Фарватер начинается в семидесяти метрах от берега – это почти треть расстояния, которое нам необходимо проплыть. Течение потихоньку сно-сит нас вниз, и, скорее всего, выберемся мы на самом конце западной час-ти острова. Я надеюсь, что так и будет и нам не придется плыть по диаго-нали – если мы проскочим остров, у нас будут сложности, но остров длин-ный, да и плывем мы хорошо, так что, наверное, нам это не грозит.
Метров двадцать мы плывем вместе, а потом начинаем растягиваться в длинную линию. Впереди всех, конечно, плывет Венька – без брызг, уве-ренно и сосредоточенно. Я иду предпоследним, а метрах в двух от меня шумно барахтается Рафик, и я слышу, как он пыхтит и отплевывается. По-хоже, Рафик начинает выдыхаться, хотя обычно он плавает хорошо. Я спрашиваю, не устал ли он, и Рафик хрипло посылает меня к черту. Он уже начинает злиться.
Я не тороплюсь, я плыву размеренно и даже слегка с ленцой – берегу силы. Торопиться мне придется на фарватере, а еще тогда, когда до остро-ва останется десятка три метров. Я надеюсь, что Венька и Мишка, которые сразу взяли хороший разгон, к тому времени выдохнутся, и я смогу их обойти.
Несмотря на раннее утро, вода теплая. Она отдает железом и очень мут-ная – сверху просматривается на метр, не больше, а если нырять, то откры-вать под водой глаза и вовсе бесполезно.
Остров сейчас кажется ужасно далеким, и посмотрев на него один раз, я больше этого не делаю. Назад же я и вовсе ни разу не оборачиваюсь – ни к чему видеть, на каком расстоянии я уже нахожусь от берега – это может выбить меня из колеи. Мне и так не по себе в этой реке, в этой воде, в ко-торой ничего нельзя увидеть под собой. Кроме того, я боюсь, что если ог-лянусь, то захочу вернуться. Пока еще до берега ближе, чем до острова – пока еще я могу передумать, могу повернуть и поплыть назад. Но скоро я пересеку некую невидимую границу, за которой я буду уверенно плыть только вперед – вернуться назад я уже не смогу. Кажется, это называют «точкой возврата».
- Скоро фарватер! – кричит мне Гарька, не оборачиваясь. – Перед фар-ватером отдохнем чуток, лады?!
Плывущий впереди него Антоха выражает согласие. Кораблей вдали не видно – только одна крохотная точка. Это скорее всего баркас, но он неве-лик и пока что еще очень далеко. Опасаться нечего.
Вскоре Рафик начинает ныть, что мы плывем слишком быстро, и Анто-ха торжествующе кричит:
- Ага! Сдох?!
- Возвращайся! Пока! Можно! – отзывается Венька в перерывах между гребками, а Гарька на секунду перестает плыть и пронзительно, насмешли-во свистит.
- Дураки! – презрительно отвечает Рафик за моей спиной, не переставая шлепать руками по воде. – Ничего я не сдох! Чего сейчас-то нестись?! Са-ми же и выдохнетесь первыми! Дураки!
Он упрямо продолжает плыть с той же скоростью, тихо ругаясь на род-ном языке, я же плыву быстрее, подхлестываемый предвкушением скорого отдыха, потому что обозначающий границу фарватера большой красный бакен качается уже совсем недалеко. Неожиданно правую икру пронзает острая сверлящая боль – предвестник судороги. Я останавливаюсь и в па-нике хватаюсь за ногу, но боль проходит так же быстро, как и появилась. Но надолго ли? Если ногу сведет крепко, я могу попросту утонуть. В памя-ти всплывают все Венькины предостережения и угрозы, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не повернуть обратно. Еще можно вернуться.
Пока я пытаюсь отдышаться, мимо меня неспешно проплывает Рафик, и я торопливо устремляюсь за ним и гребу изо всех сил. Отчего-то мне от-чаянно не хочется плыть последним, словно за нами гонится кто-то страш-ный, которому достанется именно последний, и я не успокаиваюсь, пока не обгоняю Рафика и не оказываюсь почти рядом с Гарькой.
- Ты чо, Шпендик, под моторку косишь?! – спрашивает меня Гарька, размеренно рассекая воду ладонями. – Глуши мотор, спечешься!
Я говорю в ответ какую-то глупость, но вперед уже не рвусь. Рядом с Гарькой мне как-то спокойнее, чем позади, на месте предпоследнего. Я плыву, стараясь дышать равномерно. Впереди качается среди мелких вол-ночек рыжий затылок Антохи, крепкий и надежный. Несколько минут проходят в тишине – слышится только плеск воды, сопение и фырканье плывущих, да пронзительный крик мартынов, которые ближе к острову охотятся на рыбью молодь.
Я вздрагиваю, когда что-то твердое и скользкое толкает меня в бок, по-ворачиваюсь и едва сдерживаю крик, видя длинный и темный предмет, но потом облегченно вздыхаю. Это всего лишь небольшое бревно. Судя по всему, оно в воде уже не одну неделю и преспокойно плывет себе куда-то на запад. Я собираюсь было сердито оттолкнуть его, злясь на свою пугли-вость, потом даю перегородить мне дорогу, подминаю скользкое бревно под себя и прокатываюсь по нему животом. Бревно слегка относит назад, и вскоре по испуганному вскрику я понимаю, что бревно встретилось с Ра-фиком, и дальше плыву довольный. Гарька смеется.
