Проводник

– Проходите, проходите, что вы тут всех задерживаете?
– А вы уж так уж торопитесь?
– А вот это не ваше дело, вы шевелитесь швыдчее, швыдчее, говорю, залезывайте!
Две женщины толклись у входа. Такие разные – каждый раз удивляюсь, какие все-таки разные. Та что притормозила у входа – явно из учителей. Хотя нет. Наверное, все-таки преподаватель ВУЗа. И кандидат наук. Минимум. А то и доктор… Нет, не доктор. Наверное, философ. Или историк. Эх, все-таки без Глаза сложновато. Пора переставать заключать эти дурацкие пари. А вторая, видать, продавщица. Из какого-нибудь сельмага. Активная, говорливая, уверенная в себе. Яркая женщина, надо признать. Хотя и не всякому по вкусу. Так, а кто там у нас еще подходит? Студент. Явно студент. Курс третий, полагаю. А вон там мужчина – это у нас кто будет? Темная лошадка, однако. Что-то тут не так. Ладно, все увидим, во всем разберемся. Пора переставать суету разводить.
Вагон у нас последний, мимо него все проходят, а остаются лишь те у кого сюда билеты. Вот так стоишь, стоишь – а мимо люди, все со своими судьбами, все со своими историями. Меня, бывало, спрашивают, мол, что ж я в свои-то годы, а все проводником работаю. Невдомек им, что я истории люблю. Присядешь, бывало, билетик проверить, а там, за этим билетиком – океан целый слез, радости, волнения. Нет, устаешь, конечно. Я бы хотя бы половину смен отдал молодежи. Да пока их научишь… И они потом все рвутся, рвутся куда-то, все их не устраивает. Пару раз ученики внезапные бывали – из тех кто на поезд опаздывал, в наш вагон впрыгнут без билета – а вот куда их? И поезд уже едет, и вагон у нас отцепной – к голове не пройти. Сажаешь покуда в свое купе, до первой-то станции. Там уж пересаживаешь. А он сидит, смотрит, слушает. И понятно становится, что он из хороших слушателей. Так потихоньку тоже в проводники подаются. Но таких мало – вот двое всего остались. Кто-то в нашем вагоне до места доехал, кто-то пересел и забыл про меня. А я вот работаю. И работаю, и работаю… Смена за сменой. В одну сторону я, и в другую тоже я. Вот только и остается что на перроне покурить, да на людей посмотреть со стороны, так сказать. До их историй. Я сам с собой пари все заключаю – кто есть кто.
Ну что ж… сигарета закончилась, скоро гудок. Пора поторапливать опаздывающих. Те что в моем вагоне – все чаще без провожающих. Хотя случается иногда… Но обычно их только до вокзала провожают. Багажа чуть, и торопиться им некуда. А бывает, парами, а то и группами прибывают. Вот такое я не люблю. Ни поговорить толком, ни разместить нормально. Нет, я все честь по чести делаю, но суета эта утомляет.
– Проходим, дамочки, проходим, в вагончик грузимся, на местах располагаемся. Скоро белье принесу, и чай желающим. Молодой человек, вы разве сюда?
– Вагон номер три.
– Э-э-э, нет, вам дальше по перрону, да поторопитесь – поезд вот-вот отправится.
– А через ваш вагон никак не пройти?
– Никак, юноша. Бегите скорее, а то опоздаете!
Ну, вот и гудок. Двери закрываем, ступенечки убираем. Надо пойти, водогрей включить. Разговоры чай любят. Так, а кто это у нас? Что за девчушка? Не должно быть, нету в списках у меня такой. Неужто провожающую не заметил?
– Девочка, ты здесь откуда?
– Я… у меня мама здесь. Мне надо. Я с ней.
– Нет, хорошая моя, пока поезд не тронулся – бегом к выходу, я тебя высажу.
– Нет! Я с мамой! Мне надо!
