Живые

Их я услышала задолго до появления: неуклюжие шаги, сопение, а шепот такой, что и говорить могли свободно. Как крадущихся еще не сцапали? Я тихо обошла заброшенный двор и оказалась позади маленькой группы – дальше не пущу, а то и гараж мой выдадут.
– Эй, мелкотня, а ну стоять! – я ткнула палкой девчушку, что оказалась ближе.
– Ой, – пискнула кроха и закрыла голову руками. Ее спутники тут же обернулись.
– Мертвяк… – прошептал тот, что выглядел постарше.
– Сам ты мертвяк, – огрызнулась я, ни капли не жалея о потере зеркала. Может за свою сойду.
Мелкая тоже обернулась и уставилась на меня огромными зелеными глазами, было ей лет восемь, не больше. Но тут случилось непоправимое – девчушка всхлипнула. Один раз, второй. Прошло мгновение, и два пацана вторили ей во весь голос. Всего на миг я растерялась, это и было моей ошибкой: нас могли услышать. Да мертвяки со всей округи уже ползли сюда!
– А ну молчать! – рявкнула я. – Хватаем пожитки и за мной!
Я дернула младшую за руку и потащила к укрытию. Теперь главное – успеть.
***
Карманы мелкотни я, конечно, обшарила. При старшем был школьный портфель, но содержимое оказалось не очень полезным: несколько баранок, скакалка, тетрадь с ручкой да сменная обувь. Баранки я разделила на всех. Кеды отдала девчонке – она носила хлипкие сандалии. Ну а скакалку мы растянули недалеко от входа в надежде услышать, если кто-то подойдет ближе.
Теперь дети спали, и мне предстояло многое обдумать. Могу ли я с ними передвигаться? Далеко ли уйдем? Впрочем, сейчас единственный шанс – двигаться к бункеру.
Я взяла присвоенную тетрадь и сделала несколько пометок.
“В город пришла 28 мая. Несколько дней торчала в библиотеке, там впервые услышала о живых мертвецах. Не поверила, но, когда поднялась суматоха, спряталась в гараже неподалеку и пила отвар. Выходила в поисках еды.
2 июня. Наткнулась на детей”.
Я подошла к двери и прислушалась. Тишина улицы пробирала до дрожи. Теперь эти еще… Я посмотрела на шкетов. Жаль, отвар детям нельзя: он лишал человека запаха, помогая прятаться, но и жизненные силы забирал. Долго мы так не протянем.
***
Переход был длительным и нервным. Электричество в городе за эти дни так и не появилось. Мы вновь меняли укрытие, собирая любой провиант в брошенных домах. Наконец в одном из них дверь оказалась открыта, а замки целы. Устали мы ужасно, и на очередную истерику сил просто не было. Но у детей, очевидно, оставался резерв.
– Ма-а-ма-а-а, – хлюпала носом самая мелкая. Остальные готовы были подхватить. Старший держался из последних сил, насупившись и глядя исподлобья.
Привычные уговоры не действовали. А ведь попалось удачное убежище: в спешке покинутый деревянный дом все еще хранил следы порядка. Две комнаты, в одной из которых мы расположились, маленькая кухня и крепкие ставни на окнах – жаль покидать такое укрытие. Но, к моему удивлению, детей мне тоже было жаль. Они взрослели раньше времени, постепенно осознавая, во что мы вляпались.
– А ну, не мамкать! – скомандовала я строже обычного. Дети тут же замолчали, испуганно озираясь по сторонам. Смышленые.
– Встать в строй и не мешкать, – воспользовавшись передышкой, я повелительно указала рядом с собой.
– Значит так, мелкотня. Нарекаю вас секретным отрядом, – я расхаживала перед ними, в надежде удержать внимание. – А на отряд возложена миссия – выжить среди того, чего в школе не проходили.
Мальчишек я заинтересовала. Мелкая все еще всхлипывала, но больше по привычке.
– И у нас, как у лучшего из отрядов, будет устав!
Дети затаили дыхание.