Вскоре мы достигаем границы фарватера. На ней покачивается бакен – большой красный конус полутора метров в высоту с лампочкой на верши-не. Венька доплывает до бакена первым, цепляется за него и, испустив ин-дейский клич, пытается залезть наверх. Мы тут же начинаем барахтаться быстрее, один за другим хватаемся за бакен, и он раскачивается туда-сюда. Ногами я нащупываю цепь, которая держит бакен. Она скользкая от водо-рослей.
- Баркас идет, - говорит Венька. – Успеем проскочить?
Рафик ворчит, что мы еще не отдохнули толком, и все его поддержива-ют, в особенности я, потому что в ноге вновь на секунду вспыхнула боль. Конечно, я никому об этом не скажу, мне нужно просто отдохнуть. Я по-крепче цепляюсь за бакен и закрываю глаза, изо всех сил стараясь не по-вернуться и не посмотреть на покинутый нами берег. Еще нельзя.
Интересно, там ли еще Юй? Смотрит ли на нас? И смогу ли я ее отсюда увидеть?
Я открываю глаза и собираюсь повернуться, но тут кто-то ойкает и ба-кен ощутимо качается. Я поворачиваюсь и вижу, что Мишка крутится во-круг своей оси и шлепает ладонями по воде. Его лицо перекошено так, словно он только что разгрыз лимон.
- Ты чо? – устало спрашивает Рафик, и все мы смотрим на Мишку с праздным интересом. Мишка возвращается к бакену и пытается залезть повыше, и бакен отчаянно раскачивается, и Венька сталкивает Мишку.
- Обалдел?!
- Там кто-то плавает! Я ногой его задел! Склизкий – фу!
- Здесь должны быть здоровые сазаны! – говорит Антоха, отцепляется от бакена и ныряет. Остальные принимаются вопить и колотить по воде руками и ногами. Только я молчу, стараясь покрепче держаться за бакен и жду сам не знаю чего. Мишка тоже как-то притих и смотрит на берег.
Вообще-то рыбы в реке полно, но я здесь, на границе фарватера, после собственных домыслов и рассказов дяди Артема ,похоже, испугаюсь даже красноперки.
- Мишка! Он здоровый?
- Кто?
- Ну кто там?
- Не знаю! – отвечает Мишка и оглядывается. – Отстань!
Слышится нарастающий звук двигателя, и я поворачиваю голову влево. Баркас уже недалеко, но с противоположной стороны идет еще один бар-кас, а на некотором расстоянии от него неторопливо ползет длиннющая баржа с щебнем, гоня большую волну.
- Ну все, сейчас мы тут застрянем, - ворчит Гарька. – Может проскочим, а? Шпендик, ты как – выгребешь?
- Лучше подождать, - говорит Венька и смотрит на приближающийся баркас. – Или пусть он переждет баркасы один. Он не успеет.
- Без Леньки нечестно, - замечает Мишка. – Вместе же собрались. Бли-же к острову уже гоняться будем.
Он по-прежнему, не отрываясь, смотрит на противоположный берег, и во взгляде его вдруг появляется какая-то звериная тоска. Я открываю рот, чтобы возразить Веньке, но в этот момент кто-то хватает меня за правую щиколотку – хватает крепко и одним рывком втягивает под воду. Я пыта-юсь закричать, но кругом вода, и вместо крика я лишь выпускаю воздух и начинаю захлебываться. Перед моими глазами проносятся мутные очерта-ния цепи, держащей бакен. Я хватаюсь за цепь и отчаянно пытаюсь вы-браться на поверхность, но тот, внизу, держит крепко, и что-то острое, по-хожее на зубы больно впиваются в мою ногу. В памяти мелькает распух-шая нога Сереги Бортникова и полукруглая ссадина на ней. Он существу-ет! Он существует! Сейчас я захлебнусь, перестану сопротивляться, и он утащит меня в страшные глубины, чтобы проглотить в своем илистом ло-гове…
Неожиданно страшная хватка ослабевает, и я выныриваю на поверх-ность, вопя и беспорядочно колотя по воде руками и ногами. Рядом со мной появляется хохочущее лицо Антохи, и я понимаю, что за сом тянул меня вниз. Ошеломленный, злой, расстроенный и еще не отошедший от испуга, я оглядываюсь, пытаясь отдышаться и кашляя, и всюду вижу одни лишь раззявленные смеющиеся рты. Мишка даже сполз с бакена, уткнулся в него лицом и страдальчески завывает – на смех у него уже не хватает сил. А ведь сам недавно трясся, наткнувшись на какую-то там уклейку!
Надо мной смеются – опять смеются! Дикая, какая-то первобытная ярость захлестывает меня, я поворачиваюсь и, совершенно не думая, плы-ву через фарватер. Баркас уже достаточно близко, но я уверен, что успею. Смейтесь, смейтесь!
- Стой, дурак! – кричит сзади кто-то из них, похоже что Венька. – Не успеешь! Дурак!
