Предыдущая публикация
2.
Лучшая подруга и два гея
Алина Дольская
Того, кто придумал фразу «если к вам неожиданно пришли гости», следовало бы четвертовать. С какой стати я обязана проявлять радушие и гостеприимство к людям, нагло вторгающимся в мою частную жизнь? Отговорки типа «меня нет дома» в коммунальной квартире не действуют. Даже если вы накроете голову двумя подушками, пытаясь убедить всех, что давно спите, Зиночка не поленится открыть входную дверь и начнёт орать на весь коридор:
—Таня! К нам гости. Я как раз заварила свежий чай.
Много лет я ломала голову над тем, как удаётся Зинуле каждый раз заваривать свежий чай за минуту до прихода моих гостей, которые сразу становились общими. Мои попытки пригласить (или не пригласить) её за стол всегда заканчивались провалом. Она неизменно обнаруживалась уже сидящей за ним, нарезающей принесённый торт и оголяющей плечико для очередного флирта.
Не знаю, почему Зиночку бросил муж. Она хороша собой, эффектна, скоро станет полноправной хозяйкой трехкомнатной квартиры, как только мы с Генкой съедем. Зинуля весёлый открытый человек, легка в общении и совершенно не умеет врать. Этим она мне нравится.
«Она одинока», — предостерегал Витюша, когда я перечисляла её достоинства. Красивые одинокие женщины настораживали Витюшу. Он считал, они или скрывают тайный порок, мешающий наладить полноценную жизнь, или их одиночество – следствие тяжёлого вздорного характера. Такие люди похожи на айсберг, на поверхности лишь третья часть, а самое главное глубоко скрыто.
Задорная бесшабашная Зиночка меньше всего походила на айсберг и являлась моей лучшей подругой. Пару раз в месяц она вручала мне на воспитание свою Машеньку и отправлялась на лежбище к очередному котику. Возвращалась потрепанная и счастливая, до вечера не выходила на кухню и виновато разводила руками на мои нравоучения. Когда я пыталась вразумить её по поводу постоянного блуда, начинала жалобно скулить: «Да не могу я без мужика, понимаешь? Постоянный секс- залог женского здоровья».
Генка называл её мартовской кошкой и в шутку просил, чтоб я не забывала её кормить, когда уезжал в командировки.
***
С годами в наших отношениях с мужем наступил относительно благополучный период. На смену моим бесконечным унижениям и страданиям пришли новые чувства, к которым я никак не могла привыкнуть.
Генка начал покупать мне любимые жёлтые розы и горький шоколад. А, заметив, как я вздохнула по поводу Зинулиных французских духов, купил такие же. В отместку она заперла его на два часа в ванне. Муж никогда не жалел для меня денег, а я, по привычке, всегда на всём экономила.
Я была младшей в многодетной семье пьющих родителей. Первые туфли купила только, когда пошла работать. Теперь в моём шкафу стояло шесть пар, под каждое платье. А меня до сих пор не покидало ощущение, что я пользуюсь чужими вещами, взятыми напрокат. Помню, как удивилась, впервые увидев на плите Нины Петровны маленькую пол-литровую кастрюлю. В нашем доме самая маленькая посуда вмещала пять литров. Я долго не могла научиться готовить на двоих. На восемь, десять человек - пожалуйста, на двух - проблематично.
Может быть, Нина Петровна и выбрала меня, понимая, что после всего, что мне пришлось пережить в жизни, присматривать и ухаживать за её непутёвым сыном будет для меня сущим пустяком? Сейчас она могла бы гордиться своим Генкой.
Когда вечером после душа, пахнущий моим любимым «Кензо», он стелил нашу постель, я ловила себя на мысли, она права: «стерпится - слюбится». Я гладила его волнистые волосы, с готовностью принимая тяжёлое тело, терпела лёгкую боль, если в порыве экстаза, он набрасывался на меня, вдавливая в диван, физически ощущала сексуальное наслаждение.
Не знаю, о каких запредельных высотах говорил Витюша. Мне вполне хватало того, что муж с удовольствием приступал к исполнению супружеских обязанностей. И то, что я никогда не теряла при этом голову, не могло считаться тяжким преступлением.
—Танечка…
Я попыталась вылезти из-под него.
—Ты меня раздавишь.
—Прости. Тебе хорошо было?
—Хорошо, — машинально ответила я,— мне с тобой всегда хорошо.
—А с кем плохо? Отвечай быстро, адрес, телефон… — самодовольно хмыкнул он. Мне захотелось плотнее укутаться в одеяло, чтоб наши тела не соприкасались и поскорее отодвинуться к стене.
—Ревнуешь, Гена?
—Страшно. Ты меня любишь?
—Ну что за разборки, на ночь глядя?
—Почему мы снова предохраняемся? Я же не пью,— у него появилась навязчивая идея стать отцом. А я панически боялась родить нездорового ребёнка, зная о своей наследственности.
—Ещё не время. Ген, давай спать. Мне вставать рано.
Однажды вечером к нам пришли парни из авторемонтной мастерской. Я привыкла к тому, что у мужа была куча заказов. Теперь, когда он взялся за ум, был просто нарасхват. В нашей семье воцарился такой мир и покой, что иногда я просила: «Ущипни меня. Это не сон»?
Правда, задолго до этого, мне пришлось положить на стол главного врача наркологического диспансера пухлый конверт и согласиться в течение трёх недель мыть туалеты в больнице, лишь бы находиться рядом с мужем. Я слышала, больные легче избавляются от тяжёлого недуга, если их близкие постоянно находятся рядом. Врач открыл конверт, пересчитал деньги, присвистнул, с удивлением окинул меня взглядом и ответил, что за эту сумму готов сам ежедневно мыть туалет у меня дома.
Он набрал номер на своём сотовом. Вместо серого обшарпанного наркодиспансера, Генку положили в кардиологический центр. И назначили такой мощный оздоровительно-восстановительный курс лечения, что медсёстры приняли его за бывшего обкомовского работника. Из больницы он вернулся свежим, окрепшим и помолодевшим.
Один из пришедших парней, Николай, оказался хозяином автомастерской. Пока мы с Зиночкой накрывали на стол, мужчины вели заумные разговоры о какой-то сложной поломке в дорогой иномарке. Генка разложил перед Николаем свои чертежи, уверяя, что недостающую часть детали можно заказать токарю-универсалу.
Андрей, владелец машины, безучастно наблюдал за их разговором и периодически порывался помочь разрумянившейся Зиночке. Когда консенсус, как говаривал известный политический деятель, был достигнут, мы сели за стол и подняли рюмки.
—За золотые руки вашего мужа, Танечка! —торжественно произнёс Николай.
—За его золотое сердце, — поддержала я.
—За все золотые Генкины части! —прыснула от смеха Зиночка, внося в атмосферу чопорности частицу разгульной бесшабашности.
—Он что, железный Феликс?— Андрей игриво наклонился к Зиночкиному ушку.
—Мы, вообще-то, пить будем или как?!
Выпили, застучали вилками по тарелкам. Генка пригубил рюмку и поставил в сторону. Психотерапевт, консультирующий Генку в больнице, внушил ему, что человек способен обходиться одной-единственной рюмочкой спиртного. И то, не ради ублажения ненавистного зелёного змия, а чтоб не выглядеть за столом белой вороной.
Все пьющие черные вороны очень не любят белых и постоянно пытаются их споить. При этом каждая черная ворона, протягивая стакан с убойной дозой алкоголя тому, кто ещё почему-то не умер от цирроза печени, говорит удивительные слова: «Выпьем за наше здоровье». Потом они будут спрашивать вас, кто запустил в дом белок и карликов.
Генка воспринимал похвалу Николая спокойно, с достоинством. Не лебезил, не суетился, не пытался угодить хозяину. Приятно, когда мужчина знает себе цену. Я почти гордилась им, думаю, я имела на это право.
—Танечка! Чуть не забыл,— Николай стукнул себя ладонью по лбу, — я к вам с хорошей новостью. Попрошу всех наполнить рюмочки. Кстати, какие замечательные кальмары…
—Это мои! Мои! — захлопала в ладоши Зиночка.
—Поделитесь секретом приготовления, передам жене…
—О, это очень просто и быстро,— зажестикулировала Зинуля, — потрошим тушки, опускаем на минуту в кипяток, очищаем.
—Бедные кальмары!—гримасничая, всхлипнул Андрей.
—Мелко нарезаем рубленое яйцо с жареным луком, лука побольше!— Она угрожающе подняла указательный палец, — Набиваем тушки…
—Если кальмары при этом отчаянно брыкаются и визжат, срочно вызывайте ветеринара…
Зинуля замахнулась на Андрея и продолжила дирижировать оркестром, изображая процесс умерщвления кальмаров.
—Укладываем тушки в форму, обмазываем майонезом, посыпаем тертым сыром и…
—И?! — Николай замер, подавшись навстречу Зиночкиной песне.
—С грохотом роняем на пол,— хохотнул Андрей.
—В горячую духовку на три минуты, чтоб сыр расплавился. А вареное яйцо пропиталось соком кальмара,— гордо выпалила она, победоносно подбоченись.
—Зинуля у нас умница,— с восхищением сказал Генка, — она шеф-повар в «Звездном». Столы для почётных гостей накрывает только её смена.
—Правда? А вы кем работаете, Танечка? — Николай наполнил мой бокал.
—У меня скучная неинтересная работа. Вы, кажется, говорили о хорошей новости?
—Да! Хочу предложить вашему мужу новую должность с повышением оклада.
Раздались восторженные одобрительные возгласы.
—Даже не знаю, радоваться или огорчаться. Я и так его редко вижу, что ни выходной – сплошные командировки.
—Какие командировки? В мастерской? О чём вы?! — искренне удивился он.
За столом воцарилась неловкая тишина, поэтому пинок ногой, который послал под столом Николаю Генка, услышали все. Зиночка пришла на помощь вовремя. Она погрозила Николаю пальчиком и надула губки.
—Что вы наделали? Теперь все будут знать, что с вечера пятницы до утра понедельника Гена проводит в моей спальне. Тем более сама я там редко бываю.
Все грохнули от смеха, только Генка пристально посмотрел мне в глаза. Что-то в этом взгляде проскользнуло такое, от чего мне сделалось нехорошо. Зинуля прыгнула на него сзади и принялась душить, под общие аплодисменты и сальные шуточки. К счастью, гости засобирались домой. Да поздно, слово уже было сказано.