– Мил, – я кивнула старшему (ему было уже одиннадцать). – Бери тетрадь и записывай.
Мальчишка кинулся к рюкзаку и, отыскав необходимое, уселся на пол. Я продолжила:
– Четвертое июня, тайное собрание отряда… “Коты”, – я взглянула на детей, не сбавляя обороты. – Устав, пункт первый: не мамкать! Теперь можно только Вед… Юлкать. Отныне я, Юла, ваш главный командир.
Дети не сводили с меня глаз.
– Вер, – я посмотрела на смуглого пацана. Темные волосы и острые черты делали его похожим на вороненка. – Каким будет второй пункт?
– Вести себя тихо? – робко предложил мальчик.
– Хорошо, – согласилась я. – А третьим запишем: не оставлять напарника в беде, особенно Тальку.
Мил склонился над тетрадью, старательно выводя строки. Светлая челка падала на глаза, и мальчику приходилось все время ее поправлять. Девчушка же совсем притихла, немного позабыв о горе.
– Что запишем следующим?
– Следить за запасом еды и собирать вещи, – Мил взглянул на меня.
– Правильно, – одобрила я. – Но вещи берем только необходимые. Те, что полезны и нужны для выживания, остальное брать запрещено! Всем понятно?
Мелкая шмыгнула носом.
– Вот, к примеру, инструменты в пустом доме возьмем? – устроила я экзамен.
– Возьмем, – отозвалась Талька. – Но мы вернем потом…
Я улыбнулась, девочка нравилась мне все больше. Потрепав ее непослушные кудри, я сделала многозначительную паузу и оглядела отряд:
– Итак, наша цель – не высовываться, смотреть в оба и идти к бункеру. Там разузнаем про ваших родных. Понятно?
Дети закивали, а я облегченно вздохнула. С появлением даже такой размытой цели всем стало немного легче. Наконец, пришла пора разобрать скудные запасы и пообедать.
***
В моей жизни почти никого не было. Да и кот приходил редко, был независимый, странный и терпеть не мог прикосновений. Но всегда находил путь к избушке. Я даже не знала толком, где он живет: в городе или в лесу. А он просто ложился рядом и грел своим боком в холодную ночь. Даже мурчать не умел. Я звала его просто Кот, он был моим существом.
Сегодня я вышла из укрытия и увидела его. Хвоста не было, глаза помутнели… Кот стал еще одним мертвяком. Он узнал меня. Я готова поклясться, что узнал, видела это! Но тут за мной появилась Талька. А Кот… Кот прыгнул, и я не могла мешкать. Ударила палкой наотмашь так, что он отлетел к стене и больше не поднялся. Мы вновь поспешили в дом.
Я захлопнула дверь и прислонилась к стене. Сердце колотилось. Стало вдруг невыносимо жарко от пронзившей догадки: я причина! Но возможно ли? Медленно, одну за одной я перебирала возможности: Кот попал в дом, укусил Кира, и… я отчетливо осознавала весь ужас происходящего. Стараясь успокоиться, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Один выход у нас остался.
Отправив детей ужинать, я отыскала ручку и записала в тетради:
“6 июня встретила Кота. Он стал мертвым и напал на Тальку. Я убила его”.
И, стараясь вспомнить детали тех, последних дней, я закрыла глаза.
***
Бам! На пол с грохотом упал котелок. Бам-ба-ах! Табурет отлетел в стену и сидение его треснуло.
– Я просил остановиться, – Киру даже не пришлось кричать, его злость, смешанная со страхом, горела в черных глазах. – Чем пожертвовала? Что нашептала своим травам?
Я не двинулась с места: мир уже распался на бессмысленные части, когда Кир заболел… Он шагнул ко мне и схватил за плечи. Лицо его за эти дни стало землистым, но трупных пятен все еще не было. Я смогла замедлить смерть после мучительной болезни, но теперь стало ясно, что и живым Киру не стать.
– Связала наши смерти, – тихо отозвалась я, невольно тронув перевязанную рану повыше собственной кисти.