За мной раздается громкий плеск воды – значит, тоже поплыли. Я не ос-танавливаюсь и изо всех сил шлепаю руками и ногами по воде, и весь мир состоит из двух частей, которые в суматошной очередности мелькают пе-ред моими глазами – правая и левая, баркас и баржа с щебнем вдалеке и баркас уже угрожающе близко, небо и небо, река и река с зеленым конусом бакена много выше по течению – противоположной границей фарватера. Никогда еще я не плавал так быстро, и мне кажется, что я состою из одних лишь рук и ног. А звук мотора все растет и растет. Сзади мне что-то кри-чат, но слов не разобрать, только по интонации понятно, что ничего хоро-шего. Но мне на это наплевать. Я думаю только о двух вещах – о прибли-жающемся баркасе и о том, чтобы не свело ногу.
И вот – победа – я на одной линии с далеким зеленым бакеном. Я оста-навливаюсь и ложусь на спину, чтобы отдышаться. Вода доходит мне поч-ти до уголков губ, и я жадно ловлю воздух – я делаю такие огромные вдо-хи, что они едва вмещаются мне в легкие. Небо надо мной высокое, уже совсем светлое, и сейчас, лежа на спине, смотреть на него почему-то очень приятно.
Небольшая волна качает меня и, глотнув воды, я отплевываюсь и при-нимаю вертикальное положение – как раз вовремя, чтобы увидеть, как ми-мо идет баркас – метрах в десяти от меня. На палубе стоит человек и ку-рит, и я приготавливаюсь нырнуть, но человек не смотрит в мою сторону. Не видит он и моих друзей, которые чуть ближе притаились среди волно-чек.
Баркас проходит, и моя компания сразу же оживает.
- Эй, Шпендик! – вопит Венька. – Я тебя сейчас сам утоплю! Лови его!
Я поворачиваюсь и снова начинаю плыть, но уже не тороплюсь. Остров ближе, он уже намного ближе, чем раньше, он словно плывет мне навстре-чу, как будто хочет, чтобы именно я доплыл первым, чтобы именно мне достались швейцарский нож и улыбка Юй. А вдруг случится чудо, и Юй скажет мне «Уо ай ни»*? Но нет, этого конечно не будет.
- Ленька, стой! – Антоха доплывает до меня и хватает за плечо. – Ну чо ты завелся – пошутить нельзя?! Тоже мне… Ну ладно тебе!
Я останавливаюсь, и нас догоняют Венька и Гарька. Венька зол как черт, а на Гарькином лице задумчивость и легкое презрение.
- Чо ты рванул?! – спрашивает он меня. – Дурак! Из-за тебя Мишка уп-лыл!
- Куда уплыл?! – изумляюсь я и оглядываюсь. Река пуста и только вда-леке я замечаю маленькую фигурку – она машет руками, плывя в противо-положную сторону. Я не могу этого понять. Хотя… Я вспоминаю, как рез-ко изменилось настроение Мишки возле бакена, после того, как он задел ногой какую-то рыбу. Какую? И призраки, кривляясь, снова выползают наружу. На мгновение мне кажется, что Мишка поступил весьма разумно.
- Куда – обратно!
Мы, плещась в воде, с жаром начинаем обсуждать, почему именно Мишка это сделал. Версий несколько: Мишка увидел, как я поплыл напе-ререз баркасу, подумал, что он наедет на меня, и испугался, что придется за это отвечать; Мишка испугался какой-то рыбы; Мишка просто испугал-ся плыть через фарватер; Мишка выдохся. Мы громко смеемся над каждой версией, но я отчего-то чувствую беспокойство, которое растет с каждой минутой. Чего-то не хватает в нашем смехе, чего-то очень сильно не хвата-ет…
- Эй, а где Рафик? – вдруг спрашивает Венька, и тут же я понимаю, что меня так сильно беспокоило.
Рафика нет.
Мы вертим головами во все стороны, но Рафика нет ни вблизи, ни вда-ли, ни впереди нас. Его вообще нигде нет.
- Куда он девался? – растерянно спрашиваю я.
- Что за ерунда?! – Гарька крутится вокруг себя. – Он же с нами плыл! Что за шутки!
- Может, он за Мишкой поплыл?!
Венька ныряет, мелькая в воздухе пятками, а Антоха отчаянно мотает головой.
- Мишку-то видно еще. А его нету. Он с нами переплывал! И с нами был, когда баркас проходил! А потом мы поплыли за тобой, и он был сза-ди! Гарька, где он?!
- Может он нырнул? – предполагаю я. – Дурака валяет, как ты.
Антоха смотрит на меня, и его глаза наполняются отчаянием. Мы оба понимаем, что так долго сидеть под водой невозможно. Выныривает Вень-ка, мы все смотрим друг на друга, и постепенно нас охватывает паника.
- Ну где-то же он должен быть! – кричит Антоха визгливо и ударяет по воде ладонями. – Рафик! Эй, то-о-олсты-ый! Вылезай! А ну вылезай, при-дурок! Рафик!
- Рафик!!! – кричим и мы. Но в ответ слышим только ленивый плеск ре-ки да хриплую ругань мартынов. Мы здесь одни.
- Где мы были, когда баркас шел? – Венька крутит головой и вытягивает руку. – Там? Там? Метрах в шести, да? Давайте, поплыли! Попробуем его найти!
