— Ну что, Михайло, — громко и весело сказал отец, бибикнув встречной машине. — Готов поймать ба-а-льшую рыбину? Рыбину-грабыдину?Мишка пожал плечами. Он никак не мог сбить красной птичкой последнюю, маленькую свинью, чтобы завершить уровень. Что бы он ни делал — та в лучшем случае оставалась балансировать на полуразбитой лестнице, прикрывшись грудой ящиков. Машина тряслась, подскакивая на ухабах разбитой загородной дороги, пальцы соскальзывали с нужной точки на экране планшета — и Мишка вынужден был начинать снова и снова, закусывая губу и моргая слезящимися от напряжения глазами. Болтовня отца, сидящего рядом, не отвлекала его, он ее даже практически и не слышал, лишь улавливал краем уха интонации — но на вопросы нужно было как-то реагировать, хотя бы киванием и мычанием. Это были правила игры, в которую Мишка ввязался не по своей воле — и их приходилось соблюдать.Отца он видел редко — два-три раза в месяц, на выходных. Мама ворчала, что тот, мол, не дотягивает до «воскресного папы», так, «ежемесячный». Мишка не очень понимал, что она имеет в виду — лишь улавливал обиду и раздражение то ли на то, что отец так редко приходит к ним, то ли на то, что приходит вообще.Когда-то, первые несколько раз, Мишка был очень рад этим встречам — ведь на них ему обязательно дарилось что-то вкусное или интересное: шоколадка, коробка конфет, робот-трансформер, моделька автомобиля… Но потом его стала утомлять преувеличенная веселость отца — тот был слишком шумным, слишком громким, слишком щедрым… слишком хорошим, в конце концов. Он ворвался в Мишкину жизнь три года назад — внезапно, с кучей подарков и обещанием золотых гор: поездки в Диснейленд летом, ящика киндер-сюрпризов на день рождения, щенка на «первый раз в первый класс»… С наступлением лета про Диснейленд отец как-то подзабыл, ящик киндеров оказался упаковкой из десяти штук — так что на щенка, который, по клятвам отца, должен был появиться у него через месяц, Мишка уже и не надеялся. Да он и сразу-то не особо поверил этим посулам — что-то фальшивое скользило в веселости и хорошести отца, и эта фальшь была Мишке неприятна. Он подозревал, что тот пытается показать, что он лучше мамы — богаче, щедрее, понимающее, — но делал это как-то неуклюже, чересчур агрессивно и ярко. Мишка не мог объяснить, что именно его настораживало во всем этом — он просто видел, что его отец не похож на пап остальных детей — уставших, замотанных, ленивых, спокойных, безалаберных… разных, но при этом каких-то простых и понятных. Его собственный отец — а точнее, незнакомый дядя, который попросил его так называть — был ему чужд.Мишка догадывался, что попал в какую-то сложную игру, в которую играют — и умеют это делать — лишь взрослые. Он пытался понять ее правила — но они были слишком сложными, неявными, и единственное, что он определил опытным путем, так это то, что и маме, и отцу очень нравится, когда он ведет себя при них хорошо.И он вел себя хорошо.Надо сказать, что ему не приходилось врать. Мишке действительно нравилось жить у мамы с ее вкусными домашними вафлями и пирожными «персик». Здесь была уютная кровать, любимые игрушки, даже обои на стенах — в картинках из «Звездных войн» — и коврик на полу — в виде карты автодорог — были привычны и дороги сердцу. Но и у отца ему нравилось не меньше — пицца, приставка, возможность валяться на диване в уличной одежде — все то, чего ему так не хватало дома, на что у мамы не было денег или то, о чем она говорила «воспитанные мальчики так себя не ведут».Так что Мишка не врал — он просто с удовольствием принимал все, что ему давалось, и был искренне за это благодарен. Кроме того, он понимал, что всегда нужно платить: за уют маминого дома нужно терпеть вопросы «Ну правда же, у отца такого не попробуешь? Я же красивее тети Оли, да?» и как можно более честно кивать головой; а за отцовские подарки — весело и с радостью соглашаться на все идеи и предложения, не спорить и не проситься домой пораньше.В конце концов, все были довольны, разве это плохо? Вот и в этот раз Мишке пришлось выслушивать восторженные рассказы отца о клеве на озере, куда они направлялись, о больших рыбинах, что тот ловил когда-то в детстве, и еще многое из той болтовни взрослых, которую он попросту научился пропускать мимо ушей. Это того стоило: новенький, еще пахнувший упаковкой планшет, что отец торжественно вручил ему, едва он сел в машину, искупал несколько часов утомительной дороги и, в общем-то, глупо потерянные выходные.