– Ценой жизни? – взревел Кир и, встряхнув меня, прижал к стене. – Не смей, глупая девчонка!
Я поморщилась от боли:
– Можешь закончить все прямо сейчас. Умру я – умрешь и ты.
Кир отступил, в бессилии схватившись за голову.
– Даже теперь, – прошептал он, – даже теперь я не мог бы причинить тебе боль…
Скрипнула дверь, и в комнате показался Кот. Увидев Кира, он зашипел, сверкая глазами и молотя воздух хвостом. Я бросилась к животному, выгнала на улицу и задвинула засов. Кот продолжал угрожающе мяукать с той стороны, царапал дверь, но вскоре притих.
– Уходи, тебе здесь больше не место, – прошептала я, как будто Кот мог услышать, затем повернулась к Киру. – В архивах города есть нужные книги, я найду ответ.
Но Кир отвернулся и больше со мной не говорил.
***
По-видимому, наш временный дом принадлежал женщине: я наконец нашла вещи по размеру. Моя длинная юбка не годилась для изнурительных переходов. Облачившись в брюки и короткий свитер, я отыскала и крепкую заколку для волос, заменив ей свои ленты.
Немного поразмыслив над выполнением обряда, я приступила к созданию куклы. В одном из ящиков отыскала ножницы и нитки. Валик я скатала из повязки на руке, а два небольших лоскутка отрезала от своей юбки. Затем из тряпочек скрутила куклу и добавила ей ленту. Как и полагалось, кукла получилась личной, маленькой, но какой-то неказистой и даже жалкой.
– Какая она красивая! – Талька застала меня врасплох.
Повернувшись, я спрятала куклу в карман и серьезно посмотрела на малышку:
– Виновата она, Талька, многое натворила.
– Лента у нее, как твоя, и платье тоже, – протянула девочка.
Я усмехнулась.
– Да, мы с ней похожи. Очень.
Таля насупилась, поняв, что куклу не получит, но уходить не спешила. Порывшись в портфеле, я бережно достала носовой платок. Осторожно развернула его и извлекла засушенный голубой василек. Цветение их прошло и скорее всего, это был наш последний сильный оберег. Я вложила его в нагрудный карман Талькиной курточки:
– Береги его, и он будет беречь тебя.
– Ты волшебница, да? – девочка смотрела на меня во все глаза.
– Волшебники об этом не говорят, – отрезала я, надеясь на окончание разговора.
Таля осторожно тронула свой нагрудный кармашек и серьезно кивнула.
***
Тетрадь отряда “Коты”, запись четвертая.
“Привет, мама!
Скоро я тебя увижу. До бункера осталось несколько дней. Мы часто останавливаемся и поворачиваем, чтобы было безопасно. Так Юла говорит. Со мной Вер и Талька. А Юла наш командир, она очень строгая, но смелая. Вчера спасла Тальку от мертвого кота, потом весь вечер почему-то молчала.
Представь, я когда Юлу впервые увидел, принял тоже за мертвую. Такая была жуткая, с серым лицом. И глаза сверкали. Но теперь ей лучше, и я понял, в чем дело – она пьет лекарство. Один раз мы его вместе собирали: немного почек бледного дерева, листья крапивы и еще полынь. Юла обрадовалась, когда нашли. А Талька алых ягод притащила из палисадника. Юла сказала, они тоже подходят.
Она все это покрошила, размяла и залила водкой (я специально понюхал). Теперь эту банку с собой носит. Изредка пьет маленький глоток. Один раз нам тоже попробовать дала. Наверное думала, что мы от нее заразились. Было это, когда мы прятались в подвале, а рядом мертвяки шумели. Юла очень испугалась тогда.
Мама, я все записал. Теперь мы всех вылечим! Ведь Юле лучше – у нее розовые щеки, она даже улыбается иногда. Мы тоже здоровы.
До встречи, мама! Мы скоро придем. Твой сын Мил”.
Я закрыла тетрадь и усмехнулась: я, значит, мертвяк. Эх, Мил! Но пацан-то прав, все равно что мертвая была. А со шкетами… С ними я вновь чувствовала жизнь.