***
Витюша с Юрием Валентиновичем пригласили меня отпраздновать годовщину своего знакомства. Юрик заведовал хирургическим отделением областной больницы и щепетильно относился к своей репутации.
Роман тщательно скрывался и протекал бурно и страстно. Появиться вдвоем в публичном месте они не рискнули, тем более в «Звездном». Я была выбрана для прикрытия. Витюша, являющийся инициатором торжества, нервничал, как девица перед первым балом, изводил себя немыслимыми диетами, а потом принялся за меня.
—Ты не можешь пойти в таком виде в ресторан! — тоном, не терпящим возражений, заявил он.
—Это почему?
—Потому что такие гнёзда на голове носили ещё во времена Крупской. А мышиный цвет волос не украшает ни одну женщину.
—Если только она не канцелярская мышь.
—Нет, вы посмотрите! Она ещё шутки шутит!
Он усадил меня на лавку и принялся размешивать краску для волос. Следующая неделя работы в бане запомнится мне на всю жизнь. Я убирала с немыслимым колпаком на голове, из-под которого постоянно текло.
Когда цвет моих волос, с третьей попытки, наконец, удовлетворил эстетические претензии Витюши, он принялся за моё тело. Это было гораздо приятней. Большую часть времени от меня требовалось неподвижно лежать в проветриваемой парилке, пока он замуровывал меня в голубую глину или обкладывал морскими водорослями. Но когда за два дня до ресторана он записал меня к стилисту, косметичке и педикюрше, мы чуть не поругались.
—Таня, ты моя единственная подруга. Я хочу, чтобы ты выглядела по-тря-саю-ще. А не как…
—Смелее. Не стесняйся.
Витюша опустился рядом со мной на лавку. Все эти дни он практически работал за нас двоих, пока я холила свою кожу. И всё, ради того, чтоб я выглядела лучше, чем есть на самом деле. Никак не могу припомнить имя той подруги, которая когда-нибудь делала для меня что-нибудь подобное.
На Витюше была голубая целлофановая шапочка (с питательной маской для волос), кокетливые трусики, прикрытые резиновым фартуком. Раз в месяц мы обрабатывали кафель моющим средством, содержащим кислоту. На ногах, шлёпки с белыми пластмассовыми ромашками. Я сидела в одних плавках и резиновых перчатках.
—Мы с тобой парочка! Вот бы заявиться в «Звездный» в таком виде.
—В психушку заберут, — устало ответил Витюша.
—Хоть какое-то разнообразие.
—Думаешь, там весело?
—Тебе откуда знать? Ты там был?
—Знаешь, сколько там перебывало людей, не похожих на других?
—Ты как оказался? — мне уже стало не до шуток.
—После четвёртого курса института. Я таким хлюпиком был всегда, тщедушным, жалким… смотреть противно. Да и сейчас, наверное, не лучше…
—Неправда, ты прекрасно выглядишь,— почувствовав подвох, мгновенно среагировала я.
—Таня! Господи, посмотри на мой подбородок. У меня двойной подбородок, я старею, понимаешь? — он стал хлестать себя по щекам и шее, впрочем, аккуратно, как опытный массажист.
Витюшино отчаянье по поводу своей внешности наводило на меня тоску. Мне никогда не приходило в голову, что тело, данное человеку от природы, постоянно нуждается в таком тщательном уходе и доработках. Мои знакомые, свихнувшиеся на достижениях пластической хирургии, говорили, мне просто повезло. Я не худею больше, чем надо, не толстею, у меня нет морщин, здоровые волосы и ногти. Пожалуй, это всё. Иногда мне приходилось слышать какую-то ерунду о миндалевидном разрезе глаз.
Можно подумать, что большие глаза такая уж редкость. Вспомнилось ни к месту, как однажды отец, гладя меня по голове, сказал: «Они у тебя, Танька, как у молодого жеребёнка, черные и влажные». Я подумала, это очень плохо, расплакалась, побежала к матери. Она только рассмеялась и ответила, что самые красивые глаза у лошадей и коров, а я у них- настоящая красавица.
Витюша перешёл на плавные поглаживания своей шеи. Истерики удалось избежать.
—Я вечно влипал в какие-нибудь истории. В нашей группе учился парень, который постоянно защищал меня. Он был старше, профессионально занимался спортом, мы сблизились. Я предпочитал оставаться у него в общаге, хотя до дома было пару остановок. Как же я страдал!
—Влюбился?
—По уши. Просто не мог без него жить. Однажды он дарил мне подарок ко дню рождения и чмокнул в щёку, я повернулся и подставил губы.
Витюша замолчал и отвернулся.
—А он? Что за привычка прерываться на самом интересном месте!— я толкнула его плечом.
—Он меня поцеловал по-настоящему, но остаться ночевать у него не разрешил.
—Чтоб это не выглядело сиюминутной интрижкой?
—Решил убедиться, что это серьёзное чувство, а не всплеск гормонов. Мне захотелось доказать, что я тоже не лыком шит. Я взялся за учёбу, стал постоянно ходить в тренажерный зал, посещать семинары по проблемным и перспективным темам нашего курса.
Он радовался моим успехам, но события не торопил. Летом мы поехали в военный лагерь, вот там всё и произошло. Под жарким июльским небом. На берегу заросшего озера. Представляешь, он вёл меня по лесу, за руку, по какой-то неприметной тропинке. Потом попросил закрыть глаза, а когда мы остановились, прошептал:
«Это тебе». Я открыл глаза и остолбенел. Лес расступился, и мы оказались у тихой заводи. Озеро было покрыто белоснежными лилиями, большими и безупречными, как искусственные цветы. Кое-где на чёрной глади воды желтели шарики кувшинок, словно бусины из крупного янтаря. Таня, я до сих пор помню запах какой-то луговой травы, такой дурманящий, сладкий…
—Минуточку, не хочу показаться любопытной, но мне интересно.
—Как это было в первый раз? Наверное, так же, как и у тебя.
—!!!
—??
—Меня ... меня... изнасиловал старший брат.
На нас обрушилась мёртвая тишина, только тоскливо журчал тонкой струйкой не закрытый где-то кран.
Витюша всплеснул руками, молча обнял меня, прижал мою голову к себе и стал покрывать поцелуями мою макушку. Он ничего не говорил, но столько в его молчании было сострадания, что я, сама того не ожидая, расплакалась.
Витюша меня не успокаивал, он всхлипывал вместе со мной.
—Я никогда никому об этом не рассказывала. Одни бы не поверили, другие не поняли, да и что бы это изменило? Родители спали в соседней комнате, за занавеской. Он навалился на меня сонную, зажал ладонью рот, я даже закричать не смогла. Мать увидела утром простынь и моё зареванное лицо и залепила мне пощёчину. Брат был не совсем здоровым, но физически крепким.
—Самые опасные люди, никогда не знаешь, что от них ожидать, я видел таких в больнице.
—Знаешь, я долго обижалась на мать. После гибели моей сестры, которой я не смогла помочь, она начала относиться ко мне так, будто во всём плохом, что происходило, могла быть виновата только я. Утром она собрала вещи, забрала из школы документы и отвезла меня в город. Обняла напоследок, заголосила, покаялась, что не уберегла, но назад домой возвращаться запретила.
Училась я хорошо, меня зачислили в техникум без экзаменов. С тех пор я ни разу не была дома. Родители несколько раз навещали меня ненадолго, помогали, чем могли, но отводили взгляд в сторону. Я не знаю, как должно быть в первую ночь. Даже когда я стала замужней женщиной, это отвращение осталось во мне. Просто я научилась не показывать его. Не хочу больше об этом. Рассказывай лучше дальше.
Витюша на некоторое время замолчал, уставился на свои пластмассовые ромашки.
—Дальше был сон, прекрасный сон. И совсем не хотелось просыпаться. Мы светились от счастья, но кто-то сообщил моему отцу. Это он упрятал меня в психиатрическую больницу на излечение от «всякой блажи» и предложил сделать серьёзный выбор: или обеспеченное будущее и семья, или...
—Или что?
Витюша попытался отстраниться от меня.
—Я выбрал второе. Мы с моим другом сменили место жительства, перевелись в другой институт. Он стал по ночам работать, чтоб у нас были деньги. Мне позволял заниматься только дополнительными переводами.
—Почему ты не называешь его имени?
Витюша стянул свою шапочку и уткнулся в неё лицом.
—Больно. Понимаешь, больно! Мне до сих пор больно. Недооценил я родительскую любовь. Мой друг погиб при загадочных обстоятельствах. Кандидат в мастера спорта по греко-римской борьбе не смог дать отпор трём малолетним подонкам, встретивших его в пять утра у подъезда. Их даже не судили.
Мне хотелось пожалеть Витюшу, но он резко отстранился, сжался.
—Я очень долго не мог ни с кем общаться. Все эти мои романы, случайные, пошлые, от отчаянья. А знаешь, — Витюша захохотал, неискренне, зло, — почему я так упорно уборщиком работаю?
—Чтоб ощущать себя женщиной?
—Да брось! Половая тряпка и веник не лучшее доказательство принадлежности к слабому полу. Больше всего на свете отец боялся, что единственный сын станет никчемным.
Ревностно следя за моей успеваемостью в школе, он грозился: смотри, пойдешь дворы мести. Мне нанимали репетиторов, проталкивали в спецшколы, устраивали в вуз, а я… ну не горел желанием осваивать науки.
Потом появился он, любимый человек, который сказал: ты всё преодолеешь, потому что ты талантлив и я восхищаюсь тобой. И всё. Теперь у меня два высших образования. Я руковожу отделом в солидной кампании. Но когда узнал, что папа выдвинул свою кандидатуру на выборах и меня начали преследовать журналисты, я, чтоб сделать ему приятное, взял в руки метлу. В самом отстойном месте. Специально выбрал, в этом здании когда-то конюшни были, здесь до сих пор туалеты-дырки в полу. Убожество такое,- самому тошно!
Но, месть, как известно, блюдо, которое подают остывшим. Все местные газеты опубликовали снимки: единственный сын самого Хорькова мыл полы в женском отделении бани. Ох, какой же был скандал, но, впрочем, песня не о нем, а о любви! Правда, я рассчитывал, что чёрный пиар родителя отнимет у меня неделю-другую, а папа прошёл во второй тур. Предвыборная компания затянулась. Пришлось задержаться. Сейчас будешь смеяться. У меня дома приходящая прислуга.
—Ты с ума сошёл.