Отец еще зимой пообещал ему, что возьмет на рыбалку с ночевкой на какие-то дальние загородные озера. Нельзя сказать, чтобы Мишка любил рыбалку — о ней он знал только из телевизора да книжек; ведь не считать же за настоящих рыбаков тех одиноких удильщиков, что часами торчат под мостом, вылавливая то тряпки, то комья глины с травой, то тощих и больных рыбешек, на которых не позарится и самая последняя голодная бродячая кошка. Но деваться ему было некуда: отец смотрел на него, переводя настороженный взгляд на маму, мама демонстративно изучала узоры на обоях, так что Мишка понял, что лучше для всех будет, если он согласится.И согласился.И вот теперь он трясся в загруженной каким-то рыбацким барахлом практически под завязку — все было свалено на заднем сиденье, неаккуратно и кучей — машине. Было тесно и душно — отец попытался открыть окна, но сдвинулось стекло только с Мишкиной стороны, с отцовской же скрежетало, визжало, даже, казалось, выгибалось в пазах, но толку никакого не было. Отец смущенно пробормотал что-то про техосмотр и рукожопых мастеров и предложил отстегнуть ремень безопасности, чтобы «легче дышалось» — первым же и подав пример, попутно скинув футболку. Мишка искоса глянул на него и пожал плечами: лично ему ремень как раз помогал — тело меньше моталось туда-сюда, а если упереться коленями в торпеду и напрячься, то и вообще можно было несколько минут поиграть вполне сносно, без дурацких ошибок и досадных промахов… — Ну что, Михайло, а? — повторил отец вопрос, который Мишка, увлеченный игрой, пропустил мимо ушей.Мишка кивнул, продолжая примеряться. Если он сейчас оттянет резинку рогатки вот так, а потом шлепнет по птичке, когда та достигнет вот тех ящиков…— Ми-и-ша, — вдруг произнес отец каким-то странным низким охрипшим голосом. — Ми-и-ш…Мишка бросил на него взгляд — и выронил планшет из рук, испуганно пискнув. Лицо отца побагровело, на висках вздулись синеватые вены, шея казалась сплетенной из тугих толстых веревок. Он странно дергал головой, словно ему что-то мешало, давило на горло — хотя на нем не было ничего, — перебирал руками по рулю, то сжимая пальцы до белизны костяшек, то расслабляя пятерню. Его ноги тоже были в движении: мелко сучили, потом подтягивались практически под кресло, затем колени расслабленно разъезжались в стороны — и снова пятки выбивали дробь по полу и педалям.— И-и-иш… — вырвался изо рта отца свистящий шепот. С нижней губы потянулась ниточка прозрачной слюны, в уголках рта вспенилось что-то белое, на кончике носа повисла дрожащая капля.— Папа! — тоненько вскрикнул Мишка. Он вжался в угол между креслом и дверцей, прижав руки к груди и подтянув колени. От ужаса его тело стало ватным — он понимал, что нужно как-то помочь отцу, толкнуть, затормошить, но руки цепенели уже при одном взгляде на водительское сиденье, сделать же хоть что-то было выше его мальчишеских сил.Отец повернул к нему голову, силясь что-то сказать. Лицо исказилось, губы почернели, вывернувшись и показав оскалившиеся, как у черепа, зубы — но самое страшное творилось с глазами. Они выпучились, став похожими на куриные яйца с нарисованной радужкой, а потом мгновенно, в одну секунду, налились густой багровой кровью так, что не видно стало даже зрачков.— И-и-ишхр… — Тело отца вдруг выгнулось назад, затылок забился о подголовник, пузыри пены на губах вздулись — и опали. Кончик синеватого распухшего языка застрял между плотно сцепленными зубами, по подбородку побежала густая струйка крови.Мишка в ужасе отвел глаза от страшного зрелища — и вздрогнул. Машину мотало на въезде на мост — вниз уходила насыпь, под ней маячили кусты, а далее — длинное и узкое полотно, под которым в лучах вечернего солнца багровела вода…— Папа! — закричал он, не в силах отвести взгляд от дороги. — Папа!Машину уводило вправо, вот она уже стучит колесами по гравию…— Папа! — Мишка повернулся к отцу. — Па…Слова горьким комом застряли в горле. Отец уже не сидел — он полулежал, уткнувшись лбом в руль. С каждой секундой он все больше и больше кренился вправо, в сторону Мишки — и туда же проворачивался и руль.Машина вильнула, колеса подпрыгнули на какой-то кочке — а может быть, и камне, — и дорога стала уходить влево. Машину дернуло снова — на этот раз очень сильно, так, что Мишка, подскочив, на мгновение оторвался от сиденья, и если бы не ремни, вылетел бы в открытое окно — и перед глазами, как во вращающейся трубе калейдоскопа, замелькало голубое, зеленое, черное…Голову дернуло, висок больно приложился о стойку, что-то тяжелое и мокрое навалилось на Мишку сбоку — и мир вокруг померк.
#ЕленаЩитинина