***
Когда пришла пора очередного перехода, я собирала скромные пожитки, а дети отдыхали в своей комнате. Вдруг на кухне что-то загремело. Я тут же застыла и прислушалась.
– Есть… Мне нужно есть! Я чую вас…
Кто-то шел медленно, кое-как переставляя ноги. Задевал углы. Шаг, еще один.
– Дети… Забрать детей, я чую страх… Хр-р-р… Иду есть!
Я осторожно выглянула из комнаты и замерла. Это был Вер. Он оказался в коридоре, ко мне спиной, и направлялся к остальным. Только не это! В панике я бросилась к мальчишке и обхватила сзади – не вырвется! Но он тут же обмяк. Повернул голову и улыбнулся:
– Испугались?
Я молчала, все еще крепко держа пацана. Сердце гулко стучало. Пока я силилась понять происходящее, подошли остальные. Талька осмотрела нас. Медленно обошла вокруг и прыснула. Теперь хохотал и Мил. Я отпустила Вера и повернула к себе. Ну и видок! Под глазами намазан уголь, на щеках – следы от ягод. Да ему в артисты идти!
– Испугались, – только и вымолвила я, прижав пацана к себе.
Сил ругаться не было. А мелким нужно переваривать реальность, да еще такую паршивую.
В тетради появилась новая запись:
“8 июня. Игра “Мертвяк” (кто не спрятался, мертвяк не виноват).
Шёл по улице мертвяк, и мертвяк нашел пятак.
Но зачем ему пятак, то совсем забыл простак.
Будет он в ночи глазеть, будет песни жутко петь,
Будто снова хочет жить, и ему сейчас водить”.
***
До бункера оставалось полдня пути. Идти стало опасно, и мы дожидались сумерек в одной из заброшек. Мелкие играли в соседней комнате, а я шарила по углам в поиске чего-то полезного. До убежища было недалеко, и все, что могли, живые отсюда уже вынесли.
Но тут мое внимание привлек рюкзак. Он одиноко стоял за дверью, будто хозяин только что вышел. Внутри оказались нож, фонарик и тетрадь – кто-то вел дневник. Я уселась на полу, открыв записи.
«3 июня. Добрался до бункера №2. Он переполнен, еды нет. Меня взяли в дозор. На вылазки ходим по 4 человека».
Дыхание перехватило: здесь про убежище! Я спешила за словами дальше.
«4 июня. Выжившие все идут, за ними мертвецы. В бункере стычки из-за еды, новостей от внешнего мира нет.
5 июня. Дозору выдают пайки – 2 куска хлеба на день. За припасами уходим все дальше. От голода мутит».
Нет! Все должно быть не так! С каждым чертовым словом я теряла опору. Ведь бункер был целью, надеждой, в нем должно стать легче…
«6 июня. После очередной стычки говорили о каннибализме, завтра голосование».
Руки дрожали. Стало вдруг невыносимо тяжело, будто на плечах – пудовый мешок. Вы не могли… Не имели права занять убежище! На глазах выступили злые слезы.
«7 июня. Те, кто против, должны уйти – нас оказалось меньше. Будем держать путь на север, к оружейному заводу».
Это была последняя запись. Строчки поплыли, и я закусила губу, чтобы не расплакаться. В бункер дороги нет, придется идти к заводу… а там, совсем рядом мой лес.
– Что такое кан-ни-ба-лизм? – раздалось за спиной.
Я вздрогнула. Рядом стоял Мил.
– Ты меня напугал, – отозвалась я, пряча лицо и не желая отвечать.
– Я шел очень тихо, как ты учила, – пацан был явно доволен собой. – Так что это значит?
– Это значит: путь в бункер закрыт, – прошептала я.
Не веря моим словам, парень замолчал.
– Но как же мама? Как же все? – теперь он почти кричал, будто вина лежала на мне. – Ты обещала!
– Они ушли на север, к оружейному заводу, – я изо всех сил старалась быть спокойной. – Мы пойдем за ними.