—Знаю. Только зачем мне весь этот огромный, полный жизни мир, если нет его? Моя жизнь и дальше была бы отравлена ненавистью, если бы не Юрий Валентинович. Он в перевязочную вошёл, когда медсёстры-садистки с меня бинты срывали. Я кричал и обзывал их гестаповскими палачами. Он отобрал у одной из них пинцет и сказал: «Не надо, я сам».
Мне вдруг так легко сделалось и радостно. Как если бы потерявшись, ты несколько дней бродил по лесу, выбился из сил, продрог, проголодался, отчаялся, приготовился к самому худшему, и вдруг - вышел на трассу, прямо к автобусной остановке. Больше никто не прикасался ко мне, кроме него. А у меня уже двойной подбородок, понимаешь? И не так много времени, чтобы быть привлекательным. Он мой последний шанс, я не могу его упустить. А ты мне ещё нервы треплешь.
—Витюша, не сердись. Я буду выглядеть потрясающе, обещаю.
***
Витюша даже не представлял, как именно я собиралась выглядеть. За последнее время на меня столько всего свалилось, что я научилась смотреть на жизнь со стороны, а не как моллюск, выглядывающий из приоткрытой раковины. Правда, благодарить за это следовало Зиночку. Это она придумала про моллюска, добавив, что выглядываю я исключительно для того, чтоб посмотреть, как моя жизнь проходит мимо меня.
Однажды, придя с работы раньше обычного, я увидела Зиночку, сидящую на кухне и размазывающую по щекам косметику. Никогда не видела её плачущей.
—Зин, что случилось? С Машкой всё в порядке?
—У матери,— буркнула она и вдруг, вытаращив глаза, заорала,— убери эту гадость! Немедленно!
Я чуть не выронила открытую банку со шпротам, приготовленную для бутербродов.
—Да что с тобой?
Зиночка вскочила, зажав рот ладонью, и выбежала из кухни.
—Всё ясно, бой-френд переусердствовал. Давно?
В ванне зажурчала вода.
—Зина, что молчишь? Помощь нужна?
Вот тут она и сорвалась, выбежала из ванны и стала орать про моллюска. Про то, что я сую нос не в свои дела, что если бы я жила нормальной полноценной жизнью, то её бы сейчас не тошнило от токсикоза. Железная логика, оказывается, моя готовность помогать людям приводит к Зиночкиной беременности.
—Что за шум, девочки? — вышел из нашей комнаты заспанный Генка и чмокнул меня в щеку.
—Ты чего дома?— удивилась я, зная про аврал в авторемонтной мастерской.
—Стреляли…— неудачно пошутил он, изображая Саида, и повернулся к стоящей у дверного косяка Зинуле, — давай, рассказывай, в чём дело.
Мы столько лет прожили вместе, делили поровну радости и невзгоды, знали друг о друге всё. Когда Зинуля бегала тайком от матери избавляться от последствий «кувырканий на лежбище котиков», мы брали на воспитание её Машку. Почему на этот раз вокруг очередной нежелательной беременности возник такой ореол таинственности, было не ясно.
—Зина, почему ты хамишь? Я не сую нос в твои дела, просто хотела помочь.
—Себе помоги! — выпалила она, —Спустись на землю, а то живешь, как по воздуху летаешь.
—Так, стоп! — Генка встал между нами, словно Зинуля могла наброситься на меня с кулаками,— Я кажется, что-то пропустил?
—Я беременна, — раздражённо и зло бросила она.
—Это я понял.
—Срок большой, я просчиталась.
—Опаньки…— Генка попытался зажечь спичку, — с твоим-то опытом в амурных делах?
—Зачем ты так, — перебила я, —это не шутки.
—С тем букетом заболеваний, которые по совокупности… — Зиночка криво улыбнулась, — аборт делать категорически нельзя.
—А твой бой-френд знает? Может вам пожениться, — предложила я, наблюдая, как горящая спичка обжигает Генкины пальцы.
—Он женат и категорически не хочет этого ребёнка.
Я подошла к Генке, стоящему у окна, взяла его под руку и, пытаясь разрядить обстановку, спросила:
—Мы ведь должны помочь ей, пока не разъехались? Я брошу подработку в бане.
—Вниз бы ты лучше бросилась головой с пятого этажа, дурочка, — тихо сказала она,— и всем бы стало легче, это же Генкин ребёнок, Генкин.
—Заткнись! —взорвался Генка, — Мы так не договаривались.
—А что мне делать?! Что?! Одной это дерьмо разгребать?
Когда до меня дошёл смысл сказанных ею слов, я не почувствовала ничего, кроме жуткой усталости. Будто шагнула под мощный поток воды. Он обрушился на меня с невероятной силой, сгибая в дугу, дробя мышцы и суставы.
Зиночкины исчезновения к бой-френду в последнее время стали совпадать с командировками моего мужа. Я сидела с её Машкой, пока они устраивали в номере пригородной гостиницы любовное лежбище. Вот зачем он внезапно подарил мне дорогие французские духи. Чтоб я не могла уловить посторонний запах.
Представляю, что творилось у нас, когда я работала по вечерам в бане. Неужели настойчивые предложения завести ребёнка были связаны с предполагаемой Зиночкиной беременностью? А что, очень удобно, окажись и я беременной: обе мамашки, обвешанные детьми, всегда под боком. Мечутся бедные, не знают, чем угодить хозяину прайда.
Как ему удавалось успеть выпрыгнуть из Зиночкиной кровати и запрыгнуть в нашу до моего прихода? Это ж по холодному полу босиком… туда-сюда, туда-сюда! Подошвы стёр до кровавых мозолей, наверное, бедняга.
***
Когда, опоздав на сорок минут, я появилась в ресторане, предвкушая фурор, который собиралась произвести и позволила услужливому метрдотелю проводить меня к столику, Витюша с Юриком вели светскую беседу и не обратили на нас внимания.
Метрдотель отодвинул стул, помогая мне сеть, Витюша изменился в лице. Потом с надеждой перевёл взгляд на Юрика, боясь обнаружить подтверждение своим опасениям, взял бокал с водой и начал хихикать. Это выглядело приблизительно так: глоток - два «хи-хи», два глотка - три «хи-хи».
Юрик рассматривал меня скорбно и тщательно. Так хирурги рассматривают неправильно сросшиеся кости на снимках, размышляя, как можно исправить ситуацию.
После того, как на коммунально-семейном совете было принято решение о сохранении Зиночкиной беременности, Генка перестал оправдываться. Не знаю, каялся ли он, или искал оправдание своим поступкам, но в потоке слов от «бес попутал» до «сама виновата», не прозвучало ни одного, способного усмирить зарождающееся в моей душе торнадо.
Да и что я должна была прощать ему? Свои бесконечные задержки на работе и полуночные возвращения из бани? Хроническую усталость и недосыпание? Готовность подставлять плечи под любую работу и терпение, измеряемое в лошадиных силах? Или то, что попрыгунья-стрекоза Зиночка, в перерывах между собиранием чужого нектара и стремлением улучшить свои жилищные условия, присовокупит себе в актив моего мужа, а я останусь жить в дворницкой, под лестницей, издали наблюдая, как растёт не наш с ним ребёнок?
Вот на этом трагическом моменте моих размышлений о будущем, торнадо разбушевался, вырвался наружу и сорвал мне крышу. Иначе как я могла оказаться в специализированном магазинчике, на витрине которого было написано: «Хочешь изменить жизнь? Начни с себя»!
В результате я сидела перед своими друзьями в кожаных обтягивающих штанах и таком же пиджаке. Костюм, стилизованный под униформу, был украшен многочисленными цепями.
Пилотка, под которую я тщательно убрала волосы, поблёскивала заклёпками. Меня не сильно смущало истинное предназначение этих вещей. Видимо, на момент обострения депрессии они вполне соответствовали моему внутреннему настрою.
Я напоминала себе клоуна - неудачника, пытающегося с помощью толстого слоя грима нарисовать искусственную улыбку, выбрав девизом дня избитую фразу: чем хуже, тем лучше. Но, увидев перекошенные от ужаса лица друзей, я поняла, хуже не бывает.
—В плохого полицейского играешь? — вкрадчиво спросил Витюша.
Я бросила взгляд на бледно- зелёную тройку Витюши, привезённую, видимо, на заказ, на воротничок такой же рубашки, схваченный изумрудным бантом-бабочкой. На Юрике был коричневый замшевый пиджак, шёлковая горчичного цвета рубашка и галстук-шнурок, узкий, длинный, расшитый бисером и стразами.
—Что за цирк, Таня? — процедил сквозь зубы Юрик, медленно поднимаясь и хватая меня за локоть, — Ты в своём уме?
—Не смей так! — подпрыгнул Витюша,— У девочки стресс, я же тебе рассказывал, эта мерзавка, соседка, увела у Тани мужа.
Юрик затащил меня в пустой угол, разделяющий гардероб и туалетные комнаты, зло выругался и стал стягивать все блестящие предметы. Пилотку швырнул в мусорную корзину, туда же полетели цепи и брелоки с кольцами. Взлохматил мои волосы, взбил их пальцами, скрутил в пышный локон и откинул через левое плечо на грудь. Несколько раз повернул меня вокруг своей оси, как манекен.
—Штаны на тебе классно сидят, как влитые. Да и пиджак прилично скроен, вроде неплохо, но как-то банально. Так, снимай блузку и бюстгальтер…
—Зачем?!
—Наденешь пиджак на голое тело. И не спорь.
Когда я выполнила приказание Юрика, он снял с себя свой необычный галстук, повязал мне на шею, как бархотку, расстегнул верхнюю пуговку пиджака и, увидев моё отражение, присвистнул.
—Это я? — невольно загляделась я на эффектную незнакомку в зеркале, роковую, уверенную в себе.
—Это женщина, которая, во-первых, знает себе цену, во-вторых, вольна делать то, что ей заблагорассудится, в-третьих, не станет впадать в крайности, если её половой партнёр захочет попастись на чужом пастбище.
—Попастись на чужом пастбище? Так ты это называешь?
Когда мы вернулись в зал, Витюша не проронил ни слова, ревностно наблюдая, как в нашу сторону начали поворачивать головы сидящие за соседним столиком мужчины. В воздухе послышалось восхищённое цоканье языком и одобрительные возгласы.
Когда мимо нас прошёл Макс, бросивший косой взгляд на мой вырез и не поздоровался (меня не узнал даже Макс!), я поняла, вечер обещал быть интересным.
Так и случилось. Юрик развлекал нас и восторгался каждым принесённым блюдом, словно все в кулинарном мире создавалось, придумывалось и воплощалось в сложные гастрономические композиции с единственной целью – порадовать лично его и сидящих рядом дорогих людей. Витюша, отпивающий маленькими глотками мартини из бокала, парировал и поддерживал тему.
