, односложно, с большими паузами. Загрузили его в машину, отъехали в сторонку, я провёл осмотр, и необходимость расспроса сразу отпала. Все тяжкие повреждения были видны как на ладони: переломы трёх рёбер справа с гемопневмотораксом; закрытая черепно-мозговая травма, под вопросом ушиб головного мозга. До кучи ещё и низкое давление плюс брадикардия, то есть замедленный сердечный ритм. Всю положенную помощь мы оказали и увезли пострадавшего в травматологию.

Попытки искоренить наркоманию путём самосуда над закладчиками или потребителями, заведомо провальны. Это всё равно, что бить мух, летящих на ёмкость с нечистотами. До тех пор, пока не будут изолированы от общества организаторы наркобизнеса и перекрыты каналы поставок отравы, изменений к лучшему ждать не приходится.

Затем нас вызвала полиция: мужчина шестидесяти девяти лет не открывает дверь, не отвечает на звонки. Про психическое заболевание не сказано ничего, а значит было нечто соматическое. Поскольку место находилось рядом, мы прибыли буквально через пять минут. Во дворе частного дома находились дочь больного и участковый, а вскоре подъехали спасатели.

- Что случилось?

- С папой плохо, - ответила заплаканная и дрожащая дочь. – Мы ему с одиннадцати часов звонили…

- А он точно дома?

- Точно, вон, сами в окно посмотрите, он у стола сидит. Умереть же не должен? Если бы умер, то наверно бы упал.

Да, действительно, слева виднелся профиль сидящего мужчины, но рассмотреть детально не получалось.

Спасатели дверь вскрыли быстро и войдя в дом, мы увидели очень интересную картину. Вполне возможно, судебные медики и не удивились бы, но для нас, психиатрической бригады «скорой», зрелище было необычным. Короче говоря, повесился наш пациент. Да не простым, не классическим способом, а сидя на табуреточке, закрепив длинную переплетённую тесьму чуть выше окна. Хотя если сказать более точно, сидел он неплотно, между ягодицами и табуретом расстояние составляло сантиметров пятнадцать.

Законстатировав, мы ещё пообщались с дочерью, которая малость отошла от шока:

- Он чем-то болел? – спросил я.

- Был рак прямой кишки десять лет назад, делали операцию, сказали, что всё нормально. А в последнее время сильно болели ноги, ночами не спал, мучился.

- Он один жил?

- Нет, мама сейчас в больнице лежит с инфарктом, я даже не знаю, как ей сказать…

Относительно причин расставания этого человека с жизнью, ничего определённого сказать нельзя. Записки он не оставил, со слов дочери, о соответствующих намерениях никогда не рассказывал. В общем не стану я морализаторством заниматься, нехорошо это, неуместно.

Вот и завершилась моя смена. Вполне себе нормальной она выдалась, спокойной, за исключением больного с атипичным инфарктом. Пришлось понервничать, но на это грех жаловаться. Ведь небольшая эмоциональная встряска спасает от утопления в рутине.

Все имена и фамилии изменены
автор канал на дзене - #УжасноЗлойДоктор