– Ох, милая…
Нехорошо это, неправильно, не по инструкции. Но успел я ее, брыкающуюся и ревущую, на перрон высадить. Не положено. Да и рано ей в нашем поезде кататься, как есть рано. Заглянул в купе – мать не должна была заметить, ребенок-то тайно проник, но взгляд женщины говорил о том, что все она заметила. Она благодарно мне кивнула и улыбнулась легко, чуть заметно. А по щеке скатилась слезинка. Одна-единственная, но в ней – все горе мира…
Не может быть! Не могла она заметить и понять!
Ох, не к добру это все. Не к добру. Ладно, зайду тогда к ней к последней.
– Чай?
– Ой, а что можно?
Говорливая “продавщица” радостно повернулась ко мне. Глаз уже был при мне и я удовлетворенно кивнул сам себе. И правда, сельмаг, Анна Ивановна Бирюкова, мать троих сыновей, одинокая, годков уж почти семьдесят. Юбилей встречать готовилась. Ну что ж…
– Анна Ивановна, позволите, с вами присяду? Билетики ваши проверю.
– Ой, да садись, милок. А чего, сам чай пить не будешь?
– Ну если вы не против…
– Да ты пей, родной, пей. Вон, худющий весь. Работаешь давненько тут?
– Давненько. А вы какими судьбами?
– Да Митрофановна, слышь, решила тут телевизер себе прикупить, да в город собралась. Я ей говорю, мол, подмогни, купи мне, понимаешь, икры красной, да телефон шоб в экран тыкать, денег ей, понятное дело, с собою, а Митрофановну-то взяли да и убили. С моими, понимаешь, деньгами. Мои да ее – много вышло, понимаешь? Вот и тюкнули ее, а я, получается, виновата тоже. Митрофановна слабая тетка, одна не сдюжила б. Вот и не сдюжила. А я ж могла и Петруху попросить, да подумала шо пропьет он все. А самой магазин-то как бросишь? А поставить Вальку у прилавка – она быстро все к рукам приберет, давно уж ждет чтоб я уехала куды, а еще б лучше – померла. Кабы не надеялась что младший-то мой, Василек, на ей женится, а я тебе по секрету скажу – не женится он ни за что, страшная она, да чересчур ухватистая, - так она б меня давно со свету сжила. А тут прибежала, вишь, капельки мне успокоительные накапала, когда я выла-то, шо Митрофановну убили…
Чай подходил к концу, взгляд Анны Ивановны становился все менее оживленным, и вот она остановилась на полуслове, и стала тихо смотреть в окно. Хоть за окном ничего уж видно не было – темнота сплошная.
– В порядке ваши билетики, захотите еще чаю – зовите.
– Да. Спасибо.
Успокоенная, она вновь повернулась к окну и, кажется, мирно задремала. А я двинулся в соседнее купе.
– Дарья Михайловна? Чаю не хотите?
Немолодая интеллигентная женщина повернулась ко мне. Ее красивое лицо, слегка тронутое морщинами, выражало спокойствие.
– Чай? Ну, можно и чаю. Но вы же поговорить зашли?
– Ну… собственно, да.
– Тогда уж и себе несите. Не люблю одна. Всю жизнь одна, знаете ли.
Я удивился. Надо же, как ошибся без Глаза. Женщина была библиотекарем. Она работала в единственной библиотеке небольшого городка, и действительно, была ужасно одинокой. А все остальное я предпочел узнать от нее. Хотя Глаз и позволял видеть, все же людям иногда надо выговариваться. Да и всегда хочется услышать их чувства, из фактов их не выудишь.
– Вы же Смерть, да?
Я поперхнулся чаем. Нет, я ошибся в ней уже минимум дважды.
– Нет, я не Смерть.
– Вы говорите правду. Странно, а мне кажется, что я умерла. И мне почему-то ужасно хочется поговорить. С вами же можно поговорить?
– Можно.
Впервые в разговоре вел Путник. Обычно этими процессами управляю я. Странно. Очень странно. Сегодня явно не мой день.