—Яйца, фаршированные черной икрой, это шедевр, — утверждал он, бережно снимая с яйца листочек петрушки. Увидев, как я намереваюсь перемешать салат по-гречески, увенчанный крупными кусками фетаксы, запротестовал.
—Нет, Таня, не смей! Ты должна ощутить вкус каждого компонента по отдельности. Пусть твой язык сначала изведает густую сладость спелого помидора с кусочком солёного сыра. Потом возьми одну маслину, осторожно, не нарушая композиции, салат сбрызнут лимонным соком и оливковым маслом, и…
—Я сейчас подавлюсь слюной, — предупредил Юрик, — тебе только в рекламе сниматься.
—Ну, сниматься… — Витюша коснулся рукой своей бабочки, надеясь, что мы, хоть изредка, обращаем на неё внимание, — у меня не тот типаж, а вот рекламист я неплохой. Мои сценарии на местном канале ценят, но речь сейчас не обо мне. Прости, Юрий, но то, что ты делаешь с устрицами, называется не трапезой, а препарированием трупа.
—Ты ещё не знаешь, что я собираюсь делать с цыпленком - табака, когда его подадут…
—Мужлан! Мясник!
—Сначала сниму с него зажаристую корочку, потом отделю мышечную ткань от сладких молочных суставчиков…
—Да ты маньяк! Таня, смотри, как у него горят глаза!
—Это от жажды, у нас пустые бокалы, — подыграла я.
—Это излечимо, — Юрик взял бутылку, он за нами ухаживал.
—Ребята, впервые в жизни пью мартини, — призналась я.
—Это Витюша заказал, лично я предпочитаю хорошую водочку.
—А я думала, медики пьют спирт.
—Неправильно думала, медики пьют зелёнку, йод и физраствор.
Мы давно так не смеялись, у каждого в жизни были собственные удила, но сегодня объявлялся по умолчанию день отпущенных вожжей. Спиртные напитки заказывались по - новой, тарелки опустошались уже с неохотой. Витюша, растроганный медленным танцем, который мы станцевали втроём, вконец замусолил свою бабочку-капустницу.
Я пила мало, мне предстояла прощальная уборка бани. Мы с Витюшей решили подать заявление на увольнение, но заведующая взмолилась, уговарив меня поработать хотя бы до тех пор, пока не найдёт замену.
Это было к лучшему, я возвращалась домой за полночь, радуясь тому, что не встречусь ни с Генкой, - Зиночка выделила одну из своих комнат (чтоб, не дай Бог, со мной не помирился), -ни с ней, мучившейся от жуткого токсикоза и покрывшейся пигментными пятнами.
Мне было жаль её, она ненавидела будущего ребёнка, обвиняла Генку в своих мучениях, а заодно периодически посылала проклятья и в мой адрес. Так, на всякий случай, чтоб жизнь малиной не казалась.
В редкие часы, когда их не оказывалось дома, ко мне украдкой забегала Машуня. Ей категорически запрещали со мной общаться. Но она чмокала меня в щёку, обвив тонкими ручками мою шею, тяжело вздыхала, а потом убегала к себе. Такая маленькая, но храбрая и упрямая, как мальчишка.
—Танечка, заскучала? — Витюша пытался сфокусировать на мне счастливый рассеянный взгляд.
—Кстати, кто этот мужчина, который всё время смотрит в нашу сторону? — спросил Юрик.
Витюша мгновенно принялся мять поникшие крылья своей бабочки и с надеждой переспросил:
—В мою?
—В её!— недовольно рявкнул Юрик, сверкнув на него глазами, — Мы, когда втроём
танцевали, он с Тани глаз не сводил. Посмотри, только не поворачивай резко голову, третий столик справа, у окна. Брюнет в кашемировом джемпере. Похож на молодого Аль Пачино.
Я подумала, они решили разыграть меня и, повернувшись, послала воздушный поцелуй тому, кто якобы не сводил с меня глаз. Через минуту над моей головой раздался голос, обращённый к Юрику:
—Позвольте пригласить на танец вашу даму?
—Не позволим! — нахохлился Витюша. Одновременно с его репликой прозвучало Юрино «пожалуйста».
Продолжая улыбаться обидевшемуся Витюше и не поднимая головы, я положила ладонь на протянутую ко мне руку, встала и замерла. Передо мной стоял Вадим Петрович. Я попыталась провалиться сквозь пол, не получилось. Мы вышли на середину танцевальной площадки, он обнял меня и медленно повёл в танце. Мне понравилось, как он сделал это. На нём был светлый джемпер из тонкой шерсти, я чувствовала, как под моими пальцами играют его мускулы.
—Вы очень напряжены,— начала наглеть я.
—С той самой минуты, как впервые тебя увидел. Меня к тебе тянет.
—Не может быть...
Он осторожно привлёк меня к себе, и я испугалась, что у меня выскочит сердце. Его щека была на уровне моих глаз, я снова видела черные, гладкие, зачёсанные за ухо волосы. И так хотелось пригладить их.
—Когда мы перешли на ты? — попыталась я взять себя в руки.
—Очень давно, в другой жизни. Ты ведь всегда была моей женщиной. Просто забыла.
—Вы не слишком... резко набираете обороты?
—Хорошо. Сбавим скорость. Как мне к тебе обращаться?
Я прикусила губу, чтоб не сболтнуть лишнего. Вполне возможно, он не узнал меня так же, как Макс.
—Не хочешь отвечать? Правильно, иногда слова могут всё испортить.
Я подняла вверх глаза, пытаясь понять, не шутит ли он.
—Я хотел сказать, даже когда ты молчишь, я тебя слышу. Хочешь угадаю, чего бы тебе хотелось сейчас больше всего?
«Чтоб ты коснулся меня своими губами, — подумала я,— легко, ненавязчиво, как бы случайно, но в то же время осознанно. Пусть бы это был спонтанный ворованный поцелуй, меня саму ни к чему не обязывающий».
—Тебе бы очень хотелось,— прошептал Вадим,— чтоб я тебя поцеловал.
Попалась! Я насмешливо хмыкнула, изображая разочарование.
—Значит, это было моим желанием. Я думал, наши желания совпадают.
—Вы всегда так с незнакомыми женщинами? — у меня начало сбиваться дыхание. Ещё как совпадают, хотелось выкрикнуть мне.
—Всегда, — он замер, прислушиваясь к чему-то,— ты непроизвольно сейчас напряглась, значит, я тебе не безразличен. И этот внезапный румянец на щеках? Я правильно угадал?
Я остановилась, оттолкнула его, но он мягко вернул меня. Как он мог знать, о чём я думаю, что чувствую? И почему я кладу руку на его плечо так, чтоб ему было удобно тереться об неё щекой, словно мы танцевали вместе много раз, и я просто вспомнила любимый жест?
Как здорово он, наверное, целуется. Чёрт, о чём я?
—Перестань меня бояться. Я не причиню тебе зла.
Он легко и незаметно коснулся губами моих волос, на секунду снова притянув меня к себе. И меня бросило в жар.
—Здесь душно.
—Да, действительно, слишком душно. И очень многолюдно. Мы с приятелем закончили ужин, пора уходить, но мне не хочется расставаться с тобой. Что скажут твои друзья, если я осмелюсь тебя похитить?
—Наверное, потребуют выкуп, — неудачно пошутила я, чувствуя, как стучит в висках.
—Я бы даже торговаться не стал.
Вот оно в чём дело, он принял меня за проститутку. Ну конечно, кто ещё мог догадаться прийти в ресторан в черной облегающей коже с двумя мужиками сразу? Мне стало весело, я вспомнила его чернильный нос и поняла, жизнь посылает мне шанс вернуть ему долг за канцелярскую мышь.
—Какая ты красивая. У меня дыхание перехватывает.
Вадим Петрович неожиданно остановился, пытаясь убедиться, что я правильно его понимаю. Для него это было важно. Неужели он испытывал тот же трепет и волнение, что и я? Могло ли это быть правдой? Он?! И я? Нет, этого не могло быть. Это просто банальный кабацкий флирт. Чарующее действие алкоголя, музыки и прикосновения тел.
—Не молчи, пожалуйста.
—Что вы хотите услышать?
—Что ты согласна.
—Не самая лучшая идея...
—Идея?!— переспросил он, — Да я влип, как пацан, который впервые влюбился, а ты включаешь Снежную Королеву. Алё! Не надо превращать меня в лёд. Я не замёрзну, пока тебя не отогрею.
—Влюбился? — я с трудом оторвалась от него, млея от его шёпота, — Не зарекайся, не успеет петух пропеть трижды, как ты отречешься от меня.
Он не успел ответить, музыка закончилась. Я не сразу поняла, что мы так и стояли, обнявшись, посередине опустевшего зала и неотрывно смотрели в глаза друг другу.
—Ни за что на свете, пойду, поищу своего водителя.
—Не стоит. Отпусти его и вызови такси, но хочу предупредить тебя, ночь будет жаркой.
—Ты меня пугаешь, или дразнишь? — Вадим отвёл меня к столику и ушёл уладить дела с Максом. Витюша и Юрик не проронили ни слова.
—Ребята, всё было прекрасно, не надо за меня волноваться, это босс моего одноклассника. Вы же сами говорили не раз, что мне не помешает хороший роман. Этот мужчина мне нравится. Хочу переспать с ним.
—Переспать?! — протрезвел Витюша, — Таня! Я не ослышался?
—Не лезь к ней, — перебил Юрик, — она большая девочка, пора учиться жить для себя, а не для других. И не забудь про презерватив, это я тебе, как доктор, говорю.
—Юрий! Как грубо! Таня, не смей! Слышишь? Любовь-это не секс той же ночью…
—Ты ещё расплачься напоследок, — гаркнул Юрик, — она что, на войну идёт? Конечно, не секс той же ночью! Боже упаси! А тем же вечером.
Витюша раскраснелся, замахал руками на взбудораженного Юрика, обиделся и демонстративно повернулся к нему спиной.
—Ребята, как я вас люблю, — я направилась к выходу, у которого, деликатно не вмешиваясь в наш разговор, стоял Вадим с охапкой только что купленных цветов. Я не удержалась, и, вытянув из букета крупную алую розу в тугом нераскрытом бутоне, положила перед Витюшей.
(Продолжение следует...)