Антоха отчаянно мотает головой.
- Найти?! Там?! Да там глубина метров сорок! Как мы его там найдем! Блин, вот это влипли!
- Он не мог так вот сразу утонуть, - резонно замечает Гарька. – Он бы нас позвал.
- Что делать-то будем? – спрашиваю я, и Венька шипит:
- Меньше ныть!
Он поворачивается и плывет обратно, следом, решительно вздохнув, плывет Гарька. Я медлю. Конечно, я волнуюсь за Рафика, но плыть обрат-но, нырять… мне кажется, это не только бесполезно, но и опасно. Проти-воположный берег, где дом, теперь очень, очень далеко, и позвать на по-мощь некого. А остров… доплыть до острова, вылезти, отдохнуть на мяг-ком теплом песке, пока не придет паром… А Рафик… А кто такой Рафик?! Антоха смотрит на меня и, кажется, читает мои мысли.
- Мы его не найдем, - говорит он убежденно, и его голос дрожит. – Там же глубина дикая! Это все бесполезно! Все, хана нам! Слушай, Ленька, на остров надо плыть и на паром! Скажем, что мы его сегодня не видели! Пусть сами ищут! Иначе нам такое будет! Надо пацанам сказать! Ну чо они там ныряют?! Чо они там найдут?!
Я слушаю его и неожиданно мне становится жутко и противно, навер-ное, отчасти потому, что Антоха озвучил мои собственные мысли. Его ру-ки мелькают под водой, и он вопросительно и нетерпеливо смотрит на ме-ня. Куда только девались его яркие веснушки?! – Антоха бледен, как рыбье брюхо, и от его выцветших глаз уже не веет абсолютной надежностью. Я начинаю злиться, потому что знаю, что наверняка выгляжу сейчас точно также, а, возможно и еще более жалко. Я заставляю себя повернуться и плыву туда, где уже ведут безуспешные поиски Венька и Гарька. По доро-ге я громко выкрикиваю имя пропавшего друга – с каждым разом все громче и отчаянней, потому что все больше уверяюсь в том, что Рафик ме-ня не слышит, что мы его уже не найдем. Но куда он мог вот так неожи-данно, беззвучно пропасть?! Куда? Но ответить на этот вопрос некому, а река молчит – ей нет дела до наших забот.
Где Рафик? И есть ли кто-нибудь там, внизу?
Мы ныряем долго, но единственное, чего мы добиваемся, - это того, что глаза наливаются кровью и болят, словно в них насыпали песку, уши за-кладывает, а легкие, кажется, вот-вот лопнут. В конце концов, к нам при-соединяется и Антоха, но ныряет он неглубоко и больше мешает, и все время твердит, чтобы мы прекратили это бесполезное занятие.
- Надо на берег, - уныло бубнит он. – Пусть с лодками его ищут, пусть посылают кого-нибудь.
- Ну, где же он?! – кричит Гарька, чуть не плача, и мне тоже хочется за-реветь от отчаяния и безысходности, а еще от страха. Я ничего не пони-маю, но как же я теперь жалею, что мы все это затеяли. Что мы скажем до-ма? Что мы скажем родителям Рафика?
Только до дома нужно еще добраться. Остров ближе, чем тот берег, но он все равно далеко, он все-таки еще очень далеко, и теперь опять начина-ет словно отодвигаться, уплывать от нас. Горизонт уже занялся алым, и скоро вода начнет бликовать. Но странно – восходит солнце, а река не ста-новится приветливее. Мутно-желтая вода тихо плещется в пропасти, над которой я плаваю, - есть ли кто-то там, внизу? Видит ли нас? А может уже плывет к нам? – что-то темное, бесформенное и кошмарное – все мои во-площенные детские страхи. Мне кажется, что все мое тело превращается в вязкий кисель, глаза словно заволакивает желтым туманом, и сквозь этот туман я слышу истеричный голос Антохи, постепенно утончающийся до комариного писка:
- … на берег… что скажем… будет такое… бесполезно… бесполезно… хочешь и нас утопить?!.. бесполезно… домой…
Гарька, который и так уже на пределе, не выдерживает. Он издает ди-кий вопль, который пугает лениво летящего мимо нас мартына, и тот не-сется прочь, суетливо взмахивая крыльями. Гарька же набрасывается на Антоху и начинает его лупить, крича:
- Заткнись! Заткнись! Заткнисьзаткнисьзаткнисьзаткнись!..
Антоха что-то кричит в ответ и пытается защищаться – вначале слабо, но постепенно входит в раж. Драться в воде очень сложно, и со стороны, если бы не обстоятельства, это выглядело бы довольно потешно – друг по другу они почти не попадают, только машут руками, бьют по воде, подни-мая тучи брызг, то и дело окунаются с головой, захлебываются, отплевы-ваются и орут друг на друга, словно татарки на базаре.