– Знаете… Я все-таки была неправа. Я всю жизнь считала, что главная составляющая души человека – верность. Я любила его. Он погиб, знаете… На войне. Так получилось. Я дала ему клятву что буду всю жизнь верна. И сдержала ее. Как и он свою – я знаю. Но моя жизнь была длинной. А его – очень короткой. Вы знаете, мне же делали предложения, да. Но я помнила о своей клятве. Подруг так и не удалось завести, у нас очень разные жизненные позиции. А друзья почему-то всегда считали необходимым в некий момент сделать мне предложение. Но я помнила. Помнила о клятве. Думаю, если бы я не хранила верность – я была бы другой. И мне бы все равно никто не делал предложение. Вы как считаете?
Я сглотнул. Нет, положительно, все идет не так. Мне не задают вопросов, это я их задаю.
– Я… не знаю.
– Ну конечно… Но вы же можете предположить? У вас большой опыт, хоть выглядите вы и молодо. Я же вижу – в ваших глазах усталость и мудрость. Это глаза старика… Вы коллекционируете чужой опыт?
– Я… Ну, можно сказать и так.
– Хорошее дело. Но знаете, опыт еще нужно осознавать и использовать. Кстати, а что вы добавляете в чай?
– Ничего.
– Правда, ничего… Вы всегда говорите правду?
– Да.
– С вами становится спокойнее. Я думала, это чай. А это вы. Я бы хотела еще немного поразмышлять. Вы позволите? А то мне кажется, что я скоро засну. Но… В общем, вы бы не могли зайти попозже?
– Я обычно… Хорошо. Зайду попозже. Можете поразмышлять.
– Спасибо. Это очень хорошо, что с вами можно договориться. Это вселяет надежду.
– Это зря.
– Ну… кое-что, кажется, мне все-таки виднее.
– Я… впрочем… возможно.
Я вышел из купе и уставился в окно, пытаясь прийти в себя. Все шло не так. Все определенно шло не так.
– Молодой человек!
– Это вы… мне?
Я в изумлении уставился на мужчину, выглядывающего из купе. Темная лошадка. Он. И правда, совсем темная. Глаз не мог рассмотреть ничего. Я пожал плечами и зашел в его купе. Как бы то ни было – без информации я ничего не решу.
– Чай будете?
– Нет. Никакого чая.
Мужчина разложил на столике бумаги и надел очки.
– Вот тут у меня написано что за время работы вы ссадили трех провожающих. И сегодня я наблюдал, как вы высадили еще одного человека.
– Да, но…
– Не перебивайте. Итак. Вы используете Глаз только для сбора анкетной инфрмации, решения же принимаете на основе разговоров.
– Я не принимаю решения!
– Нет. Но ваши решения автоматически закладываются в Глаз и отправляются в соответствующие инстанции.
– Но я же не знал!
– Вы внимательно читали инструкции к Глазу?
Я содрогнулся. Нет. Я не читал. Я никогда не любил инструкции, к тому же, Глаз поначалу меня пугал, и я вообще старался думать о нем как можно меньше.
– Сим приказом я уполномочен лишить вас Глаза и освободить от обязанностей, если я не приму иного решения при наблюдении за вашей работой лично.
– Я… уволен?!
– Пока нет. Но, полагаю, именно этим ваша сегодняшняя смена и закончится. Будьте добры, покажите как вы умеете работать. Помните, ваша задача – собрать информацию, освободить душу от груза и подготовить к проходу через Последнюю Черту. А не болтать за чаем, мешая работе Глаза. На пока вы свободны.
– А… чай-то можно разносить?
– Можно. Комфорт Путников – также ваша задача.
Совершенно сбитый с толку, я вывалился в коридор. После чего пошел по вагону, разнося чай, и позволяя Глазу впитывать факты. Студент, кстати, и вправду оказался студентом. Впрочем, я сегодня проиграл и сам себе, и, кажется, своей Судьбе… Теперь все шло по протоколу. Первый и, видимо, последний раз. С очередным стаканом чая я постучался в последнее купе на сегодня – купе матери девчушки.
– Доброй ночи! Не желаете чаю?
– Нет, наверное. Но вы заходите.
– Может, все-таки выпьете?