© Copyright: #АлинаДольская, 2011
Свидетельство о публикации №211031401840
Того, кто придумал фразу «если к вам неожиданно пришли гости», следовало бы четвертовать. С какой стати я обязана проявлять радушие и гостеприимство к людям, нагло вторгающимся в мою частную жизнь? Отговорки типа «меня нет дома» в коммунальной квартире не действуют. Даже если вы накроете голову двумя подушками, пытаясь убедить всех, что давно спите, Зиночка не поленится открыть входную дверь и начнёт орать на весь коридор:
—Таня! К нам гости. Я как раз заварила свежий чай.
Много лет я ломала голову над тем, как удаётся Зинуле каждый раз заваривать свежий чай за минуту до прихода моих гостей, которые сразу становились общими. Мои попытки пригласить (или не пригласить) её за стол всегда заканчивались провалом. Она неизменно обнаруживалась уже сидящей за ним, нарезающей принесённый торт и оголяющей плечико для очередного флирта.
Не знаю, почему Зиночку бросил муж. Она хороша собой, эффектна, скоро станет полноправной хозяйкой трехкомнатной квартиры, как только мы с Генкой съедем. Зинуля весёлый открытый человек, легка в общении и совершенно не умеет врать. Этим она мне нравится.
«Она одинока», — предостерегал Витюша, когда я перечисляла её достоинства. Красивые одинокие женщины настораживали Витюшу. Он считал, они или скрывают тайный порок, мешающий наладить полноценную жизнь, или их одиночество – следствие тяжёлого вздорного характера. Такие люди похожи на айсберг, на поверхности лишь третья часть, а самое главное глубоко скрыто.
Задорная бесшабашная Зиночка меньше всего походила на айсберг и являлась моей лучшей подругой. Пару раз в месяц она вручала мне на воспитание свою Машеньку и отправлялась на лежбище к очередному котику. Возвращалась потрепанная и счастливая, до вечера не выходила на кухню и виновато разводила руками на мои нравоучения. Когда я пыталась вразумить её по поводу постоянного блуда, начинала жалобно скулить: «Да не могу я без мужика, понимаешь? Постоянный секс- залог женского здоровья».
Генка называл её мартовской кошкой и в шутку просил, чтоб я не забывала её кормить, когда уезжал в командировки.
***
С годами в наших отношениях с мужем наступил относительно благополучный период. На смену моим бесконечным унижениям и страданиям пришли новые чувства, к которым я никак не могла привыкнуть.
Генка начал покупать мне любимые жёлтые розы и горький шоколад. А, заметив, как я вздохнула по поводу Зинулиных французских духов, купил такие же. В отместку она заперла его на два часа в ванне. Муж никогда не жалел для меня денег, а я, по привычке, всегда на всём экономила.
Я была младшей в многодетной семье пьющих родителей. Первые туфли купила только, когда пошла работать. Теперь в моём шкафу стояло шесть пар, под каждое платье. А меня до сих пор не покидало ощущение, что я пользуюсь чужими вещами, взятыми напрокат. Помню, как удивилась, впервые увидев на плите Нины Петровны маленькую пол-литровую кастрюлю. В нашем доме самая маленькая посуда вмещала пять литров. Я долго не могла научиться готовить на двоих. На восемь, десять человек - пожалуйста, на двух - проблематично.
Может быть, Нина Петровна и выбрала меня, понимая, что после всего, что мне пришлось пережить в жизни, присматривать и ухаживать за её непутёвым сыном будет для меня сущим пустяком? Сейчас она могла бы гордиться своим Генкой.
Когда вечером после душа, пахнущий моим любимым «Кензо», он стелил нашу постель, я ловила себя на мысли, она права: «стерпится - слюбится». Я гладила его волнистые волосы, с готовностью принимая тяжёлое тело, терпела лёгкую боль, если в порыве экстаза, он набрасывался на меня, вдавливая в диван, физически ощущала сексуальное наслаждение.
Не знаю, о каких запредельных высотах говорил Витюша. Мне вполне хватало того, что муж с удовольствием приступал к исполнению супружеских обязанностей. И то, что я никогда не теряла при этом голову, не могло считаться тяжким преступлением.
—Танечка…
Я попыталась вылезти из-под него.
—Ты меня раздавишь.
—Прости. Тебе хорошо было?
—Хорошо, — машинально ответила я,— мне с тобой всегда хорошо.
—А с кем плохо? Отвечай быстро, адрес, телефон… — самодовольно хмыкнул он. Мне захотелось плотнее укутаться в одеяло, чтоб наши тела не соприкасались и поскорее отодвинуться к стене.
—Ревнуешь, Гена?
—Страшно. Ты меня любишь?
—Ну что за разборки, на ночь глядя?
—Почему мы снова предохраняемся? Я же не пью,— у него появилась навязчивая идея стать отцом. А я панически боялась родить нездорового ребёнка, зная о своей наследственности.
—Ещё не время. Ген, давай спать. Мне вставать рано.
Однажды вечером к нам пришли парни из авторемонтной мастерской. Я привыкла к тому, что у мужа была куча заказов. Теперь, когда он взялся за ум, был просто нарасхват. В нашей семье воцарился такой мир и покой, что иногда я просила: «Ущипни меня. Это не сон»?
Правда, задолго до этого, мне пришлось положить на стол главного врача наркологического диспансера пухлый конверт и согласиться в течение трёх недель мыть туалеты в больнице, лишь бы находиться рядом с мужем. Я слышала, больные легче избавляются от тяжёлого недуга, если их близкие постоянно находятся рядом. Врач открыл конверт, пересчитал деньги, присвистнул, с удивлением окинул меня взглядом и ответил, что за эту сумму готов сам ежедневно мыть туалет у меня дома.
Он набрал номер на своём сотовом. Вместо серого обшарпанного наркодиспансера, Генку положили в кардиологический центр. И назначили такой мощный оздоровительно-восстановительный курс лечения, что медсёстры приняли его за бывшего обкомовского работника. Из больницы он вернулся свежим, окрепшим и помолодевшим.
Один из пришедших парней, Николай, оказался хозяином автомастерской. Пока мы с Зиночкой накрывали на стол, мужчины вели заумные разговоры о какой-то сложной поломке в дорогой иномарке. Генка разложил перед Николаем свои чертежи, уверяя, что недостающую часть детали можно заказать токарю-универсалу.
Андрей, владелец машины, безучастно наблюдал за их разговором и периодически порывался помочь разрумянившейся Зиночке. Когда консенсус, как говаривал известный политический деятель, был достигнут, мы сели за стол и подняли рюмки.
—За золотые руки вашего мужа, Танечка! —торжественно произнёс Николай.
—За его золотое сердце, — поддержала я.
—За все золотые Генкины части! —прыснула от смеха Зиночка, внося в атмосферу чопорности частицу разгульной бесшабашности.
—Он что, железный Феликс?— Андрей игриво наклонился к Зиночкиному ушку.
—Мы, вообще-то, пить будем или как?!
Выпили, застучали вилками по тарелкам. Генка пригубил рюмку и поставил в сторону. Психотерапевт, консультирующий Генку в больнице, внушил ему, что человек способен обходиться одной-единственной рюмочкой спиртного. И то, не ради ублажения ненавистного зелёного змия, а чтоб не выглядеть за столом белой вороной.
Все пьющие черные вороны очень не любят белых и постоянно пытаются их споить. При этом каждая черная ворона, протягивая стакан с убойной дозой алкоголя тому, кто ещё почему-то не умер от цирроза печени, говорит удивительные слова: «Выпьем за наше здоровье». Потом они будут спрашивать вас, кто запустил в дом белок и карликов.
Генка воспринимал похвалу Николая спокойно, с достоинством. Не лебезил, не суетился, не пытался угодить хозяину. Приятно, когда мужчина знает себе цену. Я почти гордилась им, думаю, я имела на это право.
—Танечка! Чуть не забыл,— Николай стукнул себя ладонью по лбу, — я к вам с хорошей новостью. Попрошу всех наполнить рюмочки. Кстати, какие замечательные кальмары…
—Это мои! Мои! — захлопала в ладоши Зиночка.
—Поделитесь секретом приготовления, передам жене…
—О, это очень просто и быстро,— зажестикулировала Зинуля, — потрошим тушки, опускаем на минуту в кипяток, очищаем.
—Бедные кальмары!—гримасничая, всхлипнул Андрей.
—Мелко нарезаем рубленое яйцо с жареным луком, лука побольше!— Она угрожающе подняла указательный палец, — Набиваем тушки…
—Если кальмары при этом отчаянно брыкаются и визжат, срочно вызывайте ветеринара…
Зинуля замахнулась на Андрея и продолжила дирижировать оркестром, изображая процесс умерщвления кальмаров.
—Укладываем тушки в форму, обмазываем майонезом, посыпаем тертым сыром и…
—И?! — Николай замер, подавшись навстречу Зиночкиной песне.
—С грохотом роняем на пол,— хохотнул Андрей.
—В горячую духовку на три минуты, чтоб сыр расплавился. А вареное яйцо пропиталось соком кальмара,— гордо выпалила она, победоносно подбоченись.
—Зинуля у нас умница,— с восхищением сказал Генка, — она шеф-повар в «Звездном». Столы для почётных гостей накрывает только её смена.
—Правда? А вы кем работаете, Танечка? — Николай наполнил мой бокал.
—У меня скучная неинтересная работа. Вы, кажется, говорили о хорошей новости?
—Да! Хочу предложить вашему мужу новую должность с повышением оклада.
Раздались восторженные одобрительные возгласы.
—Даже не знаю, радоваться или огорчаться. Я и так его редко вижу, что ни выходной – сплошные командировки.
—Какие командировки? В мастерской? О чём вы?! — искренне удивился он.
За столом воцарилась неловкая тишина, поэтому пинок ногой, который послал под столом Николаю Генка, услышали все. Зиночка пришла на помощь вовремя. Она погрозила Николаю пальчиком и надула губки.
—Что вы наделали? Теперь все будут знать, что с вечера пятницы до утра понедельника Гена проводит в моей спальне. Тем более сама я там редко бываю.
Все грохнули от смеха, только Генка пристально посмотрел мне в глаза. Что-то в этом взгляде проскользнуло такое, от чего мне сделалось нехорошо. Зинуля прыгнула на него сзади и принялась душить, под общие аплодисменты и сальные шуточки. К счастью, гости засобирались домой. Да поздно, слово уже было сказано.
***
Витюша с Юрием Валентиновичем пригласили меня отпраздновать годовщину своего знакомства. Юрик заведовал хирургическим отделением областной больницы и щепетильно относился к своей репутации.