Венька не смотрит на них. Он поворачивается и снова ныряет, он все еще надеется найти Рафика, хотя, наверняка, тоже понимает, что это бес-полезно. Я же плыву к дерущимся, собираясь как-то их разнять – не хвата-ло, чтоб еще и эти потопили друг друга. Кроме того, они сильно все затя-гивают, а я не хочу здесь оставаться, я хочу на берег, я как можно быстрей хочу на берег, и если Веньке наплевать на драку, на все, если ему напле-вать на всех нас, то это сделаю я. Но моей решительности хватает ненадол-го: меня пару раз окунают в воду с головой, потом локоть Гарьки сильно бьет меня в нос, и я теряю интерес к драке, и отплываю в сторону. Мне очень больно, из носа сильно идет кровь и клубится в воде алым облачком. Венька уже вынырнул и смотрит на меня зло.
- Сам виноват! – бросает он. – Я.., - он вдруг обрывает сам себя, уста-вясь на воду неподалеку от меня, и удивленно-испуганно, как-то совсем не своим голосом спрашивает:
- А это что такое?
И в этот момент вода возле дерущихся словно взрывается, и в воздух взметывается что-то огромное, темное, похожее на гигантское бревно, но только у бревен не бывает хвостов и бревна не бывают такими гладкими и живыми. Несмотря на толщину, оно удивительно легко и быстро изгибает-ся и, словно хлыст, ударяет в то место, где застыли Антоха и Гарька. Я слышу душераздирающий крик, потом страшной силы удар о воду, словно с огромной высоты упала здоровенная доска, и еще какой-то странный щелчок. В туче брызг, подмяв под себя моих друзей, склизкое бревно, вильнув мощным хвостом – теперь я действительно вижу, что это хвост, уходит под воду, но не глубоко. Я вижу его. Я все время вижу его. Оно не меньше пяти метров в длину, и я, окаменев, смотрю, как оно описывает под водой петлю, разворачиваясь, и над тем местом идет небольшая волна. Гарька и Антоха, раскинув руки, расслабленно качаются на воде, в кото-рой, набирая густоту, клубится красное, расплескиваемое волнующейся желтой водой, и для меня это происходит медленно, очень медленно – еще никогда ничего в моей жизни не происходило так медленно, словно время вообще умерло. Голова у Гарьки как-то странно вывернута, и глаза смот-рят на меня и в то же время куда-то вверх, хотя лежит он на животе. Смот-рят неотрывно и настойчиво, как будто Гарька собирается сказать мне что-то очень важное, но никак не может вспомнить, что именно. А потом ря-дом с ним вдруг распахивается пещера – точь в точь, как на страшном пла-катике возле лестницы, где в волнах тонет нарисованный мальчик, но сей-час мальчик не нарисованный – все взаправду. В этой пещере без труда поместится взрослый мужчина, мне кажется, что в ней поместится даже весь мир. Нечто хватает Гарьку за бок, как щенок хватает домашний тапо-чек. Я успеваю заметить длинные желтоватые усы и бледно-желтый, ниче-го не выражающий тусклый глаз, а потом оно уходит в глубину и уносит Гарьку с собой, и мутная вода заливает его глаза, с хлюпаньем всасывается в раскрытый рот, и Гарька исчезает, качнув рукой с растопыренными пальцами, словно на прощание.
Кажется я заорал. Не помню.
А потом я полетел – куда-то очень далеко, и все вдруг превратилось в белый, пушистый, звенящий туман, и я летел все дальше и дальше и, на-верное, улетел бы навсегда, но тут кто-то от души ударил меня по лицу, задев ушибленный нос, и я мгновенно вернулся в реальный мир и увидел перекошенное от ужаса лицо Веньки с подергивающимися, точно от силь-ной боли, сизыми губами.
- Ты видел?! – шепчу я и вцепляюсь ему в плечи. – Ты видел?! Ты ви-дел?! – я уже кричу тонким девчачьим голосом. – Ты видел?!
- Пусти, а то еще врежу! – отвечает он мне таким же голосом. - Поплы-ли! Быстро! Плывем отсюда!
- Гарька.., - бормочу я бестолково и не трогаюсь с места, - Гарька. Оно же утащило Гарьку.
С моего носа срываются крупные капли крови, падают в воду и мгно-венно растворяются ней. Венька пихает меня в бок.
- Плыви, дебил!
Он бросает меня и уплывает вперед. Мои руки и ноги оживают и при-ходят в движение, и я несусь следом, но тут же натыкаюсь на Антоху. Он все так же плавает на животе, но одна его рука дергается, шлепает по воде, словно кого-то отгоняя. Я пытаюсь его перевернуть и зову Веньку, но он продолжает плыть, словно не слышит меня. Я в панике оглядываюсь – не поднимается ли где со дна темное бревно, но в желтой воде никого не вид-но. Тогда я снова начинаю дергать Антоху, и в конце концов переворачи-ваю его на спину, и он начинает отчаянно кашлять. Из носа и ушей у него течет кровь, а глаза заплыли, словно кто-то наставил ему фонарей.
- Быстрей! – говорю я Антохе и трясу его. – Быстрей.
В ответ он протягивает руку, хватает меня за шею, и я с бульканьем ухожу под воду и панически пытаюсь освободиться, но Антоха держит крепко, он навалился на меня и пытается забраться мне на плечи. Я на-ощупь бью его кулаком, и тяжесть с моих плеч исчезает. Я выныриваю, отчаянно кашляя и щурясь от боли в дважды разбитом носу. Антоха не-сколько приходит в себя – он не повторяет попытку ухватиться за меня, а пытается уплыть, но вместо того, чтобы направляться к острову, он описы-вает круг, центром которого являюсь я, точно решил поиграть. Судя по его диким, вытаращенным глазам, он совершенно ничего не соображает. Впрочем, я и сам мало чего соображаю – единственное, что я помню, - это то, что нам необходимо оказаться на острове. Остров – это безопасность. Остров – это жизнь. Если мы будем на острове, оно не сможет схватить нас и утащить под воду, как утащило Гарьку и, скорее всего, Рафика.