Мил развернулся и сердито зашагал прочь.
Я вновь осталась одна. Вытерев слезы, еще раз пролистала дневник. Потом забрала рюкзак и побрела к остальным: с детьми предстоял непростой разговор.
***
Настроение было паршивым. Разговаривать не хотелось. Дети тоже притихли, все еще привыкая к новому плану. Маршрут я выбрала удачный: пару раз нам попадались дома с нетронутыми запасами. Там я наполняла рюкзак и отмечала адреса в тетради. До завода оставалось не так далеко – пара дней пути.
Пришла пора остановиться на очередной ночлег. Для этого я выбрала неприметный дом под раскидистым дубом. Дети укрылись в тени дерева и ждали моего сигнала.
Я тихо вошла и начала обход. Медленно, шаг за шагом я проверяла каждую комнату. Свет фонаря выхватывал печальные обломки прежней жизни. Перевернутая кровать, разбросанные книги… Пустые дома всегда оставляли тоскливый след, будто и сами погибли вместе с людьми. Но я старалась об этом не думать. Необходимо сосредоточиться! На всякий случай я поудобнее перехватила палку в правой руке.
Теперь фонарь блуждал по разгромленной кухне. Сломанная полка, опрокинутая мебель, битые тарелки на полу. Я развернулась, чтобы идти дальше.
Тут передо мной вырос он… Выше на две головы, с облезлой шевелюрой и землистым лицом. Я онемела. Попятилась, выронив фонарь, а мертвяк двинулся на меня. Вспомнив о палке, я размахнулась, что было сил, но споткнулась о табурет. Тут же сзади кто-то попытался схватить меня в объятья, и мы оба свалились на пол. Сердце бешено колотилось. Я пыталась подняться, отпихивая все, что ко мне прикасалось.
– Эй-эй! – закричал кто-то в ухо. – Да остынь же!
И навалился всем телом, стараясь обездвижить. Я тяжело дышала, но пошевелиться не могла.
– Живая! – крикнул противник кому-то, потом уже тише мне: – не бойся, живые здесь. Поняла?
Я замотала головой, не в силах произнести и слова. Я видела мертвяка! И пыталась отыскать его глазами. Говоривший наконец понял это и пробурчал:
– Гриша это, свой он, успокойся. Я встаю… Поняла?
Я кивнула. Мужчина поднялся и с легкостью поднял меня.
– Немая что ли?
– Да иди ты! – я отдернула руку, во рту пересохло.
– Ладно уж, пойдем, поговорим спокойно.
В гостиной меня встретили двое мужчин и Гриша, я встала от него подальше. Оказалось, они искали ночлег после дозора. Я до сих пор не знала, радоваться мне или бежать, а про детей пока молчала.
Мне сообщили, что дозор отправлен с завода, да, там есть живые. Нет, друг друга не едят. Я с облегчением вздохнула и слушала дальше. Среди мертвых есть те, кто сохранил разум – такие, как Гриша. Им помогают остаться людьми, даже из еды что-то готовят. Но ночуют они в заброшках по периметру завода, сопровождая живых на вылазки.
Я не верила своим ушам. После всего, что случилось, после той тетради и бункера… Я не выдержала. Переживания этих дней подступили к горлу – всхлипывала я совсем как Талька. Мужчины замялись, на ходу придумывая дела, и я была им благодарна, только попросила отдельную комнату на четыре места. И от Гриши подальше. Дозорные удивленно переглянулись, а я отправилась за своими шкетами.
***
Мелким Гриша жутко понравился – ни на шаг не отходили. Я протестовала, но удержать не могла, лишь Талька держалась со мной, немного его побаиваясь.
На завод мы попали через сутки. С дозорными было куда проще и спокойнее. Детей тут же отправили к хронисту – записать данные и попытаться отыскать родных, а меня проводили в командный пункт. Там я рассказала про шкетов, бункер и чужой дневник. Оказалось, вел его Рэм – товарищ дозорных. Тогда они впервые отправились к заводу, и Рэм погиб, защищая отряд.