Роман тщательно скрывался и протекал бурно и страстно. Появиться вдвоем в публичном месте они не рискнули, тем более в «Звездном». Я была выбрана для прикрытия. Витюша, являющийся инициатором торжества, нервничал, как девица перед первым балом, изводил себя немыслимыми диетами, а потом принялся за меня.
—Ты не можешь пойти в таком виде в ресторан! — тоном, не терпящим возражений, заявил он.
—Это почему?
—Потому что такие гнёзда на голове носили ещё во времена Крупской. А мышиный цвет волос не украшает ни одну женщину.
—Если только она не канцелярская мышь.
—Нет, вы посмотрите! Она ещё шутки шутит!
Он усадил меня на лавку и принялся размешивать краску для волос. Следующая неделя работы в бане запомнится мне на всю жизнь. Я убирала с немыслимым колпаком на голове, из-под которого постоянно текло.
Когда цвет моих волос, с третьей попытки, наконец, удовлетворил эстетические претензии Витюши, он принялся за моё тело. Это было гораздо приятней. Большую часть времени от меня требовалось неподвижно лежать в проветриваемой парилке, пока он замуровывал меня в голубую глину или обкладывал морскими водорослями. Но когда за два дня до ресторана он записал меня к стилисту, косметичке и педикюрше, мы чуть не поругались.
—Таня, ты моя единственная подруга. Я хочу, чтобы ты выглядела по-тря-саю-ще. А не как…
—Смелее. Не стесняйся.
Витюша опустился рядом со мной на лавку. Все эти дни он практически работал за нас двоих, пока я холила свою кожу. И всё, ради того, чтоб я выглядела лучше, чем есть на самом деле. Никак не могу припомнить имя той подруги, которая когда-нибудь делала для меня что-нибудь подобное.
На Витюше была голубая целлофановая шапочка (с питательной маской для волос), кокетливые трусики, прикрытые резиновым фартуком. Раз в месяц мы обрабатывали кафель моющим средством, содержащим кислоту. На ногах, шлёпки с белыми пластмассовыми ромашками. Я сидела в одних плавках и резиновых перчатках.
—Мы с тобой парочка! Вот бы заявиться в «Звездный» в таком виде.
—В психушку заберут, — устало ответил Витюша.
—Хоть какое-то разнообразие.
—Думаешь, там весело?
—Тебе откуда знать? Ты там был?
—Знаешь, сколько там перебывало людей, не похожих на других?
—Ты как оказался? — мне уже стало не до шуток.
—После четвёртого курса института. Я таким хлюпиком был всегда, тщедушным, жалким… смотреть противно. Да и сейчас, наверное, не лучше…
—Неправда, ты прекрасно выглядишь,— почувствовав подвох, мгновенно среагировала я.
—Таня! Господи, посмотри на мой подбородок. У меня двойной подбородок, я старею, понимаешь? — он стал хлестать себя по щекам и шее, впрочем, аккуратно, как опытный массажист.
Витюшино отчаянье по поводу своей внешности наводило на меня тоску. Мне никогда не приходило в голову, что тело, данное человеку от природы, постоянно нуждается в таком тщательном уходе и доработках. Мои знакомые, свихнувшиеся на достижениях пластической хирургии, говорили, мне просто повезло. Я не худею больше, чем надо, не толстею, у меня нет морщин, здоровые волосы и ногти. Пожалуй, это всё. Иногда мне приходилось слышать какую-то ерунду о миндалевидном разрезе глаз.
Можно подумать, что большие глаза такая уж редкость. Вспомнилось ни к месту, как однажды отец, гладя меня по голове, сказал: «Они у тебя, Танька, как у молодого жеребёнка, черные и влажные». Я подумала, это очень плохо, расплакалась, побежала к матери. Она только рассмеялась и ответила, что самые красивые глаза у лошадей и коров, а я у них- настоящая красавица.
Витюша перешёл на плавные поглаживания своей шеи. Истерики удалось избежать.
—Я вечно влипал в какие-нибудь истории. В нашей группе учился парень, который постоянно защищал меня. Он был старше, профессионально занимался спортом, мы сблизились. Я предпочитал оставаться у него в общаге, хотя до дома было пару остановок. Как же я страдал!
—Влюбился?
—По уши. Просто не мог без него жить. Однажды он дарил мне подарок ко дню рождения и чмокнул в щёку, я повернулся и подставил губы.
Витюша замолчал и отвернулся.
—А он? Что за привычка прерываться на самом интересном месте!— я толкнула его плечом.
—Он меня поцеловал по-настоящему, но остаться ночевать у него не разрешил.
—Чтоб это не выглядело сиюминутной интрижкой?
—Решил убедиться, что это серьёзное чувство, а не всплеск гормонов. Мне захотелось доказать, что я тоже не лыком шит. Я взялся за учёбу, стал постоянно ходить в тренажерный зал, посещать семинары по проблемным и перспективным темам нашего курса.
Он радовался моим успехам, но события не торопил. Летом мы поехали в военный лагерь, вот там всё и произошло. Под жарким июльским небом. На берегу заросшего озера. Представляешь, он вёл меня по лесу, за руку, по какой-то неприметной тропинке. Потом попросил закрыть глаза, а когда мы остановились, прошептал:
«Это тебе». Я открыл глаза и остолбенел. Лес расступился, и мы оказались у тихой заводи. Озеро было покрыто белоснежными лилиями, большими и безупречными, как искусственные цветы. Кое-где на чёрной глади воды желтели шарики кувшинок, словно бусины из крупного янтаря. Таня, я до сих пор помню запах какой-то луговой травы, такой дурманящий, сладкий…
—Минуточку, не хочу показаться любопытной, но мне интересно.
—Как это было в первый раз? Наверное, так же, как и у тебя.
—!!!
—??
—Меня ... меня... изнасиловал старший брат.
На нас обрушилась мёртвая тишина, только тоскливо журчал тонкой струйкой не закрытый где-то кран.
Витюша всплеснул руками, молча обнял меня, прижал мою голову к себе и стал покрывать поцелуями мою макушку. Он ничего не говорил, но столько в его молчании было сострадания, что я, сама того не ожидая, расплакалась.
Витюша меня не успокаивал, он всхлипывал вместе со мной.
—Я никогда никому об этом не рассказывала. Одни бы не поверили, другие не поняли, да и что бы это изменило? Родители спали в соседней комнате, за занавеской. Он навалился на меня сонную, зажал ладонью рот, я даже закричать не смогла. Мать увидела утром простынь и моё зареванное лицо и залепила мне пощёчину. Брат был не совсем здоровым, но физически крепким.
—Самые опасные люди, никогда не знаешь, что от них ожидать, я видел таких в больнице.
—Знаешь, я долго обижалась на мать. После гибели моей сестры, которой я не смогла помочь, она начала относиться ко мне так, будто во всём плохом, что происходило, могла быть виновата только я. Утром она собрала вещи, забрала из школы документы и отвезла меня в город. Обняла напоследок, заголосила, покаялась, что не уберегла, но назад домой возвращаться запретила.
Училась я хорошо, меня зачислили в техникум без экзаменов. С тех пор я ни разу не была дома. Родители несколько раз навещали меня ненадолго, помогали, чем могли, но отводили взгляд в сторону. Я не знаю, как должно быть в первую ночь. Даже когда я стала замужней женщиной, это отвращение осталось во мне. Просто я научилась не показывать его. Не хочу больше об этом. Рассказывай лучше дальше.
Витюша на некоторое время замолчал, уставился на свои пластмассовые ромашки.
—Дальше был сон, прекрасный сон. И совсем не хотелось просыпаться. Мы светились от счастья, но кто-то сообщил моему отцу. Это он упрятал меня в психиатрическую больницу на излечение от «всякой блажи» и предложил сделать серьёзный выбор: или обеспеченное будущее и семья, или...
—Или что?
Витюша попытался отстраниться от меня.
—Я выбрал второе. Мы с моим другом сменили место жительства, перевелись в другой институт. Он стал по ночам работать, чтоб у нас были деньги. Мне позволял заниматься только дополнительными переводами.
—Почему ты не называешь его имени?
Витюша стянул свою шапочку и уткнулся в неё лицом.
—Больно. Понимаешь, больно! Мне до сих пор больно. Недооценил я родительскую любовь. Мой друг погиб при загадочных обстоятельствах. Кандидат в мастера спорта по греко-римской борьбе не смог дать отпор трём малолетним подонкам, встретивших его в пять утра у подъезда. Их даже не судили.
Мне хотелось пожалеть Витюшу, но он резко отстранился, сжался.
—Я очень долго не мог ни с кем общаться. Все эти мои романы, случайные, пошлые, от отчаянья. А знаешь, — Витюша захохотал, неискренне, зло, — почему я так упорно уборщиком работаю?
—Чтоб ощущать себя женщиной?
—Да брось! Половая тряпка и веник не лучшее доказательство принадлежности к слабому полу. Больше всего на свете отец боялся, что единственный сын станет никчемным.
Ревностно следя за моей успеваемостью в школе, он грозился: смотри, пойдешь дворы мести. Мне нанимали репетиторов, проталкивали в спецшколы, устраивали в вуз, а я… ну не горел желанием осваивать науки.
Потом появился он, любимый человек, который сказал: ты всё преодолеешь, потому что ты талантлив и я восхищаюсь тобой. И всё. Теперь у меня два высших образования. Я руковожу отделом в солидной кампании. Но когда узнал, что папа выдвинул свою кандидатуру на выборах и меня начали преследовать журналисты, я, чтоб сделать ему приятное, взял в руки метлу. В самом отстойном месте. Специально выбрал, в этом здании когда-то конюшни были, здесь до сих пор туалеты-дырки в полу. Убожество такое,- самому тошно!
Но, месть, как известно, блюдо, которое подают остывшим. Все местные газеты опубликовали снимки: единственный сын самого Хорькова мыл полы в женском отделении бани. Ох, какой же был скандал, но, впрочем, песня не о нем, а о любви! Правда, я рассчитывал, что чёрный пиар родителя отнимет у меня неделю-другую, а папа прошёл во второй тур. Предвыборная компания затянулась. Пришлось задержаться. Сейчас будешь смеяться. У меня дома приходящая прислуга.
—Ты с ума сошёл.
—Знаю. Только зачем мне весь этот огромный, полный жизни мир, если нет его? Моя жизнь и дальше была бы отравлена ненавистью, если бы не Юрий Валентинович. Он в перевязочную вошёл, когда медсёстры-садистки с меня бинты срывали. Я кричал и обзывал их гестаповскими палачами. Он отобрал у одной из них пинцет и сказал: «Не надо, я сам».