- Остров!!! – кричу я и машу рукой в ту сторону. – Туда плыви!
Заплывшие глаза Антохи принимают несколько осмысленное выраже-ние, и он начинает барахтаться в нужном направлении. Постепенно он приходит в себя, плывет все быстрее и быстрее, догоняет меня а затем и вовсе перегоняет. Плывя, он издает какие-то странные звуки – что-то сред-нее между плачем и кудахтаньем, и слушать его очень страшно.
Венька сейчас дальше всех – он плывет быстро и в то же время не сует-ливо как мы, - похоже он единственный среди нас еще кое-как владеет со-бой. Несомненно, он доплывет до острова первым, и я отчаянно ему зави-дую. Ему везет, ему всегда везет, а я опять позади, и даже Антоха теперь плывет впереди меня и, похоже, совершенно про меня забыл. В голове у меня снова и снова прокручивается жуткая картина – мощное скользкое тело, ловко изгибающееся и ударяющее по воде, словно хлыст великана, безжизненно болтающаяся голова Гарьки, и распахивающаяся возле него огромная пещерообразная пасть. Плывя, я плачу – и не столько по друзьям, сколько от страха, но мои слезы смывает вода, потому что я на плаву все время опускаю лицо в воду, чтобы посмотреть – не поднимается ли где-то там, подо мной, к поверхности темная масса. А когда я вскидываю глаза, то вижу только одно – остров. Остров. Остров.
Отправляя нас переплыть реку за швейцарский нож и свое благораспо-ложение, Юй, конечно, и представить не могла, какой приз на самом деле ждет того, кто доплывет до острова, - приз, дать который не в ее власти. Кто доплывет до острова, тот выживет. Вот так просто. Но для меня это очень непросто. Я начинаю выдыхаться, я начинаю захлебываться, я плыву изо всех оставшихся сил, но проклятый остров словно кто-то тянет назад, к другому берегу реки – он не приближается ни на метр. Я не выдерживаю и кричу:
- Венька!!! Антоха!!! Венька!!!
Никто из них не оборачивается, да я и сам не знаю, зачем кричу. Чтобы они остановились и подождали меня? Это глупо, конечно же глупо.
Хлебнув воды в очередной раз, я кашляю и пытаюсь быстрее шевелить ногами, и тут происходит то, что я больше чего боялся. Мышцы на правой ноге вдруг судорожно сжимаются – вначале пальцы сводит в комок, потом жуткая сверлящая боль поднимается все выше и выше, и вскоре вся нога до колена затвердевает как камень, и мне кажется, что ее непрерывно про-кручивают через огромную мясорубку. Плыть я почти не могу – только беспомощно барахтаюсь, не продвигаясь вперед. Боль и паника перемеши-ваются друг с другом – я кручусь на месте, я захлебываюсь и кричу, я зову Веньку и Антоху, но никто из них мне не отвечает, никто не оборачивает-ся, чтобы посмотреть что со мной.
- Венька!!! Антоха!!! – я почти визжу, потом мой голос срывается на хрип. – Помогите!
Конечно же, никто мне не поможет – одно дело вместе ловить рыбу, а другое дело, когда рыба ловит тебя. Сволочи! Какие сволочи! А Антоха… я из-за него время потратил, возился с ним, а он даже не обернется, чтобы посмотреть, что со мной! Он мог бы хоть обернуться! Раз он в состоянии плыть, он может хоть обернуться! Ведь он обещал мне! Там, на берегу, он обещал мне! Колотя по сведенной судорогой бесполезной ноге, царапая ее коротко остриженными ногтями, я плачу и ругаюсь. Антоха… Антоха… Венька…Юй… Вита…Рафик…Серега Бортников…Архипыч… - все они мелькают передо мной, словно цветные стеклышки в калейдоскопе, и я ненавижу их всех…
- Плыви! Ты чо встал, псих?!! – вдруг доносится до меня далекий голос Веньки. Он оборачивается только один раз и продолжает плыть. – Плыви к острову, дурак!
- Не могу!!! – кричу я с отчаяньем, злостью и болью. – Ногу свело! Све-ло ногу! Не могу плыть! Не могу! Помогите!!! Ну помогите же!..
- Что?!!
- Свело ногу!!! Судорога!!!
Терпеть боль уже нет сил, и я начинаю подвывать, все чаще глотая от-дающую железом мутную воду, и в голове у меня уже мутится, а легкие жжет огнем. Еще немного, и я просто утону. Ну, где же все эти лодки, на которые мы так боялись наткнуться, где моторки, где катера – где все они? – ведь самое время для рыбалки! Но река пуста, и только по фарватеру, уже далеко отсюда, ползет баржа, с которой нас никто не видит.