– Как нам привести остальных из бункера? – я посмотрела на Дена, что представился старшим.
– До сих пор не решили. Понимаешь, не смогут они принять мертвых после своей жертвы, – он устало потер глаза.
– А надо как-то жить с иными, – вставил дозорный Кло. – Одним не победить в войне, к тому же в бункере безопасно…
– Безопасно? – я не верила своим ушам. – Там люди едят людей!
Но старший меня остановил:
– Не горячись, мы давно обсуждаем это, и как только еды будет достаточно, отправим в бункер пайки.
Я замолчала, ведь ничего лучше придумать не могла.
– Живые есть не только в убежище, идем, посмотришь карту, – кивнул Ден, и мы отправились на уровень ниже.
Там в небольшом отсеке на столе была разложена карта города, а на стенах расклеены клочки, обрывки, исписанные листы. Я выбрала несколько и прочла:
“Помогите, прошу! Я одна с сыном! Еды нет (9 июня, дом пуст: Западный бульвар, 8)".
“7 июня. Направляемся в бункер №1.
3 мужчин и 4 женщины. Запасы пополняем в заброшках. Надежда добраться есть (найдено 11 июня на ул. Пролеска – 5 дней пути до бункера)".
Ден помолчал немного и продолжил:
– Пожар на станции повредил генератор, когда наладим электричество, станет легче. Сейчас в поисках помогают иные, но и для них опасно. Ученых здесь нет, да и похлебки эти для мертвых… Мы в лесной избушке записи травницы нашли, Ведой зовут, по дневникам похлебки и варим.
Я побледнела. Ве-да… имя теперь казалось далеким и чужим, будто мне никогда не принадлежало. Стараясь прийти в чувства, я сжала и разжала кулаки. Но удивляться не стоило. Лес с одной стороны вплотную подходил к территории завода, и его должны были проверить в первую очередь. Дозорные обшарили дом, но Кира не нашли, иначе я бы узнала…
– Так и отвоевали у смерти разум, – продолжал мужчина, – даже тело гниет медленно. Но регенерации нет, понимаешь? Раны не заживут. Да и мало еще таких, слишком мало.
О, я понимала это, как никто другой. Хотела найти подсказки в книгах, но чего стоил уход? Только смерть вырвалась на свободу… А теперь выбор давил на людей непомерным грузом: кого спасать? кем жертвовать? Да и кому принимать решения?
– Понимаю, звучит бредово, – Ден по-своему толковал мою бледность, – но теперь наша реальность – мертвецы и похлебки из трав. Да… подумать только!
Мне, как и остальным, отвели место в общем цехе. Вечером я сидела у огня, наблюдая за Вером. Мил нашел сестру, у Тальки здесь оказался отец, Вер же сидел в одиночестве.
– Ему нужно привыкнуть, – ко мне подсел Кло. – Шансы еще есть.
Я кивнула, но где-то в груди оседала горечь.
– Ну а ты? – он шутливо подтолкнул плечом, желая поболтать. – Кем была до этого безумия?
Пламя гипнотизировало, возвращая неприглядные миражи, я поморщилась и опустила глаза.
– Знаешь, ты столько для них сделала, – мужчина налил в кружки горячий чай и одну протянул мне. – Дети этого не забудут.
Я горько усмехнулась и повернулась к дозорному.
– Бродяжка я, – мне хотелось сказать правду, с чего все началось… но я не смогла. Взяла кружку и замолчала.
Он лишь пожал плечами.
– Для них ты командир, а это многого стоит, – Кло с удовольствием сделал глоток и, хлопнув меня по плечу, поднялся.
Помешкав, я направилась к Веру. Дозорный был прав: командир своих не бросает.
***
У проходных завода на очередную вылазку собрались дозорные. Рядом с отцом Тальки уже крутился Вер, упрашивая взять в отряд и его. Для мужчин я вынесла отвар, что придавал сил. Неподалеку у деревьев показалась тень, и я замерла, напряженно вглядываясь в предрассветный сумрак.