Мне вдруг так легко сделалось и радостно. Как если бы потерявшись, ты несколько дней бродил по лесу, выбился из сил, продрог, проголодался, отчаялся, приготовился к самому худшему, и вдруг - вышел на трассу, прямо к автобусной остановке. Больше никто не прикасался ко мне, кроме него. А у меня уже двойной подбородок, понимаешь? И не так много времени, чтобы быть привлекательным. Он мой последний шанс, я не могу его упустить. А ты мне ещё нервы треплешь.
—Витюша, не сердись. Я буду выглядеть потрясающе, обещаю.
***
Витюша даже не представлял, как именно я собиралась выглядеть. За последнее время на меня столько всего свалилось, что я научилась смотреть на жизнь со стороны, а не как моллюск, выглядывающий из приоткрытой раковины. Правда, благодарить за это следовало Зиночку. Это она придумала про моллюска, добавив, что выглядываю я исключительно для того, чтоб посмотреть, как моя жизнь проходит мимо меня.
Однажды, придя с работы раньше обычного, я увидела Зиночку, сидящую на кухне и размазывающую по щекам косметику. Никогда не видела её плачущей.
—Зин, что случилось? С Машкой всё в порядке?
—У матери,— буркнула она и вдруг, вытаращив глаза, заорала,— убери эту гадость! Немедленно!
Я чуть не выронила открытую банку со шпротам, приготовленную для бутербродов.
—Да что с тобой?
Зиночка вскочила, зажав рот ладонью, и выбежала из кухни.
—Всё ясно, бой-френд переусердствовал. Давно?
В ванне зажурчала вода.
—Зина, что молчишь? Помощь нужна?
Вот тут она и сорвалась, выбежала из ванны и стала орать про моллюска. Про то, что я сую нос не в свои дела, что если бы я жила нормальной полноценной жизнью, то её бы сейчас не тошнило от токсикоза. Железная логика, оказывается, моя готовность помогать людям приводит к Зиночкиной беременности.
—Что за шум, девочки? — вышел из нашей комнаты заспанный Генка и чмокнул меня в щеку.
—Ты чего дома?— удивилась я, зная про аврал в авторемонтной мастерской.
—Стреляли…— неудачно пошутил он, изображая Саида, и повернулся к стоящей у дверного косяка Зинуле, — давай, рассказывай, в чём дело.
Мы столько лет прожили вместе, делили поровну радости и невзгоды, знали друг о друге всё. Когда Зинуля бегала тайком от матери избавляться от последствий «кувырканий на лежбище котиков», мы брали на воспитание её Машку. Почему на этот раз вокруг очередной нежелательной беременности возник такой ореол таинственности, было не ясно.
—Зина, почему ты хамишь? Я не сую нос в твои дела, просто хотела помочь.
—Себе помоги! — выпалила она, —Спустись на землю, а то живешь, как по воздуху летаешь.
—Так, стоп! — Генка встал между нами, словно Зинуля могла наброситься на меня с кулаками,— Я кажется, что-то пропустил?
—Я беременна, — раздражённо и зло бросила она.
—Это я понял.
—Срок большой, я просчиталась.
—Опаньки…— Генка попытался зажечь спичку, — с твоим-то опытом в амурных делах?
—Зачем ты так, — перебила я, —это не шутки.
—С тем букетом заболеваний, которые по совокупности… — Зиночка криво улыбнулась, — аборт делать категорически нельзя.
—А твой бой-френд знает? Может вам пожениться, — предложила я, наблюдая, как горящая спичка обжигает Генкины пальцы.
—Он женат и категорически не хочет этого ребёнка.
Я подошла к Генке, стоящему у окна, взяла его под руку и, пытаясь разрядить обстановку, спросила:
—Мы ведь должны помочь ей, пока не разъехались? Я брошу подработку в бане.
—Вниз бы ты лучше бросилась головой с пятого этажа, дурочка, — тихо сказала она,— и всем бы стало легче, это же Генкин ребёнок, Генкин.
—Заткнись! —взорвался Генка, — Мы так не договаривались.
—А что мне делать?! Что?! Одной это дерьмо разгребать?
Когда до меня дошёл смысл сказанных ею слов, я не почувствовала ничего, кроме жуткой усталости. Будто шагнула под мощный поток воды. Он обрушился на меня с невероятной силой, сгибая в дугу, дробя мышцы и суставы.
Зиночкины исчезновения к бой-френду в последнее время стали совпадать с командировками моего мужа. Я сидела с её Машкой, пока они устраивали в номере пригородной гостиницы любовное лежбище. Вот зачем он внезапно подарил мне дорогие французские духи. Чтоб я не могла уловить посторонний запах.
Представляю, что творилось у нас, когда я работала по вечерам в бане. Неужели настойчивые предложения завести ребёнка были связаны с предполагаемой Зиночкиной беременностью? А что, очень удобно, окажись и я беременной: обе мамашки, обвешанные детьми, всегда под боком. Мечутся бедные, не знают, чем угодить хозяину прайда.
Как ему удавалось успеть выпрыгнуть из Зиночкиной кровати и запрыгнуть в нашу до моего прихода? Это ж по холодному полу босиком… туда-сюда, туда-сюда! Подошвы стёр до кровавых мозолей, наверное, бедняга.
***
Когда, опоздав на сорок минут, я появилась в ресторане, предвкушая фурор, который собиралась произвести и позволила услужливому метрдотелю проводить меня к столику, Витюша с Юриком вели светскую беседу и не обратили на нас внимания.
Метрдотель отодвинул стул, помогая мне сеть, Витюша изменился в лице. Потом с надеждой перевёл взгляд на Юрика, боясь обнаружить подтверждение своим опасениям, взял бокал с водой и начал хихикать. Это выглядело приблизительно так: глоток - два «хи-хи», два глотка - три «хи-хи».
Юрик рассматривал меня скорбно и тщательно. Так хирурги рассматривают неправильно сросшиеся кости на снимках, размышляя, как можно исправить ситуацию.
После того, как на коммунально-семейном совете было принято решение о сохранении Зиночкиной беременности, Генка перестал оправдываться. Не знаю, каялся ли он, или искал оправдание своим поступкам, но в потоке слов от «бес попутал» до «сама виновата», не прозвучало ни одного, способного усмирить зарождающееся в моей душе торнадо.
Да и что я должна была прощать ему? Свои бесконечные задержки на работе и полуночные возвращения из бани? Хроническую усталость и недосыпание? Готовность подставлять плечи под любую работу и терпение, измеряемое в лошадиных силах? Или то, что попрыгунья-стрекоза Зиночка, в перерывах между собиранием чужого нектара и стремлением улучшить свои жилищные условия, присовокупит себе в актив моего мужа, а я останусь жить в дворницкой, под лестницей, издали наблюдая, как растёт не наш с ним ребёнок?
Вот на этом трагическом моменте моих размышлений о будущем, торнадо разбушевался, вырвался наружу и сорвал мне крышу. Иначе как я могла оказаться в специализированном магазинчике, на витрине которого было написано: «Хочешь изменить жизнь? Начни с себя»!
В результате я сидела перед своими друзьями в кожаных обтягивающих штанах и таком же пиджаке. Костюм, стилизованный под униформу, был украшен многочисленными цепями.
Пилотка, под которую я тщательно убрала волосы, поблёскивала заклёпками. Меня не сильно смущало истинное предназначение этих вещей. Видимо, на момент обострения депрессии они вполне соответствовали моему внутреннему настрою.
Я напоминала себе клоуна - неудачника, пытающегося с помощью толстого слоя грима нарисовать искусственную улыбку, выбрав девизом дня избитую фразу: чем хуже, тем лучше. Но, увидев перекошенные от ужаса лица друзей, я поняла, хуже не бывает.
—В плохого полицейского играешь? — вкрадчиво спросил Витюша.
Я бросила взгляд на бледно- зелёную тройку Витюши, привезённую, видимо, на заказ, на воротничок такой же рубашки, схваченный изумрудным бантом-бабочкой. На Юрике был коричневый замшевый пиджак, шёлковая горчичного цвета рубашка и галстук-шнурок, узкий, длинный, расшитый бисером и стразами.
—Что за цирк, Таня? — процедил сквозь зубы Юрик, медленно поднимаясь и хватая меня за локоть, — Ты в своём уме?
—Не смей так! — подпрыгнул Витюша,— У девочки стресс, я же тебе рассказывал, эта мерзавка, соседка, увела у Тани мужа.
Юрик затащил меня в пустой угол, разделяющий гардероб и туалетные комнаты, зло выругался и стал стягивать все блестящие предметы. Пилотку швырнул в мусорную корзину, туда же полетели цепи и брелоки с кольцами. Взлохматил мои волосы, взбил их пальцами, скрутил в пышный локон и откинул через левое плечо на грудь. Несколько раз повернул меня вокруг своей оси, как манекен.
—Штаны на тебе классно сидят, как влитые. Да и пиджак прилично скроен, вроде неплохо, но как-то банально. Так, снимай блузку и бюстгальтер…
—Зачем?!
—Наденешь пиджак на голое тело. И не спорь.
Когда я выполнила приказание Юрика, он снял с себя свой необычный галстук, повязал мне на шею, как бархотку, расстегнул верхнюю пуговку пиджака и, увидев моё отражение, присвистнул.
—Это я? — невольно загляделась я на эффектную незнакомку в зеркале, роковую, уверенную в себе.
—Это женщина, которая, во-первых, знает себе цену, во-вторых, вольна делать то, что ей заблагорассудится, в-третьих, не станет впадать в крайности, если её половой партнёр захочет попастись на чужом пастбище.
—Попастись на чужом пастбище? Так ты это называешь?
Когда мы вернулись в зал, Витюша не проронил ни слова, ревностно наблюдая, как в нашу сторону начали поворачивать головы сидящие за соседним столиком мужчины. В воздухе послышалось восхищённое цоканье языком и одобрительные возгласы.
Когда мимо нас прошёл Макс, бросивший косой взгляд на мой вырез и не поздоровался (меня не узнал даже Макс!), я поняла, вечер обещал быть интересным.
Так и случилось. Юрик развлекал нас и восторгался каждым принесённым блюдом, словно все в кулинарном мире создавалось, придумывалось и воплощалось в сложные гастрономические композиции с единственной целью – порадовать лично его и сидящих рядом дорогих людей. Витюша, отпивающий маленькими глотками мартини из бокала, парировал и поддерживал тему.