- Ты козел! – кричит Венька. Антоха продолжает плыть, а он останавли-вается и нелепо дергается то вперед, то назад, глядя то на остров, то на ме-ня. – Ты козел!!! Ты чертов придурок! Плыви!!!
- Не могу!!! – ору я из последних сил и отворачиваюсь, чтобы посмот-реть – нет ли поблизости ЕГО. Я чувствую, что ОН где-то рядом, где-то внизу, смотрит на меня, плывет ко мне, улыбаясь. Он утопит меня или сна-чала ударит хвостом, чтоб не барахтался? Лучше бы ударил – тогда, на-верное, я не почувствую, как буду задыхаться и, наверное, мне уже не бу-дет больно. Я снова глотаю воду, смешанную с собственной кровью, все еще текущей из разбитого носа, и опять тускло смотрю в сторону острова. Антоха суетливо машет руками, он очень далеко, а Венька… Венька плы-вет ко мне! Он плывет ко мне! И когда Венька подплывает ближе, я слы-шу, как он отчаянно ругается дрожащим голосом. Его движения больше не слаженны и не уверенны – он плывет нервно, дергано – так, словно в лю-бой момент сорвется и помчится обратно, к острову. Лицо Веньки бледно и перекошено от страха перед тварью, утащившей Гарьку, и от ненависти ко мне – если б я там, на берегу, послушал его, то сейчас не барахтался бы здесь. Но, черт возьми, если б в свое время они поверили мне, здесь бы сейчас не было никого из нас!
- Покажи, где свело! Не лупи ногой! – кричит он, оказавшись рядом со мной. Я покоряюсь и тотчас ухожу в воду по макушку, а Венька ныряет головой вниз и хватает меня за правую ногу. В следующее мгновение у меня изо рта вырывается крик, который под водой превращается в боль-шие пузыри, – Венька сильно, до крови кусает меня сначала за икру, а по-том – за скрученные судорогой пальцы. Я выскакиваю из воды, набираю в легкие воздуха и теперь уже ору по настоящему. Спустя секунду выныри-вает Венька и, сморщившись, отплевывается.
- Ну, как?! – спрашивает он. – Отпустила?!
Укушенные места достаточно ощутимо болят, но сама судорога чудес-ным образом исчезла, словно ее и не было. Я осторожно шевелю ногой и понимаю, что снова могу плыть, и меня захлестывает волна неописуемого счастья. Семнадцать лет спустя, когда я буду в очередной раз вспоминать обо всем этом, то сделаю вывод – точно так же счастлив я был только од-нажды – когда узнал о рождении дочери. Выздоровевшая нога и ребенок – и то, и другое – жизнь.
- Отпустила! – отвечаю я с восторгом, и Венька орет мне почти в самое ухо:
- Тогда ПЛЫВИ, сволочь!!!
И тут он вскидывает правую руку, точно хочет отдать пионерский са-лют, и мгновенно уходит под воду, словно поплавок при хорошей поклев-ке крупной рыбы, а в меня ударяется волна от резкого движения огромного тела, и только сейчас я замечаю там, внизу, то самое черное омерзительное склизкое бревно с пастью-пещерой, которая захлопнулась на Венькиной ноге.
Все происходит так быстро, что Венька уходит под воду не вскрикивая, и теперь понятно, почему Рафик не смог позвать никого из нас. ОН опять обманул нас, подкрался и напал молниеносно, ниоткуда, словно какое-то сверхъестественное существо.
Сам не знаю как, я успеваю схватить Веньку за пальцы вскинутой руки – за средний и указательный, и меня тут же втягивает следом вниз головой, и только сейчас я понимаю, с какой силой столкнулся. Меня тянет вниз с такой же легкостью, с какой умелый рыбак выдергивает из воды бычка или окунька. Я крепко зажмурился, но чувствую, как подо мной отчаянно бьет-ся Венька, и его свободная рука несколько раз задевает меня по плечу. А потом его пальцы начинают выскальзывать из моих. Я пытаюсь перехва-тить его руку за запястье… но тут же понимаю, что мне не удержать его. Я хотел бы его удержать, я очень бы этого хотел, я хотел бы этого больше всего на свете… но он тяжелый, он такой тяжелый… И я разжимаю паль-цы… Я не хочу этого делать, но я разжимаю пальцы…
Я легко, как поплавок, выскакиваю на поверхность и, кашляя, осматри-ваюсь, но ни чудовища, ни Веньки уже не видно под водой, и только тон-кая цепочка пузырьков отмечает их след.
Я не помню, как я доплыл до острова. Но хорошо помню, что когда, на-конец, почувствовал под ногами долгожданную твердую почву, то не ощу-тил никакой радости. Как-то тупо, краем сознания я отметил, что спасен, и все. Выйдя на берег, я просто повалился на мокрый песок, неподалеку от Антохи, и лежал так долго-долго, наверное, несколько лет, и плакал отча-янно, потому что я разжал пальцы.