– Пес это, – пояснил Ден, сегодня и он отправлялся на вылазку, – Талькин пес за вами следом притащился. Только ей не говори – мертвый он.
– Они думают, что живы, – проговорил Вер, – когда помнят своих людей.
Ден вздохнул.
– Эта грань тонка, парень… Люди тоже думают, что живы и отличаются от восставших, – он похлопал Вера по плечу. – Но живыми нас делает только собственный выбор.
Я нахмурилась, в голове слова Дена отозвались гулким эхом, зазвенели, рассыпались. В речи дозорного звучала горечь. Мальчик, конечно, не понимал до конца, но чувствовал, что связана она с тайной бункера, куда мы так и не попали. Вер кивнул и, сославшись на важное дело, скрылся за дверями завода. Я побрела следом.
***
Робкие языки маленького костра вызывали неуклюжие тени. Все полезное из брошенного цеха живые давно вынесли, оставив лишь пустые столы, которые жались теперь к стенам. Здесь, вдали от взрослых и укрылся тайный лагерь.
– Я дозорный, я горжусь этим! – отзывался эхом звонкий голос девчушки. Таля стояла у костра в окружении других малышей.
– Талька, девчонке не стать дозорным! Давай другую клятву! – загалдели наперебой мальчишки.
– Дозорные настоящие мужчины!
– Ты и драться не умеешь! – со знанием дела напустился веснушчатый Кепка.
– Я буду дозорным, как мой отец, – не унималась кроха. Она зашмыгала носом, но круга не покинула.
– Будь колдуньей, как тетка Юла! – среди детей раздался хохот.
– Колдунья, колдунья! – дразнили мальчишки. Самые смелые уже потянулись к растрепанным кудрям, норовя дернуть посильнее.
Упрямо насупившись, Талька не двинулась с места, кулачки ее сжались, готовые отразить атаку:
– Юла добрая, и она настоящая волшебница!
Но тут худой и проворный Галка все же ухитрился дернуть локон.
– А-ай, – запищала кроха и дала сдачи. Галке это совсем не понравилось, и он налетел с новой силой.
Таля была одна среди мальчишек – девчонок не пускают к тайному костру. Сегодня она подкупила Кепку баранкой, пообещав сидеть тихо-тихо. Баранка была последней и черствой, но единственной у Кепки за много дней. А Талька – дозорный! Она должна поклясться и больно уколоть палец булавкой. Малышка стащила ее у Юлы, но теперь потеряла где-то под башмаками.
– Клянусь не отступать и защищать слабых, – закрыв голову руками шептала Таля, но внезапно тычки прекратились: между ней и мальчишками оказался Вер.
По правде говоря, ребята его боялись: парнишка был не старше остальных, но уже опустил волосы до плеч, а в кармане носил перочинный нож. Мальчик и Талька появились на заводе недавно. Когда это случилось, мужчины долго говорили с их теткой Юлой в командном пункте. Вер ходил тихо-тихо и дружил с темнотой, как никто из ребят. Сейчас ему даже локтями работать не пришлось – мальчишки робко отступили.
– Мы дозорные! – эхом разнеслось по цеху. – Мы гордимся этим!
Вер стоял плечо к плечу с Талей. Мальчуганы совсем затихли.
– Клянемся защищать жизнь ценой своей жизни.
– Клянемся! – девочка высоко задрала подбородок, а Вер достал нож и легонько кольнул ей палец. Талька победно оглядела ребят: клятва принесена, и девочка может идти в дозор!
– Спасибо, Вер, – шепнула кроха, когда пара наконец покинула круг.
Парнишка хмыкнул и шутливо толкнул напарника плечом:
– Своих не бросаем!
***
С наступлением вечера пришла пора уходить. Приготовления были простыми и не заняли времени. Пока в общем цехе было мало людей, я достала куклу, машинально поправила ленточку и тихо позвала Тальку.