—Яйца, фаршированные черной икрой, это шедевр, — утверждал он, бережно снимая с яйца листочек петрушки. Увидев, как я намереваюсь перемешать салат по-гречески, увенчанный крупными кусками фетаксы, запротестовал.
—Нет, Таня, не смей! Ты должна ощутить вкус каждого компонента по отдельности. Пусть твой язык сначала изведает густую сладость спелого помидора с кусочком солёного сыра. Потом возьми одну маслину, осторожно, не нарушая композиции, салат сбрызнут лимонным соком и оливковым маслом, и…
—Я сейчас подавлюсь слюной, — предупредил Юрик, — тебе только в рекламе сниматься.
—Ну, сниматься… — Витюша коснулся рукой своей бабочки, надеясь, что мы, хоть изредка, обращаем на неё внимание, — у меня не тот типаж, а вот рекламист я неплохой. Мои сценарии на местном канале ценят, но речь сейчас не обо мне. Прости, Юрий, но то, что ты делаешь с устрицами, называется не трапезой, а препарированием трупа.
—Ты ещё не знаешь, что я собираюсь делать с цыпленком - табака, когда его подадут…
—Мужлан! Мясник!
—Сначала сниму с него зажаристую корочку, потом отделю мышечную ткань от сладких молочных суставчиков…
—Да ты маньяк! Таня, смотри, как у него горят глаза!
—Это от жажды, у нас пустые бокалы, — подыграла я.
—Это излечимо, — Юрик взял бутылку, он за нами ухаживал.
—Ребята, впервые в жизни пью мартини, — призналась я.
—Это Витюша заказал, лично я предпочитаю хорошую водочку.
—А я думала, медики пьют спирт.
—Неправильно думала, медики пьют зелёнку, йод и физраствор.
Мы давно так не смеялись, у каждого в жизни были собственные удила, но сегодня объявлялся по умолчанию день отпущенных вожжей. Спиртные напитки заказывались по - новой, тарелки опустошались уже с неохотой. Витюша, растроганный медленным танцем, который мы станцевали втроём, вконец замусолил свою бабочку-капустницу.
Я пила мало, мне предстояла прощальная уборка бани. Мы с Витюшей решили подать заявление на увольнение, но заведующая взмолилась, уговарив меня поработать хотя бы до тех пор, пока не найдёт замену.
Это было к лучшему, я возвращалась домой за полночь, радуясь тому, что не встречусь ни с Генкой, - Зиночка выделила одну из своих комнат (чтоб, не дай Бог, со мной не помирился), -ни с ней, мучившейся от жуткого токсикоза и покрывшейся пигментными пятнами.
Мне было жаль её, она ненавидела будущего ребёнка, обвиняла Генку в своих мучениях, а заодно периодически посылала проклятья и в мой адрес. Так, на всякий случай, чтоб жизнь малиной не казалась.
В редкие часы, когда их не оказывалось дома, ко мне украдкой забегала Машуня. Ей категорически запрещали со мной общаться. Но она чмокала меня в щёку, обвив тонкими ручками мою шею, тяжело вздыхала, а потом убегала к себе. Такая маленькая, но храбрая и упрямая, как мальчишка.
—Танечка, заскучала? — Витюша пытался сфокусировать на мне счастливый рассеянный взгляд.
—Кстати, кто этот мужчина, который всё время смотрит в нашу сторону? — спросил Юрик.
Витюша мгновенно принялся мять поникшие крылья своей бабочки и с надеждой переспросил:
—В мою?
—В её!— недовольно рявкнул Юрик, сверкнув на него глазами, — Мы, когда втроём
танцевали, он с Тани глаз не сводил. Посмотри, только не поворачивай резко голову, третий столик справа, у окна. Брюнет в кашемировом джемпере. Похож на молодого Аль Пачино.
Я подумала, они решили разыграть меня и, повернувшись, послала воздушный поцелуй тому, кто якобы не сводил с меня глаз. Через минуту над моей головой раздался голос, обращённый к Юрику:
—Позвольте пригласить на танец вашу даму?
—Не позволим! — нахохлился Витюша. Одновременно с его репликой прозвучало Юрино «пожалуйста».
Продолжая улыбаться обидевшемуся Витюше и не поднимая головы, я положила ладонь на протянутую ко мне руку, встала и замерла. Передо мной стоял Вадим Петрович. Я попыталась провалиться сквозь пол, не получилось. Мы вышли на середину танцевальной площадки, он обнял меня и медленно повёл в танце. Мне понравилось, как он сделал это. На нём был светлый джемпер из тонкой шерсти, я чувствовала, как под моими пальцами играют его мускулы.
—Вы очень напряжены,— начала наглеть я.
—С той самой минуты, как впервые тебя увидел. Меня к тебе тянет.
—Не может быть...
Он осторожно привлёк меня к себе, и я испугалась, что у меня выскочит сердце. Его щека была на уровне моих глаз, я снова видела черные, гладкие, зачёсанные за ухо волосы. И так хотелось пригладить их.
—Когда мы перешли на ты? — попыталась я взять себя в руки.
—Очень давно, в другой жизни. Ты ведь всегда была моей женщиной. Просто забыла.
—Вы не слишком... резко набираете обороты?
—Хорошо. Сбавим скорость. Как мне к тебе обращаться?
Я прикусила губу, чтоб не сболтнуть лишнего. Вполне возможно, он не узнал меня так же, как Макс.
—Не хочешь отвечать? Правильно, иногда слова могут всё испортить.
Я подняла вверх глаза, пытаясь понять, не шутит ли он.
—Я хотел сказать, даже когда ты молчишь, я тебя слышу. Хочешь угадаю, чего бы тебе хотелось сейчас больше всего?
«Чтоб ты коснулся меня своими губами, — подумала я,— легко, ненавязчиво, как бы случайно, но в то же время осознанно. Пусть бы это был спонтанный ворованный поцелуй, меня саму ни к чему не обязывающий».
—Тебе бы очень хотелось,— прошептал Вадим,— чтоб я тебя поцеловал.
Попалась! Я насмешливо хмыкнула, изображая разочарование.
—Значит, это было моим желанием. Я думал, наши желания совпадают.
—Вы всегда так с незнакомыми женщинами? — у меня начало сбиваться дыхание. Ещё как совпадают, хотелось выкрикнуть мне.
—Всегда, — он замер, прислушиваясь к чему-то,— ты непроизвольно сейчас напряглась, значит, я тебе не безразличен. И этот внезапный румянец на щеках? Я правильно угадал?
Я остановилась, оттолкнула его, но он мягко вернул меня. Как он мог знать, о чём я думаю, что чувствую? И почему я кладу руку на его плечо так, чтоб ему было удобно тереться об неё щекой, словно мы танцевали вместе много раз, и я просто вспомнила любимый жест?
Как здорово он, наверное, целуется. Чёрт, о чём я?
—Перестань меня бояться. Я не причиню тебе зла.
Он легко и незаметно коснулся губами моих волос, на секунду снова притянув меня к себе. И меня бросило в жар.
—Здесь душно.
—Да, действительно, слишком душно. И очень многолюдно. Мы с приятелем закончили ужин, пора уходить, но мне не хочется расставаться с тобой. Что скажут твои друзья, если я осмелюсь тебя похитить?
—Наверное, потребуют выкуп, — неудачно пошутила я, чувствуя, как стучит в висках.
—Я бы даже торговаться не стал.
Вот оно в чём дело, он принял меня за проститутку. Ну конечно, кто ещё мог догадаться прийти в ресторан в черной облегающей коже с двумя мужиками сразу? Мне стало весело, я вспомнила его чернильный нос и поняла, жизнь посылает мне шанс вернуть ему долг за канцелярскую мышь.
—Какая ты красивая. У меня дыхание перехватывает.
Вадим Петрович неожиданно остановился, пытаясь убедиться, что я правильно его понимаю. Для него это было важно. Неужели он испытывал тот же трепет и волнение, что и я? Могло ли это быть правдой? Он?! И я? Нет, этого не могло быть. Это просто банальный кабацкий флирт. Чарующее действие алкоголя, музыки и прикосновения тел.
—Не молчи, пожалуйста.
—Что вы хотите услышать?
—Что ты согласна.
—Не самая лучшая идея...
—Идея?!— переспросил он, — Да я влип, как пацан, который впервые влюбился, а ты включаешь Снежную Королеву. Алё! Не надо превращать меня в лёд. Я не замёрзну, пока тебя не отогрею.
—Влюбился? — я с трудом оторвалась от него, млея от его шёпота, — Не зарекайся, не успеет петух пропеть трижды, как ты отречешься от меня.
Он не успел ответить, музыка закончилась. Я не сразу поняла, что мы так и стояли, обнявшись, посередине опустевшего зала и неотрывно смотрели в глаза друг другу.
—Ни за что на свете, пойду, поищу своего водителя.
—Не стоит. Отпусти его и вызови такси, но хочу предупредить тебя, ночь будет жаркой.
—Ты меня пугаешь, или дразнишь? — Вадим отвёл меня к столику и ушёл уладить дела с Максом. Витюша и Юрик не проронили ни слова.
—Ребята, всё было прекрасно, не надо за меня волноваться, это босс моего одноклассника. Вы же сами говорили не раз, что мне не помешает хороший роман. Этот мужчина мне нравится. Хочу переспать с ним.
—Переспать?! — протрезвел Витюша, — Таня! Я не ослышался?
—Не лезь к ней, — перебил Юрик, — она большая девочка, пора учиться жить для себя, а не для других. И не забудь про презерватив, это я тебе, как доктор, говорю.
—Юрий! Как грубо! Таня, не смей! Слышишь? Любовь-это не секс той же ночью…
—Ты ещё расплачься напоследок, — гаркнул Юрик, — она что, на войну идёт? Конечно, не секс той же ночью! Боже упаси! А тем же вечером.
Витюша раскраснелся, замахал руками на взбудораженного Юрика, обиделся и демонстративно повернулся к нему спиной.
—Ребята, как я вас люблю, — я направилась к выходу, у которого, деликатно не вмешиваясь в наш разговор, стоял Вадим с охапкой только что купленных цветов. Я не удержалась, и, вытянув из букета крупную алую розу в тугом нераскрытом бутоне, положила перед Витюшей.
(Продолжение следует...)
© Copyright: #АлинаДольская, 2011
Свидетельство о публикации №211031401840
Следующая публикация
Комментарии 8