Спустя какое-то время среди ленивого плеска реки, хриплых криков мартынов и далеких гудков я слышу удивительный, волшебный звук – та-рахтенье лодочного мотора. Вначале я думаю, что мне это мерещится, но звук не исчезает. Я поднимаюсь с песка и в самом деле вижу моторку – она идет за остров, весело и безжалостно полосуя мутную воду. Сидящий в ней человек небрежно машет мне рукой, и я на мгновение оцепеневаю, а потом принимаюсь вопить изо всех сил. Вначале лодка преспокойно плывет ми-мо – сидящий в ней решил, что я попросту валяю дурака. Но потом, видя, что я не умолкаю, и слегка засомневавшись, все же направляет лодку к за-падной оконечности острова, откуда я уже могу продемонстрировать ему свою окровавленную руку, которой все это время вытирал разбитый нос и внятно прокричать, что трое моих друзей утонули. Он слышит, видит Ан-тоху, который неподвижно лежит на песке, наконец понимает, что это не шутки, и причаливает. Я узнаю его – это тот самый рыбак из девятиэтажки, которому я вчера помогал, - владелец замечательной цветной японской лески.
Наш вид повергает рыбака в шоковое состояние. У меня расквашен нос и я расстроен и перепуган до смерти, и слова у меня изо рта выскакивают ломаные, невнятные, потому что меня до сих пор трясет. Покрасневшие глаза Антохи совсем заплыли, его сильно тошнит, но желудок пуст, и Ан-тоха почти непрерывно содрогается в бесполезных рвотных спазмах. У не-го по-прежнему идет кровь, и сейчас, глядя на него, я не могу понять, как он умудрился доплыть до острова.
Рыбак переносит Антоху в лодку, я же, ковыляя кое-как, забираюсь в нее сам, не отрывая глаз от реки, уже окрашивающейся в красно-золотистый цвет – всходит солнце. Теперь она уже не кажется неприветли-вой и угрюмой, но я-то знаю, кто там прячется. Я-то знаю…
Оказавшись в лодке, Антоха неожиданно оживает. Пока рыбак отводит лодку с мелкого места, Антоха приподнимается, держась за борт, смотрит вокруг, и у него начинается истерика:
- Я не поплыву! Не поплыву! Выпустите меня! Я хочу на остров! Я не поплыву больше!!!
Тряся рыжей головой, он пытается выпрыгнуть из лодки, и рыбак, как-то вяло ругаясь, с трудом удерживает его и пытается успокоить, но Антоха продолжает орать:
- Не поплыву! Пустите! Не поплыву!
Я молчу, но сижу на дне лодки, сжавшись в комок и закусив губу, и смотрю на свою ногу, на которой отчетливо видны красные полукружья от Венькиных зубов. Я стараюсь не смотреть за борт лодки – мне страшно. Я тоже не хочу плыть через реку. Но мотор тарахтит, лодка несется вперед, и я закрываю глаза.
- Нам хана.., - бормочет Антоха, постепенно выдыхаясь, и хлюпает но-сом. – Там же сорок метров… сорок метров…
Теряя сознание, он сползает на дно лодки, свесив руку за борт, и, заме-тив это, я вскакиваю так поспешно, что чуть не вываливаюсь в воду.
- Сдурел?! – восклицает рыбак, изумленно наблюдая, как я закидываю руку Антохи обратно и снова шлепаюсь на дно лодки, и съеживаюсь, ста-раясь казаться как можно меньше. – Слушай, пацан, что у вас стряслось там?! Говори, пока едем! Кто утоп?! Почему?!
Я едва слышным голосом называю ему имена, и после Венькиного у меня начинается полуплач-полуикотка. Рыбак тупо смотрит на меня – до него никак не дойдет смысл сказанного.
- Трое?! – переспрашивает он. – Да ты что, пацан?! Как же это… Рафик – это толстый такой, да? Татарин? Гарька – это не Лексея Антипова сынок? А Венька – это шебутной такой с вашего двора, хулиганистый, да? Наши его Пиратом прозвали… Да как же такой лоб утонуть-то мог?! А ну выкла-дывай все! Ты ведь вчерашний, да? Ты ведь Константина Григорьевича сын?
Я киваю и пытаюсь рассказать, но не могу – меня трясет, и я с ужасом смотрю на широкое водное пространство вокруг, ищу – не потемнеет ли где вода, не поднимется ли ОН, чтобы довершить начатое…
- С-ск-колько в-врем-мени?
- Почти полшестого, - отвечает рыбак и глядит на меня с опасливой тре-вогой. – Ну, успокойся… ну…
Но я уже не могу успокоиться. Сознание того, что прошло всего лишь чуть больше часа, что все это случилось за такой до смешного короткий отрезок времени, добивает меня. Я видел ужасные вещи, я лишился троих друзей, я многое узнал и многое понял, я испугался до смерти, я стал дру-гим человеком, я прожил целую жизнь, я разжал пальцы… и все это за ка-кой-то жалкий час! У меня вырывается какой-то низкий вой, я переворачи-ваюсь, прижимаясь лицом к лодочному борту. Рыбак пугается, что я сошел с ума, и пытается ободрить меня, говоря что-то и оглаживая загрубевшей ладонью по голове.
- Ну… тихо, тихо, пацан, сейчас приедем…
- Вы не понимаете! Я не хотел его отпускать! Но он был такой тяже-лый…
- …ну, ты же здоровый мужик, ну…
- … он был такой тяжелый…
- … тихо, тихо… уже почти приехали…
- … такой тяжелый…
продолжение следует 
© Copyright: #МарияБарышева, 2003
Свидетельство о публикации №203052600052