– Мне кажется, чай больше нужен вам. Присядьте, я никому не скажу что это вы его выпили.
– Никому?…
– Мне показалось, вас сегодня проверяет начальство?
– Вы правы… Но как?…
– Ну, я мать. Мне положено немного больше внимания, чем остальным.
– Разве?
– Может быть и нет. Но мне кажется, оно мне необходимо, если я собираюсь выполнить данную мной клятву.
– Вы меня извините…
– Но клятву я выполнить не смогу? - женщина еле слышно рассмеялась. – Я смогу, не сомневайтесь. Здесь главное – не терять концентрации. Спасибо вам, кстати, огромное. Я совершенно была сбита с толку и не знала, как ее остановить… Это просто замечательно, что вы остановили мою дочку. Ее зовут Лика.
– Вы… вы все знаете?
– Конечно. Когда лежишь и лежишь, и встать можешь лишь в мечтах, несмотря на всю силу воли, а потом вдруг оказываешься на свободе – то сразу понимаешь. Тут главное было вовремя сориентироваться. Я обещала ей что всегда буду рядом. Всегда. И чтобы сохранить эту возможность – я не должна теряться.
– В чае только чай. Клянусь.
– Простите мое недоверие… Знаете, мне кажется, вам можно верить. Тем более, после того что вы сделали. Хорошо, давайте и мне чай. Будем пить вместе. Знаете, как давно я не пила просто чай? Даже вспоминать не хочу… Вам сильно попало?
– Попало?
– Ну, вас же уже вызывали на ковер?
– Д-да… можно и так сказать.
– И что? Будет выговор, да? Хотя… неужели уволят?
– Видимо, да…
– Тогда я ваш последний клиент?
– Путник. Мы говорим – Путник.
– Путник… красиво. Так что?
– Скорее всего, да.
– Знаете… я много читала. И мне кажется, мы оба можем помочь друг другу. У последнего… Путника есть возможность загадать желание. А у вас наверняка есть возможность оставить мне мою связь с дочкой. Договоримся? Чего бы вы хотели? Свободы? Или остаться здесь?
– Честно?
– Вы иначе не умеете.
– И то правда. Ну… я бы хотел остаться здесь. Но без Глаза.
– Глаза? Слепым?
– Нет. Глаз – это вот, - я приподнял челку, чтобы она увидела странный светящийся камень, что так любил информацию… и не только о Путниках, но, как выяснилось, и о Проводниках.
– Аа-а… И что он умеет?
– Это он собирает информацию.
– И он… уже?
– Нет. Если Путник смотрит на меня и сосредоточен на мне – нет. Не может.
– То есть сейчас он меня не видит?
– Не видит.
– Что ж. И если он не увидит…
– То вы останетесь со всем своим скарбом. Но он тяжелый, поэтому далеко улететь вы не сможете. И чувство свободы не будет полным.
– Прекрасно. Меня устраивает. Что ж…
Она внезапно придвинулась и легонько меня поцеловала.
– Спасибо! - она вытолкала меня за дверь купе, и я был вынужден вернуться к себе.
Спустя время поезд остановился и я почувствовал, как вагон отцепляют. Затем в окнах появился далекий свет. Прибыли.
Пассажиры стали по одному покидать вагон, я помогал им выйти, а дальше их встречали уже другие. Дарья Михайловна посмотрела на меня совершенно серьезно, а потом вдруг улыбнулась и легко и бодро шагнула в неизвестность. Моя новая знакомая легонько подмигнула мне, выходя. Последним ко мне подошел господин Темная Лошадка. Он держал в руке стопку бумаг.
– Я реквизирую ваш Глаз, а вы остаетесь здесь вплоть получения до дальнейших инструкций.
– И что я должен делать?
– Работать, Харон. Работать. Все мы здесь только за этим…
Он посмотрел на легкие души, удаляющиеся в сторону света. Мне показалось, или он специально не смотрел на одну душу, что была ниже всех, и чуть сгибалась под тяжестью груза? Да нет, показалось, конечно. Ведь так?
#АннаФилиппович