– Таля, мне нужна помощь, – заговорщически начала я. – Моя кукла больна, но вылечить ее может пламя. Из рук куколку не выпускай, а как почувствуешь, что она мерзнет – брось в огонь. Справишься?
Девочка помешкала, но кивнула. Она оказалась очень смышленой и уже несколько раз помогала мне с травами. К горлу подступил горячий ком.
– Знаешь, Талька, когда-то меня звали Веда… – я погладила девочку по щеке.
Таля вновь осторожно кивнула и прижала куклу к груди. Я никогда не рассказывала о прошлом, и девочка будто почувствовала, что секрет этот надо беречь. Прощаясь, я обняла ее, но быстро отстранилась, сдержав слезы, и зашагала прочь.
Выбирая безлюдные пути, я покинула завод и направилась к лесу. Страха не было: непорочное дитя завершит обряд, придав ему силы, и мертвецы падут… Но где-то под ребрами росло отчаяние. Пустота ширилась внутри, а еловые ветки били по рукам и лицу. Брела я долго, продрогнув и заплутав в тусклом свете луны, но наконец вышла на тропу.
“Под полной луной у старого дуба, повернись спиной к тому, что любо” – память услужливо подкинула первые строки заклятья.
Во мраке я с трудом разобрала очертания хижины. Пробравшись к ней, толкнула знакомую дверь и шагнула внутрь. Протяжный скрип половиц приветствовал хозяйку.
“В буреломе старый дом, в доме подпол, в подполе том…”
Я достала и зажгла свечу. В комнате царил бардак – дозорные взяли все, что посчитали нужным. Но крышка подпола, похоже, осталась незамеченной. Откинув ее, я поморщилась от пыли, по привычке испытала ступени на прочность и сделала шаг. Сердце гулко ухало в груди. В голове стучало: “Сидит мертвец, среди людей не жилец, во мраке темницы ему Веда снится”.
Внизу пахло плесенью и смертью.
– Нашла ответы? – глухое бормотание сковало меня. Не узнавая родной голос, я вытянула перед собой свечу, стараясь рассмотреть силуэт Кира.
– Нет... пришла со всем покончить, – я до боли стиснула кулаки, пламя свечи дрогнуло и воск обжег руку. Не замечая горячих капель, я прошептала: – Как проклятье с мертвеца спадет, к Веде смерть придет.
Кир приблизился. Я протянула руку к его неестественному, посеревшему лицу, всматриваясь в черты, которые так тщетно спасала… Когда Смерть пришла за ним, я шептала, варила, торговалась, и она отступила, оставила разум в похолодевшем теле. Вот только сделка оказалась неравной – Смерть забрала и другие жизни.
– Прости меня, что не справилась… что не отпустила тогда, – голос дрожал.
Кир сжал мое запястье. Я судорожно вздохнула и, не сводя глаз с того, кто целую жизнь был для меня миром, прошептала:
– Что удержать не в праве, теперь держать не стану…
Слова отозвались в груди надрывом и жгучей болью, я осела на пол, выронив свечу.
***
Кукла пахла травами и немножко Ведой, носила платье и синюю ленту. Когда Таля сидела у огня, кукла похолодела. Ничего, девочка согреет. Малышка уже не глупая, и даже Веда ее не проведет: огонь не лечит, он убивает! Талька осторожно достала сухой василек из кармашка, приладила к ленте и даже капнула на куколку отвара, оставленного травницей для дозорных.
– Веда, – шептала малышка. – Я тебе помогу. Мы своих не бросаем!
***
Я открыла глаза. Пепел в носу, во рту горечь, из груди вырвался хриплый кашель. С трудом поднявшись, я выбралась из старого дома и жадно вдохнула свежий ночной воздух. Затем осторожно коснулась лица, головы: на щеках ожоги и волосы опалены. Но я жива! Только рука онемела.
Я опустила глаза. Страх опутал ледяными нитями, сдавил горло и забрал воздух.
– Талька, зачем не послушала!
На запястье три глубоких раны от хватки мертвеца взбухли неестественно серые, рваные. Смерть вновь получила свое.
#МарияФедорова